Я из Железной бригады. Революция

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо!

По трапам сходили солдаты русской армии. В чистой форме, подтянутые, мы были просто образцом современного воина. И принимали нас… Французы что-то кричали, махали руками, кидали цветы. Нам были рады! Даже не ожидал такого приёма. Отовсюду слышались возгласы, как мне кажется, одобрения и поддержки, надо же, когда-то Русскую армию в Европе встречали такими овациями…

Из порта Марселя прямиком отправились на вокзал, нам предстоял длительный вояж на север, немец стоит в окрестностях Парижа, да и насколько сам помню, где-то совсем неподалёку и будут наши позиции. Там какие-то тёрки сначала были, французы хотели сами разобраться с немцами на самом опасном участке, а русских поставят восточнее. Что же, дохнуть тут в мои планы не входит, попробуем выжить и ещё немного скорректировать историю.

Никакого деления на взводы и отделения не производилось, весь наш табор как был ротой, так и оставался до самой погрузки в эшелон. Нам не назначали командиров, рулил по-прежнему тот капитан, с которым мы сразу не поладили. Своё мнение обо мне и командах снайперов он высказал сразу, что от него ожидать, я представлял, но как оказалось, я его недооценил.

Францию мы пересекли быстро, в Европе хорошо отлажена работа железной дороги, хоть и шла война, но большого разгильдяйства не наблюдалось. Вагоны нам подогнали с виду лучше, чем наши, российские, даже окна были, и все солдаты с огромным интересом в них пялились всю дорогу. Точнее, двое суток, да, маловата Франция по сравнению с нашей державой. Маловата.

Никто нам не сообщал о том, где нас сгрузят, или где нам предстоит воевать. Во время одной из остановок просто поступил внезапный приказ на выгрузку, и все нехотя стали вылезать из вагонов.

– Стройся! Смирно! – звучали приказы капитана, и наша рота приняла должный вид.

Только сейчас стало понятно, что тут находится какое-то место сбора, ибо станция была очень большой, несколько ниток путей и везде, куда ни глянь, вагоны.

– Привести себя в порядок, сейчас нам сообщат, куда необходимо прибыть, и мы наконец вольёмся в состав бригады. Попрошу офицеров выйти из строя и подойти ко мне!

Оглядевшись, с удивлением отметил про себя, что я не один такой, значит, сейчас, скорее всего, разобьют по взводам. Как это будет выглядеть, ума не приложу, как бы не оказаться в разных взводах с моими бойцами.

Таких как я, прапорщиков, в роте было ещё двое. Два немолодых уже мужика, с наградами на груди, подходили к капитану вместе со мной, ещё одним офицером оказался молоденький подпоручик. Прапорщики были разными, если один здоровый как бык, то второй его противоположность, мелкий, с хитрым лицом, весь какой-то… несерьёзный, что ли. Подпоручик и вовсе выглядел как не от мира сего. Только закончил училище, что ли, и, обмывая погоны, записался в экспедиционный корпус?

Разбивка на взводы прошла быстро и просто. Но меня капитан всё же «наказал». Отсчитывали слева направо, назначали командира и только чудом нас не разделили с мужиками. Мы после выгрузки находились в самом конце, вагон у нас был последним, поэтому, когда ту часть шеренги определили в подчинение подпоручику, я даже замер, так как больше людей не было.

– Прапорщик Воронцов, примите под командование отделение. Разрешаю набрать бойцов из взвода подпоручика Палочкина.

Вот это номер. Он меня при всех унизил, дав только отделение, при этом взвод этого самого подпоручика оказался самым большим по численности. Нас было сто двадцать человек, и легко можно было сделать четыре взвода, но капитан, гад, сделал по-своему. Оба прапорщика получили под командование по тридцать пять человек, оставшиеся пять десятков назначили к подпоручику. Из этих пятидесяти мне отдали десятерых, предложив взять тех, кого сам укажу, хоть в этом не нагадили. Но в то же время моё отделение осталось в подчинении подпоручика, а не стало самостоятельным.

– Прапорщик Воронцов! – я подошёл к капитану.

– Почему у вас и троих нижних чинов снаряжение и оружие в каких-то мешках? – Спрашивает, пренебрежительно оглядывая сверху донизу.

– Виноват, ваше высокоблагородие. Защитили оружие на время перевозки, морская вода сильно влияет на коррозию, ускоряет ее.

– Для того, чтобы оружие не ржавело, его нужно чистить! – поучительно заявил капитан. – Снять немедленно!

– Есть! – я развернулся и направился к своим бойцам. Те уже нехотя снимали чехлы с винтовками со своих спин.

– Ваше благородие, прицелы ставить? – вопросительно посмотрел на меня Старый.

– Нет, сейчас это лишнее, – качнул головой я, сам вынимая свою винтовку из чехла. Повесив её за плечо, аккуратно скатал сам чехол, он из брезента и не занимает много места. Одно плохо, винтовки у нас хорошо так смазаны, и сейчас мы здорово уделаем форму.

– Прапорщик Воронцов!

Блин, он задрал уже…

– Я!

– Предъявите оружие к осмотру!

Ну, и зачем тебе это, убогий?

Сняв с плеча винтовку, я сделал несколько шагов и на расстоянии двух метров от ротного остановился.

– Что это за оружие? Почему у вас неуставная винтовка?

– Это моё оружие, я объяснял вам свою специальность.

– Немедленно сдать и получить нормальное вооружение!

– Виноват, ваше высокоблагородие, не смогу этого сделать.

– Что? Почему, разрешите узнать? – А ехидства в голосе хоть отбавляй.

– Это моё личное оружие, как пистолет и кинжал. Оно наградное, и я имею право его носить! – выдал я.

– Что вам носить и чем пользоваться, не вам решать…

– Что тут происходит? – послышался властный окрик слева.

Повернув голову, увидел новых действующих лиц. Три старших офицера, во главе с генералом, это для меня много на сегодня.

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! – отчеканил капитан, командир нашей роты. – Разрешите доложить…

– Докладывайте, – спокойно кивнул генерал. Выглядел его высокопревосходительство как на картинке. Седой, с такой же седой бородкой и усами, высокий, немного полноватый, но форма на нём сидела идеально. Трое остальных офицеров, что стояли за спиной генерала, находились в полковничьих званиях. Все как один в орденах и медалях, хороши павлины.

– При осмотре оружия у солдат вверенной мне стрелковой роты у некоторых нижних чинов обнаружено неуставное вооружение, даже лишнее.

– Что это значит? Прапорщик, объяснитесь! – это уже ко мне, но вовсе нестрого, а скорее из интереса.

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! Разрешите доложить? – последовал кивок головой. – Оружие наградное, полученное лично от его превосходительства генерала Деникина. Там, где мы ранее служили, нам, это я и трое моих бойцов, не возбранялось пользоваться этим оружием.

– Ну, зная Антона Ивановича, могу понять, – кивнул вполне одобрительно генерал. – Просто так он бы не наградил. Покажите вашу винтовку.

Я сделал несколько шагов к генералу и, вытянув руки, предъявил свою «красавицу» к осмотру. В руки не давал, да и генерал видел, что смазки на винтовке очень много, поэтому он просто оглядел ее.

– «За мужество, смелость и честь. А. И. Деникин»! – прочитал дарственную табличку генерал. – Однако! Ваша фамилия, прапорщик?

– Воронцов, ваше высокопревосходительство!

– Сюда к нам, на чужбину, сведения приходят обрывистыми, но, как я слышал, в прошлом году под Луцком произошло что-то очень серьёзное, с участием его высокопревосходительства господина Деникина. Кажется, было совершено покушение, не так ли?

– Немного не точно, ваше высокопревосходительство, – продолжал тянуться я. – Австрийцы устроили налёт на штаб полка, где в этот момент с инспекцией находился его высокопревосходительство генерал Деникин. Так уж вышло, что нам, моей команде снайперов, удалось отбить господина генерала.

– Расскажите подробнее, прапорщик, давайте отойдём в сторону! – приглашающе поманил меня генерал, указывая рукой направление.

– Есть! – отчеканил я и пошёл за генералом. Мельком глянув на ротного, с удовольствием отметил его растерянность.

– Рассказывайте, прапорщик, мы очень ждём, – вновь приказал, нет, попросил генерал.

– После хорошего боя моя команда находилась на отдыхе, а так как мы подчинялись непосредственно штабу полка, то и находились поблизости. В какой-то момент меня вызвали к его превосходительству генералу Маркову…

– Так вы служили непосредственно у Сергея Леонидовича? – перебил меня генерал. Блин, до сих пор, кстати, не представился, даже не знаю, кто он.

– Так точно, имел такую возможность, ваше высокопревосходительство!

– Продолжайте.

– Его превосходительство вызвал меня и поставил задачу, попытаться перехватить вражеский отряд, дело происходило неподалеку. Получив приказ, вместе с отделением поспешил к возможному месту перехода врагом линии фронта. К моменту прибытия в указанном месте шёл бой, отделение приняло в нём участие. К сожалению, отряд противника, захвативший офицеров нашего штаба, успел перейти за ленточку…

– Ленточку? – не понял генерал (или вид сделал?).

– Линию фронта. Мною было принято решение на её пересечение…

– То есть? Вы лично принимали такое решение? – удивлённо спросил вдруг один из полковников свиты генерала.

– Так точно, ваше высокоблагородие, так уж вышло, никого из офицеров рядом на тот момент не было.

– Как же вы перешли линию фронта? Там же, наверное, заграждения и всё пристреляно?

– На этом участке фронта это место было очень удобным для перехода, именно поэтому и враг прошёл именно здесь. Узкая полоска, перекрыта лишь двумя пулемётами противника. Вместе с ротой нашей пехоты, державшей здесь оборону, отбили атаку противника, сумели подавить пулемётные расчеты и быстрым маневром на лошадях преодолели линию. Трое из нас получили лёгкие ранения, не повлиявшие на продолжение операции. Ввиду того, что полоска фронта в этом месте, как указал ранее, была узким и неудобным местом, войск у противника здесь оказалось немного. На полном ходу мы преодолели их позиции и углубились в лес.

– Не понял, зачем прошли дальше?

– Я посчитал, что вряд ли пленных такого ранга станут держать близко к передовой, не их уровень.

– Точно, молодец, прапорщик! – подбадривающе заявил генерал.

– Углубившись в лес, устроили снайперскую засаду на единственной дороге. Дальше, извините, ваше высокопревосходительство, нюансы.

– Ничего себе нюансы! Вы ведь смогли отбить Антона Ивановича, я знаю об этом!

– Так точно, смогли.

– Каким образом?

– Прошу простить мою наглость, ваше высокопревосходительство, вам известно о тактике снайперских команд, которые продвигает генерал Деникин?

– Слышал об этом, ещё в Петрограде, но насколько знаю, её пока не утвердили?

– Это очень плохо, что так долго решают важные проблемы, – посетовал я, – но сработала именно наша тактика. Мы вшестером уничтожили взвод противника, отбили господ офицеров и вернулись в расположение. Не подтверждают ли наши успехи правильность решения его высокопревосходительства о создании таких команд, как наша?

– Возможно, – задумчиво произнёс генерал, – возможно. Здесь, во Франции, немцы активно ведут такую войну. У нас и французов большие потери в офицерском составе, да и нижние чины страдают.

– Потому как их выбивают в первую очередь, ваше высокопревосходительство.

– Но это же нечестно! – вновь подал голос один из полковников.

– А война, простите, это вообще честно? Как бы подло это ни было, но оно приносит результат. Лично для меня на войне все способы хороши, если это позволяет победить врага.

– Спорное утверждение, но имеет место быть, – генерал был задумчив. – Кинжал у вас на поясе, прапорщик… Мне кажется, я его видел у Антона Ивановича?

– Так точно. Это личный подарок от его высокопревосходительства, – кивнул я и подтвердил слова генерала.

– Разрешите? – лёгкий жест рукой генерала недвусмысленно пояснял, что он хочет. Я протянул ему кинжал, отцепив вместе с ножнами, нельзя подавать лишь клинок. – «На добрую память, спасибо за жизнь»! – прочитал дарственную табличку генерал. Ха, у меня и на пистолете такая есть, только от генерала Маркова. Я вообще весь в именном оружии. – Многое видел в этой жизни. Признательность его высокопревосходительства показывает особое отношение к вашей персоне, прапорщик.

– Служу Отечеству! – спокойно ответил я.

– Наверняка и орденов хватает, так, прапорщик? – улыбаясь, заметил ещё один полковник, ранее не вступавший в разговор.

– Хватает, – стесняясь, я потупил глаза, но добавил: – Не за ордена воюем, ваше высокоблагородие.

– В свете открывшейся информации остаётся лишь один вопрос, господин прапорщик, – посмотрел мне прямо в глаза генерал. – Зачем вы здесь? Почему не под началом Антона Ивановича? Он же наверх пошёл.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, так вышло.

– Ну же, прапорщик, смелее!

– Я совершил преступление, мои люди пошли за мной добровольно.

– Преступление? Какого рода? – вновь пронырливый полковник, наверняка какой-нибудь начштаба, уж больно он на особиста времён Отечественной войны похож.

– Дуэль…

– Ага! Так вы задира?!

– Никак нет, господа офицеры, я лишь защищал свою честь.

– А подробнее можно?

– Что ж, извольте… Когда награждённому четырьмя солдатскими Георгиевскими крестами, новоиспеченному офицеру говорят, что он враг, трус и подлец, это перебор.

– Если все так, как вы говорите, то правда за вами, прапорщик, это признаёт любой офицерский суд чести!

– Так и было, господа офицеры. Только вот кому-то выше очень не понравилась моя выходка и мне грозил трибунал. Так что я, можно сказать, в бегах.

– Вам предложил такой выход командир полка?

– Так точно.

– Мы не судьи, что было, то было. Для нас здесь и сейчас главное ваша служба на благо Родины и государя императора. Проявите себя в бою, все прежние прегрешения уйдут в прошлое, это вам обещаю я, генерал-лейтенант Маниковский!

– Рад стараться, ваше высокопревосходительство! – выкрикнул я.

– Ступайте в строй и служите честно, с вашим командиром, думаю, мы все уладим.

– Есть служить! – я отдал честь и вернулся в строй.

– Как? – шепнул мне на ухо унтер-офицер Копейкин, он же Старый.

– Во! – показал я большой палец.

Командование бригады не стало вносить изменения в формирование, но капитану всё же указали на наше отделение, приказав сделать его отдельным. Старый занялся подготовкой бойцов, всё же мы не одни теперь, у нас есть ещё шесть солдат, которых нужно хоть немного научить нашему делу. Так как винтовки с оптикой нам никто выделять не собирался, натаскивали бойцов с обычными «мосинками», главное, нам нужна была слаженность в их работе, а не снайперская точность в их стрельбе. Да и невозможно это, воспитать новых снайперов за то короткое время, что нам дали. На акклиматизацию и боевое слаживание нам определили две недели, и это ещё было много. Рота вообще состояла из абсолютно разных людей, кто-то, как и мы, был с орденами, а кого-то и вовсе только призвали. Были такие, хоть и мало. Во всей нашей роте все до одного добровольцы, и мы уважали их решение приехать сюда, на чужбину.

Ну, а мне пришлось плотно засесть за административную работу. Капитан потребовал предоставить ему схему боя с участием группы снайперов. Мы с ним, кстати, всё же поладили. Оказалось, он тоже чего-то натворил там, на родине, и был, можно сказать, сослан сюда, во Францию, с понижением в должности. Вроде как подполковником был недавно, но попал в немилость. Вообще то, что он всё же оказался вменяемым, было для нас очень хорошо. Я прямо ему заявил после разговора с командиром бригады, что помогу ему во всем. Вот он и предложил мне объяснить как следует, на схемах, как нужно использовать специальную команду точных стрелков.

По слухам, нас готовят к боям под городом Реймс. Сами французы отзываются об этом фронте как о второстепенном, но не думаю, что там будет курорт. На всякий случай мы с мужиками пополняем боезапас через наших друзей французов, их в этом лагере, где нас расположили, много. Патронов германского образца хватает, проблем нет, поэтому мы с товарищами стреляем много. Все же мне не очень понравилась английская оптика, поставил себе цель найти немецкую. Но по точности боя моей трофейной винтовке равных нет, идеальное качество и ручная работа рулят. Я ведь её добыл у вроде как именитого снайпера.

Через две недели, как и предупреждали, нас выдвинули на короткий марш. Шагали шесть часов, хорошо хоть пришли под вечер и нам дали отдохнуть. Стоявшее здесь до нас подразделение отводили в тыл на отдых, и самим копать окопы не пришлось, хоть в этом повезло. Оказавшись в довольно хорошо оборудованном рве, мои ребята тут же приступили к работе. Заключалась она не столько в выслеживании противника, пока приказа не было, сколько в благоустройстве своего места в общем окопе. Проще говоря, Старый замутил оборудование блиндажа. Негоже, говорит, господину офицеру, мне то есть, сидеть под открытым небом.

Уже на месте нам выдали противогазы. Помня эти устройства из своей жизни, только смеялся, разглядывая это изобретение века. Газами немцы не особо здесь баловались, но русский солдат, как всегда, должен быть готов ко всему, в этом мнения командиров этого времени и будущего схожи.

Леса в округе почти не было, всё или сожжено, или представляет собой низкорослый кустарник, брёвен из такого уж точно не вытесать. Так что каким-то чудом уцелевшие две сосны оказались сюрпризом. Стволы деревьев хоть и тронуты огнём, но всё же были несгоревшими, и, ошкурив их, ребята сделали навес в два наката, хоть что-то. Артиллерия немцев, как и у нас дома, работает здесь почти сутки напролёт. Так хотя бы защититься от случайных осколков уже было хорошим делом. Официально внёс в боевой журнал, да-да, капитан заставил меня его вести, благодарность унтер-офицеру Копейкину за инициативу.

– Смотри, Ворон, вон там, видишь, остатки сарая с одной стеной? – обратил моё внимание Старый на приметный ориентир.

Мы находились сейчас в стороне от позиций русской армии, в двух километрах западнее. По просьбе французского полковника, а если уж быть точным, то по инициативе нашего ротного, наше отделение было откомандировано к союзникам. Как пояснил мне капитан Белявский, это наш ротный, французам внезапно поплохело. Но на месте мы выяснили, что немецкие снайперы здесь всегда любили охотиться, просто французы об этом молчали. Они бы и сейчас промолчали, если бы не личная беседа нашего ротного с командиром французского полка. Именно Белявский, на рассказ француза о больших потерях в офицерском составе его полка, вспомнил о нашем отделении снайперов и предложил помощь французскому коллеге. Тот воспринял предложение с энтузиазмом, и вот мы вчетвером, новичков без оптики брать не стали, они находятся в прикрытии, взялись за дело.

– Вижу, – бросил я, не отрываясь от бинокля. Мне повезло с моими ребятками. Пока возвращался из плена, пока госпиталь, эти ухарцы где-то раздобыли и, что самое главное, сумели сохранить кучу снаряжения. Вот сейчас гляжу в немецкий бинокль, с чистейшей цейсовской оптикой и не жужжу. – Сегодня не работаем, только смотрим!

Это важно, я ещё там, в той прежней жизни предпочитал работать именно так. Вызывают на место, где замечена работа снайпера, и в первый день я только наблюдаю. Ну, это в идеале, конечно. Чаще бывает так, что прибегает какой-нибудь хрен из штаба и начинает орать дурниной, требуя убрать вражеского спеца ещё вчера. Но для нормальной работы нужно время. Да, я понимаю, что за это время могут появиться новые жертвы, но так действительно необходимо. Наша работа вообще штука неблагодарная, ведь как бывает, вызовут, поставят задачу, ты её выполняешь, а на тебя волком смотрят свои же. Ещё бы, я-то, сделав дело, уйду, а парней арта долбить будет несколько часов, в отместку, так сказать.

Вот прямо сейчас я вижу именно то, из-за чего я и стал работать именно так, а не иначе. Конечно, можно, как в кино, позвали снайпера убить такого же снайпера. Тот приходит, ложится на позицию, в лучшем случае походит по местности пять минут и так же ляжет на позицию и, один выстрел – один труп. А потом кино кончается, хэппи-энд. А в реальности в тот момент, когда снайпер встанет, он получает пулю от второго снайпера, которого он не смог засечь. Или второй вариант: снайперу дают уйти, а убийства продолжаются. Нам так не надо. Мы подождём. Награда за ожидание вон там, правее этого самого сарая, к которому приковано зрение Старого. Куст. Обычный куст, обожжённый и без листвы, но прямо из-под него торчит ствол винтовки. Я вижу это, а также знаю, как сейчас охотятся немецкие спецы. Их тут не один и даже не два. Посмотрим ещё. Благо с маскировкой будущего здесь я один, немцы пока даже стволы не обматывают.

– Точка два! – привлекает моё внимание наш молодой товарищ, Малой, если просто.

– Точка два… – шепчу себе под нос и медленно веду биноклем по горизонту. Нет, не вижу отсюда, угол не тот. Солнечный свет падает справа и не даёт возможности рассмотреть все поле. Вообще-то, это не совсем поле, тут и кусты есть, и останки деревьев и даже домов с сараями.

– Твой, – коротко бросаю в ответ. Я не боюсь быть услышанным, до противника метров четыреста, да и пулемётная стрельба, периодически вспыхивая, как-то не создаёт условий для тишины.

– Метла?

– Минус.

– Старый?

– Сарай и куст справа, – разглядел, значит, вот жучара опытный, ай молодец!

– Выходит, не нашли ещё одного? – скорее сам себе сказал я.

– Уверен? – это Старый. Хочет подтверждения.

– Позже, – не отрываюсь от бинокля.

Проходит три часа, мы два раза сменили позиции для более удобной работы, но больше никого не обнаружили. Но четвёртый есть, я уверен. Француз, в чьем хозяйстве мы сейчас ползаем, в звании лейтенанта, объяснял нам происходящее, и из его скомканной болтовни я понял главное. Утром у него были убиты трое и один тяжело ранен. Вы скажете, что это мог сделать и один человек? Да, не спорю. А могло быть и так, что четвертого, может быть, как раз того, что ранили, и вовсе подстрелил кто-то случайно. Но… При опросе солдат мы попытались четко восстановить картину в момент убийства французских солдат, и выходило, что все погибшие и раненые получили свои пули с разницей в несколько секунд и находились в разных местах. У нас были четыре условные точки, где пострадали солдаты, и вот, отрабатывая сейчас одну за другой, я и пришёл к мнению, что работала четвёрка спецов.

Темнеет, надо уходить, больше ничего, скорее всего, не высмотрим сегодня. Хотя…

– Старый?

– Где?

Как же мы с ним понимаем друг друга…

– Прямо, горизонт. – Это означало, что стоит обратить внимание на место, находящееся дальше тех, кого мы обнаружили. Направление прямо от нас.

– Быстрый… – Пулеметчика он увидел, а вот стрелка?

– Рядом, слева.

– Есть. Работаем?

– Малой?

– Не уверен. – Ага, видимость уже не позволяет Малому дать гарантию на поражение.

– Старый?

– Под кустом минус, – кажется, разочарованно произнёс Иван и вынужден признать мою правоту.

– Схема готова, отход с закатом. Всем продолжать наблюдение.

– Думаешь, ещё?

– Думаю, что могут быть наблюдатели, – решил более открыто обозначить свою идею.

– Ты прав, француз говорил о точности артиллерии.

– Ждём заката.

Французы, если честно, нас не поняли, а на вопрос: «Ну что?» я ответил коротко:

– Завтра.

Лица были удивлённые, общались мы через переводчика, французского из нас никто не знал, когда тот перевёл лейтенанту мой ответ.

– Господин лейтенант просит уточнить, вы смогли решить проблему?

– Я же сказал, – построжел я, – завтра. Прикажите вашим людям не мелькать с утра и не дразнить немцев. Особенно это касается господ офицеров!

Лейтенант хоть и был явно недоволен, но всё же кивнул и отдал честь, показывая, что мы ему сегодня больше не нужны. Ну мы и отвалили спать, по крайней мере, так сообщили переводчику. На деле же я с Лёшкой первыми заступили в дозор. Во-первых, не хочу, чтобы нас застали врасплох, всё же мы на передовой, а доверять французам я как-то пока не научился, а во-вторых, мало ли, вдруг увижу что-то интересное.

– Лёшка, спи пока, если что – толкну, – приказал я Метле.

Спорить у нас не принято, поэтому, пожав плечами, парень быстро устроил себе лежанку, разложив на дне воронки, в которой нам предстоит ночевать, свою шинельку, и закрыл глаза.

Июль, хоть и конец месяца уже, но ночи все ещё довольно светлые. Тепло, не жарко, а именно тепло, я даже позволил себе расстегнуть ворот. Умыл лицо из фляжки, блин, вода совсем противная, тёплая, что-то не догадался сменить, когда были в штабе французов, и, осторожно устроившись на поверхности воронки, стал разглядывать местность.

– Метла, подъём! – дёрнув за рукав бойца, я быстро вернулся назад, туда, откуда наблюдал.

– Есть? – Лёшка появился рядом через минуту.