Небо молчаливое

– Вы что-то хотели? – спросила она, потому что ещё не много и стена, больше вжиматься некуда, а доктор смотрит, точно хочет просветить её кости без рентгена. Она, кажется, ещё улыбается, а может и нет уже? Может.

– Да, – доктор наконец отвернулся, потому что в дальнем коридоре что-то грохнуло. – Да, – повторил и снова уставился.

Эмму трясло, её бесило это чёртово ощущение загнанности, этот узкий чулан у люка, этот длинный доктор, похожий на зверя и на маньяка, а ещё это было очень волнительно, в самом тупом из смыслов. Ей хотелось, чтобы он наконец наклонился, чтобы коснулся. Чтобы… Нет, ей просто хотелось, чтобы хоть кто-нибудь пусть и этот малознакомый доктор её обнял и пожалел.

– Вы остаётесь на Верне?

– Да, – просто ответила Эмма, всё внутри у неё было каменным, заиндевевшим. – Я продолжаю исследования.

«Дура ты трусливая, – усмехнулась она со злобой. – Исследования, конечно! Ты просто… просто», – она не могла признаться даже себе. Не могла. Эмма всё смотрела на люк. Нет, падать в Вернские облака совсем не страшно, только выйдешь и задохнёшься.

– Я бы хотел попросить вас, – раздался голос доктора. Эмма вздрогнула. – Вы не позволите мне пожить ещё какое-то время на этом корабле?

– Живете, – махнула рукой Эмма. Она почему-то знала, что доктор попросит, точнее думала, что он уже попросил, не её, конечно, зачем её просить?

– Спасибо. Я не помешаю.

– Ага.

– Но позвольте говорить честно… – начал доктор.

– Можно на ты, – прервала его Эмма. Ей надо было кивнуть – позволяю, она кивнула. Доктор улыбнулся. Улыбался он крайне сурово, наверное, по-другому не выйдет, если ты родом отсюда.

– На что вы собираетесь жить? – спросил он прямо. И Эмма улыбнулась его жестокой прямоте. – Финансирования, как я понимаю, у вас не будет. Ваши услуги… Не думаю…

– Знаю, – закончила Эмма. – Наши… мои конкретно услуги, – я учёный, повторила Эмма, учёный, – Верне не нужны. Но, – она глубоко-глубоко вдохнула, – корабль полностью автономный. Небо не требуется топливо, не требуется подзарядка. Питьевая и техническая вода вырабатывается из атмосферы.

– Получается только еда, – заключил доктор.

– И лекарства.

А это он должен был сказать.

– А что вы ещё умеете?

– Переводить и редактировать статьи, ездить верхом, гадать. – Невероятно полезные умения, особенно для планеты с одним языком и без лошадей. – Я не вернусь туда. Знаю, так было бы лучше, так было правильно. Знаю. Но не могу.

– Эмма? Эмма? – повторил он. – Я не заставляю вас. Я помогу вам, буду лечить людей за деньги, как уже лечил.

– А я?

– А вы разрешили мне жить на вашем корабле. Только с документами нужно будет разобраться.

– Хорошо.

«Нужно так нужно», – подумала она тухло.

– Как кстати рука?

– Н-нормально, – Эмма испуганно глянула на доктора и закатала рукав. Кожа выглядела сносно.

– Хорошо, – кивнул доктор, легонько касаясь холодными пальцами кожи у отворота рукава. – И краска не расплылась. Значит, коррекция не потребуется.

Он так легко говорил об этом! Об этом можно говорить легко?

– Д-да.

– Ещё день не мочите, и все будет хорошо, – с этим он развернулся, и Эмма осталась одна напротив люка с закатанным рукавом.

Есть на корабле кусочек темнее тёмного, чернее ночи, тоски чернее, за машинным, "тихая лаборатория". Эмма там не работала, потому что не умела, сложно уметь, там работал Рогач.

III

Эмма встала, потому что задница отвалится так долго сидеть. Она беспокойно обошла стол, подвигала кресло – ровнее на получилось. У входа в лабораторию топтался Луи. Его нужно было пустить.

Они встретили Луи через пару месяцев после того… Ну понятно после чего. Эмма успела привыкнуть к одиночеству и чертовой куче работы, к ворчанию и педантичности Фета, к тому, что руки зачем-то надо прятать. Длинные кофты и шали, рубахи, перчатки по локоть – иначе нельзя. Если кто-то на этом пустом и огромном корабле увидит дракона, мир определённо рухнет. Просто рухнет без причин, но навсегда. Как падало тело в открытое небо, так всё живое упадёт. «Прячь!» – запомнила Эмма. Она даже в зеркало на себя старалась не смотреть. А ещё она знала, что это называется обессивно-компульсивный синдром, когда безумные мысли, безумные страхи и ритуалы псевдоволшебные, чтоб их загасить; и что лучше от её прятаний никому не будет. Жаль, между понимать и чувствовать места столько, что можно слона упихнуть. О доме Эмма первое время не думала, точно исчез, точно кроме корабля у неё ничего не было и за его обшивкой ничего не было, даже станций и планеты, и космоса, а бури на приборах это просто условия новой жизни, её прямая и единственная обязанность.

Дни тогда текли медленно. Ни закатов, ни рассветов на Верне не было. Астрономические сутки планеты, если совсем точно, длятся здесь триста шестнадцать дней солнечного мира, Нового Эмминого мира, или триста сорок семь – Старого, того, откуда спустя семь месяцев придёт Константин. Привычная к солнцу Эмма совсем перестала чувствовать время, такое плотное живое всегда оно стало ничем, изнуряющем маршем по темной пустыне, ожиданием ближайшего ничего. Доктору Небу нравилось. Он быстро освоился.

Эмма выглянула. В коридоре по обыкновению царил полумрак. Луи жался к стене.

– Эмм… Можно?

Она кивнула. Открыла по шире дверь. Воспоминания мерцали перед глазами, превращая коридор в не коридор, в другой коридор, в этот же, но в прошлом, когда тут ещё ничего не мерцало, а все светильники работали. Эмма прошла немного, прошла во тьме. Прижалась лбом к холодной стеклянной двери, а в ней как в зеркале отражался весь лабиринт дверей и памяти. Сырой раной вздёрнутый, взорванный. Ты слишком долго его прятала. Пряталась. Пора бы наконец посмотреть. И Эмма не позволила себе отвернуться, зажмуриться не позволила. В холодной черноте стекла дрожало её собственное отражение, её лицо и руки, не прикрытые. После бала и красного платья прятаться не хотелось. После капитанских объятий. После…

– Эмм, – позвал её Луи. И морок растаял, коридор был просто коридором.

«Мне нужно было вспомнить, – прошептала Эмма. – Мне нужно было время. И Верна дала его мне». Дурнота отступила.

– Вы снова поссорились с Фетом? – прямо спросила она, вернувшись. Луи ждал. А ещё Луи ждал, что всё разрешит, придумает как надо, убедит Фета. Но Эмма могла только быть рядом, как не были с ней.

– Эмм, а ты на чьей стороне? На Фета, да? Или… – он даже сказать «на моей». Смотрел и смотрел – ребёнок, недополучивший любви. А просить её страшно, но об этом Эмма судила по себе. Может потому они так и тянулись друг к другу? Мальчишка-вор и взрослая ведьма, бывшая когда-то учёной.

– На твоей. – Эмма точно знала, что так отвечать нельзя, что это так по-детски делить стороны, тем более, когда вы все на одном корабле болтаетесь. Это может рассорить их с Фетов ещё больше. Куда больше? «Ведьма», – она хмыкнула. Ну ведьма, да. Ведьма с грустью заглянула Луи в глаза, кажется, всё правильно она сказала. Кажется…

– Тогда скажи честно, он меня не полюбит, да?

– Да, – Эмма не успела подумать, и её «да» обрушилось им двоим на головы, да прозвучало веско как на сеансе, только без платы и карт.

Луи кивнул, понурившись.

«А ведь могла и соврать», – запоздала поняла Эмма. На сеансах она не врала. То есть… прикидывать ведьмой уже… уже как бы ложь. Люди приходили с верой, а она орудовала этой верой будто стамеской какой-то. Нет, она старалась говорить если не правду, то… ту… ту правду, которую открывали карты. И люди с радостью принимали её.

Глаза у Луи покраснели, а кончик носа стал малиновый.

– Мне нужно было, – он всхлипнул, – услышать, – всхлипнул, – от кого-то ещё.

Здесь можно было подвинуться к нему и шепнуть что-то пустое и обнадёживающие: «всё будет хорошо», «может подождём ещё?».

– Это, не потому что я дурак? – он, наконец, поднял голову и резко перебросил волосы назад, почти с ненавистью. Эмме захотелось погладить его по голове.

– Ты не дурак. – В который раз она это говорит? – И Фет так не считает, он боится за тебя. – Боги, ну и глупое же оправдание! Жаль, что так и есть. Столько боли готовим друг для друга, потому что иначе страшно. Накричать всегда проще… – Он хочет, – Эмма вдохнула глубоко-глубоко, но воздух всё не усваивался, – чтобы мы всё были реалистами и чистили картошку.

– А ты не умеешь, – Луи слабо улыбнулся.

– Да умею я, – вздохнула Эмма, – просто не люблю. Только не говори ему. – Ну что за мелочный заговор? Подмигни ещё. – Я не думаю, что Фет готов хоть кого-то сейчас полюбить – «так как ты этого хочешь» этого Эмма не добавила, а Луи ждал. – В романтическом плане. – Она отвернулась.

«Стыдишься или трусишь?» – этого Эмма тоже не знала.

– Потому что его родные умерли? – протянул Луи. Эмма кивнула. Нет, она не знала наверняка, скорее всего и сам Фет не знал, и даже не чувствовал, он попросту закостенел в собственной боли, и решил, что больше счастья ему не положено. – Мои тоже, – почти обиженно добавил Луи. – А я могу. Знаю-знаю, мы разные люди… Может это потому, что я их не помню, а он, напротив, помнит очень хорошо? Может потому что у меня нет дома, нет и никогда не было, и я выдумал себе невесть что и так хочу в это верить! Цепляюсь малодушно. Нет чтобы отпустить и пойти чистить картошку! – он повторил про картошку, он её слушал. – Я просто хочу домой. А он у меня его отнимает. Хочу, чтобы меня любили… Не только как ты, Эмм. Я знаю. Я очень… – он покачал головой. – Я просто воришка с блошиного рынка.

«У меня тоже нет дома. И, кажется, никогда было. А если и был, то я сама все перепортила» – сказать так – обесценить всю Луину боль. Разве сытая девочка из хорошей семьи, с образованием и средним окладом может так говорить?

– Мы тут все… – Эмма задумалась, ничего верного в голову не приходило, – потерянные, – сказала она. – И я, и кэп, оставшийся без своих геройский погонов, особняков и по чему там ещё он плакал? – Луи пожал плечами – И Фет, – закончила Эмма тихо. – Хорошая команда подобралась.

– Ага. Но ты можешь вернуться. У тебя там сестра.

– Да, – кивнула она зачем-то и зачем-то добавила: – Эва, – голос дрогнул и вместо имени вышел плевок.

– Вы не ладите?

– Нет, мы дружили, – не задумываясь, ответила Эмма. Это настолько привычно, настолько очевидно, что как-то иначе и быть не должно. Луи непонимающе глянул, а затем кивнул. Дружили. Только я завидовала ей всё детство, хотела, чтобы родители любили хотя бы также, когда поняла, что не выйдет, решила сбежать. На другую планету. Что ж, удачно. – Она никогда не понимала меня, всю жизнь хотела переучить. И я сбежала.

– Эмм, а ты хотела бы назад?

– Я… – Эмма запнулась, в горле стало колко и холодно. Хочешь? Он точно хочет. Для Луи дом – спасение, грёза. Ни яд, ни злоба вместо тепла. Ни лёд, сломившийся под ногами, ни нож в момент признания. Только вот провести жизнь в ядовитых облаках?..

Луи прочистил горло и выдал на одном дыхании:

– Эмм, я должен тебе кое-что сказать! – он посмотрел так виновато и снова заговорил: – Там тебе на почту пришло письмо. – «От Эвы», – подумала Эмма устало. – От Карлионского.

– А-а. Точно.

– Н-не знаю. Я прочел. И в спам отправил. Случайно. Честно. Я восстановил потом. Там… там в общем, они предлагают тебе корабль. Хотят, чтобы ты вернулась домой.

– От проректора, – вспомнила Эмма. Мысли сделались неподъёмными. – Корабль…

– Ты об… – начал он тихо-тихо, но оборвал сам себя и выпалил: – Возьми меня, пожалуйста! Я хочу в солнечный мир.

IV

Константин застал в Эмму в столовой, хотел сообщить, заходя, что мол взлетаем. Хороший предлог, по существу так. Толкнул дверь, там не заперто было, Эмма всегда на сеансы не замыкает, но притворяет чуть-чуть, чтобы люди знали: ждут. Толкнул, и по громкой связи голос Луи: «Ну что, господа, сядьте ровно! Взлетаем». Корабль тряхнуло, да так, что Константин едва не рухнул с прохода на стол.

– Твою мать, ты как? – спросила Эмма, подскакивая.

– Мм… – бестолково выдал Константин. – Порядок.

Где-то в рубке ругнулся Луи. Эмма упала обратно на диван и снова взялась за карты, но она их не выпускала.

– Тебе погадать? – Эмма безучастно тасовала карты. – Смотрела кое-что для себя. Мне кстати… – прошептала она, – нужно…

– Я чайник включу.

– Ага, – Эмма всё перелистывала колоду. – Он пустой наверно.

– Сейчас всё будет. – Константин с довольной ухмылкой ломанулся к фильтру, подставил чайник под кран, не глядя. Насос урчал в большом бутыле. Константин не успел выключить, и вода полилась через край, оплескав его свитер, штанины и пол.

– Тряпка где-то в углу, – сказала Эмма. – Я тоже постоянно… разливаю.

А потом она встала, бросила карты на стол, выскользнула из уголка, и прижалась к его спине. Константин так и застыл с открытым чайником.

– Прости, – сказала она, отходя. – Дурацкий день сегодня. Не понимаю, как его дожить.

– И ты за это извиняешься? – он улыбнулся и, улучив момент, поставил чайник.

– Нет, – Эмма мотнула головой. – За то, что нагрублю все время. Прости.

Он повернулся. Чайник щёлкнул, моргнул красным глазом. Константин протянул руку. Эмма вздрогнула, казалось, вот-вот исчезнет, не сбежит, так проскользнёт сквозь стену.

– У тебя изолента на гребешке.

– Это с машинного. – Она тряхнула головой, пучок распался, и деревянный гребень упал на воротник. Эмма поймала его не глядя, точно ни раз уже проделывала подобный трюк.

Константин подумал: «У нас всё может быть хорошо», но чтобы не пугать сказал чуть проще:

– Давай пить чай.

– Хочешь тайну? – Эмма подула в кружку.

Он кивнул:

– Давай.

– Я вообще-то не особо люблю кофе. Как бы кофе и кофе. Могу и не пить, – сказала она как-то грустно – обманчиво бесчувственный тон, точно нет за её чернющими глазами человечьей души, только старая магия. Оно и ясно, почему люди верит её гаданиями, почему самой Эмме верят. Стать бы ближе, на шаг. Константин немного наклонился к ней. Эмма инстинктивно отпрянула. Всё это было так тихо, так быстро и незаметно. Поняла ли что, сделала? Знает ли зачем?

«Я вот не знаю», – думал Константин. Кофе, который она варила, обжигал язык, как она говорила: намешать чёрного огня… И между тем было вкусно. Сахар Эмма не добавляла. Константин не удивился бы, если выяснилось, что она не знает где такое лежит. Она не гладила вещи, не слушала музыку, избегала людей, а деньги больше считала, чем тратила. Казалось, она может обойтись без всего.

– Но я люблю его варить. Почти что магия… – она пожала плечами. – Я бы хотела быть ведьмой. Правда. Растирать травы в ступке, беседовать с духами леса, танцевать в лунном свете. В Новом свете, знаешь, кстати, целых три луны. Одна большая – Тори, и две маленькие, они не круглые, как у вас, изломанной странной формы, точно сплюснутые картофелины. Иногда мне кажется, что магия действительно есть. – Она наклонилась и последние пряди выскользнули из косицы. Эмма равнодушно тряхнула головой. – Что все эти штучки, – она провела над столом рукой. Константину почудилось, на мгновение, боже, всего лишь, что карты да свечи вот-вот поднимутся, уже… сейчас! и устремятся к её ладони. – Весь этот мусор шутовской что-то значит. Карты… запахи, свечи… мерцанье ламп. Мы дурим себя.

– А может не дурим. Если это держит, помогает, то почему бы и нет? – он улыбнулся. – У Верны есть спутники?

– Отчаяние, – хмыкнула Эмма.

– И безнадёжность, – добавил Константин.

– Да нет, – она улыбнулась. – Отчаяние – это имя Вернской луны.

– Ей подходит.

– А сама Верна когда-то была Верой. В легенде.

– Ты думаешь, я нарцисс? – вдруг выпалил он зачем-то и пожалел, и посмотрел как медленно закипает чайник. Слишком медленно. Ему нужно было это сказать-выплюнуть-выкинуть и услышать ответ, услышать и дальше пойти, и дальше дышать.

– Нет, – она усмехнулась. – Тебя заносит периодически. Ведёшь себя как самовлюбленный… – Эмма отвернулась, Эмма фыркнула. – Это неплохо, вообще-то. Просто бесит местами.

– Нарцисс звучит лучше.

Чайник всё. Константин протянул руку снять его.

– Как цветок? Или как нарциссическое расстройство личности? Ты подумай.

– Откуда ты это всё знаешь? Ты физик же, нет?

– У меня сестра клинический психолог.

– А у меня вот никого нет.

Эмма покачала головой.

– А мы? Ну или хотя бы… – она придвинулась ближе. – Ты говорил… – она не осмелится произнести. Она почти коснулась его руки.

– Что я люблю тебя, – выпалил Константин. От своих слов и чувств он не отказывался. – Да. Но ты не говорила мне того же. Я привык на самом деле, – теперь он отвернулся, теперь он не смотрел. – Люди, которые мне встречались, которые были мне близки, были мне гораздо нужнее, чем я им.

– Нет. То есть… Я…

– Эмм, не нужно, – оборвал ей Константин. – Если ты не чувствуешь того же, не говори и не извиняйся. Я взрослый уже, переживу.

«А тебе, – он не добавил, – нужно вернуться наконец в свой солнечный мир. Довольно Верны с её отчаянием».

– Боже, – прошептала Эмма, её голос дрогнул. Ну зачем она себя мучает, можно же просто забыть. – Я дура… Я… – она захлёбывалась словами, слова не шли. – Да что за?! Проклятье. Поганый день. Нет. Я хотела сказать. Я… Не отворачивайся от меня, пожалуйста. Я не извиниться хотела, – она выдавила грустную кривую улыбку, улыбку-ухмылку, – я всё пытаюсь сказать, что ты мне тоже… Но мне трудно. Не понимаю почему.

– Эмм…

– Дай, договорю, а то опять собьюсь, – она усмехнулась. – Зараза… Сегодня тот день, когда он умер, потом Луи… Я ушла утром, потом письмо. Я соберусь сейчас.

– Эмма.

Он невовремя. Нужно было спросить сначала, а потом…

– Я тоже люблю тебя. Вот. Мне просто нужно больше времени. Боже… Скажи, я не пожалею об этом?

– Нет, – он мотнул головой. – Нет, – он шагнул к ней навстречу. – Эмма, – протянул, вдыхая терпкий можжевельник. – Обещаю.

Глава 15

послушаешь в записи

I

По просьбе Эммы корабль остановился. В облаках подле Южной было тихо. Они ждали Фета и Луи. Остывший чай в почти полных кружках уже не пах. Один можжевеловых дух наполнял буфет. Она успела рассказать ему, что из дома пришло письмо, что её ждут и готовы выслать корабль.

«Ты полетишь со мной?» – спросила Эмма. «Полечу», – сказал Константин. Эмма протянула руку и погладила его по щеке. «Мне побриться?» – спросил Константин. Он не хотел, чтобы это закончилось, но это было так не реально, что продолжаться просто не могло. Эмма с улыбкой покачала головой, а потом привстала и сама поцеловала его. Неповоротливый корабль останавливался, его трясло и покачивало. Их двоих прижало друг к другу, сообразить, что происходит стало ещё сложней. Губы у Эммы… Губы у Эммы горячие и мягкие. В коридоре послышались шаги, и они точно дети оторвались друг от друга.

Недовольный и малость обеспокоенный доктор явился первым. Луи что-то доделывал в машинном. Они все ещё сидели близко-близко друг к другу, весь воздух сделался можжевеловым, сделался терпким и тёмным, и сладким.

– Что случилось? – Доктор глянул на Эмму. Он, кажется, был готов сражаться с пиратами и с патрульными, с пташками.

– Ничего страшного, – примирительно сказала она. – Садись. Нужно обсудить, – она пыталась собраться с мыслями, и фразы выходили отрывистыми и тихими. – Всем вместе. – Она держала капитанскую руку.

– Без Луи?

– Луи сейчас придёт. Он в машинном, он в курсе.

Фет нахмурился, он не любил узнавать всё последним. Но Эмма будто этого не замечала, а может знала, что лучше продолжать. Как много он ей прощал того, что никогда бы не простил Луи.

– Садись, – попросила Эмма, и доктор послушался. Выглядел он всё равно недовольным. – В общем, – Эмма вдохнула, – меня зовут домой. – Она вытащила коммуникатор, разблокировала и сунула Фету.

Тогда и явился Луи, посмотрел на доктора, на удобное кресло, которое оказалось слишком близко, покрутился и плюхнулся на стул по другую сторону стола.

– Кэп, у нас остался кипяток? Плесни мне немного.

– Боги, Эмма, да у тебя тут вся заварка вымылась! – возмутился доктор.

– И Фету налей, – усмехнулась она. И качество и некачество чая, вкус… временами она просто забывала об этом, точно выходила из этого материального мира, из собственного тела, из государства вещей.

– Не надо. Луи, достань заварку.

– Что я сразу? – возмутился Луи, вставать ему не хотелось.

– Ты ближе сидишь.

– Да ладно вам, – Эмма встала сама, видя, как помрачнел Фет, как Луи насупился, – сейчас заварю новый.

– Давай я поставлю? – предложил Константин, не отпуская чайник. Эмма тихо кивнула, и он пошёл набирать. Заурчал моторчик фильтра.

– Вам какой? С мелиссой похоже. Мелисса успокаивает, – пояснила Эмма. Спокойствие этим двоим не помешало бы.

Чайник закипал медленно, бурчал и посвистывал. И никто почему-то не спешил говорить. Луи ерзал, стул скрипел, Фет дышал тяжело и смотрел тяжело, точно прощался заранее.

– Получается, улетаем, – сказал Константин. Тревога разрешилась в звук, и стало полегче.

– Получается, – кивнула Эмма.

– Хорошо, – Константин тоже кивнул.

– Хорошо, – подхватил за ним Луи.

Звякнуло. Эмма дергано возвратила холодную кружку на стол.

– Я ответила, – прошептала она, вставая за чайником. – И они ответили. Полгода.

Время снова сказать «хорошо».

– Что будет с кораблём? – впервые подал голос Фет. – Они требуют Небо назад?

– Нет, – Эмма мотнул головой. – Такой корабль дорого транспортировать. Тем более он уже окупился. Небо останется Верне. По документам оно не пригодно к эксплуатации. По документам Нового мира Небу тринадцать лет. Слишком много для дирижабля в условиях ядовитой Верны. Они думают, что денег с него не выручить. Небо останется здесь. Я поговорю с Людвигом.

– Хочешь оставить Небо пиратам? – Фет побледнел.

– Что с ним ещё делать, раз забрать не получиться? Я доверяю Людвигу, – отрезала она. – Он выручал нас.

– А мне ты корабль не хочешь оставить? – холодно поинтересовался доктор.

– Фет? – Луи поддался вперёд.

– Я не полечу с вами, – ответил Фет, не дожидаясь вопроса.

– Прекрасно! – процедил Луи. – Ты это не серьёзно?

Доктор очень криво усмехнулся.

– Ну отчего? – Ему точно нравилось злить Луи. Тот покраснел, но сдержался.

– Мы не завтра улетаем, – напомнил Константин. «Мы», – он усмехнулся про себя.

– Ага, – хмыкнула Эмма. – В лучшем случае месяцев через пять или семь. В лучшем. Я не знаю, как сильно исказилось время.

– Ты успеешь доделать, что не доделал, – продолжил своё Константин. «Пять месяцев, – прикинул он, – или семь. Это до чёрта. Можно ещё раз обоворовать пиратов и сломать нос местным законникам».

– Мне нечего доделывать, – фыркнул Фет. – Я не собираюсь лететь. Верна – мой дом.

– А как же… – дёрнулся Луи, но договаривать не стал, насупился.

– А как же мы? – закончила за него Эмма.

– А вы улетайте. Я не держу.

– Твою мать, Фет! – возмутилась Эмма. – Я не о том.

– Стал бы я держать?! Тебе тут плохо. И Константину. Вы не отсюда, не прижились.

Эмма закатила глаза.

– Знаешь что? – подскочил Луи. – Вставай. Я хочу… Я хочу поговорить с тобой.

II

– Фет! – Эмма не умела кричать и даже сейчас, когда гортань обожгло от звона, вышло тихо, но доктор замер. – Ты нужен мне.

– На Верне, – усмехнулся доктор. – Там у тебя будут другие. С сестрой помиришься.

Это было жестоко.

– Не говори со мной как с ребенком. Не говори как старик.

– Эмм, я не приживусь там.

– Приживёшься, – повторила она упрямо. Ну что за баран, а зовет себя доктором?

– Ты же такой реалист, зачем врёшь?

– Не вру, – она мотнула головой. – В моей мире место много, найдётся куда всунуть такого щуплого докторишку. И я, лично я, не смогу без твоего голоса.

– Послушаешь в записи, – буркнул Фет.

– Лучше придумать не мог?

– Нет, – пожал плечами доктор. – Прости меня, Эмм.

– До утра подумай.

Доктор покачал головой. Ну конечно, умный такой! Эмма с трудом держалась, чтобы не выкрикнуть ему что-то обидное, что-то злое и бесполезное. Но почему? Почему в конце концов, надо так?

– Фет, – пролепетал Луи, – Фет…

Они втроем подскочили. Они с Луи не удержат его.

– Мы протягиваем тебе руку, – сказал Луи, – нельзя отказывать от руки, – закончил он убеждённо и действительно вытянул руку. Это было так нелепо и так беспомощно. Эмма бы никогда не решилась. Эмма всегда знала наперёд, что это бесполезно, что утопающие в облаках, как в памяти, в памяти, как в вернских облаках выбирают упасть.