скачать книгу бесплатно
– Не знаю, смотри сам… – развел руки Виталик.
Еще через неделю, благодаря отцу Виталика, офицеру ФСБ, его и Вита-лика раньше времени решили перевести в Москву, в центральный военный госпиталь МО.
«Скорее бы уж точку поставить…» – думал Марат о предстоящей опера-ции, как о чем-то уже неизбежном.
Перед отъездом Марат вспоминал маму, Касима, и как он, в прямом смысле, спас Касима. Он все помнил, как вчера.
После сырости и духоты затяжного одеяла циклона выглянуло долго-жданное, как будто свежевыкрашенное, солнце и сразу подсушило, стало жарко но не душно, видимая из дома река какое то время парила, а на траве, возле дома, словно дожидаясь милиции, мирно спал пьяница. Соскучившись за несколько дней по яркому небосводу, Марат пил и не мог напиться чисто-го, чистого и на его счастье совсем не хлорированного,голубого неба. Вгля-дываясь в высь, он как и много раз раньше увидел самолет, тянущий за собой белую нить следа и в очередной раз представил его разрывающее гулом не-видимое приближение и не дай Бог крушение, а его то он и боялся и от чего то всей душой желал, совершенно не представляя ничего, а если и представ-ляя то как то по киношному, прямо на его улице как Итальянцы в России или совсем не страшно въехавшим в стену дома, но главное чтобы никто не по-страдал, а пилот и пассажиры совсем, отделались легкими ушибами. Марат глядел в распахнутое на втором этаж коридорное окно, словно еще раз захо-тел зарядится воздухом и простором, открывающимся из него, и забыть на время о темных узких коридорах и высоких потолках их квартиры, гудящей на весь дом, прорванной в подвале, трубе отопления и костях щенков, съе-денных бродягами на пустыре, и мамином ночном храпе, который раздража-ет Касима. В комнате Марата от синевы неба и от его ионизированного све-чения оставалось лишь пару солнечных полосок, и те были сиротливо блед-ны и узки шириной сантиметров пять-шесть и длиной в четверть комнаты. Дома Марату хронически не хватало солнечного света и поэтому он большее время проводил на улице.
Он стоял у подъездного окна еще и потому, что знал: сегодня Касим пришел с работы раньше обычного потому, что собирался вечером в коман-дировку. Оттого что Касим дома, все жизненное пространство квартиры уменьшалось как шагреневая кожа и становилось запретно-напряженным, вонючим, колючим, брезгливым и плохо проходимым. Марат словно попа-дал в темный, дремучий лес, где живет соловей разбойник из которого хоте-лось бежать назад, на улицу, к свету, к играм и сверстникам.
Обычно отчим сидел на стуле, прислоненном к небрежно покрашенной темно-зеленой стене, приклеив свои длинные, липкие ступни ног к противо-положной стене. Если он был выпивший, как в тот день, то приставал к Ма-рату с разными глупостями. «Ну как?» – пьяно спрашивал он. – «Нормаль-но» – обычно отвечал Марат, стараясь на скорости проскользнуть, сложив-шись на корточки, под висячем мостом его ног. Но в тот день Касим не обра-тил на него никакого внимания, а жадно заталкивал в рот полную ложку борща и, сжав в кулаке кусок батона, старался откусить, и если не получа-лось то старался затолкнуть его полностью. Марат увидел на столе опусто-шенную бутылку водки и почесал затылок.
«Бухой… в ауте… Надо на работу к мамке позвонить.» Марат был озабо-чен, как Касим в таком состоянии собирается хотя бы дойти до ж. д. вокзала а не то что ехать в командировку. «Неужели мама опять потащит его на се-бе?» – с этими мыслями Марат прошел к себе в комнату, вытащил из порт-феля дневник и, пробежав взглядом, прикинул по урокам: «Сделаю, сделаю, не надо, а это спишу»– хотя понимал, что списывать позорно. «Но тогда вре-мени для футбола не останется» – оправдывал себя. Читая задание по мате-матике, он понял, что сможет по-быстрому, не в ущерб футболу, решить за-дание, и в этот момент на кухне что-то грохнулось. «Так… Неужели, неуже-ли, вы, газели… – вырвалось у него, и он осторожно юркнул из своей комна-ты в коридор и увидел отчима, лежащего на полу, словно птенца, выпавшего из гнезда.
– Судя по всему он упал на спину и замер.– Увиденное потрясло Марата. Всегда такой цепкий, худой отчим лежал совершенно пьяный, с набитым хлебным мякишем ртом, и задыхался. Было видно, что еще немного, и он за-дохнется.
Еще мгновение Марат стоял над Касимом, забыв обо всем на свете, кроме как назло мельчешащего перед глазами его прокуренного кулака. «Чем пах-нет?» И в ответ на смятение Марата, перегарно угрожающий ответ: «Кро-вью, кровью… Понял?» Марат никак не мог поверить и понять, что таким образом Касим запугивал его.
«Жизнь прекрасна и не пахнет никакой кровью. Что ему еще надо?» – думал тогда Марат, понимая что сейчас бы наверное согласился с Касимом.
Отчим еще раз беспомощно хлопнул веками, стараясь вздохнуть, но ни-чего не вышло. Марат в панике закрыл уши ладонями и спрятался за кори-дорные шторки, чтобы не дай Бог отчим или еще кто то незримый не заме-тил его бездействия, потом развернулся и пошел в дальнюю комнату, сам не понимая зачем, дошел до подоконника, взглянул в окно, выходящее на вы-сыхающую после грибного дождя улицу и, с амортизировав от подоконника, метнулся обратно, к отчиму, и выскочив из-за штор, перепрыгнул через него, подбежал к комоду, воткнул ноги в кеды, и вылетел прочь из темной ямы прихожей, напоследок, от волнения, хлопнув дверью. Не чувствуя своего те-ла, вцепился в деревянные поручни перил и, сжав их, перевалился телом над лестничным проемом, стал балансировать, не понимая ничего в происходя-щем, и словно аптечные весы, парил на высоте второго этажа. «Вот так и он… А страшно…» На этом слове Марат понял, что делать.
Забежал обратно, снова прыгнув в зеленую болотную воду стен при-хожей, и, встретившись лицом к лицу с умирающим или уже умершем Ка-симом, он резким движением открыл столовый ящик и, гремя вилками и ложками, нащупав, наконец, контуры вытащил чайную ложку, склонился над отчимом, начал быстро и осторожно выгребать из его рта слипшийся слюнявый мякиш, перекрывший дыхательный проход. Орудуя ложкой как экскаваторным ковшом, гребущим сырую глину, Марат добрался до горла и, вытащив остатки хлебного мякиша, услышал как Касим вздохнул. Больше не медля ни секунды, Марат развернулся и побежал к раковине мыть руки, ложку, все…
Отчим вздохнул, его мимика ожила, а один глаз протек слезой и все так-же был похож на бессмысленно птичий. Касим зашевелился, стараясь на-хмурить брови и повернуться на бок. Марат, не дожидаясь пока Касим оч-нется и начнет приставать, выбежал на улицу играть в спасительный для не-го во всех смыслах футбол, но это он поймет только попав в армию.
Ночью Марат встал, подошел к двери, нащупал выключатель и включил. Проснувшийся Виталик в удивлении спросил:
– Ты что? Выключай, и ложись спать.
– А ничего, Расула найду и. – ответил Марат и, еще раз включив и вы-ключив свет, тихо пошел к кровати, не открывая глаз, словно видел сквозь слипшиеся от соленых слез детства, веки и словно смотрел сквозь Виталика и знал каждую неровность его дороги, и по которой шел сам, а скорее даже летел над ней вопреки законам тяготения, как Булгаковская Маргарита, так и не понимая зачем Иошуа пожертвовал собой, ради кого пожертвовал? Ради нас неблагодарных и по большей части бескультурных таких например как Касим, зверей и зверушек? Ради кого Господи ты принес его в жертву? И в этот момент что-то лишенное суеты проблескивало в нем, и он из тени оди-ночества всплывал на поверхность, к пробуренной самым главным рыбаком лунке, и к свету морозного дня, отдавая себя без остатка созерцанию внутри и вокруг, и не находя ничего нового и обретая успокоение, предпочтя лукав-ству формы как ему казалось стабильность и качество содержания, такого лакомого кругляшка материнского соска и пить высасывая его до остатка пресыщаясь молоком сна, до того самого момента как она помажет сосок сначала горчицей, а потом и желчью.
А Виталий потом еще долго не мог уснуть, смотрел в ночное окно, вжи-мая в себя губы и в удивлении дергая бровями, словно продолжал узнавать, что-то новое от полной луны, нависшей над их головами. Утром он, осто-рожно наклонившись к проснувшемуся Марату, прошептал:
– А ты ночью ходил?
Марат также шепотом, улыбаясь нескладной сонной улыбкой, спросил:
– Далеко?
– Расула какого то, искал по палате.
– Да-а, интересно. – задумался Марат.
– Лунатик?
– Со стажем. – подтвердил Марат.
– Ну, ничего, мы этот вопросик расковыряем в Москве, – пообещал Ви-талий.
– Да зачем, ни к чему, безнадежное дело в подсознании ковыряться, – скептически заметил Марат. – Лучше уж что поинтересней: историю про пращуров и их дикие выходки, их ареал обитания и как они из Варяг в Греки за один сезон оборачивались и зачем они заставили нас принять Бога в наши языческие души, только ли ради своей безопасности, от нас же своих под-данных. – туманно рассуждал Марат.
– Хорошо, история так история. У отца, знаешь, библиотека солидная. Любит он это дело, а я нет, сколько он меня не приучал, а я все дуб дубовиц-кий. Я все больше в Интернете, а родословные, деревья, интриги француз-ского двора. А что за ними прятаться, за предками? Если ты кто есть по жиз-ни, что-то из себя представляешь, то и слава богу, живи и радуйся.
– А ты что, в бога не веришь?
– А я и верю и не верю, но особо пока не осознаю его присутствие. Хотя после ранения что-то показалось.
– Да-а, есть, есть… Иногда уткнувшись в эту муру, забываешь, что тебя в данный момент интересуют только деньги и хорошая телка.
Марат не среагировал, думая что послышалось.
– А я не знаю, может во мне что-то не так, но в подростковом возрасте меня интересовали самолеты и футбол. Непонятно, как их состыковывать. Словом, скорость, реакция, ум, но вот сидели в моем мозгу всякие там Лок-хиды, Юнкерсы, Дугласы, Боинги, транспортники, разведчики, бомбарди-ровщики, Марадонна, Эйсебио, Йохан Круифф, Горинча, Пеле-Орантас де Насименто, Дасаев, Зико, Румениге и так далее, заканчивая составами сбор-ных и лучших европейских клубов – все знал назубок.
– Тебе значит надо было. И что пригодилось? – скептически спросил Ви-талик.
– Нет.
– Да что думаешь, я сам лучше? Одно время от парусных судов фанател: катботы, шлюпы, ял, кеч, бриг, шхуна, бригантина, фрегат, барка, барканти-на, даже мачты помню, фок в носу, грот – центр, бизань последняя на корме. Ну и зачем, спрашивается, они мне. А все раньше, в детстве, наслушался: Москва – порт пяти морей. Круто… – выдохся Виталий, но вздохнув заклю-чил: – Понятно, с тобой тоже все ясно…
– Что тебе понятно? – переспросил Марат.
– Что, что? В связи с занятием историей тайную надежду питаешь: найти древний клад, разбогатеть и затем покупать самых охренительных сосок, и так их, и так… Угадал, а? – загорелся Виталик.
«Угадал. Угадал… и сокровища нибелунгов, золотой город или еще что… Интересно… И правда, неплохая идея-фикс: а лучше вообще не искать, тратя драгоценное время, а найти случайно, ненароком наткнуться, зарыться но-сом в волну, в почву, в следы древних цивилизаций рядом с домом, заняться хазарами, рахдонитами, йогой, кодэксом Бусидо, Тарикатским путем… Но сам пойми чтобы расфасовать только лишь одну тему из этого списка… Це-лой жизни не хватит…» – думал Марат.
А Виталик тоскливо посмотрел на ослепительно крахмально-белую мед-сестру Машу.
– Завтра ту-ту домой – воодушевлено произнес Виталик. – А там отдох-нем, кайфанем. Вот только жаль Машенька-девочка не согретая осталась разочарована она в нас. Ты бы мог…
– Да нет, пока не по силам. – парировал Марат.
– Да не все ли равно. Прижал, иди сюда родная, но думаю обидится от моего напора. Да и не интересуют их раненые солдаты, врачи, сам понима-ешь, попривычней будут. Хотя солдаты знаешь тоже разные бывают, вот ра-ди двухметрового гренадера она бы расщедрилась, сто процентов. – вещал Виталик, прицениваясь хватило бы его для Маши.
На следующий день Виталий и Марат уезжали. Маша махала из окна ор-динаторской и даже, как показалось Марату, пустила слезу. Виталик и в ва-гоне все хохмил на тему неудовлетворенной Маши.
Марат автоматически, в один голос с Виталиком, произнес:
– Прощай, Кавказ.
Они переглянулись, и поезд тронулся, громыхнув цепной реакцией столкнувшихся вагонов. Сердце Марата заскрипело, словно было встроено одним из вагоном в железнодорожный состав, и заскрежетало при мысли, что Расул где-то в беде, и он ничем не может ему помочь, кроме как пере-дать вещи Индире. При мысли о ней что-то в нем урегулировалось, словно, получив уже максимум напряжения, но наткнувшись на резиновую прослой-ку, погасило бесполезный скрежет и гул.
11
РАССТРЕЛ
План-перехват результатов не дал. Расул, понимая, что кольцо сжимает-ся, решил отпустить водителя, пожелав ему благополучно вернуться домой и посоветовав лучше переждать у родственников, совершенно не представляя, что вечером того же дня его машина подвергнется обстрелу из танкового пу-лемета боевой машины, и тяжело раненый водитель сгорит в машине. Расул, будучи в полном неведении, решил продвигаться пешком, точно не зная ни маршрута, ни своего места нахождения. Расул шел вперед, не выбирая пути, через перелески и поля, обходя дороги, становясь похожим на лесного жите-ля, не зная, куда идет, зачем идет и что с ним будет.
По прошествии трех дней, ближе к вечеру, Расул, сидя под орешником в одной из многочисленных лесополос, был обнаружен людьми в камуфлиро-ванной форме. От апатии и усталости он не оказал сопротивления, да и что он мог противопоставить группе из пяти автоматчиков. По густым черным бородам Расул догадался, кто они. После первых слов он понял, что попал к боевикам. Расул не ждал, что его примут как своего, и, ничего не скрывая, рассказал все, что произошло три дня назад, назвал имя Султана и водителя Салмана, которые смогут подтвердить сказанное. Но чем больше и красно-речивее рассказывал, тем более темнело и без того непроницаемое, ожесто-ченное лицо командира боевиков.
– Я тебе не верю– коротко произнес он, выслушав Расула и взглянув на стоящих у входа в землянку бойцов, равнодушно и как-то устало, вероятно, специально, чтобы Расул понял, приказал: – Расстрелять.
Расула внутренне тряхнуло и покорежило, словно он попал под взрыв пе-хотной мины, но он никак этого не показал подумав: «Хорошо хоть не заре-зать.» – и молча встал, покорившийся судьбе, и пошел на выход, вслед за стражниками. Расул заметил, что лес как-то стих, все ветра утихли и затаи-лись, словно кто-то могущественный хотел прислушаться к каждому шороху в нем, имея желание ничего не пропустить: ни одного случайного вздоха со-жаления, ни одного грохочущего звука, ни одного слова, мелочи и оттенка происходящего.
Командир же, выходя за Расулом и смотря ему в спину, словно готов был, никуда не отходя, выстрелить ему в затылок, но, видя такое молчаливо-смиренное согласие с приговором, подняв было, все же опустил пистолет.
Расула отвели в неглубокий овраг неподалеку от стоянки. В голову ниче-го не лезло, кроме, по сути, детской мысли: «Индира, тебе не будет за меня стыдно: я ничего не прошу у них, я не боюсь их. Наверное, только миг, толь-ко шаг в пропасть и дальше…полуприкрытые кровяные глаза не промытые чаем».
Расулу одели на голову мешок и прислонили к дереву. Он услышал, что командир что-то читал. «Молитву», – пронеслось у него в мозгу.
– А намаз? – тихо произнес Расул.
В ответ молчание.
– И мешок снимите: дышать трудно. Я хочу посмотреть смерти в лицо. Или боитесь, что на том свете я вас узнаю? А вас и без меня узнают и с вас спросят за то, что вы убили правоверного, – резко, но без злобы предупредил Расул. В ответ он услышал насмешливое- Мешок, это чтоб твои мозги по ле-су не разлетались!– – Понятно!-
Затем наступила пауза. Расулу даже показалось, что в лесу он один, что его оставили, подшутили, разыграли и расстрела не будет, и в этот момент он услышал пару фраз на чеченском. Затем «АЛЛАХУ АКБАР, ТАГБИР…» Расул весь напрягся, представляя всевышнего и затем летящего Архангела и сквозь него свинцовые пули со смещенным центром, и что есть сил закри-чал:
– АЛЛАХУ АКБАР!
Раздался ураганный огонь, на голову Расула что-то посыпалось, а он все стоял, не понимая жив или мертв. Из преисподней голос командира:
– Пока живи.
12
ПЕСНЯ
Через несколько дней командир по имени Сулейман убедился, что Расул тот, за кого себя выдает. Рассказ Расула полностью подтвердился. Расул медленно и мучительно начал входить в их ряды, будучи тренированным, опытным бойцом, но осознание того, что его ждут дома и ждет Индира, до-водило его душу до исступления. В моменты передышек, когда отряд отды-хал от боевых выходов, Расул думал о доме и все больше об Индире. Он час-то вспоминал море перед бурей – взбурленное, песчаного цвета на грязном, зеленом водорослевом фоне и фиолетово-синее вверху и он с ней, застигну-тые врасплох, сырые от дождя, бегущие по набережной. Свежесть после душного марева, кафе, и дети танцуют лезгинку, мужчины влюблено смот-рят на женщин, кушают жаренное мясо и запивают Рычал су. Индира пре-красна на фоне песочного моря, расстилающегося рядом под ними, бьюще-гося волной о невысокий скальный берег. Они на возвышении.
Свободные минуты также малы и редки, как сахаринки на дне желез-ной кружки, размешанные ножом в горячем чае, обжигающем руку Расула, а сейчас слушающего, как Наби негромко, с хрипотцой, поет песню про Абре-ка из Надтеречных аулов прошлого века, храбром Хамзате.
Догоняет на крыльях и ловит свою добычу белый ястреб. Он ловит ее и тут же клюет. На резвых ногах своих догоняет и рвет крепкими когтями пе-стрый барс красного зверя.
Оставляет за собой Терек и переправляется на левый берег с храбрыми Гихинскими наездниками смелый Хамзат. Переправился через Терек смелый Хамзат и отправился в Ногайские степи. Захватил он табун белых коней и снова переплыл Терек, перегнал белый табун.
Опасно днем было ехать, да и устали наездники. Остановились они на Шиван-Кули и в лесу скрыли добычу свою.
Скрывши в лесу добычу и товарищей, пошел Хамзат на высокий курган на Черкесской горе и стал смотреть, не идет ли за ним русский отряд. Смот-рит Хамзат и видит: на том месте, где он через Терек переправился, чернеет большая толпа. Как быстро гонит ветер черные тучи, так быстро скакала толпа по его следам. Увидев толпу, он спустился с кургана и сказал товари-щам: «За нами гонятся так шибко, как летит туча, гонимая ветром. Не бой-тесь: будем драться мы как голодные барсы». Еще сказал он им: «Мы теперь перережем угнанный скот и окружим себя им как высоким забором. Если мы это сделаем, то будем в состоянии защитить себя».
На это согласились его товарищи и обрадовались. Зарезали лошадей, за-кололи быков и сделали крепкий завал вокруг себя.
Опять стал говорить Хамзат своим товарищам: «Гихинский наиб, Ах-Верды-Магома, верно, также стоит на горе со своей партией. Услыхавши шум нашей драки с русскими, Магома как воздушная птица прилетит на по-мощь нам». А сказал он для того это, чтобы ободрить товарищей.
Сел Хамзат с своими наездниками за кровавый завал и велел одному из них наблюдать за отрядом. Стоит часовой и пристально смотрит, и видит: впереди толпы скачет всадник – князь Кагерман.
– Какого князя вы люди – он спросил, подскакавши.
Не давши ему никакого ответа, передал караульный вопрос Хамзату:
– Князь Кагерман хочет знать, какого князя мы люди.
Вышел из-за завала смелый Хамзат и подошел к всаднику.
– Что ты хочешь от нас? – так спросил он его.
– Я спросил, какого князя вы люди?
Засмеялся Хамзат.
– Никаких князей мы и знать не хотим. Мы – наездники из Гихов и прие-хали за добычею.
– Не Хамзат ли ты? – спросил Кегерман.
– Да, я Хамзат – отвечал он ему.
– Напрасно же, Хамзат, приезжал ты сюда. Вас догнал теперь русский отряд, догнал и окружил он вас весь. Если у вас не вырастут крылья пере-летной птицы, и не улетите вы вверх, вы не сможете скрыться. Меня прислал русский начальник. Пощадит он вас, если не будете драться.
Отвечал ему на это Хамзат:
– Приехал я сюда, Кагерман, не по бедности. Я приехал сюда, чтобы за-служить смерть газзавата. И сдайся я тебе – надо мной посмеется весь Ги-хинский народ. Как волк, усталый и голодный, хочет скорее добраться до ле-су, как горячий ненасытный конь рвется в чистое поле, так товарищи мои жаждут смертного боя. И не боюсь я тебя, Кагерман, и смеюсь над всем ва-шим отрядом. Наша надежда – на всемогущего БОГА.
И снова сказал Хамзат Кагерману:
– Мы искали всегда добычи и золота, а для такого дня, как нынешний, лучше красивого, черного пороху нет драгоценней добычи.
И опять он сказал:
– Для нынешнего дня золото – не деньги. Для такого дня крымский на-дежный кремень – чистое золото.
Воротился Кагерман к русскому начальнику и сказал ему, что не хочет сдаваться Хамзат. А Хамзат воротился в завал и сел к своим товарищам.
Подошел отряд и стал стрелять. Стрелял и Хамзат со своими наездника-ми.
Стал густой дым от их выстрелов, и сказал Хамзат: «Да погибнет отец этого дня. Такой жаркий день, что на одну лишь тень от наших шашек мы и можем надеяться».
Опять сказал Хамзат: «Какой дым густой, какой мрачный день, лишь один нам свет – ружейные выстрелы».
Опять сказал Хамзат своим товарищам: «В этот день гурии райские смотрят из окон с неба на нас и любуются. Они ссорятся, выбирая из нас се-бе мужа. И тем из нас, кто будет храбрый, каждая пред подругой своей будет хвастаться. А избранного боязливей других она будет совеститься и закроет от него окно, отворотится. Кто из всех будет трус, будет стыдно ему перед богом».
И в душе тогда подумал Хамзат, что настал час его смерти, и что нет им больше надежды.
Высоко в небе увидал он перелетных птиц и сказал он им: «О, воздушные птицы, передайте вы наш последний привет, наш последний поклон гихин-скому наибу Ах-Верды-Магома. Передайте и поклон красавицам, белым де-вушкам, и скажите вы им, что наши крепкие плечи стеной служат теперь для русских пуль, что желали мы по смерти лежать на родном кладбище в Гихах, где бы поплакали над нашей могилой, и пожалел бы народ, но что не дал нам БОГ этой радости: вместо плача сестер будет слышен над нами вой голод-ных волков. А на место толпы родственников соберется стая черных воро-нов. И скажите вы всем, что на Черкесской горе, на земле христиан, с голой шашкой в руках мы лежим мертвые. Наши очи выпьют вороны, наше тело съедят волки жадные.
Песня с жалостным концом, но никто этого не показывал, не реагировал. Сам же Расул плохо понимал язык, и поэтому рядом сидящий Джабраил по-яснял ему смысл песни, как бы оправдывая свою грусть.
Углубясь в моменты и меряя отрезки звуков, Расул, сидящий в двух метрах от костра, ощущал подобие озноба от внутренней духоты, и ему хо-телось идти не по зеленому летнему лесу, а по морозному воздуху, и чтобы по щекам его хлестали не гибкие ветки и ладошки листьев, а, обжигая, бод-рил морозец и радовал искрящийся на солнце снег. Они идут друг за дру-гом, след в след, некоторые в белых маскировочных халатах. И в нем двой-ное чувство радости, похожее на отчаяние – и что в цинке не запаянный, и что зороастрийскими стервятниками не выклеванный, и что живой, еще живой и пока живой, благодаря ей и ВСЕВЫШНЕМУ. Но сейчас только она одна могла найти тропинку в его отожженную, исписанную невидимы-ми чернилами папирусную душу, а ему хотелось просить у нее прощение и перед родителями, за то что не выдержал, не унизился ради встречи с ними, и никто бы не узнал, что упал, а смотреть в глаза смог бы чуть позже, когда все позабылось… А теперь еще больше и еще хуже, ночью, перекрестный огонь. «И слава Богу я не снайпер. Злая шутка – судьбы: метится в тех, с кем раньше воевал, бок о бок. И иметь терпение ждать: минуты как дни, а дни как года…» И когда он шел на задание, ему было все равно на чьей он стороне, ему было все равно – лето, весна, зима, осень, он знал одно: он должен вернуться к ней, и он будет терпеть это обманчивое лицо снега, хо-тя голова плавится в лучах июльского солнца.
