Небо молчаливое

– Про притворяться? Да ни чуть. Всю жизнь пытался вылепить из себя что-то на отца похожее. Как оказалось зря. А вообще мне интересно. Мне всё про тебя интересно. Если б не Небо, я бы никогда такого человека как ты не встретил.

– Сумасшедшую ведьму?

Он хмыкнул и покачал головой.

– Тебя.

– Меня Фет зовет.

III

«Утряслось», – заключил Фет. Как же ему хотелось, чтобы все злоключения Неба закончились, но, кажется, у бога отца и богини матери имелось ещё сполна неудач. Пожалуй, это был самый мирный и самый неудачливый корабль, на котором ему довелось побывать, а Фет и на торговых ходил, и на пиратских, на служебных и пассажирских, ловил однажды беглых с полицией. Врач-то всем нужен. Особенно пиратам, пираты и платят хорошо. Когда-то он клялся, жене клялся! что ни за что, никогда больше не ступит на борт пиратского дирижабля. Восемь лет прошло. Доктор запустил ладонь в волосы, наощупь распуская хвост, корни успели отрасти. «Пора бы подвалять», – подумал он устало. Волосы росли медленно и росли седыми, хотя рановато в тридцать седеть, а разве волосам прикажешь? В плотных дредах разглядеть белые волоски сложно, и потому можно сделать вид, что их и нет. Но правде, Фет чувствовал, что именно так и должно быть. Он давно перестал считать себя молодым. Только вот Луи всё хочет и хочет от него чего-то, чего Фет ему точно уже не даст.

Эмма послушно дожидалась его в буфете.

Фет вздохнул, а ведь всё было хорошо, пока не явился Константин со своим приглашением.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Как обычно, – хмыкнул Фет.

– Ты какой-то более хмурый чем обычно. Луи?

«Ведьма», – подумал Фет.

– Поставишь чай?

– Так Луи?

– Не только. Вот что он от меня хочет? Мне тридцать, а он ребёнок. Я уже прожил свою жизнь.

– Тебе тридцать один, – напомнила Эмма, – и это не много. У вас не такая большая разница в возрасте.

– Эта разница не такая большая, если б мне было сорок, а ему двадцать шесть. Не семнадцать, Эмм! Он ребёнок. Он всё ещё грезит о солнечном мире. Родителей хочет найти.

– Собаку, – прошептала Эмма.

– Что?

– Да ничего, – она мотнула головой.

– Я просто право не имею смущать его. Нет, пусть выкинет эти мысли. И это не любовь, это глупость. Лучше скажи, чего ты такая…

– Какая? Я обычная, – Эмма попыталась улыбнуться. – Я за вас переживаю. Я… заработалась просто. И вспомнила кое-что.

– Про сестру?

– Не издевайся. Но да. Не про Эву.

– А у тебя ещё сестра есть?

– Младшая. Она в… ребёнком с ума сошла.

– Твою мать.

– Мою, – согласилась Эмма. – Мать ей всю себя посвятила, а меня с семнадцати Эва воспитывала. Но чёрт с ними обеими. Чай. Просто не хочу также. Чай. Точно. Чай, – повторила она сама себе, а может чашкам, с которыми кружила. Посмотрела на ящик, поняла, что коробку ещё не унесёт. Поняла, Фет понадеялся. Иначе точно уронит. – Как думаешь, Фет, – она выглядела не грустной, скорее уставшей, растерянно смотрела то на шкаф, то на стол, то на Фета, – стоит ли продолжать исследования? Обратной связи нет. – Эмма остановилась и чашки, наконец, оказались на столе, благо пустые. Благо, с чайником она не пустилась танцевать, нервно бродить по тесному корабельному буфету. – Тебе какой заварить?

– Без разницы, – пожал плечами Фет. – Делай как себе.

– Меньше посуды испачкаешь?

– Меньше, – согласился Фет. – Тон у тебя какой-то подозрительный. Но мне правда без разницы. Лучше скажи, почему если ты столько раз порывалась бросить всё равно продолжаешь? – Он остановился перевести дыхание. Эмма наполняла чайник из кулера. Насос весело бурчал. – И не просто. – Фет замер. Из переполненного чайника брызнул фонтанчик, Эмма отскочила матерясь, протянула руку, выключила, снова выругалась. – Ты усовершенствовала… м.. боже, триединый, что ты там сделала? Радар бурь?

Она кротко кивнула.

– На старом спутнике.

– Конечно! – всплеснул руками Фет. – И это конечно ничего не стоит, – он усмехнулся, он ждал, чтобы Эмма сказала хоть слово против, но Эмма молчала, не стала ему возражать. Она достала из ящика полупустую коробочку, только на дне в ней что-то шуршало. Поставила на стол уже без крышки, и тут же эту крышку потеряла, но нашла. В коробочке пожухлые и измятые перекатывались золотые цветы с толстыми конусовидными серединками.

– Будем ромашку пить. Успокаивает.

– Я спокоен, – заметил Фет.

– Да? А Луи не очень.

Доктор нахмурился, но Эмма пропустила этот взгляд. Она ловко, убийственно ловко со всей не свойственной ей грацией подхватила булькающий чайник. Фет вспомнил молитву, но тут же приказал себе забыть. Чайник плюхнулся на стол. Немного кипятка пролилось на пол. Эмма удивлённо посмотрела под ноги:

– Надо же, почти не пролила.

Фету было бы в пору взвыть, но выть он не стал, он привык.

Второй рукой она нырнула в банку и высыпала по щепотке сухих цветов в чашку. В какой-то момент Фет потянулся забрать чайник, но ограничился тем, что подобрал колени.

– Ты не ответила.

– Ты не психолог, – фыркнула Эмма. – Я тебе не плачу. Разве что чаем.

– Вот видишь, ты даже не платишь за мою доброту, – вывернул Фет. Он шутил на самом деле, и Эмма знала это, а Луи и часто не понимал. Трудно наверно так жить, когда ты такой обидчивый.

Фет отрешённо гонял стакан по столу. Стакан был грязный, видимо кто-то пил утром воду и не убрал.

– Так что тебя гложет?

Эмма вздохнула.

– Не гложет. Просто тревожно.

– Ну, ведьма. Я про себя рассказал.

– Не повторяй за этим.

– За кэпом? – усмехнулся Фет. – Вы разобрались, так?

– Спорно.

– Он же тебе нравится?

– Фет!

– Нравится.

– А тебе Луи нравится.

– Боги, Эмма!

– Что?

– Ладно, – доктор вздохнул. – Не хочешь говорить, тогда у меня к тебе вопрос. Твоего капитана пригласили бал.

– Мм. И что? Ты предлагаешь мне ревновать?

– Нет, я предлагаю, тебе пойти с ним. Это бал колонистов, Эмма. Там обычно собираются… не колонисты. Послы и всякие… С внешнего мира. Ему не стоит идти туда одному.

– Мы на Южную летим?

– Да. И скоро прибудем. Хотя бы припасы пополним с этим балом. – Фет вздохнул и отхлебнул немного ромашкового чая. – Ты разве не видела наш курс, пока в рубке была?

Хотя это же Эмма, она могла и не видеть.

– Я уже два дня в лабе. Доделываю радар. Константин и Луи подменили.

– И знаешь, всё-таки ты какая-то странная. Я видел коробки. Это его вещи?

– Частично. И Дэвида, и Рогача, и чьи-то ещё. Луи сказал, что знает, кому продать их. Так что заработаем даже. Обменяем память на деньги.

– К бурям такую память.

– Ты прав, – просто кивнула Эмма. Фет обомлел. – Жаль остальное нельзя так же отдать.

IV

– Ты хочешь, чтобы наш кэп пошёл туда? Один?

– Да, – Эмма непонимающе кивнула. – А что не так? Он знает этих людей, а значит, ему с ними и разбираться.

– А если он предаст нас?

– Как он может предать нас? – Эмма хмыкнула. – Сбежит? Проиграет корабль в карты? Это мой корабль, Фет, только я могу его проиграть. А я, могу тебя уверить, играть не буду.

– Один он не пойдёт.

– Ну, так иди с ним ты.

– И на что это будет похоже? Обо мне и так ходят разные слухи. Нет. Это бал колонистов, праздник небесных, меня там не ждут, а тебя вот напротив.

– Ждали бы – направили пригласительный на моё имя.

– Ты обиделась на совет? – доктор вскинул бровь, решил, что докопался до первопричин. А вот и нет. Плевать ей на этот совет, и балы, и предательства. Это ж нужно быть таким параноиком! «Я просто не люблю, когда столько людей», – с грустью подумала она, такую причину Фет уважительной не сочтёт.

– А ты на Константина?

Действительно, чего он на него взъелся?

– Нет, – фыркнул Фет. – Просто не хочу проблем. Люди не меняются.

– Что? Откуда ты вообще эту глупость взял? В этом мире меняется всё. Это его суть. Нет ничего, мать его, постоянного. А ты о людях!

Фет ничего не сказал, только брови наморщил и глянул исподлобья. Спорить с ним, ух!

– Думай, что хочешь, – отмахнулся доктор. – Несколько жалких месяцев на борту нашего кораблика не превратят самовлюбленного гм.. героя, – он выплюнул этого героя с собой беспощадностью, – в надёжного… гм.. союзника. Ты слишком сильно на него полагаешься.

– Я ему верю, – просто ответила Эмма.

– А ты не влюбилась? – если раньше Фет спрашивал это с улыбкой, то теперь…

А может и влюбилась! И что с того? Тут Эмме захотелось треснуть доктора. Они будто на разных языках разговаривали.

– Ты на меня смотришь, но видишь… не меня, Фет. Я не знаю, почему так, – она не хотела спорить, и даже кричать не хотела. Хотя Фет почти орал. Нет. Эмма опустила плечи, точно опала в своём кресле. – Я знаю, что делаю. И мне одного мнения хватит. Моего.

Доктор хмуро, очень хмуро глянул в её сторону.

– Подумай ещё, – буркнул Фет, с трудом усмиряя ярость. Она не умел принимать свою неправоту и чужую волю. И что с ним таким делать? Повод же пустячный!

Из коридора очень-очень тянуло обеззараживающим раствором. Эмме невольно вспомнился рейс, котором она когда-то летела ещё студенткой, ещё дома. Сбежала перед сессией к холодному морю. Билеты вышли дешевые в стране было неспокойно, но Эмма решила, что она смелая, даже не так – бесстрашная. Мама тихонько охала в телефон, Эва сказала: дура, куда ты собралась. Эмма подхватила рюкзак и уехала, одна в незнакомый город, просто потому что хотела. И это было хорошо. Самолёт летел долго, в салоне царил неестественный синий полумрак – светили только маленькие лампы, то ли спать приглашая, то ли вдохнуть поглубже и не выдыхать до приземления, и воняло там как в операционной, Эмма никогда не бывала в операционных, но пахнуть, по её мнению, там должно так. Летать Эмма не боялась, ей нравилось это особое состояния близости с невесомым, нравились облака розовато-белые в преддверии рассвета. Её сосед – пузатый мужчина в клетчатом костюме громко похрапывал, от него ощутимо несло настойкой пустырника и той штукой, которой моль в шкафах гоняют. Мужик этот точно боялся летать. Ненадолго Эмме показалось, что Фетова рубашка пахнет так же: пустырником, спиртом и шкафом, который почему-то не любят открывать, в котором прячут шубы и дорогие костюмы.

Кресло скрипнуло, и Эмма очнулась. Равнодушно мерцал компьютер, в коридоре стихали шаги. Ничем здесь на самом деле не пахнет, и очень тихо к тому же, и доктор ушёл уже. «Обиделся», – прошептала Эмма. Может зря она так? Может это ей нужно обижаться?

«Он этого мне не простит», – поняла Эмма.

Небо подплывало к станции, точно большая рыба, рассекая боками облака. Небо не торопилось. Исследовательский корабль на гонки не рассчитан. Странное дело, подумалось Эмме, а ведь она не знает, кто сконструировал Небо. Где-то в документации, конечно, значились имена, она даже их видела, но не читала. Одни талантливые ребята придумали корабль для других, рассчитали всё, построили, проверили, а они запороли. Сколько денег в никуда. Но Эмма почти смирилась и думать о том, почти не больно, тоскливо и только, обидно, но тоже бывает.

Она проверила карту бурь, погрозила радару. Она всегда так делала. Корабль казался живым, но только казался.

Нужно было встать и сделать что-нибудь, хоть чем-нибудь заполнить этот ряхлый кусочек дня, но она совершенно точно знала, что ехать ей некуда, а главное не зачем. Все дела уже сделаны. Покупками займется Луи.. Перекладывать картошку из мешков в ящики Фетова блажь, пусть он этим и занимается. Эмма долго и крайне бестолково просматривала файлы на лабораторном компьютере, дело не шло. У неё просто никак не получалось хоть на чём-то сосредоточиться.

Даже сейчас, когда всё давно и точно закончилось, когда она одна в своей лаборатории и никто и не скажет ни злого, ни доброго – ничего не скажет, некому говорить. Эмма слушала гул приборов тихий не различимый почти, точно легкий зуд. Она вздохнула, закрыла вкладки одну за одной. «Нужно свечи купить», – решила Эмма и стало легче.

Оставшиеся свечи были тонкие, тоньше Эмминого пальца, в неопрятную крапинку, она скрутила их из огарков магазинных свечей, неказистые на вид, наощупь шершавые, но внутри травы, колдовство настоящее: крапива – от порчи защита, чабрец от страхов и невзгод. Эмма поставила коробку обратно, вытянула из шкафа платье, шёлковое красное, на тонких бретельках, кинула на кровать, чуть промазала. Платье стекло по постели, половина на полу, другая на покрывале. Чёрт с ним. Нужно на станции нормальных свечей купить. Люди платят за красивую магию. Эмма вернулась к шкафу, стоило бы прибраться, обычно уборки хватало дня на три, она пихала одежду комом, потом рылась во всем этом, вытягивая нужное больше наощупь. Эмма наклонилась, дёрнула кожаные брюки, брюки вылезали медленно. Сейчас она оденется и выйдет на станцию. Купит свечи и может кофе и посидит немного прудика в саду осени. На Южной всегда осень. Над прудиком у кофейни всегда виноградные грозди. Хочешь срывай, это видно входит в ценник. Эмма застегнула брюки, затянула ремнем, накинула черное что-то, что походило на рубашку, на пончо, полупрозрачное что-то с чёрной вышивкой по чёрной ткани, с чёрным топом под низ. Дома она была бы красивой. Здесь же просто была и то похоже на половину. Эмма рухнула на кровать к платью, книгам, ещё тёплой пижаме, к злосчастному планшету. На планшете мерцала строчка, строчечка в четыре слова, тревожная-растревожная в своей цифровой услужливости, услужливая в своей красной гадливости, любезная как подлиза… Эмме отпихнула планшет к краю кровати. На часах такое же уведомление. Кто бы зарядил… «Вам письмо от Эвы». От Эвы вам письмо. Письмо вам. От.

«Отстань», – сказала Эмма.

До «бала» было ещё часа четыре, сколько точно Эмма не знала, ей было лень искать и заряжать часы. От часов точно пахло Дэвидом, ни его тихим городским парфюмом и сигаретами, ни шелковой легкостью волос, то будто дух, подсвеченный горечью образ. Почти год уже… Год! Целый. А больно, нет обидно! Вот как. Точно по мягкому острым. Сокровенное на билборде большими буквами – получай! Она так тщательно и долго выбирает людей, так редко им открывается. И потому что страшно, и потому что сложно. Всегда, потому что такой была. Холодной и тонкокожей, циничной и чуткой. Зачем ей такой? Зачем она такой получилась? Была бы как Луи: открытой и славной, яркой, как золотой солнце, бесстрашной и звонкой, и доброй. Или как Фет: прямой, непреклонной, стальной. Только ты, Эмм, так не умеешь. Безумная как сестрёнка. До бала три часа и сорок пять минут, уже сорок четыре. Эмма чувствовала это время как запас тугой материи почти звёздной, не заполнено тёмной. Эмма отодвинула планшет в сторону. Она не будет сегодня читать, может быть после, может быть завтра, если напьётся. Три неполных часа – это хватит. «Если ты встанешь», – хмыкнула Эмма и встала.

Глава 13

оборванные связи

I

До рассвета, до конца смены, до Южной оставалось немногим больше часа. Корабль шёл ровно и Луи успел заскучать. Южная, как и почти все станции-гиганты почти не двигалась, Южная парила, точно кит, а может огромная рыба. Луи любил сравнить небо с океаном, даром что ли воздушные корабли называют кораблями? Настоящее море он помнил смутно. Луи перелистнул страницу и поднял голову, чтобы мельком взглянуть на радар. Как он и думал в воздушных «водах» Южной было тихо. Раньше это казалось ему настоящим волшебством. Луи вернулся к книге. Он любил это время, любил быть единственным не спящим на корабле. Луи потянулся. Книга ни Эммина, но земная, оставленная кем-то из улетевшей команды всё ещё пахла типографскими красками и клеем, страницы хрустели. Похоже, Луи был первым, кто её открыл. С первой страницы ему улыбался черно-белый автор, он говорил, что история автобиографична, а в книге были драконы. Но Луи, в сущности, было плевать, он плохо запоминал имена писателей и режиссёров, обычно его интересовали сами книги, возможно, это первое предисловие, которое он прочитал. Автору на вид было лет сорок, но в его год рождения, Луи помнил, Луи точно это помнил, он много чего не помнил, но это он точно знал, ровно в этот год он пошёл в школу.

«Ерунда какая-то», – думал Луи, разглядывая драконий хвост на форзаце. По году издания вообще выходило, что книга младше Луи на тридцать четыре года. А ещё выходило, что он почему-то помнит ни Вернское летоисчисление, а Эммино.

Но час прошёл, и в рубку заглянул Фет, чтобы проконтролировать стыковку. Луи спрятал книгу, он сёл на неё, ему не хотелось, чтобы доктор увидел.

– Слушай, – сказал он после того, как корабль встал и двигатели остановились. Скоро к ним должен был подняться сотрудник парковки. – Я тут нашёл кое-что. – Луи чуть-чуть пододвинулся, сидеть на книге неудобно, а он уже долго на ней сидит. – Кое-что про… не совсем про меня, но…

– Ты до сих пор не оставил это? – устало поинтересовался Фет. – Сколько можно, – вздохнул он.

– Сколько нужно, – пробурчал Луи. Полгода. Пол вернского года он пытался найти хоть какую-то весточку из своей прошлой, своей почти не существующей жизни. С тех самых пор, как он попал на Небо, с тех пор, когда Эмма разрешила пользоваться её компьютером. Луи смотрел и смотрел, искал и искал, пока в глазах не щипало от сухости, пока тело не становилось рыхлым, тяжёлым и чужим. Тогда он поднимался, ходил по лаборатории из стороны в сторону, из стороны в сторону. На часы глядел. Ещё ходил. И ещё. Если смены не было – падал обратно, если Эмминых шагов слышно не было – падал обратно, а если было – плёлся в рубку или в машинное.

– Ты себе же больнее делаешь, – ворчал Фет. – Даже если это было, это уже было, – доктор выделил последнее слово.

– Но Фет! – Луи посмотрел на него так жалобно и так жалко, что самому стало стыдно, невыносимо стало так на доктора смотреть. Почему он так жесток, почему всё его доводы правдивы до боли и не поспорить, не попросить?– Я не специально… – добавил он тихо. Если бы Фет сейчас, если бы…

– Ты как ребёнок себя ведёшь.

– Мне семнадцать! – возмутился Луи. Опустил голову, волосы упали на лоб, почти глаза спрятали. Так себе аргумент. – Ты хочешь, чтобы я был старше?

«Чтобы тебя это не мучало, – закончил Луи про себя. – Я для тебя ребёнок. Ребёнка целовать нельзя. Совсем гадость получается».

– Я хочу, чтобы ты жил нормально. – Фет отвернулся к плану Неба и стал ещё дальше. Не достать. Не дотянуться. Не… – Послушай. Когда мне исполнялось шестнадцать и я решил учиться на медика, отец, алкаш, с которым жила моя матушка, сказал, что ни монетки на моё обучение не потратит. Он лучше эти деньги сыну отдаст, первенцу – наследнику. И действительно отдал, сынку соседки. Он с ней по молодости переспал или она с ним. Та тётка с кем только не спала. Он лет двадцать откладывал то, что пропить не успел, там не много вышло, мешок картошки и тот дороже. И всё равно, он отвалил эти деньги чужому пацану, которого раз в жизни видел, а не мне, своего сыну.

– Это грустно, Фет.

– Да наплевать на самом деле уже. Я сам выучился, и сам зарабатывать стал. Женился, квартиру получил недалёко от нашей. Матери всё предлагал переехать, но она ни в какую, мол на кого отца оставлю. А потом Стрелец. И всё. Живи настоящим, Луи.

«А сам ты живёшь?» – хотелось спросить, но Луи не решился. Как быть с человеком, с которым даже честно говорить не получается? И это я дурак или с доктором что-то не то?.. Ну не может же такого быть! Фет умный! Фет… Луи посмотрел на него. Посмотрел. Посмотрел. Но отвечать сил не нашлось. Самым глупым и плохим было бы сейчас заплакать. Ну не будет же он плакать? И просить больше не будет.

– Я посплю пойду, – сказал Луи. – Пока время есть.

– Иди, – сказал Фет и голос у него был губительно равнодушный.

Луи было гадко. Он чувствовал, что обманули, обокрали и выпихнули на улицу в дождь. Сколько бы он ни искал, ни рылся в Эмминых книгах, картах, атласах – пустота. Пустая, пуснейшая, пустее просто некуда! Хоть прыгай из Неба в облака. В облаках и то жизни больше, больше надежд. Последнее время его двигала одна лишь злость. Ох, боги добрые! Боги злые, ничего кроме скрипучей ярости к Фетовым суждениям у него не осталось. Как же можно, как ну, скажите пожалуйста, быть таким упрямым и таким строгим, а главное недальновидным настолько? Как?

Он встал, поклонился доктору, указывая на нагретое пилотское кресло, подобрал книгу и пошёл в буфет, потому что поесть уже неплохая идея, всё равно ничего получше в голову не приходит. В коридоре он столкнулся с кэпом хмурым и озадаченным. «Доктор там?» – Константин указал в сторону рубке, да с такой силой махнул рукой, будто хотел кого-то прибить. Луи пробурчал ему нечто утвердительное, и кэп исчез.

Луи вскипятил чайник и вспомнил, что даже сеансов сегодня не будет, вспомнил, что сегодня вообще ничего не будет. Эмма и кэп уйдут на бал, а ему за кораблём следить. С досады он опрокинул пустую коробку от какао, коробка оказалась не такой и пустой, и Луи пришлось искать веник. День не заладился. Завидев его с веником, Фет противно ухмыльнулся, и Луи чуть ли не взвыл от досады. Хотел пойти к Эмме, но передумал, а потом передумал обратно, в смысле почти пришёл к её каюте, но Эмму застать не успел.

На корабле было тихо, так тихо, что Луи время от времени казалось, будто он оглох. Луи стучал по столу ногтем. Звонко – значит слышит. В облаках корабль вёл себя по-другому, он то рычал, то мурлыкал чистому небо, то шипел, проскальзывая мимо бури, то приветствовал встречные дирижабли на одним лишь им, кораблям, известном языке. Луи знал его голос и нрав. А сейчас… сейчас ему было очень и очень тоскливо. Эмма, кэп и ушли на станцию, и Фет скоро уйдёт, вот прошёл уже к каюте одеваться, а его оставили следить за дирижаблем. «Из вредности», – подумал Луи. С другой стороны, это хорошая возможность залезть в Эммин компьютер и снова попробовать… Но Луи не хотелось пробовать. Он вернулся в рубку, по пути стукнулся лбом о потолок. Тот, кто встроил сюда лестницу, был дурак. И это факт, а не его, ай зараза, субъективное мнение. В рубке Луи подрубил дисплеи, и получилось будто спящее Небо рассекает белые кучевые облака похожие на горы, а может на эльфийские крепости, а под кучевыми целые озера полупрозрачных перистых, сквозь них виднеются поля и настоящая речка, змейкой растянувшаяся по долине. Луи откровенно маялся.

Он оказался на Верне лет в пятнадцать, в четырнадцать может быть, а может и раньше. Пусть будет три года назад. Но Эмма говорила, что вернский год равен чуть ли не семи годами Нового мира, а это значит, что Фет не прав. Нет. Луи мотнул головой. Это значит, что он смотрел не тот временной промежуток. Он читал про Эммино время. В Эммино время закрытые города перестали пропадать. В Эммино время война закончилась. В Эммино время его родителей уже не было, и его самого тоже не было. Это нужно проверить. Луи выскочил из рубки.

Луи шустро миновал темный кусочек коридора, подошёл к двери лаборатории, с минуту точно простоял в нерешимости. Если он прав, то… то и Фет прав. Всё случившееся уже случилось. Он больше не вернётся домой, потому что дома больше нет. Получается, никто его предавал. И не искал, не потому что, Луи в чем-то плох, а потому что его невозможно было найти. Потому что он просто выпал из времени. Потому что… Хватит! Он толкнул дверь, запустил компьютер и плюхнулся в Эммино кресло.

Эмме кто-то написал. Луи не хотел читать чужую переписку, но клацнул дрожащими руками не туда. Письмо было коротким и официальным, Эмму благодарили за проделанную работу и звали назад.

Луи запаниковал и отправил письмо в спам. Закрыл браузер. Боги да что же он делает! Так же никогда… Никогда теперь! Он не вернётся, Эмма не вернётся… И они останутся все вместе, большой семьёй. Будут долго-долго исследовать Верну, пока последнее горючее не истает. Фет успокоится, он научится любить его! Он поверит ему. А тогда ведь и верить не нужно. Не будет больше у Луи памяти, как дома никогда не было, как… Он сел обратно. Кликнул мышкой. Почта. Почта. Письмо удалилось. Ну, молодец Луи. Теперь иди и живи счастливо. Фет обязательно тебя простит. Луи со всей злости долбанул кулаком по столу. Во стороны разлетелись Эммины коробочки, пинцет укатился, а затем упал. Луи щелкнул по письму, оно мигнуло и попросилось обратно в папку «входящие». Луи щёлкнул ещё раз, и письмо стало не прочитанным.

Может… Может это дело не его? Пусть Эмма сама решит, хочет ли она возвращаться, хочет ли с кэпом быть. И Фет ведь тоже не маленький. Между тем Луи было очень и очень горько, он точно кусок от себя отрывал. Поговорить бы им хоть раз нормально. Луи поднял пинцет и пристроил его обратно.

II

Виноградные грозди тихо покачивались. Девчонка, подпрыгивая пыталась добраться до ягод, рядом с ней бабка, бабка шикнула, и они ушли.