Я из Железной бригады. Революция

Виктор Мишин

Я из Железной Бригады. Революция

Роман

* * *

© Виктор Мишин, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Последние дни мая тысяча девятьсот шестнадцатого года выдались тёплыми и сухими. Санкт-Петербург выглядел красивым, хоть и не таким, как в будущем, но эта была прежняя, а не воссозданная красота имперской столицы.

Наша четвёрка войсковых снайперов прибыла сюда лишь для того, чтобы быть отправленной в Европу, в Русский Экспедиционный корпус. Для меня это была единственная возможность избежать каторги, а то и виселицы, мои сослуживцы же попросту написали рапорта о добровольном зачислении в корпус, и, принимая во внимание их заслуги, прошение легко удовлетворили. Что же касается лично меня, то помогли мои командиры, Марков и Деникин.

Ну, вот так как-то нашёл я здесь, в этом новом для себя мире, или времени, настоящих друзей. Я – это Николай Воронцов, бывший снайпер Российской армии, каким-то неведомым образом провалившийся на сто лет назад. Что мог для уменьшения жертв будущей гражданской войны, как мне кажется, я предпринял, а уж как получится, неизвестно. Прошу заметить, что все свои усилия я прикладывал именно с одной целью – уменьшить количество жертв. Предотвратить революцию невозможно, слишком поздно. Попал бы сюда лет на десять раньше, скажем, перед первой революцией… Да и то вряд ли что-то сделал бы, общество слишком расколото, слишком сильна ненависть к дворянам у простого люда, поэтому да, думаю, что революция просто предначертана нам самой судьбой.

Находясь здесь, в действующей армии, я умудрился столько всего пережить и совершить, что, вспоминая, не верится. Очнулся я в том времени посреди боя, в окопе, но выжил и, более того, дорос уже до первого офицерского чина. Прапорщик я теперь, у меня как бы взвод должен быть в подчинении, но судьба подбросила очередной сюрприз, и вот, вместе с моими боевыми товарищами, я еду в долбаную Европу и не знаю, что теперь и как будет вообще.

– Ваше благородие, разрешите обратиться? – отрапортовал подошедший ко мне самый младший по возрасту мой боец и товарищ Иван Терещенко, позывной «Малой». Парнишка был очень ловким, а обладая ещё и невысоким ростом, щуплым телосложением, в разведке он был незаменим, да и как снайпер состоялся на отлично.

Обращался сейчас ко мне по всей форме он не просто так, мы находились в составе роты, при командирах, и фамильярность здесь будет лишней. Мои ребята прекрасно понимали, где и как можно общаться, не верьте, когда вам рассказывают о тёмных дореволюционных крестьянах. По смекалке и умению жить они сто очков форы дадут любому, вот и сейчас Малой рапортует, вытянувшись во фрунт, хотя в бою мы были просто товарищами и легко можем дать друг другу пинка, если надо.

– Слушаю, – кивнул я и огляделся.

– Получил провизию, узнал, где наш вагон, погрузка через десять минут.

– Хорошо, – вновь кивнул я, – я отойду на минуту, в здании вокзала есть ресторан, ужасно хочу кофе. Предупреди, братец, пожалуйста, нашего унтер-офицера, что скоро вернусь. Да, ждите у вагона, чтобы не потеряться.

– Вас понял, разрешите идти?

Я кивнул, а Ванька, вышагивая и печатая шаг тяжелыми сапогами, вот же артист, потопал к месту сбора.

Неспешно иду в здание вокзала, рассматривая всё вокруг. Несмотря на большое количество лошадей в городе, на улицах довольно чисто, интересно, что запах почти отсутствует, или я уже привык, на фронте лошадок много, запах стоит на всю округу и быстро привыкаешь.

Удивительно, но в лицах прохожих, будь то гражданские или многочисленные солдаты и моряки, нет злости или какого-то пренебрежения. Если честно, опасался в офицерской форме вот так гулять, стрельнут из-за угла и поминай как звали. Но то ли моё офицерское звание было недостаточным для выражения злобы, всё же оно самое низкое, то ли мои солдатские кресты и медали внушали уважение всей этой публике. Обычный солдат всегда видит своего брата окопника, да вот только здесь, в столице, окопников-то как раз и мало. Кто начнёт беспорядки? Запасные полки, не желающие ехать на войну умирать.

Смотрел и не понимал. В голове какой-то диссонанс. Я-то думал, что увижу какие-нибудь беспорядки, недовольство граждан, а тут… Обычный тыл, никаких предпосылок для беспорядков или чего-то похожего. Рестораны работают, дворники убирают улицы, женщины улыбаются, гуляя в огромных шляпках и подметая подолами мостовые… Идиллия. И как всего через несколько месяцев здесь, на этих красивых улочках польётся кровь рекой. Как?

В голове не укладывалась картинка, надо ехать нафиг отсюда, а то совсем крыша съедет. Просто я думал, что будущая катастрофа будет как-то видна, но увидел лишь мирных граждан, вполне довольных жизнью. Эх, голова болит ещё и от того, что спроси меня, что бы я предпочёл, ответить не смогу. Сам я продукт СССР, где все, ну почти, равны. И в то же время мне ужасно импонирует вот это общество. Вежливые, ну, почти всегда, люди, куртуазность, манеры… а ведь предки из деревень выступили против своих дворян и помещиков не просто так, значит, я просто не знаю, как оно всё на самом деле. Вот идёт навстречу дама со свитой или подружками, не знаю, она здесь, на улицах Петрограда мила, приветлива и учтива. Но, возможно, в каком-нибудь поместье, под городом, её управляющий сейчас кнутом бьёт кого-то из крестьян…

Кофе оказался очень вкусным. Подал мне его молодой человек с прилизанными волосами и тонкими усиками, бр-р-р, видок ещё тот. Сделав три глотка, я почуял прилив сил, но не обычный, а… В голове вдруг стало удивительно светло и легко…

– Уважаемый, что за кофе вы мне налили? – поинтересовался я и чуть не выплюнул то, что глотнул.

– О, новинка этого года, чуть дороже, но каков эффект! Чувствуете прилив сил? – и так мне подмигнул, что меня вновь передернуло.

– Что. Это. Такое? – раздельно, начиная злиться, спросил я, предчувствуя нехорошее.

– Кофе с кокаином, господин прапорщик…

Плевать я не стал, конечно, но грохнул чашкой о стойку так, что та едва не разлетелась вдребезги.

– Я разве просил что-то подобное? Вы умеете слушать? Я просил кофе! – швырнув монетку на стойку, развернулся и быстрым шагом вышел. Чёрт, мне ещё тут кокаиновой зависимости не хватает, для полного антуража.

Когда явился на платформу, почему-то пропало всё желание любоваться красотой Питера, а ведь в таком виде, возможно, я вижу его в последний раз. Не говоря о том, что меня могут просто убить, всё же мы не гулять в Европу едем, а предстоящие перемены в нашей стране изменят этот город, как и всю страну, навсегда.

– Командир, ты чего такой? – Метёлкин подошёл ко мне близко и спросил почти на ухо.

– Да хрен его знает, Лёха, – передернувшись, бросил я. Вроде отпускать начинает, интересно, тяга будет теперь?

– Ехать долго, да, мы тут поболтали с мужиками, говорят, что всю Европу надо по морю обходить, правда, что ли?

– Наверное, сейчас в Архангельск, оттуда даже и не знаю, как и куда. Пойду сейчас к господам офицерам зайду, надо разузнать.

– Мы в теплушке едем, твой вагон дальше.

– Да на хрен, с вами поеду, – отмахнулся я.

Это, конечно, было неправильно. Если младшие чины просто непонимающе посмотрят, то вот господа офицеры…

– Прапорщик, вы почему не представились по прибытию? – в офицерском вагоне на меня наехали почти сразу.

– Виноват, ваше высокоблагородие, – передо мной стоял капитан, пришлось вытянуться и отчеканить. – Прапорщик Воронцов, тринадцатый полк…

– Здесь вы уже не в своём полку, а значит, подчиняетесь мне лично. Вы не объяснились!

– Виноват. Прибыли буквально за час до отправления, не сообразил ещё, что и как. Прошу извинить.

– Принимая во внимание ваши награды, извинения приняты. Впредь постарайтесь быть расторопнее. И снимите солдатские кресты, вы что, порядок не знаете? – Он прав, офицеры солдатские награды не носят.

– Есть.

– Ваше место в конце вагона, возле уборной…

Для меня эти слова послужили спусковым крючком.

– Спасибо, я поеду со своими подчинёнными.

– Вы в своём уме, прапорщик? – недоумевающе взглянул на меня наглый капитан. Хотя почему наглый, они почти все здесь такие, господа офицеры. Хрен его знает, откуда он и кто вообще такой, но если судить по наградам…

– Именно так, господин капитан. Меня совсем недавно произвели в этот чин, и я для вас неровня. Прошу простить, но поеду я со своими бойцами. Зашёл только представиться и узнать схему движения, если, конечно, вы пожелаете её мне сообщить.

– Мне не нравится ваше самоуправство и нахальство, – начал надменно произносить капитан, – если вы намерены и дальше носить высокое звание офицера русской армии, то обязаны соответствовать!

– Так точно, – не стал спорить я, бесполезно.

– В Архангельске будет пересадка на корабли, дальше двинемся морем. Этого вам должно хватить.

– Благодарю, ваше высокоблагородие. Разрешите идти?

– Где воевали, прапорщик?

– Под Луцком, ваше высокоблагородие, в Железной бригаде его превосходительства генерала Деникина.

– Отлично, прапорщик, значит, опыт у вас есть?

– Смотря какой, – пожал я плечами. – Командования взводом – нет. Я командир отделения специальной снайперской команды, тринадцатого стрелкового полка его превосходительства генерала Маркова. Находился в его подчинении и выполнял приказы напрямую штаба полка.

– А-а-а. Подленькая работенка, понятно, прячетесь и стреляете издалека… Слыхал я о таком, в моей роте такого не будет. Воин должен грудью встречать врага и умирать за отечество с благодарностью.

Он что, дурак? Я от одного идиота избавился, из-за него и еду теперь хрен знает куда, так мне судьба нового подкинула?

– Подло, это отправлять на убой наших солдат, а для убийства врага все средства хороши.

– Вы смеете мне перечить? – жёстко спросил капитан.

– Разве я перечил? – сделал я равнодушное лицо. – Вы высказали ваше мнение, я своё.

– Вы не имеете права высказывать мне свои бредни. Устав…

– Вы где воевали, ваше высокоблагородие? – грубо оборвал я речь офицера. – На фронте уже не осталось таких офицеров, как вы, смею заметить, мертвые солдаты не могут выполнять приказы, как бы вы им ни приказывали. Умереть несложно, а кто Родину защищать будет, если все по вашему указанию погибнут? Женщины и старики?

– Вы что себе позволяете, прапорщик! Да как вы смеете?!

– Смею, господин капитан, потому как я в одиночку убил больше врагов, чем вы вообще их видели! – продолжал я все тем же спокойным тоном, что, вероятно, бесило капитана ещё сильнее. – Мои солдатские награды, которые вам так неприятны, свидетельствуют об этом.

– Да я…

– Успокойтесь, ваше высокоблагородие, я вам не враг, со мной не надо воевать. Своё место я знаю, поэтому и ухожу к своим бойцам. Негоже вам сидеть за одним столом со вчерашним солдатом, – оборвал, не дав ему договорить и, вскинув руку к фуражке, развернулся.

– Я разве вас отпустил? – послышался злобный оклик.

– А разве нет? – я посмотрел через плечо. – Честь имею, ваше высокоблагородие.

И я вышел из офицерского вагона под взглядом источавшего злость капитана. Вот, опять я нажил себе врага, да только по хрену мне, что он сделает? Под суд отдаст? Несмешно. Мы умирать едем, чего мне какой-то суд. Я вообще уже думаю, что зря повелся на уговор Маркова, надо было спокойно принять то, что мне грозило. Надоело всё, ужас просто…

– Ворон, это что было такое? – очнулся я, лёжа на нарах в солдатском вагоне. Парни согнулись надо мной, а я не понимал, что происходит.

– Что? Что случилось, где я?

– В вагоне, едем в Архангельск. Забыл, что ли? – голос Метёлкина. – Ты возле вагона, ещё на платформе, упал без чувств, хорошо, ребята рядом стояли, подхватили и сюда затащили. Чего случилось-то?

– Да хрен его знает, ребята, с ротным посрался, потом к вам пошёл, больше ничего не помню, – почесал я затылок и обнаружил на нём шишку. Нехило я, видать, приложился, когда упал.

– Ну-ка, хлопцы, в сторону уйдите, посмотрите там, чтобы нам не мешали, мне с его благородием поговорить нужно, – влез Копейкин, наш немолодой боец-снайпер.

– Ты чего, Иван, такое лицо сделал, прирезать меня хочешь? – буркнул я.

– Рассказывай, – коротко бросил Иван и сел рядом, наклонившись ко мне.

– О чем? – не понял я.

– За что надо резать офицеров и почему это случилось не зря?!

Чего? Это он о чем?

– Ты тут лежал без сознания и все причитал, что, дескать, поэтому и резали всех подряд, потому как такое офицерьё хуже врага.

– Вань… – я не знал, чего сказать.

– Правду скажи, вот увидишь, легче станет. Я же вижу, что у тебя внутри что-то горит, но ты молчишь и носишь в себе.

– Я, – повторил я, – я не знаю, надо ли. Вань, это страшно.

– Так уж страшно, что не сказать? Мы вроде столько хлебнули, что напугать сложно…

– Ты даже не представляешь, Ваня, что будет всего через полгода… – И меня прорвало. Я говорил этому повидавшему в жизни в несколько раз больше меня солдату о том, что случится в феврале. А может, с моим вмешательством чуть позже? Да не, все равно случится, не вытянет царь. Я говорил о тысячах трупов на улицах Петербурга, Москвы и других городов и сел. О гражданской войне, о том, как русские будут резать русских. Как побегут дворяне за границу, как… Да все вывалил, надоело носить в себе, пусть разделит со мной эти знания. Иван мужик крепкий, немногословный, но от услышанного у него упала челюсть и, кажется, глаза стали мокрыми.

– Ты чего такое наговорил? Как тебе в голову такое пришло? Это, по-твоему, я буду убивать наших командиров? Ты из ума выжил, Коля, это всё война. Ты многое пережил, ранения, сам убивал, из плена сбежал, да это всё война…

– Это, Вань, жизнь, а не война. Не видел лично, конечно, но много об этом читал. Ваня, я не из этого времени…

– Чего? Какого времени? Как это? – Растерянность на лице этого старого вояки вызывала опасение. Для людей этого времени, незнакомых с теорией переноса во времени, услышать такое… Не поддается восприятию.

– Да вот так, Вань. Я родился… Блин, появлюсь на свет я только через шестьдесят лет. Ты всегда меня спрашивал, откуда я столько знаю, вот тебе ответ, Ваня. Я из будущего.

– Не говори ничего больше… – Реакция мне не понравилась. – Мне не понять такого быстро. Надо подумать.

– Думай не думай, Старый, все равно ничего не придумаешь. Это – факт, а он вещь упрямая. Я знаю наперёд все, что будет происходить в стране, да и в мире.

– И что же? Все настолько плохо?

– Очень плохо, Старый, очень. Ты ведь общался с большевиками в окопах, я знаю это, сам видел, только вида не подавал.

– И что? Хотел послушать, чего они вещают, вроде ничего плохого.

– Ага, все вообще красиво и ладно, за исключением того, как этого добиться, – с иронией сказал я. – Чего они там «поют»? Войну закончить, нечего воевать за буржуев?

– И это тоже.

– Ну, и как они предлагают её закончить? Наверное, перестать стрелять? А как ты думаешь, немец в тебя не станет стрелять, если ты опустишь винтовку?

– Они утверждают, что в окопах с той стороны такие же люди…

– Такие же, да не такие. Старый, ну ладно молодняк наш, я бы ещё понял, но ты?

– Я что, в большевики записался? Просто послушал и, кстати, нашим не дал уши развесить.

– Молодец. Если захочешь, я тебе легко все расскажу и даже докажу, что все эти разговоры не имеют ничего общего с реальностью. А реальность, Ваня, такова… Большинство из нас тупо сдохнет.

– Ну, это мы и на фронте можем сделать, тут другое заинтересовало, Коля.

– Что именно?

– Говорят, что земли у помещиков заберут…

– Ага, и народу отдадут, да? – усмехаюсь в ответ.

– Говорят – да.

– А теперь сам подумай, Ваня, кто города кормить будет? Если все будут на земле пахать, кто останется в городах? На заводах работать что, думаешь, не нужно? Будем, как первобытные люди по пещерам сидеть, при лучине?

– Я не знаю, Коля, сложно всё это.

– На это и расчёт, что большинство тупо не поймёт ничего. Главное, создать толпу, которая сметёт власть, её подхватят те, кто сам просто хочет залезть на трон, вот и все, Ваня. Народ просто заставят работать на город, никуда люди не денутся, что им остаётся?

– Дела-а… – протянул задумчиво Старый.

– Я пока не знаю, что буду делать, но в мясорубку точно не полезу. Никогда я не стану стрелять в своих, проще себе пулю в голову пустить. Представь себе, вот сегодня случилась революция, все становятся свободными, голодными, но свободными, блин. Завтра генерал Марков объявляет, что не признаёт власть этих самых большевиков, и разворачивает свою дивизию на столицу. Против него встают те, кто поддержал большевиков, допустим, это наши с тобой товарищи, Ванька с Лёшкой. Ты будешь в них стрелять?

– Да ты очумел, что ли? – Старый аж руками замахал.

– А они? Как ты думаешь? Если они не станут стрелять в нас, их сожрут свои же, тогда как?

– Колька, ну не может такого быть, никогда…

– Да будет, Ваня, будет. Народ допекла власть буржуев, людьми движет жажда справедливости, да только никто и никогда не даст им этой справедливости. Те, что встанут у руля, будут прямо заявлять, что бросят в пожар революции столько людей, сколько нужно, им важен сам процесс. Ведь они сами там, наверху, а не стоят с винтовкой против своего отца или брата.

– И что же делать?

– Ничего, я сделал, что смог, посмотрим, как всё пойдёт. Отличия с моим миром уже есть, но достаточно ли их будет, другой вопрос.

– Ты что, предупредил царя?

– А это плохо?

– Нет, – честно ответил наш возрастной снайпер, – мы присягнули на верность царю и отечеству, поэтому не можем нарушить присягу. Ты сделал правильно.

– А может, – я поднял брови и покачал головой, – и неправильно. Время рассудит.

Мы улеглись спать, путь долгий, эшелоны сейчас ходят очень медленно. Под стук колёс я не заметил, как уснул. Снился мне… Сон.

– Выходь, братцы, становись!

Наше прибытие в Архангельск началось с общего построения прямо на перроне. Только сейчас увидел командира нашего нового воинства, высокого роста, тощего полковника. С какой-то отрешённостью он вещал нам о том, что впереди нас ждёт слава, и мы обязаны показать всему миру, что русская армия лучшая в мире. Не посрамить русское оружие, память предков и прочее, прочее, прочее. Скорее всего, его вообще никто не слушал, солдаты хотели есть, знаю, потому как сам уже хотел. Последний раз нам выдавали сухой паёк три дня назад, и все просто оголодали. Вот и сейчас уже ясно, что кроме болтовни, ничего прямо тут, на перроне вокзала нам не перепадёт.

Пешком мы топали до порта. Здесь, надо признаться, я обалдел. Как город Архангельск не очень впечатлил, старый, да, чем-то даже красивый, но, в отличие от нарядного даже в годы войны Петрограда, ужасно запущен. Тут и сами горожане не заморачиваются, да и благодаря порту очень «стараются» приезжие. Кругом просто груды шелухи от семечек, это не считая простой грязи, все вперемешку. Пока дошли до порта, мои сапоги (а ведь я их так чистил…) были похожи на два куска грязи.

Очень много кораблей. Повсюду. На рейде, в отдалении от берега на якорях, кругом. Снуют деловито грузчики, ездят телеги, даже пару грузовиков видел. Краны, большие и малые, они без остановки чего-то поднимают и опускают, работа кипит, наверное, вообще не останавливаясь.

Наше судно было довольно большим кораблём с когда-то белыми бортами. Сейчас этот угольщик больше смахивал на музейный экспонат, который в придачу забыли в запаснике.

– Сколько же нам ютиться на этом корыте?

К вечеру, получив наконец пайку, мы грызли сухари и вели тихую беседу. По настоянию Старого я провёл политинформацию для наших молодых друзей. Не всех солдат, что были поблизости, а только наших снайперов. Сказать, что для них все услышанное было бомбой, не сказать вообще ничего. Оказалось, я сделал для себя вывод уже в начале разговора, идеей революции здорово заразился наш Лёшка. Метёлкин был из семьи рабочего и прекрасно знал, как отец пашет на заводе по четырнадцать часов, а платят только за двенадцать. Не хочешь – сразу увольнение, за воротами очередь стоит из желающих. И это было суровой действительностью. И вот, слушая те ужасы, которые я пророчил нашей стране после революции, Метёлкин постоянно качал головой и не соглашался. Я приводил, как мне казалось, железобетонные доказательства, но так уж вышло, что объяснить ситуацию в мире и нашей стране необразованному человеку очень сложно. Он не понимал простейших принципов построения общества, не понимал примитивной экономики, приходилось объяснять буквально на пальцах и спичках.

– Но ведь лучше будет без богатеев!

– Давай я тебе простой пример приведу, очень простой, – предложил я.

– Ну…

– Баранки гну! Смотри, ты жил в своей Туле где?

– На квартире.

– Вы живёте там всей вашей большой семьёй, так? – Парень кивнул, семья у него и правда, большая. – А в подвале, допустим, живут какие-нибудь бичи…

– Кто?

– Люди, которые нигде не работают, побирушничают, пьянствуют и, возможно, немного грабят прохожих неподалёку. И вот случилась революция, смерть богатым и все такое, идиотское, так? Ты приезжаешь с фронта, у тебя как, средства есть?

– А то ж, скопилось уж, наверное, я же здесь не трачу! – даже, как мне показалось, с чувством собственного достоинства произнёс Лёшка.

– И вот приехал ты такой весь нарядный, с орденами, с деньгами. Встречают тебя такие вот бичи и просто подставляют нож к горлу.

– Почему мне?

– А кому, Лёша? Они видят тебя и твои деньги, для них даже твои, честно выслуженные деньги – богатство, а раз так, тебя надо обобрать, а лучше ещё и убить. Ибо «смерть богатым». Подойдут они к тебе, ибо ты ближе и, по их меркам, весьма богат. Все просто.

– Да ну, ты наговоришь, Ворон, это какие-то сказки.

– Сказки? Хорошо, если так. А вот на меня посмотри, я – офицер?

– Офицер.

– Значит, по мнению твоих друзей большевиков – мироед и дракон, который только и делает, что издевается над простыми солдатами.

– Так ты же ни над кем не издевался никогда, ты ж наш, окопник!

– Ваш, говоришь? А вот ехали с нами в одном поезде солдаты из других полков, они знают это? Ни тебя, ни меня они в глаза не видели, откуда им знать, какие мы? И когда поднимут руки на офицеров, поднимут и на меня.

– Да… – Лёшка задумался всерьёз. Так он на проблему точно не глядел.

– Вот и думай, Алексей, так ли хорошо всё то, что льют в уши солдатам в окопах?

– И что делать-то?

– Пока не знаю, – задумался уже я, – понимаешь, я не смогу поднять оружие против своих. Вон у нас сейчас ротный, идиот идиотом, но я не буду сворачивать ему шею просто потому, что он такой. Да, он придирается, но это потому, что его так учили, он даже не знает, как ещё можно. И он – наш, русский, так что же, мне убить его?

– Ты уже с ним поцапался?

– Было дело, перед погрузкой. Неважно. Я смогу дать ему в морду, если очень будет просить, могу вызвать на дуэль, хоть это и запрещено, но не просто убить, понимаешь. Вот если он, скажем, решит кого-то из вас убить, тогда да, наверное, убью, но не просто потому, что он офицер.

– Чёрт, как все сложно, может, там, в европах, нас это не затронет? А вернёмся сюда, когда уже всё пройдет?

– Хм, – улыбнулся я уголком губ, – хотелось бы. Сам вот думаю, вернуться бы сюда после того, как всё закончится, это было бы лучше. Для нас, разумеется, а не для тех, кто остаётся в стране. Не знаю, ребята, не знаю, как все будет во Франции, надеюсь, что нас не зацепит.

– Да уж, подыхать на чужбине как-то нехорошо, – подытожил Старый.

– А вы, господин унтер, сами вызвались, – улыбнулся я.

– Так тебя как одного оставишь, ты постоянно куда-нибудь влезешь.

Все засмеялись, дружно, со стороны, наверное, даже вызывающе. Мест для подвесных коек было мало, трюм у корабля небольшой, но сейчас лето и даже здесь, в этих широтах вполне себе не холодно. Мы расположились на корме, найдя закуток среди огромных мешков с амуницией. Перед отправкой все получили шинели, новенькие, красивые, поэтому большинство солдат батальона, в котором мы теперь состоим, предпочло разместиться на палубе, как и мы.

Плавание получалось долгим. То идём, ревя машиной так, что кажется, она сейчас выпрыгнет из чрева корабля и убежит на северный полюс. То получив «стоп-приказ», замираем посреди океана. Через матросов узнаем, что по радио передали о немецких подлодках, а тонуть нам нельзя, вот и пережидаем. В общем, в порт Марселя мы прибыли только в середине июля.

Здесь всё было непривычным для глаза русского человека. Люди, их одежда, корабли, ползающие вдали, по улочкам города автомобили. Другие дома и кажется, даже зелень какая-то другая. Чужая. Все вокруг крутили головами, солдаты выражали свои чувства и удивление друг другу, офицеры не пресекали разговоры, но смотрели строго. Через какое-то время зазвучал гимн и послышались зычные команды: