Я из Железной бригады. Революция

Коротко взглянув на него, даже в темноте рассмотрел заспанные глаза.

– Есть! – кивнул я.

Минут пятнадцать назад я заметил шевеление метрах в трёхстах и сразу поднял Метёлкина. Две фигуры, даже не прячась и, видимо, надеясь на темноту, или попросту зная расхлябанность французов, нагло шли параллельно фронту. Пригибались, конечно, но шли, а не ползли, а это наглость.

– Вижу. Спецы?

– Думаю, наводчики. Заметил, второй что-то тащит?

– Телефон?

– Скорее всего, – кивнул я больше сам себе, Лёшка наверняка смотрит сейчас не на меня.

– Что делать?

– Прикрытия не вижу, сколько ни смотрю. Давай к нашим, поднимай Старого. До рассвета мы должны их убрать. Идёте вы с Ванькой, Старый страхует, как понял?

– Так точно, понял, как надо! – усмехнулся Метла и стек в воронку, чтобы через пять секунд выползти с другой её стороны и отойти к окопам. Брать в плен немцев я даже не думал, не получится у меня под них сработать, не готов, но, кстати, надо подучиться, может, и пригодится когда-нибудь.

Скоро рассвет, мы окажемся в неудобной позиции, солнце будет справа от нас и впереди, а это – засвет. Надо ждать полудня, вот тогда порезвимся.

– Ворон, есть наблюдатели! – услышал я окрик сзади. Отлично, теперь глаз у немецкой артиллерии нет.

– Принял, все на позиции.

А через час я понял, что ошибся. Конечно, я предполагал такой исход, но гнал эти мысли. Немцы, видимо не дождавшись команд от своих корректировщиков, ударили по скорее всего старым координатам. И нам разом поплохело. Снаряды ложились где угодно, но только не на позициях французской пехоты, а ближе к нейтралке, то есть возле нас. Парни, Малой с Лёшкой, смогли отползти и укрылись в окопах, а вот мы со Старым отведали сполна. Слава Всевышнему, никого из нас всё же не задело, но мы настолько закопались внутрь воронки, что еле вылезли потом. Во рту была земля, в ушах была земля, в носу, в глазах, волосах, везде сплошная земля. Старый словил адреналин и начал ржать, а мне что-то было не до смеха. Нам здорово присыпало винтовки, и я с маниакальной скоростью старался вычистить свою «красотку» до начала атаки. И всё равно не успел. Ударившие позади нас пулемёты ясно говорили о том, что нам конец, если не успеем привести себя в порядок. После своей истерики Старый пришёл в себя только после моей пощёчины, по-другому не реагировал.

– Не стрелять, ты меня понял? Ищи спецов, они точно здесь будут. О, слышишь, как оборвалась пулеметная очередь, это точно не патроны закончились, это они, ищем!

– Ворон, французы ругаются, двоих уже убило! Пулемётчика и младшего офицера… – донёсся до меня крик Метлы.

– Старый, ты слышал?

– Одного вижу, но пехота идёт, что делать?

– Я пригляжу за ними, начну убирать офицеров. Как увидишь движение снайпера, вали его.

– Принял!

Блин, если бы не знал Старого уже столько времени, сейчас бы подумал, что вновь в своём времени нахожусь. Как он перенял мою манеру говорить на жаргоне, просто диву даёшься, но лишь в бою, в быту его корежит от моих словечек.

Атака немецкой пехоты меж тем развивалась ударными темпами. Их артиллерия перенесла огонь глубже, сейчас французам в тылу жарко, а пехота продолжала наступать под прикрытием своих пулемётов.

– К чертям собачьим, они так к нам сейчас придут! – выругался я.

– Так точно, придут, двести метров осталось. Я убираю снайпера, работай, Ворон, – прокомментировал мои слова Старый, и я, наконец, пришёл в себя. Да, позиция пипец какая неудобная. Если вражеские стрелки уже на своих позициях…

– Старый! Вечерние ориентиры, работаем! – закричал я, разглядев то, что и хотел.

Вражеские снайперы не могли не присоединиться к этой атаке своей пехоты. Искать новые позиции они не стали, зачем? Их же никто не тревожил на тех, где они уже обжились за несколько дней, вот и не стали ничего менять.

Мы открыли огонь. Эх, как давно я уже не охотился. Огонь противника в мою с Иваном сторону сместился, лишь когда мы убрали всех четверых спецов. Надеюсь, что всех, и в рукаве немецкого командира, что управлял сейчас атакой своей пехоты, ничего более не припрятано.

Заткнул одного пулемётчика, Копейкин второго, наши ребята долбят уже прямо из французских окопов, и все ведь точно. Немецкие пехотинцы начали залегать только после того, как заметили, что их нагло убивают. Скорее всего, отсутствие пулеметной поддержки они не заметили вовремя, за что и поплатились.

– Старый, у меня патронов десяток, надо отходить!

– Последняя обойма! – Фигасе, Иван расстрелял свои запасы ещё быстрее меня…

И тут рванули французы. Нет, я знал, что они не трусы, но вот конкретно в этот момент я не ожидал от них такой прыти. Немцы открыто отступали, и уже не ползком. Пригибаясь к земле, то и дело оборачиваясь, чтобы сделать выстрел в никуда, они пятились, набирая темп. Французский лейтенант подгонял своих людей, активно стреляя из пистолета. Побежал он мимо нас с Иваном и заставил ещё больше себя уважать. Да, задора у лягушатников хватает, только хватит ли умений?

Оказалось, вполне хватит. Рота французских пехотинцев заняла немецкие позиции, расхреначила там все, что можно, и отошла назад. Всё дело в более выгодных позициях, не зря немцы не смогли их отбить у французов. Займи сейчас лягушатники немецкие окопы, и их смешали бы с дерьмом артиллерией. А так, вломили бошам и назад, в тёплые норки.

– Вы молодцы, русские, умеете воевать, – это означает такое признание от французского лейтенанта.

– Спасибо, рады, что помогли, – отвечал я, а сам думал: «Чего бы вы тут навоевали, если бы не мы!»

Реальность такова, что если бы не наш плотный, а главное очень точный огонь, немцы сейчас сидели бы в этих окопах и пили бы свой шнапс. Вот этот самый лейтенант, во весь рост идущий по полю боя, лежал бы сейчас с дырой в голове на этом самом поле и не отсвечивал. Четыре снайпера, это четыре снайпера. Если бы мы вчера не вычислили немецкие огневые точки, то бой мог окончиться не так радужно. Кто знает, остались бы мы в живых.

– Командир, давай щёку посмотрю, – когда остались одни в небольшом закутке, Старый озаботился моей персоной. Щёку саднило, а зеркала под рукой не было, не знаю, что там такое, но вряд ли что-то серьёзное, боли как таковой нет.

– Чего там, Ваня?

– Царапина, – коротко и деловито пробубнил унтер-офицер Копейкин и, достав маленькую бутылочку со спиртом, это уже здесь, во Франции мы такие заимели, принялся протирать мне лицо. – Не, хрень это все, давай-ка умойся как следует, потом обработаю.

Нашему ротному, видимо, сообщили и о результатах прошедшего боя, и о нашем участии. Встретил довольно тепло и высказал своё мнение в довольно уважительной манере.

– Рад, что все получилось, только вот, прапорщик…

– Слушаю вас, господин капитан!

– Не вошло бы в привычку у наших союзников такое вот использование нашего специального отделения.

– Значит, признаете, что мы спецгруппа? – рассмеялся я.

– Да признаю, признаю, что ещё остаётся, когда вы так красиво выступили. Никогда бы не подумал, что какой-то прицел может так влиять на исход боя.

– Извините, ваше высокоблагородие, но дело не в прицеле, точнее, не только в прицеле. Для того, чтобы снайпер смог произвести выстрел, точный выстрел, нужно думать и наблюдать, а для этого требуется время. К сожалению, оно есть не всегда, тогда выходит сложнее, приходится крутиться как белка в колесе. Сам по себе прицел дает лишь возможность рассмотреть что-то дальше, чем видит глаз без него. Бой ведет человек.

– Я не дурак, прапорщик, хоть реального опыта боёв у меня почти нет, но я не дурак.

– Никто вас так и не называет, – пожал я плечами. – Это новая доктрина, скоро, поверьте, очень скоро воевать будут совсем по-другому. То, что кажется неправильным и нечестным сейчас, будет в порядке вещей уже завтра. Такова жизнь, эволюция, ни дна ей, не покрышки.

– Интересно сказали, прапорщик, такого ещё не слышал.

– Знаете, на поле, когда рядом ложится хотя бы четырёхдюймовый снаряд, бывает ещё и не то скажешь. Жутко.

– Завтра и нам предстоит испытать, что такое близкие разрывы.

– Что, неужели наступление? Вроде говорили, что оно тут не нужно?

– Французы хотят ударить нашим флагом, для того чтобы обрушить оборону бошей перед собой. Германцу придётся перебрасывать силы, ибо их тут мало. Перед нами не ставят задач по разгрому врага или захвату какого-нибудь населённого пункта. Мы должны обозначить наступление и постараться вытянуть на себя резервы бошей. Тогда французы ударят со своего фланга и надеются прорвать оборону, опрокинув немцев. Та деревня, на окраине которой у врага такая хорошая оборона, является удобным плацдармом.

– Если лягушатники надеются наступать теми силами, что у них сосредоточены там, где мы только что были, то это выглядит авантюрой. Мало их, если проще, ваше высокоблагородие. А ведь ещё не известно, что у нас справа? Поддержат?

– Не имею никаких сведений на этот счёт, – отрицательно покачал головой капитан.

– Тогда это ещё большая авантюра, чем я думал. Господин капитан, во имя сохранения жизней наших солдат, сделайте запрос к командованию для прояснения обстановки. Можем же мы хотя бы спросить?

– Спросить можем, но вот будет ли ответ?!

– Если не будет, нужна разведка. Если не возражаете, могу обеспечить своими силами. Всё-таки мы как никто в этом заинтересованы. Заодно можно приглядеть позиции для завтрашнего боя.

– Вы не устали, прапорщик? А ваши люди? – кажется, даже с уважением в голосе спросил ротный.

– Не вижу другого выхода. Извините, ваше высокоблагородие, но, когда мне предлагают идти на смерть, предпочитаю подготовиться.

– Похвальное рвение, прапорщик. Как вас по имени-отчеству?

– Николай Васильевич я.

– Меня, если запамятовали, Александром Борисовичем нарекли. Если не возражаете, давайте обращаться именно так, не люблю, если честно, все эти «благородия», слишком длинно.

Надо же, удивил меня ротный, что и говорить. Мне казалось, тут для каждого офицера и дворянина такое обращение как бальзам, а ему, видите ли, не нравится. Что ж, я уж точно возражать не стану.

– Давайте, но только наедине, – предложил я, прекрасно зная, что так будет правильно.

– Хорошо. Так вот, Николай Васильевич, вы имеете опыт в разведке?

– Так точно, в тринадцатой приходилось проделывать и не такое. И за «языками» ходил, и в разведку, всякое бывало.

– Но вы же совсем не знаете местных реалий, местности?

– Всегда бывает в первый раз, уж извините за вольность. Я и под Луцком когда-то в первый раз оказался, а через пару месяцев знал округу как свои пять пальцев.

– Хорошо, убедили. Что у вас за пистолет, все хотел спросить, кобура какая-то знакомая, но не пойму что-то?

– Извольте, – с этими словами я выложил перед капитаном свой наградной «кольт» от Маркова. Капитан взял его с каким-то волнением, это хорошо было заметно, по его глазам, они прям горели.

– Генерал Марков – это ваш последний командир полка? Правильно? – табличку прочитал, ему явно была интересна именно табличка, а не сам пистолет, что он, «кольтов» не видел?

– Так точно. Служил в тринадцатом полку я больше года. Сергей Леонидович являлся непосредственным командиром нашей группы. Скажем так, мы выполняли именно его приказы.

– Как вижу, хорошо выполняли, прапорщик!

– Не стану стесняться, да, считаю, что хорошо, хоть можно было бы и лучше. За год войны я из рядового стал младшим офицером и заслужил четыре солдатских Георгиевских креста. И ещё кое-что.

– Это впечатляет, Николай Васильевич, очень впечатляет. Если так и будете продолжать, подниметесь уже и как офицер!

– Вряд ли, ваше высокоблагородие, – я чуть замешкался, – в стране зреет что-то очень нехорошее, я чувствую это.

– Я что-то слышал, перестановки в верхах, брожение в думе, много чего. Но меня это как-то мало волновало. До недавнего времени я не был в действующей армии, преподавал в академии. Так уж вышло, я тоже не подарок, Николай, пришлось менять привычные устои. Я выбрал Францию, не знаю почему, но мне показалось важным быть именно здесь. Так что, будем расти вместе, как думаете?

– Поживём – увидим, – заключил я.

– Уйдёте в разведку прямо сейчас, может, хотя бы отужинаете со мной?

– А вот это с превеликим удовольствием, ваше высокоблагородие. После таких заварушек, как сегодня, всегда очень хочется есть!

Ночью мы сделали вылазку, быстро пришли к общему мнению, что здесь, на нашем участке фронта обороняться гораздо выгоднее, чем вчера у французов. Но… Наше командование приготовило нам сюрприз в виде наступления. Локального, больше похожего на отвлекающий манёвр, но всё же наступления. Любая атака – это смерти. Много смертей. Для себя не сговариваясь решили одно, будем помогать нашим солдатам во всю силу, лишь бы сократить потери. К сожалению, без них не бывает.

Но с утра ничего не случилось. Мы с мужиками полночи пролежали на позициях, которые с трудом подобрали в темноте с риском быть обнаруженными, но наступление не началось. Около девяти утра я лично уже просто засыпал и не мог более лежать, оставил свою позицию. Хорошо ещё всегда подбираю такую, чтобы с неё можно было отступить. Ведь как, можно найти прекрасную позицию, хорошо укрытую и относительно безопасную, но отход… Случись бою пойти не по сценарию – и все, баста, тебе не отойти.

Уже возле своих окопов встретился со своими товарищами. Они, как оказалось, отошли чуть раньше.

– Чего за дела, командир? – недовольный Метёлкин отчаянно жестикулировал. Он всегда такой вне боя. Снайпер он хороший, выдержка есть, двигается отлично, но когда он не занят, просто беда.

– Помолчи, узнаю – расскажу. Всем спать, это приказ, – огрызнулся я и прошёл мимо бойцов в направлении блиндажа капитана. Следовало бы явиться к более высокому начальству, да только смысла не вижу. Пошлют меня, и будут правы, так зачем напрашиваться?

– Вернулись? – кажется, ротный тоже не спал этой ночью.

– Только что, – кивнул я, снимая фуражку. Как выхожу из боя или с позиции, всегда надеваю фуражку, а то прицепятся. – Что случилось?

– Сегодня ночью немцы совершили диверсию, уничтожена батарея орудий, которая должна нас прикрывать. Командир полка отменил атакующие действия, из-за чего сейчас уже два часа ругается с представителем французов.

– Послал бы его, да и баста, – в сердцах бросил я. – Я нужен? Бойцы всю ночь провели на позициях и засыпают прямо на ногах. Я приказал им отдыхать, да и сам бы хотел…

– Идите, прапорщик, идите. Если что-то изменится, я дам вам знать, – спокойно отпустил меня капитан.

Нас не трогали весь день, лишь под вечер, проснувшись и перекусив, сам заявился к командиру. Узнал, что изменений никаких, а следовательно, немцы опять переиграли лягушатников. Наш командир полка отказался ввязываться в авантюру с наступлением без поддержки артиллерии. Французы бухтели, но вынуждены были согласиться.

Капитан пригласил на ужин, я был не против, вкусненько так поели, ещё и винишком французским запили, а чего, так воевать вполне можно, я не против.

Утро всё же принесло плохие известия. Французы привезли запасные части для орудий и целую батарею новых для усиления. Значит, вот-вот начнётся, горит у них там, что ли?

Опережая события, собрались с ребятами, да и ушли под вечер на передок, а ночью и вовсе заняли отличные позиции. В этот раз опять решили не разделяться по одному и устроились парами, так удобнее, можно по очереди спать, неизвестно, сколько нам лежать на позициях в эту ночь.

Мы вновь были нашей четверкой снайперов, весь молодняк, отданный мне в самом начале для обучения, забрали и распределили между двумя первыми взводами, в третьем и так был перебор.

Разбудил меня грохот артиллерии. Под утро на «собачью» вахту заступил Старый, и я спокойно спал, даже снилось что-то, когда пушкари начали свою долбёжку.

– Что тут, Иван?

– Нормально пока, только видится мне, что все это бесполезно, – Старый не отвлекался от бинокля, пристально изучая вражескую линию окопов.

– Поясни? – я-то пока не видел ничего, поэтому и не знаю, что тут происходит.

– У немцев тишина. Вообще.

– Это плохо, – я в момент проснулся и начал соображать.

– Может, доложить?

– Вообще-то, там наблюдателей хватает, и пушкари своих имеют, да и от полка кто-то быть обязан, – размышлял я вслух.

– Смотреть это одно, а делать выводы совсем другое, – поучительно, с расстановкой произнёс Иван.

– Вань, никто меня тут слушать не станет. Факт. Это не марковская дивизия, где нам в рот глядели. Здесь сами с усами, а мы так, расходный материал.

– Плохо это, Ворон, не хочется загнуться просто так, – поёжился Копейкин.

– Ладно, сейчас сползаю, хотя бы нашему объясню, а там уж как карта ляжет.

Иван беспокоился не просто так. Отсутствие какого-либо движения у противника во время артобстрела плохой признак. Он может значить лишь одно: впереди ловушка, и лезть в неё как-то не хочется. Да, при обстреле никто из окопов не вылезает и не бегает по передку, но и вот так, совсем без движения тоже не бывает. Просто дело в том, что со своих позиций мы видим не только окопы, но и блиндажи, а также полоску между линиями обороны. Хоть какое-то, но движение быть обязано, не бывает так.

Покинуть позицию среди бела дня очень неприятное занятие. Ползёшь по сантиметру в минуту, понятно, что сейчас начало двадцатого века и разных технических средств, способных помочь врагу тебя увидеть, пока нет, но бинокли-то никто не отменял. На удачное преодоление нужного расстояния надежда одна, на самом деле, это артобстрел. Пока он продолжается, вряд ли кто-то отчаянно смелый будет сейчас наблюдать за нейтралкой.

– Может, они просто схоронились так, на время обстрела? – доложив командиру о наших наблюдениях, выслушиваю его размышления.

– Вряд ли, господин капитан, повидал уже реакцию противника на обстрелы, не могу себе такого представить. А вот то, что они заранее узнали о том, что орудия привели в боеготовность, поверю легко. Узнали и отошли.

– Но ведь в чисто поле не отойдёшь…

– А зачем? Прямо за этой деревней, что стоит за позициями бошей, большой холм, займи на нём оборону, и все, кто будет проходить через оставленную деревню, как на ладони. Мы получим кинжальный огонь в упор, простите, но будет беда.

– Ещё и французы, как назло, забрали у нас последний аэроплан, разведку с воздуха не провести, – задумчиво продолжал рассуждать капитан Белявский.

– Если нашу авантюру нельзя отменить, то имеет смысл немного подстраховаться, – заключил я, – разрешите?

– Да, прапорщик, конечно, выскажите вашу идею, даже интересно, что вы такого придумали!

– В общем-то, ничего сложного, просто, не имея возможности провести грамотную разведку, выберем меньшее из двух зол. Мы с моими стрелками проберемся в деревню…

– Вы что же, Николай Васильевич, с ума сошли? А если немцы вовсе не покинули эту злосчастную деревню, а как раз поджидают там таких, как вы?

– Ну, ваше высокоблагородие, мы же не во весь рост пойдём, со знамёнами и с барабанным боем. Пролезем тихо, нам только нужна небольшая поддержка.

– Какая?

– Слышите, артподготовка перешла в режим «в час по чайной ложке»?

– Ну да, скорее всего, заканчивают, снаряды экономят, черти артиллерийские.

– Убедите их не прекращать стрельбу ещё полчаса. Плотного и не требуется, достаточно вот такого, беспокоящего огня.

– Что же, разумно, идите, Воронцов, я в штаб!

И мы пошли. Сначала я вернулся к мужикам, ожидающим меня и наблюдавшим за округой, изложил им свой план, за что, естественно, «получил» по шапке от Копейкина. Пришлось показать на словах, кто из нас офицер. Проняло. Он и так бы пошёл туда, куда я скажу, но вот побурчать Старый любит, не отнять. Возраст такая штука, работающая в обе стороны. Он прекрасно понимает, что я прав, но с высоты прожитых лет упирается, бурчит и обдумывает, как лучше выполнить задание.

Артиллерия так и продолжала кидать снаряды в час по чайной ложке, как я и просил, видимо, ротный смог убедить кого нужно. Под это дело мы вполне легко проползли к деревне и сразу остановились. Она была заминирована, и это вновь внесло коррективы в наши планы. Пришлось отправить Малого назад, чтобы предупредил командование. Я ни разу не сапёр и совершать походы по вражескому минному полю не стану.

Забрались в один из еле живых домиков и чуток расслабились, но реально чуток. Французские деревенские дома это не одно и то же с нашими, российскими. Стены держались буквально на честном слове, это не наши, собранные на века избушки, которые стоят, даже будучи абсолютно гнилыми. Здесь и стены тоньше, и крыша не пойми из чего сделана, более тёплый климат, наверное, сказывается.

Минут через сорок к нам прибыл сам командир роты. На пузе приполз, как и сам Малой, надо же, не боится испачкаться!

– Прапорщик, что у вас? – потребовал он доклад.

– Хреново дело, ваше высокоблагородие, мины кругом, эти твари знают, как себя обезопасить, но мы тоже не лаптем деланные. Справа по низине, а оттуда через кусты можно зайти с фланга. Условие прежнее, артиллерийский огонь должен продолжаться, ну и…

– Много там не проведёшь, так? – дополнил мою мысль капитан.

– Разом – да, – согласился я.

– Очень плохо, очень, – кусая губы, пробормотал ротный, – хоть какую-то часть мы сможем здесь протащить?

– Отдельных бойцов, единицы пройдут, прежде чем будут обнаружены или на минах начнут подрываться, – поморщившись, ответил я.

– Так, прапорщик, я возвращаюсь в роту, направлю тебе взвод подпоручика Палочкина, постарайся их провести здесь. Люди там хорошие собраны, у всех боевой опыт, старослужащие, думаю, вам все удастся. Сам возьму оставшиеся два взвода и попробую зайти с фланга. Твоя задача…

– Моя? – перебил я ротного невежливо, даже нагло с моей стороны.

– Твоя, – утвердительно, не обращая внимания на мою наглость, тут же бросил ротный и повторил ещё раз: – Твоя, прапорщик. Коля, Палочкин совсем зелёный, только из училища, помоги ему.

– Как прикажете, ваше высокоблагородие, – козырнул я.

Ну и помог… Из взвода подпоручика Палочкина погибло «всего» пятеро, это были те, кто слушал исключительно своего командира и не воспринимал мои подсказки. Палочкин сам, на удивление, оказался вполне вменяемым, правда, после того как его прилично оглушило и царапнуло осколком. Вот после этого да, начал буквально в рот заглядывать. Потеряли мы пятерых погибшими, восемь солдат получили различные увечья, в остальном вполне себе сохранили боеготовность. А вот первый и второй взвод, которые вёл в бой сам командир роты, потрепали куда серьёзнее. Сам командир роты, капитан Белявский, едва уцелел, с множественными осколочными ранениями он покинул нас, оказавшись в госпитале. На самом деле ему повезло, что так отделался, просто французы помогли и быстро эвакуировали, иначе… Один из немецких снарядов, выпущенных по наступающим в полный рост русским солдатам, разорвался в нескольких метрах от командира. Посекло его очень сильно, возможно, даже спишут теперь, если вообще восстановится, но простым бойцам повезло куда меньше. Вообще, эти наставления для боя от Драгомирова начинают не просто мешать, а просто вредить. Когда прославленный военачальник писал свои труды, война была другой, нынче всё не так. Капитан Белявский вёл роту, как учили, в полный рост… Мать его за ногу, служака хренов. А немцы молодцы. Несмотря на постоянный огонь нашей артиллерии, был он правда жидким, боши ударили в ответ более прицельно. Дождавшись атаки нашей пехоты, они с высоты открыли убийственный огонь в упор. Спасло нашу роту только то, что удар был отвлекающим. Французы, дождавшись, когда наши подразделения увязнут, наконец ударили сами. Неожиданным для меня оказался вид этого удара. Лягушатники пустили в ход кавалерию! И это, надо признать, сработало. Решила скорость. Немцы физически не успевали перебросить большие силы на фланг и опрокинулись. Это и спасло нашу роту от полного уничтожения. Да, нам с мужиками не светило сегодня погибнуть, мы-то в атаку не ходили, но ребят, бойцов, жалко. А мы вроде и находились не на очень выгодной позиции, всё же помогли своими точными выстрелами.

Вечером, когда улеглась суета с ранеными, на позиции прибыл комполка. Долго и нудно вещавший о нашей доблести, он неожиданно приказал мне возглавить остатки роты ввиду того, что погибли или выбыли все офицеры. Оставался лишь Палочкин, но из-за его неопытности полковник Рощин предпочёл назначить меня, скорее всего, это ему подсказали в штабе дивизии.

Посчитав оставшихся в строю, я разбил роту на два взвода, да и те так лишь назывались. В строю целыми остались сорок семь бойцов, среди них два унтер-офицера, которых я быстренько назначил командирами. Копейкина не тронул, Старый наотрез отказался, да я и не собирался, он не пехотинец, он – специалист. Мои ребята стоят взвода, поэтому их я точно в атаку не брошу.