DARKER: Бесы и черти

Он стал, сгорбившись, посередине комнаты и разделся. От эффекта ночного видения глаза горели, как кошачьи. Руки плетьми висели вдоль тела, их покрывали свежие раны, а из зарослей на лобке торчал эрегированный член. Костя тронул его и резко дернулся, словно по экрану пробежала помеха. А затем застыл, уставясь в камеру, пронзая Лизу взглядом, и простоял так без движения несколько долгих минут.

Время тянулось каплей густого сока по березовой коре. Веревки разъедали кожу, и казалось, что скоро они доберутся до костей.

Мрак за спиной, под грудью, животом и беззащитно обнаженной вагиной прижимался и ощупывал подвешенное в воздухе тело с жадностью, сравнимой с голодом. Как если бы свора черных собак, пуская слюни и вывалив языки, хороводила внизу в ожидании, когда уже можно будет впиться клыками в плоть жертвы – кусать ее, рвать и грызть.

Тьма полнилась немыми воплями сидящих у стены мумий. Ее пронизывали их слепые взгляды.

Лиза зажмурилась. По сравнению с мраком снаружи тьма в собственной голове представлялась ей спасительной, словно дом с печкой посреди снежной бури.

– Ты должна смотреть, – прозвучало над самым ухом. – Если будешь упрямиться, я отрежу тебе веки.

Лиза подчинилась. Костя стоял совсем рядом и, не моргая, пялился в камеру огромными бледными глазами. Над левой бровью у него набухла шишка.

Он высоко держал нож, давая понять, что сказанное – не пустая угроза.

– Ты увидишь.

Горячее лезвие коснулось ее лба и расчертило глубокую морщину. Из раны хлынул поток крови, застилая глаза. Крик уперся в скотч на губах и, не найдя выхода, зазвенел внутри головы, будто рухнула стеклянная башня и в мозг впились тысячи мелких осколков.

– Смотри! – приказал Костя, вцепился Лизе в волосы и грубо размазал кровь по ее лицу.

В алом тумане экран смартфона двоился и дрожал, но изображение на нем было видно отчетливо. Оно изменилось. Комната исчезла. На ее месте теперь оказались холмы и широкое небо с облаками, как несуществующая темная версия обоев для рабочего стола на Windows XP, пропущенная через линзы прибора ночного видения. Нефритовой монетой блестела полная луна, изумрудами – звезды. Издалека долетали шум ветра и шелест высокой травы, крики животных и птиц, каких Лизе никогда прежде слышать не доводилось.

Зверь с пятнистой шкурой, помесь гиены и кошки, вылез из густых зарослей и побежал по склону холма. Но остановился на полпути и поднял тяжелую голову, принюхиваясь. По-крокодильи, едва ли не до самых ушей, ощерилась зубастая пасть. Длинный хвост беспокойно бил по траве, однако встал трубой, когда внезапная тишина сковала степь и пейзаж застыл, будто на фотографии. Только неугомонный ветер гнал облака. А потом в небе зажглась новая звезда, яркая, как солнце. Она приближалась, и ночь превратилась в день.

Залаял зверь, стремглав бросился прочь. Мимо Лизы. Та отпрянула в страхе. Она не заметила, в какой момент зернисто-зеленое изображение на экране смартфона стало цветным и поглотило ее, как виртуальная реальность VR-очков. Но этот мир казался до ужаса настоящим.

Из травы навстречу падающей звезде, словно пытаясь затмить крыльями ее огненное сияние, поднялась стая больших черных птиц. Но растаяла в пламени без следа. С чудовищным грохотом метеорит рухнул на землю. Лизу подбросило в воздух высоко над холмами, пылающими до самого горизонта. А затем обрушило прямо в сердце взрыва. И она стала одним целым с душой Звезды.

Видения мелькали со скоростью быстрого монтажа: багровый закат; первобытная ночь, не ослепленная еще сиянием костров и электрическим светом; бесконечный бег луны и солнца по небосводу и звездные вихри; затем – удары каменных зубил; грубые руки и лица, в которых было больше от зверя, нежели от человека; отблески пламени на разрисованных углем и охрой стенах пещеры; хруст костей черепа и запах крови.

Лиза видела, как неандерталец разбивает в кашу голову собрата. Она была камнем в его руках.

Покойники сменяли друг друга, подобно узорам в калейдоскопе: мужчины, женщины, дети и старики. Это походило на всемирную историю убийств вроде «Ликов смерти» от начала времен и до наших дней. Вместо землянок выросли глиняные лачуги и срубные хижины. Лиза смотрела на небо из подземной печи, пока из камня не превратилась в лужицу расплавленного металла. Литейная форма как колыбель. Тело – лезвие ножа. Больше не было разбитых во тьме пещеры черепов и сломанных костей, только вспоротые перед деревянными идолами животы и глотки, вскрытые на древних капищах.

Все это время у нее в голове, не смолкая ни на секунду, слышен был вкрадчивый шепот. «Убей, убей, убей…» – как под бой невидимых барабанов повторяла вечно голодная душа Звезды. Даже погребенный на дне грунтовой могилы, под телом последнего из своих кровавых жрецов, каменной плитой и насыпью кургана, этот голос не утихал. Он становился только громче. Он сводил с ума.

Как мышь в одной клетке с гадюкой, Лиза забилась в темный угол комнаты, где заточен был ее освежеванный разум, и застыла в страхе. Вечность прошла, прежде чем слуха коснулись другие, помимо воплей и шепота, звуки: лязг железа о камни, шаги, разговоры… Плита поднялась. Яркий солнечный свет заполнил могилу. Над скелетом жреца склонился человек, и Лиза узнала археолога с фотографии на институтском удостоверении. Он улыбнулся, вокруг глаз собрались морщинки. Протянул руку, провел пальцем по лезвию, дотронулся до навершия в виде мертвой слепой головы, и душа Звезды, прихватив с собой Лизу, проникла в его мысли – в самые черные из них, в потаенную пропасть на дне разума, где густая смолянистая тень плодит ночные кошмары.

«Убей! Убей! Убей!»

Глаза археолога подернулись дымкой, в них клубилась тьма. Он спрятал нож, унес с собой, и видения вновь заскользили перед взглядом, пока смутно знакомые лица не выхватили Лизу из вереницы кровавых грез. Пустынная дорога, метель, вой ветра. Машина на обочине трассы, как темное пятно на белоснежном холсте. Мужчина в ушанке, женщина в шубе… Это были те двое со снимка из дома в Кондратьевке: пара, пропавшая без вести по дороге в Бийск в декабре 2001-го. Одни из многих.

Они ничего не подозревали.

Они думали, что спаслись.

Лиза не хотела смотреть. Но не могла закрыть глаза – у нее не было век. И не было рта, чтобы кричать. Она лежала в руке археолога, пока тот, раздевшись, фотографировал своих жертв на полароид, как викторианских мертвецов. Щелк! Вспышка отпечаталась посмертным бельмом на слепых зрачках. Сиденье дивана пропиталось кровью. В окно робко заглядывало зимнее солнце.

Одежду покойников убийца бросил в печь, и никто не видел, как он волочил нагие тела по тропе меж сугробов от дома к сеновалу, где в подполе ждали мумии точно таких же пропавших без вести людей. И стеклянные банки с их органами, словно канопы [2].

Алый след тянулся по белому снегу. Рыжие волосы отливали медью в полуденных лучах. Лиза впала в забытье. Она погружалась в трупы, ею кромсали внутренности, вырезали сердца. Она плавала в кровавом бассейне, будто в околоплодных водах, впитывая кожей чужие плоть и запахи, жизнь и страх, подобно губке. Но в один из дней археолог положил нож в ящик старого трюмо и больше не вернулся.

Душа Звезды притихла в ожидании. И когда в следующий раз на лезвие упал солнечный свет, Лиза увидела Костю и услышала его мысли.

Откуда-то издалека донесся болезненный стон, и словно огромная когтистая лапа схватила и вытащила Лизу со дна болота на сушу. Впереди все так же горел зеленым экран смартфона. Кровь засохла на лбу и щеках, как глиняная маска. За спиной, в центре комнаты, висела Света, голая и стянутая веревками на манер шибари так туго, что ее тело опухло и покрылось буграми. Она пробовала кричать, но мешал кляп во рту, и смотрела в экран глазами, выбеленными эффектом ночного видения. Ее пополам рассеченное раной лицо казалось бутоном цветка, сложенным из двух лепестков и готовым раскрыться в любую секунду.

Мумии у стены буравили тьму слепыми глазницами. Одна из них качнула головой, будто отгоняя муху, и у Лизы едва не лопнуло сердце. Она почувствовала удушье и опустила взгляд на с трудом различимые ножки штатива. Попыталась сделать глубокий вдох. Ничего не вышло. Ужас сжимал легкие, копался острыми когтями в матке и кишках. В нос ударил запах мочи. От лобка к животу бежала горячая струя и разбивалась в брызги о бетонный пол.

Успокойся. Дыши. Глубже. Медленнее.

Лиза подняла глаза. Мумия, что пошевелилась минутой ранее, теперь смотрела на нее, широко распахнув рот, подобно голове с навершия кинжала. Но это был Костя. Он сидел среди мертвецов – притворялся одним из них – и резал себя, закатив зрачки. Кровь струилась с лезвия, падала на живот. Всё новые линии рассекали грудь и плечи, складываясь в причудливую паутину ран. Будто сжимающей нож рукой управлял демон и выводил на теле одержимого свое клеймо.

Костя вскочил и ударил в лицо ближайшего покойника. Клинок с хрустом вонзился в глазницу, в горло, в рот… На пол, как бусины из разорванного ожерелья, посыпались зубы. У мумии были длинные волосы. Рыжие? Лизе вспомнился бордовый диван, желто-зеленые обои, кот на картине, красные яблоки, цветы на белом полотенце, мужчина в дубленке, женщина в шубе, плюшевый медведь… Образы мелькали в мыслях и выплескивались наружу, во тьму подвала, пока не стало казаться, что все происходящее – лишь плод воображения.

Костя вышел из кадра и вскоре вернулся с двумя ведрами. Поставил их под Светой. Она застонала так громко, насколько позволял кляп, и Лиза подумала: сейчас голова подруги на самом деле лопнет от напряжения, лицо раскроется, являя ничем более не прикрытые алые мышцы и кости черепа. Но этого не случилось.

Из одного ведра Костя вытащил рулон скотча и несколько раз обмотал лентой голову Светы прямо поверх кляпа. А затем вонзил нож в низ ее живота. Хлынула темная кровь. Прошло еще несколько секунд, и из подвешенного, вскрытого, как консервная банка, тела клубками вывалились кишки.

Костя собирал их в охапку и складывал в ведро. Света дергалась в агонии, намертво схваченная веревками и узлами.

Лиза смотрела на все это, словно через экран телевизора или ноутбука. С безопасного расстояния. Из реальности в мир болезненных, кошмарных грез киноделов. Все в порядке. Бояться нечего. Просто ночь за окном. В комнате погасили свет, и кто-то поставил дурацкий фильм ужасов вроде «Хостела» или «Пилы».

В какой-то мере так оно и было. Лиза действительно смотрела на экран. Но не с удобного кресла-мешка или дивана, а из паутины-шибари. И на самом деле ничто не отделяло ее от ужаса, который творился по ту сторону, – та сторона оказалась куда ближе, на расстоянии нескольких шагов. Она скрывалась прямо за спиной. Оглянись. И увидишь.

Но иллюзия, будто между ней и кошмаром стоит непреодолимый барьер в виде нескольких тысяч пикселей, одновременно и успокаивала Лизу, и обрушивала ее в беспросветную пропасть мрака и безумия. Ведь она знала, пусть и старалась убедить себя в обратном: то, что происходит перед ней на экране, – не сон, не фильм, не бэд-трип и уж точно не часть хоррор-квеста или дурацкого розыгрыша.

Рано или поздно, когда чудовище, очень похожее на Костю, примерившее его тело, словно костюм, закончит со Светой и в подвале станет на одну мумию больше, наступит ее, Лизы, черед.

Мясник орудует ножом. Из ведра на пол, как жирные змеи, сползают кишки. Вдох-выдох-вдох-выдох. Паническая атака накатывает подобно цунами. Сердце бьется чаще, подчиняясь ритму кошмара. Пусть остановится. Остановится! Щеки горят под скотчем. Веревки режут запястья, врезаются в кожу. Больно. Невыносимо. В голове мечутся летучие мыши – ураган летучих мышей. Но в темном подвале время тянется медленно, будто в удушливом сне. Закрыть глаза. Не смотреть. Представить другое. Поверить. Но Лиза уже не чувствует ног. Это все на самом деле… На самом деле!

Воздух пахнет смрадом скотобойни. Тяжелое дыхание, хрип. Лезвие рассекает плоть с противным звуком. Но вдруг – шум мотора. Хлопают двери. И голоса. Женский. А теперь мужской. Мерещится? Они в голове? Нет. Не там! Снаружи! Слов не разобрать… О чем они говорят? Идут сюда. Они приближаются! Они… Вдох-выдох-вдох-выдох.

Лиза открыла глаза и посмотрела на экран смартфона. В правом верхнем углу мигал красный значок батарейки. На видео Костя неподвижно стоял рядом с затихшей Светой и прислушивался, задрав голову к потолку, словно дикий пещерный человек. Он задумчиво глянул на Лизу. А затем перехватил нож и вышел из кадра.

Ее разбудили выстрелы. А может, она и не спала. Глухие хлопки прозвучали трижды, один за другим: бах! бах! бах! Оборвали крик.

Тяжело дыша, Лиза вперила взгляд в темноту. Смартфон давно сел. Сколько прошло времени с тех пор, когда Костя ушел? Что случилось там, наверху? Он убил опять и скоро вернется в подвал с парой новых покойников? Продолжит то, на чем остановился?

Тишина сгустилась, такая плотная, непроницаемая, и Лиза подумала: стрельба ей просто приснилась. Она чувствовала, что мертвецы наблюдают за ней. От их взглядов тьма становилась вязкой и липкой, текла из полых глазниц.

Шаги над головой. Тихий скрип досок. Сзади в подвал проник робкий луч и рассеялся, лизнув ножки штатива. По спине пробежала россыпь мурашек.

– Господи…

Говорил мужчина. Но не Костя.

За натужным кашлем последовала ругань. Лиза замычала как можно громче, насколько позволял кляп под слоем липкой ленты: на помощь! Задергалась всем телом. Из глаз хлынули слезы.

Шаги приблизились. Мужчина обошел Лизу, и она сразу узнала его по фотографии в инстаграме. Это был брат Алены, полицейский. Вадим. Или Влад. В одной руке он держал телефон с включенным фонариком, в другой – пистолет.

– Сейчас, сейчас, – заговорил и убрал оружие в карман олимпийки. – Ничего. Я сейчас, девочка, подожди только.

Вадим или Влад положил мобильник на пол. Поддел скотч за верхний край и потянул вниз. Казалось, кожа слезла с лица вместе с лентой.

Стоило избавиться от кляпа, и Лизу тут же стошнило под ноги спасителю.

– Где… – захрипела она, не узнавая собственного голоса, будто через нее говорил кто-то другой, сидящий глубоко внутри.

– Не бойся. Этот псих мертв. Я развяжу тебя. А потом мы все вместе свалим отсюда подальше.

Вадим-Влад обошел ее сбоку, нащупал узлы. Распутать их пальцами не получалось, и, не раздумывая, он вгрызся зубами. Наконец веревка, стягивающая над бедрами запястья и щиколотки, ослабла. Ноги безвольно повисли. Кровь заструилась по венам, рассеивая тысячи болезненных уколов. Лиза освободилась от пут, и брат Алены осторожно опустил ее на пол. Поднял телефон.

Луч фонарика метнулся в сторону.

– Мать твою, Аля! Я чуть не умер от страха! На хера так подкрадываться?!

Лиза оглянулась. В рассеянном свете у входа в подвал был виден женский силуэт. Распущенные по плечам волосы. Руки за спиной. Она приближалась – странно, как в замедленной съемке. Что-то не так.

– Зачем ты пришла? Я же велел ждать в машине.

– Вадик, мне страшно одной.

Вадим шагнул к сестре.

– Стой!.. – только и успела выдохнуть Лиза.

В следующую секунду в его горло вонзился нож и тут же выскочил обратно. Из раны брызнула кровь. Окропила Аленино лицо. Свет фонарика скользнул по алому лезвию и голове с навершия – в безумной гримасе почудился смех.

Телефон упал лучом кверху, и происходящее стало походить на причудливый спектакль в сиянии рампы, подражающий первобытным танцам у костра. Тени метались по потолку, как по сводам пещеры. Слышны были подвывание и хрип. Пахло смертью.

Вадима повело в сторону. Он задел ногой ведро с внутренностями – из опрокинутой «канопы» вывалились связки Светиных кишок. Прижался спиной к стене, осел на пол. Одной рукой закрывая рану, другой достал из кармана пистолет. Но Алена оказалась быстрее.

В один прыжок она подскочила и выбила оружие. Громыхнуло так, что зазвенело в ушах. Пальцы вцепились в волосы. Лезвие ножа мелькнуло в полумраке и тут же исчезло вновь – у Вадима в глазнице. Возникло, исчезло. Возникло, исчезло. Как кровавый механизм для казней. И ударам вторил безумный Аленин вопль, будто она ужасалась тому, что творит, но не могла остановиться.

Ее остановил выстрел.

Первая пуля пролетела мимо. Вторая попала Вадиму в грудь. Но ему было все равно, он уже не дышал. Лиза не могла как следует прицелиться – руки дрожали под тяжестью пистолета. Казалось, он весит не меньше пудовой гири.

Алена отпрыгнула назад и встала прямо над лучом фонарика. На потолке выросла ее огромная тень и метнулась вслед за хозяйкой. Один за другим грянули два выстрела в упор – в плечо и живот, – и братоубийца навалилась на Лизу всем телом.

Взмах ножа. Перед глазами блестит лезвие, скользит по щеке, упирается острием в деревянный настил. Нож выпадает из Алениной руки, и его тут же проглатывает тень. Липкие от крови пальцы смыкаются на Лизином горле. Горячее дыхание обжигает кожу. Красным пульсирует свет. На висках вздуваются вены. Еще немного – и череп лопнет, как перетянутый резинками арбуз. Но рука нащупывает во тьме маленькое безумное лицо, и нож, словно змея с человеческой головой, вползает на ладонь.

Мелькнула вспышка – молния в первобытной ночи. Лиза приставила острие к Алениному подбородку. Клинок медленно вошел, будто погрузился в подтаявшее масло, – казалось, плоть расступается сама собой.

Кровь потекла по лезвию. Хватка на горле ослабла. Алена закашлялась, отхаркивая темно-красное, и широко распахнула глаза. Свет в них померк, утек по капле сквозь дрожащие зрачки и растворился во мраке. Тело обмякло. Теперь на весу его удерживал только нож – булавка для куклы.

Лиза зажмурилась и выдернула клинок. Скрипя зубами, оттолкнула покойницу. Почувствовала, как на грудь и лицо хлынуло густое, горячее, и без сил раскинула руки.

Спаслась. Жива.

По телу волнами разливался жар, в пальцах покалывало. Крики и грохот выстрелов все еще звучали в голове слабеющим эхом, будто под сводами заброшенной церкви.

Сквозь веки проступали чужие сны. Театр теней. Видения, летящие в космической пустоте, рисунки углем на скалах, туман над лесом, алые алтари, сумрачные своды каменных храмов и черных от копоти изб. В ладони лежал нож, придавливая весом к земле, – лежал, словно был выкован для этой самой руки. Лиза хотела отшвырнуть его подальше, во тьму, в бездонную пропасть, в пучину моря, в жерло вулкана – неважно.

Но не могла.

Сквозь веки проступали чужие сны…

Бес № 2

Дмитрий Лопухов

Гошка застрял

Слава уродовала зубочистки и строила возле солонки курган из обломков. На острых кончиках зеленел ментол – казалось, будто маленькие копья треснули в бою с ползучей тварью, по венам которой текла холодная мятная кровь.

«Это я зеленая тварь, о меня все копья ломаются, я машина», – думала Слава, но под глазами предательски поблескивало и подергивался уголок рта.

Заказ ей был нужен как воздух: за квартиру она не платила уже три месяца, не отправляла больной маме денег, питалась булками и лапшой. Подумывала распродать оборудование – это бы спасло, но и поставило бы крест на перспективах.

В дверь кафе вошел – нет, не вошел, а просочился – смуглый человечек. Слава сразу поняла: это к ней.

Согнутый до состояния буквы «Г», но не горбатый. Залоснившийся, словно его отгладили раскаленным утюгом, человечек выглядел неприятно.

Он повертелся, сканируя пространство, обнаружил искомое. Выплеснулся на стул, тускло взглянул на Славу и сказал нормальным голосом:

– Здравствуйте.

Слава долго готовилась, репетировала речь. Но все забыла и начала шпарить неуклюжими экспромтами:

– Некоторые думают, ну там, есть друг вот, он свадьбы снимает… Но нет, нет. Лучше предметного фотографа никто не сделает. Вы же не пойдете удалять грыжу к стоматологу, а?

Человечек взирал бесстрастно, будто удалять у стоматолога грыжу было для него делом привычным.

«Только не просрать!»

Слава содрогнулась и заговорила быстрее:

– У меня хороший прайс. За столько вон вам девочки на айфоны. А это мусор – ни композиции, ни стиля, ни света…

– Плевать! – отрезал человечек. – Только свет имеет значение.

Карьеру Славы пустил под откос заказ от сети секс-шопов на съемку японских игрушек. Требовалось чистое искусство: сложные фоны, никаких людей в кадре, ноль пошлости, только природные сеты, логически выводящие продукт на первый план. Поиск референсов занял два месяца – Слава делала сборки по свету, по цвету, по композиции и точке съемки. Выдержала шесть потогонных собеседований. Фотографировала полтора месяца – в четырех студиях, под контролем представителей сети.

Еще неделю доснимала дома.

Кадры получились глубже и мощнее, чем на японском сайте, для которого фотографировал лауреат всемирных премий. Слава отсматривала материал и задыхалась от восторга. Но вымоталась зверски: игрушки снились ночами. Слава дала им имена; самую сложную и дорогую называла Гошей.

Закончив последний съемочный день, Слава купила две бутылки вина и отчаянно отпраздновала. А потом, пьяная, счастливая и дурно соображающая, распаковала собранные для возврата заказчику игрушки и воспользовалась каждой.

Искусственные члены жужжали и вибрировали, как сервоприводы терминатора.

– Иди в жопу, киб-б-борг Гошик, враг ты рода ч-ш-щеловеческого! – пьяно приказывала Слава.

Гоша извивался и отстреливался глицериновой спермой.

За время съемок Слава привыкла воспринимать Гошу в статичных композициях, трогать в перчатках, кисточкой счищать пылинки. Поэтому в ту ночь она испытала порочный восторг сокрушителя запретов: преувеличенно громко стонала, меняла режимы, запихивала в себя Гошу и всех его приятелей разом.

Отключилась Слава уже под утро, обессиленно ссыпав игрушки в коробку.

Разбудил звонок в дверь – Слава отдала, тускло соображая, курьеру эту коробку и снова отрубилась. Вечером проснулась и поняла, что провалилась в ад.

«Этот вибратор сложнее космического корабля и стоит почти столько же. Вот что с ним сделала наша фотографиня». Подпись в аккаунте секс-шопа предваряла вовсе не шикарные фото Славы, а снятые на мобилку использованные игрушки из коробки.

Магазин разогнал волну хайпа: история фотографа-осквернителя пошла по интернету, попала в телек. Славу отменили в профессиональных сообществах, ей посвящали фотожабы и предлагали деньги за секс. Внесли в национальную базу мошенников – ее фамилия оказалась рядом с домашним кондитером, испекшим сальмонеллезный торт для вечеринки дошколят. Кто-то сочинил байку, что Слава портит оборудование в студиях, а ее фото в два раза обрушивают продажи брендам, и эту нелепицу перепечатали в каждой статье, заметке и посте о вибраторной катастрофе. Коллеги, которых Слава считала своими друзьями, по-шакальи набросились на ее постоянных клиентов и растащили все заказы.

«Ну как же вы так, – писала эсэмэмщица секс-шопа, – вы бы их хоть помыли! Там все равно встроенная камера снимает, но хотя бы не так позорно…»

– Мамочки, только бы видео не слили… – выла, колотя головой об стену, Слава.

Слили.

Славина реплика «А Гошка-то застрял» стала мемом.

– Я все переживу, заказы будут, у меня ледяная мята вместо крови, я еще устрою пожар что надо, – успокаивала себя Слава, покупая бич-пакеты.

Но заказов у нее с тех пор не было.

Однажды, еще до вибраторного кризиса, менеджер богатого бьюти-бренда спросил, как Слава снимет свотч их мицеллярной воды. Капнул средством на стол, и оно сразу расползлось аморфной лужей. Слава тут же придумала, что надо капать на липкую сторону прозрачного скотча, тогда форма уцелеет. Получила заказ, перепрыгнув сильных конкурентов.

Сейчас она снова была готова сокрушать и прыгать.

– Скажите, какие у вашего… м-м-м… продукта цвет и текстура?

– Еще неизвестно, процесс идет.

«У китайцев что-то заказали? И сомневаются, выдержат ли дизайн? – подумала Слава. – Значит, фоткаем для маркетплейсов. Понятно…»

– Предлагаю съемку на белом фоне. Два импульсных источника света. Один с софтбоксом – подбиваем тени. Второй – основной, без насадки, с жестким светом, чтобы красиво и рекламно. Объектив – «полтос», даст нормальное фокусное…

– А это, – человечек потянулся к Славе, так искорежившись, что перестал быть буквой «Г» и зазмеился типографской тильдой, – ярко?

– Не поняла.

– Ярко будет?

– Что ярко?

– На съемках будет ярко?

– Ну да.

– А жарко?

– У вас там что-то растаять может? – удивилась Слава. – Не, не жарко. Это же импульсный…

– Надо ярче.

– Без проблем. – Слава так хотела этот заказ, что приказала себе не удивляться. – Бюджет?

– На деньги я плюю. – К удивлению Славы, человечек действительно харкнул на пол, едва не попав на туфлю официантки.

– Ну, если бюджет не ограничен и нужен имиджевый арт, то делаем так. Ставим фрост-раму сто на сто, за ней постоянный источник света. Второй источник – фокусируемый, на него проекционную насадку. На третий накидываем гелевый фильтр, чтобы дать цвета на фон. Камеру на штатив-колонну, объектив – «макрик» с…