Знак обратной стороны

– Может, Людмила Алексеевна, отложим знакомство?

– Чего это вдруг? – растерялась женщина.

– И так уже десять минут от урока прошло. Если собираетесь каждый раз отнимать столько времени, нам придется догонять программу самостоятельно, – объяснил парень. И тут же добавил, подняв обе руки вверх: – Извините, конечно, вам лучше знать, успеем ли мы все или нет…

Людмилу так и подмывало брякнуть: «Именно, мне лучше знать». Но она вовремя прикусила язык. Ее не провоцировали. Ей давали совет, причем, совет дельный. Сегодня она так много собиралась рассказать этим детям, а в итоге, обокрала саму себя. Поэтому Люда молча опустилась на стул и произнесла совсем другое:

– Хорошо. Вы правы. В таком случае, начнем…

Так прошел сентябрь. Женщина до сих пор не чувствовала себя в этой школе своей, ей не хватало той особой связи, какая обыкновенно налаживается между учениками и учителями, с пятого класса ведущими детей до окончания школы. Нет, они не конфликтовали, все подростки слушались ее, относясь к Людмиле без особого уважения, но и без неприязни.

Но Даниил… Каждый раз, когда он вставал с места, когда открывал рот для ответа, учительница внутренне сжималась. Она боялась мальчика, не потому что Рябин мог сказать гадость, а потому, что продолжал так смотреть на нее. Как на равную. Как на человека, от которого вправе что-то потребовать, раз тот ждет чего-то от тебя. Последний случай с «тройкой» по реферату стал особенно показательным. В тот момент, когда Даниил спросил ее: «За что вы поставили мне такую оценку?» – В его глазах читалось совсем иное: «Разве вы в праве так поступать?» Это была не обида за пониженную оценку, как таковую. Это было обвинение в халатности. Ей, Людмиле, была дана власть, дана привилегия судить их, оценивать согласно количеству приложенных усилий. Вместо этого она просто влепила ему «трояк», не особенно задумываясь о последствиях. И, когда, Даниил выскочил из учительской, Людмила поняла: она всегда хотела стоять над ним, выше него, но опустилась в глазах этого паренька еще ниже.

Впервые с того памятного дня они снова оказались вдвоем, наедине. Даня снова вернулся к своим записям, не обращая внимания на фланирование Людмилы по кабинету. А той никак не удавалось придумать хоть что-то, чтобы продолжить беседу.

– Кх-кх, – кашлянув, женщина остановилась рядом со старшеклассником, заглянула ему через плечо. – Это что у тебя такое?

– Конспекты по истории.

Даже не обернулся. Ее не игнорировали, но и болтать у Даниила явно не было ни малейшего желания. Можно, конечно, выйти, подождать, пока в класс придут остальные подростки. Или, как Рябин, заняться разбором своих записей. Но Людмилу не устраивали оба варианта. Ей от всего сердца хотелось наладить с этим ребенком отношения, найти к нему подход. Во-первых, потому что она любила подобные задачи. Этакие живые головоломки, к которым надо подобрать единственно правильное решение. А, во-вторых, Людмила желала быть для Даниила не просто учителем, не просто контроллером, приставленным к нему на год, а настоящим другом.

– Можно, я взгляну? – робко протянула Часовчук руку. – Я тебе не мешаю?

– Да нет. Просто хотел кое-что повторить перед контрольной. – Никакого намека на агрессию, никакого сопротивления.

«Боже, такое впечатление, что он не мальчик, а дикий зверь! Не укусит же он меня, в конце концов!» – отругала себя Люда. Она присела рядом, с интересом рассматривая яркие надписи и многочисленные скетчи. Больше походило на замысловатые комиксы, чем на лекции по родной истории.

– Так лучше запоминается, – поняв, что учительница растеряна, пояснил Даниил. – Учеными доказано, что сплошной текст воспринимается хуже, чем такие схемы и визуальные якоря. Это я не сам придумал, прочитал в одной книге.

– Здорово, – похвалила подростка Люда. – Значит, это царь, нетрудно догадаться по короне. А это таракан. Почему таракан?

– Пруссия. Рыжих тараканов ведь называют пруссаками.

– Да уж… такое уж точно легче запомнить, чем обычный текст, – Людмила вернула тетрадку старшекласснику. – Кажется, я поняла, какой методой ты пользуешься. Так называемый инфодудлинг, да?

– О, да вы продвинутая, – без тени иронии воскликнул Рябин. – Он самый.

– Мне еще нравятся разного рода рисунки, иногда в интернете настоящие шедевры можно найти. Ты, случайно, не рисуешь?

– Нет. Только практические цели.

Кажется, разговор начал склеиваться, чему Людмила была несказанно рада. Сидя на соседнем стуле, она могла в подробностях рассматривать каждое выражение его глаз, складочку между бровями, движение уголков губ. В глубине ее существа рождалось то самое смутное ощущение, что мир вот-вот завертится подобно тележному колесу, и женщина стремительно покатится вместе с ним.

Этот мальчишка делал с ней совершенно невозможную вещь – заставлял чувствовать, что Людмила живет, остро переживать каждый момент. Никому в целом свете она не говорила об этом. Знала, что никто ее не поймет – ни друзья, ни родственники. Какие примитивные слова полились бы из их уст? Симпатия? Влечение?

«Ты сошла с ума!» – как наяву услышала Людмила голос матери.

«Подруга, прекрати, не шути так!» – подхватила вслед за ней Валерия.

«Разве это нормально? Он твой ученик!» – присоединился к хору еще один голос. И женщина с трудом узнала в этом наполненном ужасом и омерзением свои собственные интонации. Или точнее, того правильного существа, каким ее хотели видеть родители. Того, который не смел носить красные туфли и блузки без рукавов. Того, который не понимал разницы между возвышенным и развратным, считая, что любые проявления внимания между людьми противоположного пола всегда несут в себе зерно порока. Существо-автомат, существо-«все под одну гребенку».

– Даниил, слушай, у меня к тебе предложение, – кое-как заткнув эти противные голоса, вернулась из глубин разума во внешний мир Люда. – У тебя есть какие-нибудь ненужные записи, вроде этих?

– Да, должны остаться с прошлых лет, – задумался подросток.

– Отлично. Не мог бы ты их принести как-нибудь? Хочу показать моему шестому классу. Вдруг кто возьмет на вооружение. Обещаю, с возвратом.

– Нет, Людмила Алексеевна, – покачал головой Рябин. – Мне не жалко, я хоть все свои конспекты притащу, но они сделаны под меня. Так сказать, шифры и коды, ассоциации, понятные только мне. Думаю, будет лучше, если они поймут основу. Просто показать мои крякозябры не достаточно.

Людмила даже просить не смела о такой услуге, но все же решилась предложить следующее:

– Тогда, может, проведем занятие вместе? У меня классный час в четверг на пятом уроке. У вас, насколько я знаю, стоит физкультура. Ты до какого числа освобожден?

– До конца месяца. – Надо же, в голосе подростка появилось что-то кроме равнодушной лени. Заинтересованность? – Хорошо. Я приду.

– Правда? – не поверила учительница. – Даниил, большое спасибо. Даже не знаю, как тебя отблагодарить!

– Просто ставьте адекватные оценки, – когда Люда уже расслабилась, больно ударил ее подросток. – Этого вполне достаточно.

Женщина не успела ничего ответить. Телефон Рябина запрыгал по парте, вибрируя. Не спрашивая разрешения, подросток взял его и нажал «принять вызов». Ничего не оставалось, только встать и уйти, что Людмила и сделала. Ей было обидно, горько и больно. Но злиться она могла только на себя. До нее донесся голос старшеклассника:

– Слушаю? Тоня?! Да я звонил вам вчера… Что? Где я сейчас? У меня занятия в школе. Сто шестая… Да, рядом с «рыбешкой»… Минут через сорок, не раньше.

Люда мысленно достраивала разговор. Итак, некая Тоня интересовалась, где Рябин сейчас находится и когда освободится. Зачем только?

«Это не мое дело», – здраво рассудила учительница.

И все же, когда спустя час она выглянула в окно, проверить, не кончился ли дождь, то не смогла отвести взгляда от двух фигур во дворе. Рядом с Даниилом стояла дама лет сорока с темными волосами.

Не мать. Мадам Рябину учительница запомнила хорошо, еще на первом родительском собрании. Уж очень та была похожа на Даниила. Те же большие глаза и очертания носа. Тетка? Какая-то клиентка? Коллеги рассказывали, что Даня помогает отцу с его магазинами строительных материалов.

«Да, наверное», – собираясь занавесить окно и вернуться к рассказу о Некрасове, сделала вывод Людмила. И тут же поняла свою ошибку. Разве что для обычных клиенток нынче нормально так близко подходить к продавцу и так нежно гладить того по щеке. Но более странно выглядела реакция Даниила, расплывшегося в ответ в широкой улыбке.

Улыбке, которая может предназначаться только близкому человеку. Тому, к кому испытываешь особые чувства.

Крыло соловья

Символ левой руки. Является одним из связующих знаков, обычно означающий «переключение», «смещение приоритетов», «личностный рост». Рисуется спокойными тонами на небольшой площади, дабы подчеркнуть некие новые начинания в жизни, переориентирование на иные цели.

2/8

Он спустился по лестнице, прошагал через холл и под недовольным взглядом охранника вышел на улицу. Утренний ливень постепенно превратился в легкую морось, вдалеке сплошную пелерину облаков разрезало ярко сияющее лезвие солнца.

Звонок Антонины застал парня врасплох, и он совершенно не понимал, что ему говорить и как себя вести с ней. Вчера голос женщины звучал в телефонной трубке холодным безразличным металлом, сегодня – снова искрился теплым золотом. Словно и не с Шаталовой вечером говорил Даня, а с ее роботизированной копией, с бездушным автоответчиком. По-хорошему, ему не следовало ничего ей отвечать. Не следовало вестись на новую провокацию, но, едва услышав заветное: «Хочу с тобой встретиться», – Рябин без раздумья выпалил в ответ: «Конечно, когда?»

Следующим уроком у них была история. Та самая контрольная, к которой Даниил так долго и тщательно готовился. Потому, заметив стоящую рядом с ««Хондой»» женщину, он сразу бросил:

– У меня не так много времени. Зачем вы хотели меня видеть?

– Ух, какой деловой, – фыркнула Шаталова. – Просто…

– В смысле? – немного смутился старшеклассник. – Если хотели что-то уточнить насчет ассортимента маминого магазина, то могли бы позвонить сразу в «Рогалик».

Он действительно не понимал, чего от него хочет эта женщина. Опершись спиной о машину, Тоня пристальным взглядом впилась ему в лицо и неожиданно произнесла совсем не то, что Даня ожидал услышать:

– Значит, ты еще школьник… немного досадно. Я бы ни за что не дала тебе меньше девятнадцати.

– В ноябре мне восемнадцать исполнится, – признался Рябин. – Поздно в первый класс отправили.

– Правда? – оживилась собеседница. – Это уже лучше.

– Почему же?

– Потому что, – ушла от ответа Тоня. – Ты обещал сводить меня куда-нибудь. Надеюсь, обещание все еще в силе?

– Да.

– Тогда садись в машину.

– Сейчас? – Даня удивился.

Она что, принимает его за своего слугу или мальчика на побегушках? У него свои дела, занятия, и он абсолютно не готов срываться с них по первому зову Шаталовой. Но вместо того, чтобы все это выдать, юноша только уточнил:

– А разве у вас нет работы?

– У меня отпуск. Я же тебе говорила, – снисходительно напомнила женщина. – Ну, чего стоишь? Залезай, говорю.

– Я… – Даниил запнулся.

Шаталова приблизилась почти вплотную, протянув изящную руку к его щеке. Прикосновение было легким, но настойчивым. Подросток ощутил чуть горьковатый запах духов и гладкость металлической плоски кольца на безымянном пальце женщины. Левая рука. Значит, в разводе.

– Или ты боишься?

Лукавый прищур обжигал похлеще раскаленной спицы, проходя прямо в сердце и заставляя то биться в два раза быстрее. А еще – самими по себе расплываться губы в идиотской улыбке и краснеть щеки. Даня не знал, что Антонина задумала, не представлял, чем все закончится для него. Но терять шанс побыть с ней подросток точно не хотел. Совесть не вовремя проснулась, попыталась напомнить, что Даниил должен быть хорошим сыном и ответственным учеником, но юноша заткнул ее одним коротким: «Гори оно все синим пламенем!»

– Хорошо. Поехали, – для подтверждения своих намерений Рябин несколько раз кивнул. – Какие у вас планы?

– У меня? У меня лишь один план: взять тебя взаймы у всего мира, – распахивая дверцу со стороны водителя, подмигнула Шаталова.

– Взять взаймы?

– Ну да. В безвозмездную аренду до конца дня. Согласен? Ты и я, весь день вдвоем. Движемся, куда хотим, делаем, что душе угодно. Разве не о таком мечтают подростки: никаких надзирателей, никаких границ, полная свобода?

Даня ничего не стал отвечать. Молча обошел машину и уселся на уже привычное место рядом с Антониной. Бросив на заднее сидение свой рюкзак, пристегнулся, и только тогда задал мучивший его со вчерашнего дня вопрос:

– Почему я?

– Не поняла… – Шаталова повернула ключ зажигания, мотор замурлыкал дикой кошкой. – А! Думаешь, я хочу тебя как-то надуть?

– Нет, просто… вы… я… – не смог правильно сформулировать свои ощущения Даня.

– Не думала, что молодежь страдает такого рода предрассудками. Или тебя настолько смущает мой возраст?

– Предрассудки здесь не при чем. Но да, давайте начистоту. Вы мне в матери годитесь…

– Ай, ай, как не вежливо! – ««Хонда»» дернулась и покатилась назад. Шаталова теперь не смотрела на пассажира, сосредоточив внимание на зеркалах.

– …так зачем вам я? То есть, я хотел сказать… это бессмысленно. Вы, наверное, окружены множеством мужчин…

– Наверное? – хмыкнула Тоня.

– …Взрослых, состоявшихся, готовых к серьезным отношениям.

– Скучных, болтающих только о своих особняках, бизнесе и детях от предыдущих браков, – закончила женщина за Рябина. – Да, вниманием я не обделена, что правда, то – правда. Но… – стального цвета глаза вновь обратились к подростку, – если ты еще не в курсе, в животном мире именно самка выбирает партнера, а не наоборот. А люди не так далеко от них ушли. Ты хочешь знать: почему? Так вот ответ прост. Ты мне нравишься. Сразу понравился, как увидела.

От такой откровенности Даниилу стало неловко. Складывалось впечатление, что из них двоих именно он старше, а не Шаталова. Та вела себя как девчонка, которой безразлично, что о ней подумают. В этом было что-то такое нереальное, не сходящееся с привычной реальностью, опьяняющее. Рябин закусил изнутри щеку, чтобы в ответ не ляпнуть: «Ты мне тоже». Нет, нет, не стоит. Для начала он должен разобраться, насколько все серьезно. Еще свежи были воспоминания об их вчерашнем разговоре. К тому же, хоть Даня и не страдал от предрассудков, но какая-то часть его существа безудержно бормотала: «Это не хорошо. Это не правильно. Ты – несовершеннолетний, а она в два раза старше». И эту часть, в отличие от совести, заткнуть было не так уж просто. Поэтому парень просто сменил тему:

– Куда поедем?

– На самом деле я думала, это ты будешь штурманом. Учти, утром я проглотила только пустой кофе и сейчас не прочь хорошенько перекусить. Надеюсь, поблизости найдется какая-нибудь не слишком паршивая закусочная. Где ты обычно ешь?

– Я? Да тут, совсем близко. Но, боюсь, вам там не очень понравится.

– Ты меня совсем не знаешь, – парировала Антонина. – Показывай, где?

Пришлось Дане указать на свою любимую забегаловку, в которой, кроме основных блюд продавали всякого рода рулеты с разными наполнителями: мясные, овощные, с рыбой или сыром. Владелец очень выгодно разместил свое заведение. Рядом бродили толпы голодных школьников, так что девять месяцев в году от клиентов не было отбоя. Интерьер закусочной был стандартен до убогости. Несколько столиков с пластиковыми стульями, линолеум на полу, а из украшений – пару горшков с искусственными розами. Еду тут подавали на одноразовых тарелках, напитки – в картонных стаканчиках, но и то, и другое, было довольно приятным на вкус.

Окинув забегаловку пронзительным взглядом, Тоня выдала:

– Сойдет, – и уселась за ближайший столик. – местное меню мне не знакомо, так что можешь взять что угодно по своему вкусу. И чай, зеленый, если есть.

Легко сказать. Вкус у Дани был своеобразный. Он любил рулет с грибами и острым соусом, но не знал, будет ли такое Шаталова. Рыба? А если у женщины аллергия? Мясо… но опять же, какое? Вдруг, Тоня вегетарианка или, скажем, не ест курятину? От интенсивной работы у парня заболела голова. В итоге, когда очередь дошла до него, Рябин взял Шаталовой рулет с овощами и творогом, а себе – с рубленой говядиной. В крайнем случае, всегда можно было поменяться.

Тоню выбор парня вполне устроил. Она немедленно вгрызлась в тонкий лаваш зубами, и между ними на некоторое время повисло молчание. Даня не сводил со своей спутницы глаз, даже не ощущая вкуса рулета. О чем с ней говорить? Не о своих же школьных проблемах, ей Богу. Вся жизнь Даниила крутилась вокруг учебы и работы в компании отца. Он не мог ни рассказать Шаталовой анекдот, ни ввести ее в курс последних кинематографических новинок. Рядом с этой женщиной Рябин чувствовал себя тем, кем являлся на самом деле – мальчишкой, желторотым птенцом, у которого нет еще своих крыльев. И в то же время, раз она выбрала его, украла, взяла взаймы у мира, значит – он не просто юнец, так ведь? Значит, что-то Шаталова в нем рассмотрела такое, чего не видела в других. Еще бы знать, что именно…

– Извини.

– Что?

– За вчерашнее. – Тоня промокнула губы салфеткой и отпила чая. – Я была очень… занята, поэтому так ответила. Моя жизнь не так безоблачна, как может показаться. Но, думаю, благодаря такому ангелочку, как ты, в ней появится больше хорошего.

– Ничего. Я так и понял, – стараясь выглядеть беспечным, ответил Даня.

– Давай сразу проясним кое-что. Я в разводе, детей не имею, занимаю в фирме довольно ответственный пост. Из этого вытекает сразу три заключения. Первое: мне плевать на мнение окружающих, так что, будь добр – не заикайся больше о разнице в возрасте. Это глупо. Во-вторых, у меня нет никаких обязательств, и тебе не стоит беспокоиться, что можешь кому-то помешать. И наконец, я не всегда буду белой и пушистой, не всегда смогу вот так сидеть и болтать с тобой. Порой до меня невозможно будет дозвониться, порой я буду резкой и вспыльчивой. Знай: в этом нет твоей вины. Работа есть работа.

– Ничего себе, – Даня даже перестал жевать от такой отповеди. – Вы очень серьезно настроены.

– И еще, – не обращая внимания на тон подростка, продолжила Антонина, – перестань мне выкать. В данном случае это – не проявление уважения, а дурная привычка.

– Ладно, – тут Рябин был согласен. – Ты очень серьезно настроена. Я еще не сказал, что хочу встречаться.

– Оу, снова огрызаешься, – в противоположность своим словам довольно ухмыльнулась женщина. – Но что-то мне подсказывает, что скажешь. Так ведь, ангелок?

– В таком случае у меня тоже есть пара замечаний.

Даниил чувствовал, как бешено пульсирует кровь в его сосудах, как вместе с ней по телу разноситься адреналин. Он никогда не был из робкого десятка, но поняв, что вытянул козырную карту, совсем потерял контроль. И ему, черт побери, это безумно нравилось. Нравилось вот так смотреть на Тоню, в упор, как и она на него. Нравилось «тыкать» ей. Он сгорал от предвкушения чего-то большего, чего-то неизведанного, чего-то запретного. Этот день напоминал гору, и Даня, подобно камню, все быстрее катился по ее склону. Пан или пропал. Либо он испытает настоящее счастье, либо все кончится трагедией – Рябин был почти на сто процентов в этом уверен. Когда рядом такие женщины, как Антонина, третьего просто не дано.

– Валяй, – разрешила она.

– Первое: я тоже не Ваньку целыми днями валяю. Так что иногда мне будет не до тебя, – пошел в лобовую атаку подросток.

– Что еще?

– У меня есть родители и сестра. И они, в отличие от меня, предрассудков не лишены. Так что лучше перед ними не светиться.

– И мысли не было, – заверила Шаталова. – Меня мало интересует твоя семья. Но если что, не волнуйся. Я всего лишь твоя знакомая, не больше. Дальше, или это все?

– Перестань называть меня ангелочком.

Это было немного по-детски, но Даня не удержался. Он сразу вспомнил того пупса, чья фигурка украшала свежую партию пирожных. Теперь-то намек Тони был ясен, но терпеть подобное обращение парень не собирался.

– А как же мне тебя называть, если ты, и правда, похож на ангела? – одной фразой смешала подростка Шаталова. Всякую наглость как корова языком слизала. Даня в срочном порядке сунул в рот рулет, делая вид, что смертельно обиделся. А Тоня еще не закончила: – Уж прости, но как хочу, так и буду тебя называть. Считай это… твоей платой за обучение.

– Какое еще обучение? – прошамкал Рябин.

– Искусству любви, – без тени смущения ответила женщина, заставив будущего ученика подавиться кусочком говядины. Юноша закашлялся, а Тоня лишь звонко рассмеялась. – Господи, какая прелесть, ты так мило смущаешься!

Даниил едва справился с кашлем и тут же заикал. В такое неудобное положение его еще никогда не ставили.

«Она что, пытается меня совратить? – с ужасом подумал парень. – Вот так, откровенно, без всякого стеснения? И что мне-то делать прикажете?»

– Ты сумасшедшая, – только и смог выдохнуть он.

– Есть немного, – залпом допивая чай, подтвердила Тоня. – Придется тебе привыкнуть. Задержи дыхание, это должно помочь.

– Знаю. – Даниил сделал глубокий вдох, стараясь задействовать при этом диафрагму. Потом резко выдохнул. – Значит, я – штурман?

– Так и есть. Просто я-то не местная. Переехала в этот городишко всего пару лет назад, но все не было времени как следует его изучить. Три раза останавливалась, спрашивала, где находится твоя школа. Так что приходится полагаться на твои знания. Проведешь мне экскурсию?

– Боюсь, из меня получится хреновый гид.

– Да ну? Но любимые места у тебя имеются? – Шаталова попробовала подойти к задаче с другой стороны.

Подросток задумался. Он сам более-менее хорошо знал только два района. Тот, в котором прежде жил, и этот, где обитал всего около полугода. Но здесь не было ни одного примечательного объекта: ни памятников, ни красивых зданий, ни толковых развлечений.

– Любимым его назвать сложно, но да, есть одно место, – остановил свой выбор Рябин. – Правда, добираться до него далековато.

– Ничего, твоя задача указать, куда ехать, а рулить буду я.

– Ты была в «Парке пионеров»?

Мелкое несчастье

Символ левой руки. Сознательное игнорирование проблем или их преуменьшение. Также может означать непринятие помощи от других, излишнюю самонадеянность. Рисуется только теплыми оттенками, дабы побудить человека к действию.

3/8

Вика с Романом устроились на открытой веранде. К вечеру немного потеплело, ветер стих, сменившись полным штилем. Стулья из искусственного ротанга, круглый столик на изящных ногах – как продолжение гостиной, откуда они и переместились. Из-за неплотно закрытой стеклянной двери наружу вырывались рассеянные звуки музыки. Художник и его гостья только что закончили рассматривать коллекцию пластинок Романа, и отправились подышать свежим воздухом. Шрапнель предпочел остаться в доме, устроившись на подоконнике за окошком. Казалось, кот присматривает за людьми своими полуприкрытыми глазами. И не только присматривает, но и подслушивает их разговоры: два треугольных уха были направлены в сторону хозяина. Возможно, Роман был прав, говоря, что животное понимает порой гораздо больше чем некоторые двуногие. А, может, Вике просто хотелось так думать: что кроме людей есть твари, обладающие не только умом, но и чистым, бесхитростным сердцем.

– И когда ты узнал, что станешь художником?

За несколько часов пребывания здесь, Вике удалось перебороть свою природную робость и перейти на «ты». Впервые это вышло не натянуто, не официозно, а легко, самой собой. Просто смена одного местоимения на другое.

– Не узнал, – поправил ее мужчина. – Нельзя знать заранее такие вещи. Это только в передачах по телевиденью бросаются оборотами, вроде: «Он начал петь раньше, чем говорить» или «она с раннего детства чувствовала, в чем ее предназначение». На самом деле, мне просто нравилось рисовать. Всем малышам нравится портить бумагу.

Рисование – это один из самых простых способов самовыражения. Даже когда ты еще не умеешь читать, то можешь намалевать пару рожиц – рожицу «папа» и рожицу «мама», тем самым выразив свою любовь к ним. Для древних людей изображение буйволов и оленей носило мистический смысл. Они искренне считали, что тем самым способствуют хорошей охоте.

Потом функция перешла к заклинаниям и более сложным обрядам, то есть к словесному и письменному выражению желаний и стремлений. Ну, а в наше время такими заговорами являются разного рода тренинги. Если повторишь про себя несколько раз: «У меня все получиться», – а потом представишь себе конечный результат, то, согласно им, цель твоя будет достигнута.