скачать книгу бесплатно
– Дом Вагница, номер сорок по Литейному! Приехали, Ваше высокоблагородие! – раздался крик извозчика. – Домчались быстрее ветра!
Пётр сошёл на мостовую и, пока Кошко расплачивался с извозчиком, быстро осмотрелся. Доходный дом, в котором жил Моллериус, был четырёхэтажным кирпичным зданием, оштукатуренным и выкрашенным в жёлтую краску, снаружи довольно скромным. По центру фасада располагался проход во внутренний двор, слева от которого находилось парадное крыльцо. Судя по отделке здания, самым престижным этажом в нём был третий: окна квартир третьего этажа были отделаны снаружи чуть побогаче. Наверняка бывший губернатор арендовал квартиру именно на нём.
Поправляя на себе пальто, к Петру шагнул Кошко. Тот быстро, без интереса осмотрел фасад и повелительно подтолкнул его к крыльцу плечом:
– Идём, нечего тут рассматривать.
Дверь перед ними открыл пожилой швейцар.
– Доброе утро, господа, к кому изволили пожаловать? – учтиво поинтересовался он.
– К Его превосходительству господину Моллериусу, – ответил Кошко, всем своим видом показывая, что тратить время на разговоры со швейцаром он не намерен.
Тот поклонился и шагнул в сторону, освобождая путь.
За входной дверью их встретила унылая, ничем не примечательная парадная лестница. Слева перед ней стоял небольшой дубовый стол, за которым коротал время служитель дома. Чуть дальше располагалась дверь его каморки, слегка приоткрытая.
– Моллериусы живут на третьем этаже. Там будет единственная дверь, не ошибётесь. Мне проводить вас?
Кошко отрицательно мотнул головой и первым зашагал по ступеням наверх. Пётр поспешил следом. Он уже прикидывал в уме, насколько должна быть огромной квартира тайного советника, если она занимает собой весь третий этаж фасадной части дома. Внешняя скромность здания могла оказаться обманчивой: внутри него могли таиться роскошные квартиры.
Остановившись перед дверью Моллериуса, Кошко снял с себя пальто, котелок, требовательным взглядом повелевая Петру проделать то же самое, и, быстро осмотрев его дорогой костюм, явно удовлетворённый его видом, нажал на кнопку электрического звонка.
Дверь спустя полминуты приоткрыла молоденькая горничная, одетая в чистую опрятную одежду. Увидев двух мужчин в дорогих сюртуках, она обернулась и тоненьким голоском прокричала:
– Иван Петрович, к вам пожаловали двое господ!
– Впускай немедленно! – раздался издалека приглушённый мужской голос. – И поставь немедленно самовар!
Горничная распахнула высокую дверь во всю ширь и отступила в сторону. Дождавшись, когда гости войдут внутрь, она спешно закрыла дверь, учтиво взяла из их рук верхнюю одежду и повесила на позолоченную вешалку. Поклонившись, она засеменила в сторону кухни.
Пётр, оказавшись в огромной прихожей, быстрым цепким взглядом осмотрелся. Слева от него располагалась большая ванная комната, за ней кухня и комната прислуги. В стене перед ним на удалении друг от друга возвышались три плотно закрытые двери, ведущие в большие комнаты, окна которых выходили на Литейный. Справа за приоткрытыми широкими двойными дверями располагалась гостиная (голос хозяина квартиры раздался прежде оттуда). На полу лежал огромный ковёр, цены немыслимой. Стены прихожей были оклеены шёлковыми обоями золотистого цвета. На белом, окрашенном краской высоком потолке под две сажени, крепилась большая хрустальная электрическая люстра с множеством лампочек.
В подобных дорогих квартирах он прежде бывал, работая по убийствам и грабежам купцов, но всякий раз поражался их масштабом. Такая квартира, расположенная в доме на Литейном, на пять или шесть комнат, стоила до 100 арендных рублей в месяц. Позволить себе такое жильё могли единичные люди: зажиточные купцы или чиновники очень высокого ранга[42 - В 1908-м году крестьянам платили 5-15 рублей в месяц; квалифицированный рабочий зарабатывал 30-40 рублей. Фельдшеры в госпиталях получали 50. Учителя гимназий – 80-100. Месячное жалование Петра (чиновника сыскной полиции, надзирателя 1-го класса) составляло 80 рублей. 100 арендных рублей в месяц – это были огромные деньги, непосильные для 99% жителей страны.].
За двойными дверями послышались шаги приближающегося человека, и через мгновения перед ними предстал бывший иркутский губернатор собственной персоной.
Моллериус был пожилым мужчиной среднего роста, худощавой комплекции, с утончённым благородным лицом, на котором располагались коротко остриженная борода с проседью и лихие усы. Его волосы на голове, чёрные, с проседью, с залысиной, коротко остриженные, блестели влажной укладкой в строгую причёску. Одет он был в чёрные отглаженные брюки и начищенный сюртук. Под сюртуком сверкала белизной шёлковая рубашка, стоячий воротник которой был стянут чёрным галстуком-бабочкой. На ногах лакированные туфли. По внешнему виду было видно, что к приёму гостей он подготовился.
– Ваше превосходительство, надворный советник Кошко Аркадий Францевич и губернский секретарь Суворов Пётр Васильевич имеют честь вас приветствовать! – громким голосом поздоровался Кошко.
– Моллериус Иван Петрович, – представился мужчина, приветственно кивнув головой.
Сыщики прошли в гостиную, куда их жестом руки тот пригласил.
Гостиная оказалась просторной. Её убранство было богатым: ковёр на полу, позолоченная мебель, шёлковые светло-зелёные обои. По центру располагался большой обеденный стол с восемью стульями, на котором стояла плетёная корзина со сладостями: печеньем, пряниками, конфетами. Дальше, возле трёх больших окон, выходящих на Литейный, занавешенных белыми шёлковыми тюлями, вокруг столика из белого мрамора стояли три огромных дорогих кресла. В стене справа возле входа в гостиную располагалась дверь, ведущая, по-видимому, в кабинет, сейчас плотно закрытая. Судя по всему, окна кабинета выходили во внутренний двор доходного дома.
Моллериус указал рукой на кресла:
– Присаживайтесь.
Пётр вслед за Кошко прошёл в освещённую уличным светом часть гостиной и занял по велению того второе кресло, расположенное к окнам спинкой. Кресло, в которое опустился губернатор, оказалось напротив них, лицом к центральному окну. Пётр отметил про себя тонкую смекалку начальника: они оба оказались в полутени, в то время как хозяин квартиры освещался пасмурным дневным светом, достаточным для того, чтобы можно было наблюдать подвижность его мимики.
В гостиную вбежала горничная, несущая в руках медный самовар, из которого валил густой пар. Она поставила его на обеденный стол и торопливо разлила по трём фарфоровым чашкам ароматный китайский чай. Расставив чашки по журнальному столику, она отбежала к обеденному столу и через мгновения вернулась с корзинкой со сладостями, которую аккуратно поставила по центру. Повелеваясь требовательному взгляду губернатора, она убежала в прихожую, по пути плотно закрыв за собой двери.
Моллериус пригубил чай, аккуратно поставил горячую чашку на блюдце и, приподняв голову, поочерёдно посмотрел на своих гостей, всем своим видом показывая, что готов их слушать.
Кошко тихонько откашлялся и полез в свой портфель, который принёс с собой (свой портфель Пётр поставил на пол возле себя). Поковырявшись в бумагах, которых там оказалось великое множество, он аккуратно извлёк вчетверо сложенный лист дорогой жёлтой бумаги, Петру уже знакомый. Расправив лист, он положил его на столик перед губернатором. Тот сопровождал всё это действо внимательным взглядом, своё письмо царю сразу опознав.
– Зачем вы написали это Императору седьмого марта сего года? – соблюдая деликатную интонацию, спросил Кошко.
– Это несколько бестактный вопрос, – сказал тот, к письму не прикасаясь. – Я написал Государю Императору, а не вам.
– Видите ли, Иван Петрович, Император вашим письмом заинтересовался и повелел Столыпину Петру Аркадьевичу все изложенные в нём сведения проверить. А Пётр Аркадьевич поручил это нам – сыщикам петербуржской и московской полиции. Только поэтому мы тут, у вас в гостях, смеем вас по нему беспокоить.
Моллериус вновь пригубил чай и внимательно посмотрел сначала на Петра, потом на Кошко.
– Вы хотите сказать, что расследованием займётся этот человек? Губернский секретарь? Невысокий сыскной чиновник?
Пётр побагровел от негодования, но Кошко успел пресечь его словесный выпад в защиту звёзд своих петлиц сверкающим испепеляющим взглядом, в котором буквально читался его яростный крик: «Молчать!!!»
– Этот губернский секретарь, Ваше превосходительство, – откашлявшись, тихо, но твёрдо произнёс он, – на данный момент времени является лучшим сыщиком империи. Не по возрасту, чинам и заслугам, а по своему внутреннему содержанию. Если мои слова вам покажутся высокопарными, немедленно позвоните начальнику сыскной полиции Санкт-Петербурга Филиппову Владимиру Гавриловичу, и он вам мои слова подтвердит.
Моллериус удивлённо осмотрел Петра, всё так же залитого краской, но уже от неожиданных лестных слов начальника, и произнёс:
– Хорошо, призываю вас считать, что я последних слов не произносил. Я не буду ничего проверять, я вам поверю. А вас, Пётр Васильевич, я призываю мои слова близко к сердцу не принимать. Вы должны понимать, что ваш чин более чем странен для подобного рода расследования. Вам сколько лет?
– Двадцать четыре года, – собравшись, твёрдо произнёс Пётр, прекрасно понимая, как это число звучит на самом деле невеликим.
Но Моллериус так не посчитал:
– Прекрасный возраст для начала карьеры. Если вы уже в таком возрасте заслужили подобных слов от начальников петербуржского и московского сысков, то примите моё искреннее вам уважение.
Моллериус вёл себя благородно, размеренно, ставил речь тщательно. Пётр помимо своей воли наполнился к нему симпатией. Даже обронив нелицеприятные слова, тот сумел удержать ситуацию под своим контролем. Чувствовалась его многолетняя губернаторская закалка.
– Так что вы хотите от меня узнать? – спросил тот, поглядывая поочерёдно то на Кошко, то на Петра.
– Что вас побудило написать Императору такое письмо? – спросил Кошко.
– Не что, а кто. Меня упросила написать данное письмо моя жена.
К такому неожиданному ответу оказался не готов даже Кошко. Судя по виду, он опешил, услышав его.
– Если не возражаете, я могу её сюда пригласить.
– Нет, не возражаем.
– Анастасия Петровна, просим вас к нам! – громко произнёс Моллериус, посмотрев на дверь, связывающую гостиную со смежной комнатой – вероятно, супружеской спальней, – расположенной чуть ближе двойных дверей, ведущих в прихожую.
За дверью раздались приглушённые звуки. Вскоре она распахнулась, и в комнату вошла статная женщина в сером шёлковом платье. Она выглядела лет на сорок, значительно моложе своего супруга. Она не была красавицей, но её лицо притягивало какой-то необычайной одухотворённостью, которая наполнила пространство комнаты лёгкими флюидами доброжелательности. Лицо Анастасии Петровны гипнотизировало, не оставляло к себе равнодушия.
Моллериус, Кошко и Пётр встали, приветствуя её. Коротко взмахнув рукой, пресекая суету вокруг своей персоны, она лёгким движением пододвинула к ним стул и аккуратно в него присела, внимательно разглядывая гостей.
Пётр успел отметить, что весь их разговор она из спальни не могла не слышать, поэтому решение начальника пригласить её сюда было правильным.
Кошко рассматривал её с удивлением и растерянностью, и душа Петра улыбнулась: начальник, собирая сведения по Моллериусу, тоже накосячил, забыв ознакомиться с личностью его жены, которая, как оказалось, к «Делу о СЛТ» имела прямое отношение. Для них обоих она была полной неожиданностью и загадкой.
– Анастасия Петровна, – улыбнувшись, произнёс Моллериус, – вот к чему привели ваши любопытства. – Нас пришли допрашивать два грозных сыщика, посланные самим премьер-министром. Я предупреждал вас, что добром это не закончится. Так скоро будем вещи собирать в тревожный чемоданчик.
Юмор у губернатора, судя по всему, присутствовал.
Та прикрыла губы ладонью, пряча от полицейских улыбку.
– Я прошу прошения, – учтиво, но с нотками настойчивости произнёс Кошко, – но мы хотели бы услышать от вас все обстоятельства по данному письму.
Моллериус тихонько откашлялся, поднялся из кресла, прошёл к обеденному столу, налил, зазвенев фарфором, в новую чашку чай и вернулся с ней. Аккуратно поставив её на блюдце перед женой, он глубоко сел в кресло и закинул нога на ногу, демонстрируя тем самым своё расположение к долгому разговору.
– Я написал письмо под уговорами Анастасии Петровны. Дело в том, что сам бы я никогда не решился на подобную авантюру. Сами поймите, в наше непростое время писать царю о подобных слухах непозволительно человеку моего статуса. Сведения по странным летающим телам достоверно не проверены, а говоря прямо, сомнительны. Какие там над Тунгуской могут летать светящиеся шары, я, например, человек образованный и трезвомыслящий, понять не могу. Но Анастасия Петровна – женщина с интуицией, с определённой степенью провидчества; я много раз в своей жизни убеждался, что мне следует её чувству доверять. Анастасия Петровна считает, что сведения эти очень важные, намного выше политики, и мы, как люди приличные, к судьбе страны ответственные, не имеем права о них умолчать. Вот таким образом, господа, я в итоге решился и взялся за перо. Мне, правда, показалось, что Государь его проигнорирует.
– Первоначально именно так и было, – сказал Кошко. – Император отнёсся к нему с улыбкой. Произвести расследование его уговорил Распутин. Он, кстати, приходил к вам сюда?
– Да, приходил. Но разговор у нас был коротким. Мне не совсем приятен этот человек, который, так скажем, не умеет вести себя воспитанно. Я был вынужден выставить его за дверь.
– Даже так?
– Я уважаю Государя Императора и поэтому не посмею сомневаться в его выборе, тем не менее не готов таких людей, как Распутин, терпеть в своём доме.
– Но про СЛТ вы ему что-то сказали…
– СЛТ? Что это за термин?
– Помилуйте, вы же его сами и придумали! СЛТ – Странные летающие тела!
– Ах, вот как! – Моллериус усмехнулся. – Как быстро эта история обрастает наукой! Уже и термин придуман!
– «Дело о СЛТ» чрезвычайной секретности, – твёрдо сказал Кошко. – Никакая наука им не занимается. В него посвящено всего несколько человек. Император потребовал расследования непубличного, предельно скрытного.
– Я его прекрасно понимаю.
– Так что вы сказали Распутину?
– У нас немножко нервный разговор вышел, предельно короткий, буквально двумя минутами. Да, я подтвердил достоверность изложенных в своём письме слухов. О СЛТ, позволю себе говорить вашим термином, действительно говорят жители сёл и деревень Иркутской губернии.
– Мы бы хотели подробностей…
– Мне дела не было до всяких небылиц, идущих из глубокой тайги, отдалённой от Иркутска на тысячу вёрст. Сами понимаете, это далеко, это невозможно быстро проверить, а посылать туда жандармов я посчитал верхом самодурства: у них и в Иркутске дел хватает. Губерния наводнена беглыми каторжниками, дезертирами, разбойниками, террористами-революционерами, просто ссыльными, за которыми нужен присмотр. Там жандармы задыхаются, у них не хватает ни сил, ни средств бороться со всем этим. Поэтому я долгое время просто пропускал эти слухи мимо своих ушей. Пока мне не сообщил о них надёжный человек, которого нельзя уличить в легкомыслии, – купец Черных.
– Купец Черных, – повторил Кошко, бросив пристальный взгляд на Петра, требуя от него эту ключевую фамилию запомнить.
– Этого человека я давно и хорошо знаю. Он трезвомыслящий коммерсант, хваткий, твёрдый, расчётливый, способный к критическому мышлению. Поэтому его сведения стоят тысяч других.
– И что он вам сообщил?
– Он мне и Анастасии Петровне рассказал, что лично знает мужиков, занимающихся на Тунгуске пушным промыслом, которые своими собственными глазами много раз наблюдали в небе над тайгой странные летающие тела – СЛТ, выражаясь вашей сыскной терминологией.
– Да, это так, – подтвердила супруга губернатора. – Черных не похож на человека, который будет травить байки, тем более нам.
– Когда по времени это произошло? – требовательно спросил Кошко, в запале несколько позабыв о высоком статусе сидящих напротив него людей. Его глаза засверкали искрами приготовившегося к прыжку волка, почуявшего близкую добычу.
– Этот разговор состоялся на Рождество Пресвятой Богородицы, это я помню точно, – ответила Анастасия Петровна. – Соответственно, восьмого сентября прошлого года.
– При каких обстоятельствах?
– Черных был в Иркутске, а будучи в Иркутске, всегда нас навещал. Он крупный благотворитель, меценат. На наши с Иваном Петровичем благотворительные проекты всегда отзывался. Он очень порядочный человек, благородный.
– Я правильно вас понимаю, что нам надо начинать своё расследование с опроса этого человека?
– У нас доверие вызывает только он, – сказал Моллериус, недовольный настойчивым тоном Кошко.
У Петра в голове щёлкнула мысль, что Кошко ведёт себя в запале точно так же, как и он сам. Как он раньше этого не замечал, было необъяснимо. Характер у начальника московского сыска был его копией: эмоциональный, напористый, вздорный, только более радикальный, остро выраженный. Неужели Кошко действительно видит в нём свою юношескую копию? Может быть, поэтому тот с первых недель прихода в сыск не стеснялся проявлять к нему симпатию, чего никогда не делал в отношении с другими? И неужели в свои сорок лет он будет таким же, как и тот, человеком: тяжёлым, конфликтным, требовательным, ненавистным к проступкам и рассеянности? Прямо какое-то зеркальное слияние произошло у него в голове. В начальнике он увидел свой образ будущего. Таким отождествлением он оказался потрясён. К Кошко следовало впредь присматриваться внимательнее. И оценивать его поступки с отождествлением на свои.
Когда Пётр вернулся к происходящему, то с досадой увидел, как Моллериусы удивлённо на него смотрят. Чёрт побери, он опять забылся на минуту-другую, перепугав их своими не моргающими мёртвыми глазами! Он представлял, как неестественно в такие минуты выглядит.
– Извините, отвлёкся, – тихо сказал он, прерывая неловкую паузу. – Задумался.
Моллериус покачал головой. Выглядел он растерянным. Его жена, напротив, разглядывала Петра с проявившейся симпатией. Ну, а Кошко, как всегда, был всем вокруг недоволен.
– Почему вы 12 марта 1905-го года уехали из Иркутска в Петербург, оставив должность губернатора, а затем 21 февраля 1906-го года опять её заняли, вернувшись? – спросил он, возвращая чету Моллериусов к разговору по существу.
– Это к вашему расследованию никакого отношения не имеет, – твёрдо произнёс губернатор.
– Испытывая огромное уважение к вам, я вынужден тем не менее на своём вопросе настоять, – не поддался Кошко. – Более того, я желаю его дополнить. Почему в ноябре 1907-го года вы покинули Иркутскую губернию и опять вернулись в столицу, бросив там всё: должность, карьеру, знакомства, привычки?
Анастасия Петровна побледнела и посмотрела на мужа каким-то странным взглядом – то ли требовательным, то ли благодарным.
– Я твёрдо заявляю, что это никакого отношения к вам не имеет, – наполняясь раздражением, гневно ответил губернатор.
Кошко побагровел и пронзил его своим испепеляющим взглядом.
Пётр знал, что начальник стоит в одном шаге от бешенства: когда он багровел, лучше от него держаться подальше, об этом знал весь сыск.
– Ну, а почему не рассказать, Иван? – спросила у губернатора жена.
– Анастасия Петровна, – требовательно произнёс тот, гневно посмотрев уже на неё, – раз уж тут пошёл мужской разговор, попрошу вас комнату покинуть! Перед вами извинюсь потом, сейчас я не в том состоянии!
Жена поднялась, нежно обняла его за плечи, грустно улыбнулась гостям и тихонько удалилась в прихожую, плотно закрыв за собой двери. Судя по звуку скрипнувшей вдалеке двери, ясно слышном в напряжённой тишине, она прошла в дальнюю комнату, вероятно, к своим детям.
Густо покрасневший лицом Моллериус грозно посмотрел сперва на Кошко, потом на Петра. Было видно, что он очень рассержен.
