Небо молчаливое

«Вечное безветрие, – думала Эмма, – вечная тишина, будто кто-то закупорил время». Ей не хватало грозы и снега, она тосковала по настоящему ветру и настоящему солнцу. Но было в этой тишине, в этом медленном безвременье что-то, чего она и сама себе не могла объяснить, не могла нащупать. Грозди медленно покачивались, почти остановились. Кофе леденил горло. Эмма чувствовала, что ей это нужно, прямо необходимо, замедлить, зафиксировать душу, точно сломанную руку и не тревожить, пока не срастётся. Год не тревожить. Она помешала соломинкой лед. Кофе, подкрашенный мятным сиропом, пах не похоже на растрёпанные кустики из родительского палисадника. На пальцах остались ароматы травяных свечек. Эмма осмотрела каждую, свечник одобрительно кивал, ему нравилось выполнять заказы ведьмы, а Эмме просто хотелось побыть ещё немного в лавке, заполнить эти длинные три часа хоть чем-то, ни машинным, ни лабораторией. Ей совсем-совсем не хотелось возвращаться на борт Неба. Осточертели коридоры, и вечно тёмный закуток в конце, буфет и рубка. И люди, которым она не поможет, потому что не понимает, как сделать Луи не больно, как убедить Фета, как не злиться, как не бояться Тирхского капитана, как не тянуться к нему, не тянуться и не сбегать. У фонтана сидела утка, чистила перья. Грозди покачивались, встала девушка, помахала подруге. Та увидев её улыбнулась, подскочила и обняла. Девушки замерли друг напротив друга. Эмма чувствовала, как переплетаются ароматы их духов. И вот одна потянулась к другой и очень робко поцеловала, и отстранилась испуганно, но вторая взяла её за руку, и в этом было столько нежности и света.

Эмме нужно было идти. Она опаздывала.

Она вернулась на корабль и снова распахнула шкаф. Красное платье на красных бретельках ждало её. Шелковое платье. Платье-комбинация без рукавов. Эмма почти с ужасом разглядывала свои голые худые руки. Нужно было спешить. Нужно было накрасить губы красной помадой и волосы расчесать. Волосы не закроют предплечий, не закроют дракона. Нужно было идти. Нужно встретиться с Константином и услышать:

– Ого! – Он, конечно, улыбался, он выглядел красивым и властным. Это всё костюм.

На комплимент его «ого» тянуло с большой натяжкой, возможно, он просто не знал, что бы придумать ещё. Про глаза и платье? Наверное, он привык получать, а не придумывать комплименты. Тем более это просто вежливость и не боле. Эмма нервничала, ей было холодно в красном платье, ей казалось, что сейчас из ниоткуда вылезут Эва с Дэвидом и скажут, что она дура и сволочь бесчувственная, татуировку решила сделать, вовремя.

– Что ты сделала с волосами? – вместо них спросил Константин.

– Помыла, – ответила Эмма растерянно и посмотрела на волосы, точно они были чужими. – И расчесала.

Будто раньше она этого не делала.

– Я думал, ты кудрявая, – он всё ещё улыбался. Эвы и Дэвида все ещё не было.

– Нет, – Эмма покачала головой. – Я просто их всё время заплетаю или собираю. Надо почаще расчёсываться, – она хмыкнула.

– Тебе идёт, – просто закончил Константин.

– Спасибо.

– Знаешь что, Эмм, – он остановился, и Эмме тоже пришлось встать. Двери мерцали электрическим синим, безумным, болезненно ярким, как небо октябрьским вечером, как платье на школьный выпускной. У Эммы было именно такое платье. И думать о платье ей было легче. Ей было страшно. Страшно просто быть с людьми. И если бы Эмма следовала своим «страшно», она бы просто убежала вот прямо сейчас. Но Константин стоит рядом, и она прошла, она проехала столько в этом чертовом платье на бретельках. И все видели её, и все видели дракона. Конечно, она шла, обняв себя руками, так чтобы одной левой закрыть правую, чтобы спрятать. А сейчас не спрячешь – Константин взял его под руку. Не так сложно обойти его. Наклониться и под рукой проскочить. Подумает, что странная, что рехнулась совсем? Пусть думает. Будто и так не знает!

– Я люблю тебя.

– Что? – просипела Эмма.

– Я люблю…

Зачем он это говорит?

– Не надо, – попросила она тихо-тихо, слабо-слабо.

«Любит, а через пару дней забудет», – хмуро подумалось Эмме. Любит. Его «любит» не больше «мне нравится донимать тебя, проводить с тобой время». Эмма хмыкнула. В лучше случае. Но вернее будет «хочу с тобой переспать».

– Эмм? – протянул он.

Ах, да она ещё должна ответить!

– Не надо, – только и смогла выдавить Эмма. Где твой непробиваемый цинизм? Пробили? Почему голос такой жалкий? – Не надо, хорошо? И заходить пора.

Он ничего не сказал, опустил руку, кивнул. Обиделся? Злится? Эмма б обиделась. Но что, что она должна отвечать?

– Та дверь? – спросил он очень тускло, равнодушно.

Боги, ну что теперь? Может, поговорить? Извиниться хотя бы? Или… или… Но на что ему такое «прости»?

– Левая, – сказала Эмма, вытряхивая из сумочки паспорт.

В галереи было очень холодно, градусов на семь меньше по сравнению общестанционной температурой. Эмма знала, так нужно для экспонатов, и между тем ужасно озябла, открытое платье оказалось слишком открытым. Она бывала здесь всего раз месяцев семь назад, или больше, тоже замёрзла, и конечно, забыла и не подумала. Можно было пиджак взять. Немного приличных вещей, чудом, глупым чудом прихваченных из дома у неё осталось. Эмма старалась их не надевать, не вынимать из шкафа, боялась даже посмотреть, но главное себя увидеть и понять на сколько она стала другой. Это плохой знак, Эмма знала, но не хотела не замечать. Потому что страшно. Боги! Разве можно столько всего бояться? Она откинула волосы назад.

Люди сновали по залу, разодетые, разукрашенные, надушенные – элита беглецов.

Эмма неуверенно протянула руку, экспонаты не трогают, с людьми шутят, игристое пьют, широко улыбаясь, главное, чтобы между зубов не вытекло. Ей было тоскливо и муторно, и почему-то обидно. Было б на кого обижаться! На себя разве что.. Эмма провела пальцем, только пальцем по мраморному носу трехлицей скульптуры, вбирая касанием всю её каменность, всю память о солнечном мире, о скалах, часть которых она была, о мастере, частью души которого она тоже была.

Слишком много людей, слишком пошло и ярко, и лучше бы Фет пошёл.

– Почему здесь так холодно? – спросил Константин.

Эмма отшатнулась от головы, точно пойманный вор.

– Это для картин.

Разве он не ушёл пить и улыбаться?

– А для людей? – улыбнулся ей капитан.

– Искусство и красота, – пожала плечами Эмма. «Ещё два часа, – подумала она с тоской, – и можно уйти. Всего два часа». Эмме захотелось спрятаться куда-нибудь, чтобы людей рядом не было, чтобы тихо, наконец. Это было настолько неловко! Боги, два часа, а потом сбежать.

– Я тоже искусство и красота… – заявил Константин. – Там!

К ним подошла девушка с подносом.

– А? – Эмма не успела сориентироваться, как Константин куда-то пропал. И оказалось, так ещё хуже. Она тщетно пыталась закрыть руки волосами.

Люди, натекающие тугими волнами в маленький зал, пугали ещё больше. Почему, почему эти чёртовы люди не могут заткнуться и деться куда-нибудь? Почему не могут перестать гоготать?

Парочка сладко хихикала. Эмма была готова проклясть их. Выцарапать ядом их имена на крысиной шкуре и бросить в огонь. И чтобы ветер растянул дымок по всей Верне, и чтобы солнце шлепнулось в пустоту космоса. Но Эмма просто отвела глаза. Нет, она не такая ведьма. И ведьма ли вообще? А это ведь просто люди. Людям свойственно хихикать без повода, быть шумными и вездесущими, ходить в обнимочку. Нет. Надо выпить и срочно.

«Чего ж они меня так бесят? – подумала Эмма, высматривая официанта с подносом или стол, вокруг которого людей поменьше будет. – Ну хихикают и чёрт с ними. Шумно. Я устала? – спросила себя, до конца не понимая, не чувствуя ни черта. – Нет, вроде бы. Не больше обычного».

Перед её носом остановилась девочка-официантка в черном фраке. Эмма из вежливости цапнула какую-то розовую конфету с её подноса, и девочка тут же убралась. Эмма смяла конфету пальцами, на настоящий рахат-лукум эта штука походила мало: крахмал и сахар, и душная розовая эссенция. Теперь ещё и бесформенная, и на вкус не лучше, нет, это неплохо, почти не плохо, но розовый запах такой сильный, что кажется, будто мыло жуёшь. Ничего, чем можно было запить это счастье, Эмма взять не додумалась, и девчонка с подносом куда-то запропастилась. Эмма растерянно оглядела зал. Внутри прорастало чувство подозрительно похожее на панику и не розовых конфетах дело, и даже не в капитане этом несчастном. У него свои дела и мысли. У него своя жизнь. А ты, Эмма, многого хочешь! В голове было темно и лучше бы пусто. Она растерянно обняла себя за плечи, вспоминая, что замёрзла, вспоминая, что… Нет, тут его не найти. Людей в зале было не меньше сотни, в довольно маленьком зале. Люди хихикали у неё над ухом. Люди пили, звенели бокалами, уплетали тарталетки и на крахмальные конфеты не жаловались. Кто-то подхватил Эмму за локоть. Она вывернулась. Подумаешь, перепутали толпе! Подумаешь. Человек не ушёл, от него очень крепко пахло горьковатым парфюмом и табаком.

– Здравствуй, госпожа Эмма, – сказал Людвиг.

«Проклятье», – подумала Эмма. Чего не доставало этому дню как ни встречи с пиратом!

– Добрый вечер, – она кивнула ему холодно, но вежливо.

– Ты одна?

– Я с Константином.

– Хуже, – хмыкнул пират. – Пойдем присядем. На той стороне столов неплохое вино.

Он сел через кресло, откинул волосы со лба. Его костюм из шерсти и шёлка дивным образом отсвечивал в этом золотистом полумраке. Глаза Людвига хитро поблёскивали, щербатая улыбка походила на оскал, и сам в общем напоминал лощенную овчарку, если бы овчарки пускались в пиратство. Он выглядел роскошно и опасно. Золотые перстни на крупных пальцах напоминали кастет. Эмма тревожно прокручивала собственное кольцо, несуразно большое и кажется даже не серебряное, если ударить таким, можно рассечь скулу, если она решится ударить.

– Будешь, госпожа? – Людвиг подвинул бокал. Из этого он пил или из второго?

– Спасибо, – выдавила она, цепляясь пальцами за тонкую ножку.

– Неспокойно на душе?

Эмма мотнула головой.

– Одолжить тебе пистолет?

– Что? – встрепенулась Эмма. – Я… я не умею.

Что-то щёлкнуло, едва слышно шоркнула ткань. Людвиг отстёгивал пистолет. Он действительно собрался отдать пистолет! Прошёл сюда с оружием. Пустили. Пират.

– Нечего там уметь, госпожа! Возьми. – Нечто холодное и увесистое легло ей в ладонь, а сверху хлопнула горячая рука пирата. – На деле разберёшься. Но лучше бы до дела не дошло, – он посмотрел на неё тепло и сочувственно. – Где только твоего волчонка носит?

– Не знаю, – прошептала Эмма бесцветно, ей не хотелось выдавать всю ту злость, что накопилась за вечер. Кроме себя некого винить. Эмма выхлебала игристое, не чувствуя ни цветочного букета, ни алкогольной горечи. – За удачу, – добавила Эмма запоздало, приподнимая уже пустой бокал.

– За удачу! – провозгласил Людвиг и тоже выпил. – Лишней она не бывает. А теперь смотри влево. За твоим капитаном прилетели тирхские друзья. Очень плохо, что он тебя оставил, а может, наоборот, хорошо. Этот парень, – Людвиг кивнул куда-то влево. Эмма не поняла. – Белобрысый.

– Вижу.

– Это посол. Он идёт сюда. Не говори ничего. Делай, что скажет. Потяни время. Я придумаю что-нибудь.

– Спасибо, – прошептала Эмма.

Белобрысый подошёл к ним. Поклонился Людвигу. Около Эмминой шеи оказался нож. Она сглотнула.

«За мной», – приказал посол. Глаза у него были голубые, а лицо злое-злое. Эмма медленно встала. «Поговорить», – добавил посол. Людвиг едва заметно кивнул. Нож исчез. Её привели в маленькую комнату. Эмма замерла, почти как скульптуры из зала – глина номер да-вашу-мать, она не пятилась к двери. Что к ней пятиться, закрытой? Она застыла, замерла, заледенела. Что бы он ни сделал, он сделает с телом, но не с ней. Мужчина был немногим старше Эммы, был ниже, но шире раза в три. Справиться с ним? Даже если шокером, который остался на корабле, даже если шпильку в глаз – она не справится. До окна далеко. Людвиг пытался всучить ей пистолет, а она…

III

– Боже, – вздохнул Константин. Отчего-то ему очень хотелось ржать. – Главное разочарование этого мира из хреналиона прочих, – он хмыкнул. Людвиг ждал. – Все пираты у вас тут патрульные. Это ж подстава какая-то!

Людвиг доверительно улыбнулся.

– Ну что поделать. У меня есть шпага и разрешение на неё. Удобно.

– Ага. Не говори только, что такова жизнь и…

– Скажу лучше, – перебил его Людвиг, – что за той дверью Тирхский посол запер Эмму. И тебе лучше поторопиться.

– Что? Что твою мать? Какого тогда ты удостоверениями трясёшь?

– Чтобы убедить тебя. Медленней, капитан. Медленней. Они тебя ищут.

– Да твою мать!

– Тише. Сильно не горячись там.

– В смысле не горячись? Ты нормальный? Они! Эмму! Да сука!

– Что им от тебя надо? Корабль?

Константин криво усмехнулся.

– От меня им нужен я. А Небо, так, – сувенир. Мой прокуратор, хочет, чтобы я вернул Верну Старому миру, Тирхе конкретно.

– А ты не хочешь?

– Я не хочу больше ввязываться в это. Они могут заставить меня? Я в ссылке, но я все ещё я.

– Ты капитан Неба по документам, так?

– Так, – подтвердил Константин. – Луи заверил это всё в Портовой, нас проверяли в мой первый день.

– Хорошо. Значит теперь ты работаешь не на Тирху, а на Новый мир.

– И что это меняет? У меня все ещё Тирхское гражданство

– Меняет, – возразил Людвиг. – Всё, кто прилетает на Верну, становится частью обитаемого неба, прошлое не важно. Если ты на Верне, ты больше не принадлежишь Тирхе, ты больше никому не принадлежишь. Люди из Старого мира бегут сюда за этим, мы с ребятами помогаем устроить им новую жизнь.

– Значит, я могу послать их нахрен?

– Можешь, – улыбнулся Людвиг. – Только не будь так резок. Третья дверь за трехголовой девкой. Я помогу тебе. – Пират хлопнул Константину по плечу. Он благодарно кивнул. – Удачи, капитан.

***

– Ты правда капитан Неба?

– Правда, – признал Константин.

Взгляд паренька сильно переменился, в нём удивление мешалось с благоговением.

– А ты знаешь госпожу…

– Олег! – шикнул на него второй охранник. – После будешь автографы просить.

– И я не собирался, – тихо-тихо пробормотал тот и замолк.

Больше охранники не заговаривали с ним, встали столбами по трём углам комнаты, всем видом выказывая серьёзность ситуации. Вероятно, им было велено напугать Константина, но единственное, что его сейчас тревожило, это исчезновение Эммы. «Не нужно было её бросать, – с укором подумал Константин, – Хотя тогда и её тоже схватили». Константин чувствовал, как начинает закипать, это тихое ожидание ничуть не шло ему на пользу. Он должен найти Эмму и честно объясниться с ней, всё рассказать, а не как на входе. Думал нелепое признание привяжет ведьму? Она и слушать не захотела. «Она попросту испугалась», – догадался Константин.

– Долго ещё ждать, – он потянулся, – вашего господина? – и небрежно повёл плечами. Под пиджаком на сбруе у него имелся не только краденный пистолет из хором художника, но и Людвигов нож с крупной жемчужиной на рукояти. Стоящему по левую руку охраннику ни что не мешало разглядеть и то другое, и каплю брусничного соуса на лацкане, которую Константин посадил, спеша на «разговор»; и на размах плеч пусть полюбуются! Конечно, он немного сдал со времен Тирхского генеральства, но размозжить носы этим придуркам сил хватит. Губы его невольно растянулись в ухмылке достаточно бравой и хищной вполне. Кажется, он разучился улыбаться по-доброму. Разучился и вся беда.

– Скоро, – был ответ пустой и короткий, одно хорошо: этот бравый наконец-то решился открыть рот.

– Славно, – ухмыльнулся Константин. – Может ты тогда, – он указал на нервно мнущегося у двери охранника, – да, ты. – Тот сглотнул, но кивнул. – Принеси чего-нибудь выпить. Четыре бокала. – Этим ребятам тоже не помешает промочить горло. А если откажутся – их дело. Пусть заметил, что Константин и о них подумал. Охранник сомневался. – На твой вкус.

Константин небрежно махнул рукой, мол чего ждёшь, и тот выскользнул за дверь, чтобы минуты через три вернуться с целым подносом красных бокалов. Константин взял один и протянул левому охраннику, тот недоуменно глянул, но всё же взял. «Таких людей, – подумал Константин, – отец бы держать не стал, и я бы не стал». Правый начал отнекиваться, а тот, что принёс угостил себя сам.

Красные пузырьки в стакане приятно лопались, напиток пах розами и немного кислил.

– За вас, господа! – Константин поднял бокал, там как раз оставалось на один последний глоток. – И за моё Небо, – добавил он, оглядываясь на третьего охранника. Тот слабо улыбнулся.

– Говорят, Молчаливому Небу нет равных, – осмелел правый охранник. – Но по скорости нашим кораблям он уступает.

– Небо, – начал Константин, – исследовательское судно. Мы изучаем небеса, а не гоняем подобно пиратам.

– Вот-вот, – закивал левый стражник, – Пираты, – выплюнул он, – никому жить не дают.

– А если не секрет, что именно вы исследуете? – подал голос, стоящий у двери. – Если тайна, я пойму, не нужно говорить.

– Ну, – протянул Константин. Он ведь сам в душе не ведал, чем занимается Эмма, но кое-чем похвастаться мог. – Сейчас мы тестируем радар бурь. Здесь был такой, но лет тридцать тому назад вышел из строя, – он повторил Эммины слова, и охранники вдохновлёно закивали. Пираты и бури вот главные вернские напасти.

– Я такое чудо не застал.

– Куда тебе! – усмехнулся правый стражник. Всем троим охранникам было на вид не больше тридцати, а тому, что у двери, и двадцать не дашь.

– И давно вы на Верне служите?

– Лет десять, наверно, – пожал плечами левый.

– Я пять, – отозвался правый.

– А я всю жизнь, – сказал стоящий у двери. – Ну не служу в смысле, – поправился, – живу. Родился на Стрельце.

– Солидно.

Наконец посол соизволил явиться. Разъехалась бесшумно пёстрая перегородка с танцующими журавлями, которую Константин принял за фотообои, довольно безвкусные, как для галереи. Посол, видимо, думал появиться из стены и тем произвести большое впечатление. Не получилось. Константин отставил свой бокал обратно на поднос третьему охраннику, и с улыбкой произнёс:

– Добрый вечер!

Посол повернулся. На широком загорелом лице смесь досады и недоумения. Впрочем, он довольно быстро сумел с ними совладать. Он был невысок, но очень крепок. Короткие волосы, ресницы и брови были до того светлыми, что казались совсем белыми. Одет он был в стандартную Вернскую форму, на поясе болталась резиновая дубинка, не исключено, что где-то под курткой припрятан пистолет. Только дурак явился бы без оружия. В общем, ничего примечательного, только загар. «Явно не Вернский, – рассудил Константин, – и прилетел недавно».

– Добрый, – отозвался посол. Глаза у него были хитрые, но не злые.

«Знакомая рожа, – подумал Константин. – Открой он рот минутой позже, я даже бы вспомнил как его зовут. Малек? Мингслей? Чёрт его знает!». Но человек заговорил глубоко и зычно, казалось, его голос проник в стены, оплёл галерейную балюстраду и, изливаясь, наполняет всю Южную, как она есть. И Константина оплетает, опутывает.

– Простите мне моё опоздание. Возникли некоторые дела. Олег? – Парень с подносом встрепенулся. – Что это у тебя?

– Игристое, – ухмыльнулся Константин. – Кисловато, как по мне. Подай ему! – распорядился он чужим Олегом, тот нервно дёрнулся с подносом.

– Благодарю, – фыркнул человек. – Так что, господин Кесаев, как протекают ваши странствия? – он пригубил бокал. – Вижу ядовитый норов Верны пришёлся вам по душе.

«Ядовитый норов. Пришёлся. Мне по душе, – покрутил про себя Константин, он уже отвык от всякого кудрявого пустословия. – На кой ему тянуть время?».

Отвык, не отвык – сейчас не время. Столько лет жил с лизоблюдам! Забыл? Так вспомни. Улыбку натяни и действуй. Один вечер не возвратит тебя на Тирху, капитан.

«Я не хочу, – наконец понял. – И не вернусь. Не из упрямства, не от обиды, а потому что та жизнь была не по мне. Пора обрести свою, капитан». Капитан? И сила разлилась внутри. Да, капитан. Если хочешь им остаться – делай что-нибудь.

– Пришёлся? – Константин изумлённо поднял бровь. – Верна, Мирек, – он вспомнил его имя и точно власть обрёл. – Ничем не хуже иных миров. Есть города и люди. Гении, – он развёл руками, точно намерился обнять всю галерею, все стены, все творения в ней, – и дурачьё, – случайно хлопнул ближнего охранника по куртке. – Отец учил меня защищать и тех и этих. И жить достойно, сколь бы ни был богат я или стеснён.

– И чем ты тут живёшь? – Мирек утратил почтенное «вы» и чуть не добавил «разбоем?», но Константин и без слов это считал.

– Наукой, – широко-широко ухмыльнулся Константин. – Я, как тебе известно, служу капитаном на Молчаливом Небе. Помогаю госпоже Эмме исследовать тайны вернских облаков и всего, что под.

– Госпоже ведьме, – благоговейно выдохнул охранник.

– Достойно, – хмыкнул Мирек. – Стало быть в науке все равны. Предатели, – он наклонил голову, – воры и шарлатаны. Занятно, что сказать.

– Вы Небо не клеймите! – робко возмутился охранник. – Они своё дело знают.

– К госпоже ни у кого претензий нет, – подхватил второй.

А третий лишь кивнул.

– Но мы, господа, говорим отнюдь не о ней. И рот вам раскрывать пока что не было велено.

– Строгий ты, – усмехнулся Константин. – Давай к делу теперь. Ты, как я понимаю, хочешь корабль, и чтобы я слушался прокуратора? Корабль сразу скажу принадлежит не мне и даже не Эмме. Корабль собственность небесного ведомства Нового мира. И я теперь, с тех самых пор, как стал капитаном, служу им.

– С чего ты взял?

– По документам. Показать? Прокуратор ясно дал понять, что больше во мне не заинтересован ещё на Тирхе. И говорить с ним у меня нет никакого желания, Мирек. А будут вопросы, – Константин улыбнулся. Он умел улыбаться. – Я переговорю с представителями наших соседей, с Полисом, например. Слышал в зале есть такие. Позовём? Думаю, им будет любопытен план реколонизации Верны.

Мирек закипал, а Константин ухмылялся. Троица охранников жалась к стене.

– Изменщик, – процедил Тирхский посол.

– Я? – удивился Константин.

В зале грохнуло. Мирек махнул охранникам, те высыпали наружу. «Людвиг», – догадался Константин. Бал колонистов был безнадёжно испорчен, зато будет материал для вернских газет.

– Ты не можешь отказаться.

– А вам нужен человек, который будет рулить колонией из-под палки?

Примерно тут послу захотелось набить Константину морду, а Константину уйти, что он и сделал, увернувшись. Посол с размаху шлёпнулся на собственный стол. Он просто потерял равновесие и возможно сломал нос.

«Эмма», – прошептал Константин и бросился прочь из зала.

Он даже получил какое-то удовольствие от стычки с Миреком, точно доказал сам себе, что может как до Верны и больше не хочет. Это не слабость, а просто жизнь, которая течёт, непрестанно меняя людей.

IV

– Эмм! – воскликнул он и перемахнул через забор, наплевав на расшикарный костюм, газон, чужие взоры и этикет.

Эмма стояла непринужденно, по крайней мере, попыталась встать. Волосы пусть лежат чёрным шёлком слева, нет, сзади. Платье хорошо, а вот содранные локти… Если бы она курила, то закурила. Она нелепо помахала Константину, мол, привет, я тут.

– Эй, всё в порядке? – он подбежал так близко, что мог обнять бы, и это было правильно – обнять. Но Эмма отошла к стене. Она кивнула. Кивнула и поправила волосы. Ей хотелось выглядеть непринужденно, хотелось казаться смелой.

– Как ты… – начал Константин. Он тоже замер. Это его искал тирхский посол, это из-за него Эмме пришлось… Только сейчас она вспомнила, что до сих пор держит туфли в левой руке, правой поправляет волосы. Это поэтому ногам холодно. Нет, просто холодно.

– Я из окна выпрыгнула, – прошептала она. Туфли стукнули каблуками о плитку и раскатились, благо, недалеко.

– Со второго?

Эмма кивнула. Тут невысоко. Первый этаж был скорее цокольным – полуподвальным. И на траву прыгать не страшно, не твёрдо почти.

– Прости меня.

– За что?

– За… За то… Меня увели… – признался он с неохотой. – За то что тебе пришлось прыгать из окна и всё это… Бал этот… пираты, послы. Прости…

– Я видела, – тихо сказала Эмма.

– Уроды, – процедил он. – Меня Людвиг предупредил. Думал, на Верне таких уродов меньше, – он говорил нескладно и нервно. Эмма хотела добавить, что уродов повсюду много, но не стала перебивать. – Не в смысле, что Людвиг урод. Они уроды. Ну ты поняла.

– Да, – кивнула Эмма, поняла, ей наконец удалось обуться. – Домой пойдём? – спросила Эмма, потому что сейчас нужно что-то спросить, потому что молчать впервые страшно.

Он другим стал, героем в мраморе, в позолоте волос. Хотелось на плечи накинуть что-нибудь, хотелось в тень уйти, в тени спрятаться.