скачать книгу бесплатно
На стенах были фрески, изображающие христианский ад: языки пламени растопыренными пальцами вонзались в процессию обнажённых кричащих грешников. В углу помещения, где фигуры на стене сливались с обитателями бара, окутанными дымом и шумом, на вращающемся помосте танцевала девушка. Вместе с помостом вращался закреплённый выпуклый лепесток из чёрного стекла. Всякий раз, когда лепесток оказывался между танцовщицей и зрителями, девушка исчезала, и вместо неё оставался ухмыляющийся скелет.
– Этот клуб называется «И вся плоть исчезнет», – крикнула Трепп, перекрывая шум, пока мы пробирались сквозь толпу. Кивнув на девушку, она показала кольца из чёрного стекла на пальцах. – Вот где я почерпнула эту идею. Сногсшибательный эффект, правда?
Я поспешно схватил стакан.
– Человечество тысячелетиями мечтало о рае и аде. О наслаждении или боли, не имеющих конца, не убавляющихся со временем, не ограниченных тесными рамками жизни и смерти. Сегодня фантазии сбылись благодаря виртуальному форматированию. Достаточно лишь иметь силовой генератор промышленной мощности. Мы действительно создали ад и рай на земле.
– Звучит эпически, в духе прощального обращения Ангины Чандры, отправляющейся к другим мирам, – прокричала Трепп. – Но я поняла, что ты хотел сказать.
Судя по всему, слова, носившиеся у меня в мыслях, также слетали и с языка. Если это и была цитата, я понятия не имел, откуда она. Определенно не куэллизм, за подобную речь Куэлл отвесила бы хорошую затрещину.
– Но факт остается фактом, – продолжала кричать Трепп. – У тебя есть десять дней.
Действительность качается, стекает вбок языками яркого пламени. Музыка. Движение и смех. Край стакана под моими зубами. Тёплое бедро, прижимающееся к моему. Оно принадлежит, как я полагаю, Трепп, но когда я оборачиваюсь, мне улыбается другая женщина. С длинными прямыми чёрными волосами и алыми губами. Её взгляд, наполненный откровенным приглашением, смутно напоминает что-то виденное совсем недавно…
Уличная сценка:
С обеих сторон балконы уступами, свет, звук, льющийся на мостовую из мириад крохотных барчиков; улица запружена народом. Я подхожу к женщине, которую убил на прошлой неделе, и пытаюсь завести разговор о кошках.
Я что-то забыл. Что-то затянуто облаками.
Что-то очень важ…
– В это нельзя поверить, твою мать! – врывается Трепп.
Она врывается в мой череп в тот самый момент, когда мне уже почти удалось ухватиться за…
Она делает это умышленно? Я даже не могу вспомнить, во что, связанное с кошками, я верил так сильно ещё какое-то мгновение назад.
Танцы, не знаю где именно.
И снова тетрамет, забрызнутый в глаза на углу улицы. Я стою, прижимаясь к стене. Кто-то проходит мимо, окликает нас. Я моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд.
– Твою мать, стой же спокойно, хорошо?
– Что она сказала?
Сосредоточенно нахмурившись, Трепп снова поднимает мне веки.
– Назвала нас красавчиками. Долбаная наркоманка, наверное, хотела выклянчить дозу.
В каком-то обшитом деревом туалете я стоял, уставившись на отражённое в треснувшем зеркале лицо, которое носил так, словно оно совершило против меня преступление. Или словно ожидая, что вот-вот из-за разделённого на отдельные части отражения кто-то появится. Мои руки крепко сжимали грязную металлическую раковину, и эпоксидные полоски, крепящие её к стене, под моим весом издавали слабый треск.
Я понятия не имел, как долго здесь пробыл.
Я понятия не имел, где нахожусь. И в скольких похожих местах мы уже побывали за эту ночь.
Всё это не имело значения, потому что…
Зеркало не входило в рамку – острые осколки упирались в пластмассовые края, удерживая опасно зависший центр, расколовшийся звездой.
«Слишком много краёв, – пробормотал я про себя. – Осколки никак не желают сойтись вместе, мать их».
Эти слова показались мне очень выразительными, будто случайная рифма в обычной речи. У меня мелькнула мысль, что я ни за что не починю это зеркало. Только бесполезно обрежу руки. Твою мать.
Оставив лицо Райкера в зеркале, я, пошатываясь, вернулся к столику, заставленному высокими свечами, за которым Трепп посасывала длинную трубку из слоновой кости.
– Мики Нозава? Ты серьёзно?
– Да, твою мать, – яростно тряхнула головой Трепп. – «Кулак флота», так? Я смотрела этот фильм по крайней мере четыре раза. В Нью-Йорке полно колониального барахла. Теперь это последний писк моды. Особенно мне понравилось то место, где Нозава разбирается с аквалангистом, нанося удар ногой в полёте. Я прочувствовала этот удар до самых костей. Красотища. Поэзия в движении. Эй, а ты знаешь, что в молодости Нозава снимался в голопорнухе?
– Чушь собачья. Мики Нозава никогда не снимался в порнухе. Ему это не нужно.
– А кто говорит о нужде? Парочка куколок, с которыми он игрался! Лично я занималась бы с ними и совершенно бесплатно.
– Чушь. Собачья.
– Клянусь Господом Богом. В оболочке с европейскими глазами и носом, которую Нозава списал в утиль после автокатастрофы. Он там ещё совсем молодой.
В этом баре стены и потолок были увешаны нелепыми музыкальными инструментами-гибридами, а полки за стойкой заставлены древними бутылками, затейливыми статуэтками и прочим никчёмным хламом. Уровень шума относительно низкий, и я пил что-то такое, что на вкус не походило на отраву, причиняющую слишком много вреда моему организму. В воздухе чувствовался слабый привкус мускуса; на столиках стояли вазочки с леденцами.
– Зачем ты это делаешь, твою мать?
– Что? – обалдело тряхнула головой Трепп. – Держу кошек? Мне нравятся ко…
– Работаешь на эту долбаную Кавахару. Это же жертва аборта, треклятая шлюха-маф, не сто?ящая даже пепла от сигареты. Так почему же ты…
Трепп схватила меня за руку, которой я оживлённо жестикулировал, и на мгновение мне показалось, что драки не миновать. Во мне пьяно ожила нейрохимия.
Но вместо этого Трепп с любовью обвила моей рукой своё плечо, привлекая к себе. Моргая по-совиному, она заглянула мне в глаза.
– Слушай, что я тебе скажу.
Наступило затянувшееся молчание. Я подождал, пока Трепп, сосредоточенно нахмурившись, сделает большой глоток из бокала и поставит его на стол с преувеличенной осторожностью. Наконец она погрозила пальцем.
– Не суди и не судим будешь, – запинаясь, промямлила она.
Другая улица, спускается вниз. Идти вдруг легче.
Над нами в полную силу высыпали звёзды, более яркие, чем те, что я видел в Бей-Сити. Остановившись, я задрал голову, наслаждаясь ночным небом, пытаясь отыскать взглядом созвездие Единорога.
Тут. Что-то. Не так.
Чужое небо. Ничего знакомого. У меня под мышками выступил холодный пот, и внезапно отчётливые яркие точки превратились в армаду, надвигающуюся извне, готовящуюся начать бомбардировку планеты. Марсиане вернулись. Мне показалось, я вижу их, выжидательно кружащих в узкой полоске неба над нами…
Я начал падать, и Трепп едва успела меня подхватить.
– Эге-ге! – рассмеялась она. – Что ты там увидел, кузнечик?
Чужое небо.
Становится всё хуже.
В другом туалете, залитом болезненно ярким светом, я пытаюсь запихнуть в нос порошок, который мне дала Трепп. Мои ноздри уже пересохли и горят, порошок постоянно высыпается обратно, показывает мне, что для этого тела уже достаточно. За спиной открывается дверь кабинки, и я бросаю взгляд в большое зеркало.
В кабинке появляется Джимми де Сото, в полевой форме, испачканной грязью Инненина. В жёстком свете туалета его лицо выглядит особенно плохо.
– Всё в порядке, приятель?
– Не очень. – Я чешу ноздрю, в которой, похоже, начался пожар. – А ты как?
Джимми машет рукой, показывая, что жаловаться нечего, и приближается к зеркалу. Срабатывают датчики, реагирующие на свет, из крана начинает литься вода, и Джимми, склоняясь над раковиной, моет руки. Грязь и кровь, смытые с кожи, образуют густой бульон, закручивающийся крохотным водоворотом в сливном отверстии раковины. Я чувствую плечом прикосновение тела Джимми, но его единственный уцелевший глаз пригвоздил меня к отражению в зеркале, и я не могу или не хочу оборачиваться.
– Это сон?
Джимми пожимает плечами и продолжает оттирать руки.
– Это край, – отвечает он.
– Край чего?
– Всего.
Всем своим видом Джимми показывает, что речь идёт о чем-то само собой разумеющемся.
– Мне казалось, ты приходишь ко мне только во сне, – говорю я, как бы ненароком бросая взгляд на его руки.
С ними что-то не так; сколько бы грязи ни отскрёб Джимми, остаётся всё больше и больше. Ею уже забита вся раковина.
– Что ж, можно сказать и так, приятель. Сны, галлюцинации, вызванные стрессом, напряжённая работа мысли, как сейчас. Понимаешь, это и есть край. Трещина в действительности. То, где наступает конец таким глупым ублюдкам, как я.
– Джимми, ты умер. Я уже устал повторять тебе это.
– Угу. – Он трясет головой. – Для того чтобы добраться до меня, ты должен сам спуститься в трещину.
Бульон из крови и грязи начинает стекать в раковину, и я вдруг понимаю, что, когда он вытечет, Джимми тоже исчезнет.
– Ты говоришь…
Он печально качает головой.
– Всё это слишком сложно, мать твою, чтобы вдаваться в подробности. Ты ошибочно полагаешь, что в наших руках находятся рычаги контроля действительности, только потому, что мы можем зафиксировать какие-то её отдельные крохи. Но все гораздо серьёзнее, приятель. Гораздо серьёзнее.
– Джимми, – беспомощно развожу руками я, – ну какого хрена, что мне делать?
Он отступает назад от раковины, и его изуродованное лицо кривится в жуткой усмешке.
– Вирусная атака, – отчётливо произносит Джимми. При воспоминании о моём собственном крике на побережье Инненина меня прошибает холодный пот. – Ты ведь не забыл, не так ли?
С этими словами, отряхнув воду с рук, Джимми исчезает, словно призрак.
– Послушай, – рассудительно промолвила Трепп, – Кадмин должен побывать в резервуаре, чтобы загрузиться в искусственную оболочку. По моим оценкам, пройдут почти целые сутки, прежде чем он хотя бы узнает, удалось ли ему тебя убить.
– Если он не успел уже загрузить своего двойника.
– Это исключено. Не забывай вот о чем. Кадмин расстался с Кавахарой. Понимаешь, теперь у него уже нет средств на подобные штучки. Ему приходится действовать на свой страх и риск, а поскольку за ним охотится Кавахара, его можно считать отработанной фигурой. Вот увидишь, не сегодня-завтра с Кадминым будет покончено.
– Кавахара будет держать его столько, сколько потребуется, чтобы давить на меня.
– Ну да, конечно. – Трепп смущённо уставилась в бокал. – Наверное, ты прав.
Потом было ещё одно место, вроде «Кабель» или как-то ещё в таком роде. Стены там были обиты разноцветными толстыми кабелями, из их распоротых оболочек прядями жёстких медных волос торчали тщательно уложенные дизайнерами провода. По стойке бара были ритмично расставлены крюки, обмотанные тонкой проволокой, со сверкающими серебряными микроразъемами на конце. В воздухе под потолком висела огромная парочка, голографический штекер и разъём, и они судорожно сливались в соитии под навязчивый ритм, заполняющий помещение, словно вода. Время от времени агрегаты, казалось, превращались в половые органы, но, быть может, это галлюцинации от тетрамета.
Я сидел у стойки, и рядом с моим локтем в пепельнице дымилось что-то сладкое. Судя по ощущению липкости в лёгких и горле, я курил эту дрянь. Бар был полон людьми, но меня не покидала странная уверенность, что я здесь один.
У стойки сидели и другие посетители, подключённые к разъёмам на тонкой проволоке. Под опущенными веками дёргались глазные яблоки, губы изгибались в мечтательных улыбках. Среди них была и Трепп.
А я был один.
В отшлифованную внутреннюю поверхность моей головы стучалось что-то похожее на мысли. Взяв сигарету, я угрюмо затянулся. Сейчас не время для размышлений.
Не время для…
Вирусная атака!!!
…размышлений.
У меня под ногами мелькали улицы, как мелькали развалины Инненина под армейскими ботинками Джимми де Сото, жившего в моих сновидениях. Так значит, вот как он это делает!
Женщина с алыми губами…
Наверное, ты не можешь…
Что? Что???
Разъём и штекер.
Пытаюсь тебе кое-что сказать…
Не время для…
Не время…
Не…
Мысль ускользает подобно тому, как устремляется в водоворот вода, что смывала с рук Джимми кровь и грязь, стекавшие в сливное отверстие раковины…
Ускользает снова.
