DARKER: Бесы и черти

Darker: Бесы и черти

Составитель: Парфенов М. С

Самая страшная книга

© Авторы, текст, 2025

© Игорь Яковлев, ил. на обл., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Примечание составителя

Как читать эту книгу?

Заглянув в «Содержание» антологии «DARKER: Бесы и черти», уважаемый читатель может недоуменно вскинуть брови: ну и как же, мол, понимать, все эти «бес № 4» да «черт № 8»?..

Объясняем. В 2024 году на базе культового онлайн-журнала DARKER были проведены два больших конкурса страшных рассказов. Первый из них назывался «Бесова дюжина», и участвовали в нем короткие истории. Второй получил имя «Чертова дюжина», и соперничали там уже большие рассказы. В финал каждого конкурса прошло по тринадцать произведений.

В этой антологии собраны финалисты как «Бесовой», так и «Чертовой» дюжин (потому и название «Бесы и черти»). В «Содержании» каждый рассказ помечен соответствующим образом: то есть, например, «Бес № 13» – это история, занявшая тринадцатое место в финале «Бесовой дюжины». А «Черт № 1», как вы уже поняли, – это рассказ-победитель «Чертовой дюжины».

Книгу можно читать и перечитывать по-разному (что, возможно, поможет вам полнее оценить ее содержание).

Вы можете читать рассказы в том порядке, в котором мы разместили своих «бесов» и «чертей», – в таком случае длинные истории будут чередоваться с короткими, а чтение будет наиболее комфортным, поскольку после каждого большого рассказа следует маленький и вы просто не успеете сколько-нибудь утомиться.

Или же вы можете прочитать сначала «Бесову дюжину», а затем «Чертову дюжину» (либо наоборот). Можете читать финалистов каждого из конкурсов в том порядке, в котором оказались распределены места среди победителей (от первого к тринадцатому), или в противоположном (от тринадцатого к первому).

Уверены, что вне зависимости от сделанного выбора вы сможете получить особый, не похожий ни на что иное опыт. Надеемся, что это будет опыт приятный – ну, настолько, насколько вообще «приятным» может быть чтение столь страшных и необычных историй.

С уважением,

Парфенов М. С., составитель

Адский суд

Поскольку антология «DARKER: Бесы и черти» составлена по итогам двух больших литературных конкурсов, то будет нелишне назвать имена людей, входивших в жюри и распределявших места, равно как и тех, кто занимался организацией этих мероприятий.

Сама идея конкурса «Чертова дюжина» принадлежит писателю Александру Подольскому (обязательно почитайте его книгу «Колумбарий», если еще не сделали этого). Создали этот конкурс они вместе с Парфеновым М. С. еще в 2013 году. В 2024-м «Чертова дюжина» разделилась на, собственно, «Чертову» и «Бесову» дюжины.

В жюри «Бесовой дюжины 2024» попали:

1. Писатель Герман Шендеров

2. Критик Ольга Жердева

3. Писатель и музыкант Петр Зубров

4. Руководитель КЛФ «Фронтир» Юлия Коньшина

5. Подкастер Владимир Дорофеев

6. Писатель Дмитрий Костюкевич

7. Писатель Максим Кабир

8. Писатель Лариса Львова

9. Писатель Дарья Бобылёва

10. Профессиональный диктор Илья Дементьев

11. Редактор Ирина Епифанова

12. Писатель Юрий Погуляй

13. Сценарист, актер, режиссер Евгений Колядинцев

Судьями «Чертовой дюжины 2024» стали:

1. Писатель Дарья Бобылёва

2. Писатель Надежда Гамильнот

3. Музыкант, вокалист и автор песен Деметр Грэйл

4. Писатель Вадим Громов

5. Критик Ольга Жердева

6. Учредитель литературных курсов «Мастер текста» Наталья Криштоп

7. Писатель Александр Матюхин

8. Редактор Александр Прокопович

9. Профессиональный диктор Александр Степной

10. Писатель Дмитрий Тихонов

11. Блогер и фотохудожник Ангела Pushba Толстова

12. Писатель Анатолий Уманский

13. Писатель Владимир Чубуков

Организатором обоих конкурсов выступил Парфенов М. С., а самую сложную работу выполняла в ранге координатора его супруга Ирина. Бессменной площадкой проведения всех таких конкурсов с 2013 года остается онлайн-журнал DARKER: https://darkeragazine.ru

Бес № 1

Дмитрий Лопухов

Клуб перестроечной чернухи

КПЧ мы создали весной.

Март грязно растекался по дорогам, небо хмурилось, а я подслушивал разговор двух девочек лет пятнадцати. Одна, синеволосая, заметила это и сказала другой, коренастой и остриженной наголо:

– Старики такие мерзкие. – И ткнула в меня пальцем. – Вон, глянь на этого, плешивый весь, пузатый. Зачем они вообще? Чем они полезны?

Мимо промчалась, окатив меня грязью, машина.

Мне было приблизительно сорок три, и я считал себя человеком умеренной плешивости и приемлемой пузатости. Забрызганные брюки я почистил, а вот как оттереть душевную грязь, не знал. Так что, спустившись к Рустику, запричитал:

– Дети эти… Пузатый, говорят, бесполезный. Ничего себе!

Появилась Тася – она выглядела теперь по-новому – обняла меня, поцеловала в расцарапанную щеку, сказала:

– Денис, ты полезный и не очень пузатый.

– И не тотально плешивый. Вот я да, теперь налысо. – Это уже Рустик.

– Как бандит, – улыбнулась Тася.

А я пылал:

– Ребят, мы столько лет собираемся, смотрим все подряд. Давайте займемся реально нужным делом? Будем делиться, анализировать. Блог… Нет! Канал соберем… Или тик-ток. Не знаю. Такое, чтобы не в пустоту, а с пользой.

– И чего анализировать?

– Да что угодно. Фильмы про кайдзю, про ниндзя. Нет! Гонконгское кино про вампиров кен-си. Или…

Рустик саркастически скривил рот, а Тася внезапно предложила:

– Перестроечную чернуху?

Рустика и Тасю я знал с детства.

Сперва мы ходили в секцию настольного тенниса. Однажды я Рустика крупно обыграл, он разозлился, кинул в меня ракеткой. Во время драки треснуло настенное зеркало, и нас исключили. А Тася ушла сама.

Потом мы занимались в шахматном кружке. На соревновании Рустик поставил мне детский мат, в ответ я ударил его по лбу доской. Рустик разразился матом недетским, и нас снова выгнали. Тася ушла сама.

В третий раз мы пересеклись на секции плавания. Опять двадцать пять – драка, исключение. Тася ушла сама.

А потом мы случайно встретились в видеопрокате. И оказалось, что все мы – отчаянные киноманы. Тогда и родилась наша «голливудская» бухгалтерия: выгоднее брать кассеты вместе, чем каждому по отдельности. В тот день впервые посмотрели кино втроем. Сперва было неуютно – уж больно чужими мы казались друг другу. «Врата» Тибора Такача и «Останься со мной» я запомнил плохо, косился то на прямую как палка спину Таси, то на протертые пятки зеленых Рустиковых носков. А вот на «Балбесах» мы уже освоились: обсуждали, спорили и хохотали.

Никаких кружков нам больше не требовалось – мы сами себе сделались кружком. Брали кассеты, смотрели все подряд: мультики и ужасы, боевики и комедии, триллеры и драмы. Однажды мы добыли «Основной инстинкт» – потом с Рустиком на стоп-кадре всматривались и спорили, есть ли трусы. Тася бешено ругалась, потом сбегала на кухню, вернулась с ножом, сделала несколько коротких махов, будто колола невидимый лед, и пообещала устроить нам «Психо». Рустик заметил, что она больше похожа на куклу Чаки. «На гремлина», – заспорил я. Тогда Тася сказала, что как эксперт в женских вопросах она точно видит трусы на Шэрон Стоун. Мы с Рустиком страшно огорчились.

Во вдохновлявших меня фильмах дружеские шайки всегда состояли из колоритных персонажей – пошлый толстяк, бедовая девчонка, ботан. Но мы были другими: не толстые и не худые, никто из нас не носил очков. Нас не травили, и мы ни с кем не враждовали. Будни утопали в дымке забытья – я их не замечал и помнил только дни, когда мы собирались и смотрели кино.

Мы никогда не клялись на крови и не отправлялись раскрывать загадки… Наверное, мы потому и полюбили фильмы с их приключениями, мистикой и страстью, что у нас все было прозаично: комната, три кресла и кассеты.

Думаю, из-за того, что нам оказалось нечего делить, шайка и протянула столько лет, пережила четыре брака Рустика, рождение Тасиных тройняшек и мои приступы боли.

– Тась, Руст, почему у нас никогда не было названия?

– Как это не было? А «Рустик-Денис-Тася», РДТ?

– Две недели, пока не узнали, что это регулятор давления топлива. В общем, раз мы теперь не просто три балбеса…

– Два балбеса и очаровательная молодая женщина.

– Да-да. Раз мы не просто балбесы и женщина, а исследователи чернушного перестроечного кинематографа, то нам бы как-то называться.

– Давай «Черные»!

– Давай нет.

– Тогда «Перестройка»! Денис у нас будет Горбачевым, с такой-то плешью.

– Руст, хорош, ты вообще лысый…

– Ребят, а давайте просто «Клуб перестроечной чернухи»? КПЧ.

– А такого сокращения еще нет? Какой-нибудь «Клуб папилломы человека»?

– «Коммунистическая партия Чехословакии». Но вообще нормально. Будем КПЧ.

Так вышло, что раньше перестроечное кино мы не смотрели.

Спагетти-вестерны, фильмы нуар (Тася всегда кричала героям: «Не доверяй человеку с именем Скользкий Пит!»), пеплумы – и только несколько перестроечных драм. Рустик видел «Беспредел» и почерпнул оттуда всю известную ему тюремную мудрость. Тася любила «Курьера» Шахназарова, но к чернухе он был с боку припека. А больше мы не смотрели ничего.

Пришлось начинать с остросоциальных азов – с «Маленькой Веры», «Интердевочки», «Дорогой Елены Сергеевны» и «Аварии – дочери мента». Потом мы спустились глубже, в мир «Меня зовут Арлекино», «Шута», «Соблазна» и «Куколки».

Я писал отзывы. Рустик и Тася делали видеоэссе. Сперва выходило не очень: нас все время выносило на более удобные темы. Рустика – на гангстерскую драму, Тасю прибивало к любимым Хуциеву и Асановой. Но мы становились лучше. Приходили подписчики, появились комментарии. Нам нравилось переубеждать людей, которые думали, что перестроечное кино – это когда кто-то сидит в кресле и разлагается.

Однажды я вновь увидел девчонок, обвинявших меня в пузатой бесполезности, и сказал:

– Девушки, вы в прошлый раз размышляли, зачем я существую. Погуглите «Клуб перестроечной чернухи», если будет время.

– Дед, ты очень-очень ненормальный, – глухо ответила синеволосая.

Она была права, конечно. Но я впервые чувствовал себя при деле, нужным и не пустым. Моей душе после потемок наконец включили свет.

Хотелось прыгать, вопить, смотреть кино и писать про него.

Примерно тогда я и узнал про фильм «Рыба кричит от боли».

Легкодоступная перестроечная чернуха закончилась, и мы начали изучать старые газеты и журналы в поисках редкостей. Как-то я листал подшивку бюллетеня «Новости видео» за девяностый год и наткнулся на кино «Рыба кричит от боли».

Буквально пара строк: «Чернее фильма вы в жизни не встречали. Если у вас не лопнет сердце во время просмотра, дождитесь финального титра! Режиссер: Д. Рябцев».

Зацепило. Я вообразил сумеречную драму, за-

канчивающуюся надписью: «И они умерли, а ты живешь». Меня передернуло от неловкости, и захотелось срочно этот фильм увидеть.

Но в интернете его не нашлось.

Собрание КПЧ открылось «битвой фактов». Каждый из нас рассказывал что-то интересное, и тот, чья история была сочнее, выбирал кино для просмотра.

– Скорсезе снимался в СССР, – сказала Тася. – В фильме «Анна Павлова» Эмиля Лотяну. Это про балерину, в честь нее десерт. Вместо голоса Скорсезе записали Ролана Быкова. Не перестроечная чернуха, конечно, но такая нажористая драма.

– Уильям Гибсон, который «Нейромант», – рассказал Рустик, – втрескался в фильм «Игла» и работал над сиквелом – «Цитадель смерти». Планировался хоррор с Цоем в главной роли. Про киберпаука с атомной бомбой внутри. Паука, кстати, назвали в честь Ельцина: Борис.

– Знаю оба ваших факта.

– Ну да, ты всегда знаешь то, что мы рассказываем, – сказала Тася. Она подошла, обняла меня и поцеловала в щеку, оставив зелено-черный след. – С днем рождения, Денис!

А я ведь совершенно забыл! Никто меня и не поздравил – ни на работе, ни родные.

Выпили шампанского, мне вручили подарки. Я так растрогался, что пришлось украдкой смахивать с глаз слезы. Но Рустик это все равно заметил и, сокрушая неловкость, громогласно заявил, что выполнит любое мое желание.

Я попросил найти фильм «Рыба кричит от боли».

– Вообще не проблема, – ответил Рустик.

У Рустика везде были связи – скользкие приятели, которых никто никогда не видел. Все они назывались человечками.

Человечек нашел фильм примерно за неделю.

«Рыба кричит от боли» оказалась дешевой и чернющей камерной драмой про бездомную женщину. По сюжету она тайно живет в подвале и воспитывает ребенка-инвалида, витающего в мире фантазий. «Когда болит, кричи, как рыба», – постоянно просит его она. Женщина не понимает, как сыну жить после ее смерти, потому решает его убить, но погибает сама, оставляя сына в царстве грез и боли.

Фильм казался деревянным и больше походил на черновик – не хватало многих реплик, отсутствовали звуки окружающего мира и музыка.

Вместо финальных титров была мутная заставка. Сквозь пляску царапин и помех я разобрал текст: «Ищи аудиокассету „Верный звук“ и включай с фильмом».

– Что за бред?

– О! – Тася от восторга аж хлопнула посиневшими ладошками. – Это, наверное, как альбом The Dark Side of the Rainbow «Пинк Флойд»! Если его запустить одновременно с фильмом «Волшебник страны Оз», то они склеиваются в чудное целое.

– И где мы найдем такую кассету?

– Есть у меня человечек, – сказал Рустик.

На следующий день меня крутило от боли, так что в собрании КПЧ я участвовать не смог. Лежал в кровати, обливался едким потом и запрещал себе кричать.

Рустик и Тася не звонили. И я сперва расстроился, а потом догадался, что они ищут кассету.

К вечеру стало хуже. Я глотал все таблетки подряд, а после отключился.

– Поехали! – крикнула Тася и захлопала в ладоши.

Хлопки почему-то были не звонкими, а вязкими и глухими, будто в комнате изменилась акустика.

Мы запустили «Рыба кричит от боли» и – одновременно – аудиокассету.

И все стало иначе.

Фильм больше не ощущался дубовым. Идеально подобранная музыка управляла кадром, картинка размякла, словно пластилин под жарким солнцем, диегетический звук вдохнул в экранный мир жизнь. А потом герои заговорили – и я услышал, что все реплики записал один человек. И говорил он очень странно.

В оригинальной дорожке мать горячечно просила извивающегося от боли сына быть потише. Теперь она сама визжала на множество голосов, выкашливая из глотки ошметки звериного рыка. Сын отвечал обезьяньим смехом и криками умирающего осла. Редко из воя просачивались слова, и звучали они, как гитарный перебор по голосовым связкам сумасшедшего.

С каждой минутой просмотра мне становилось хуже. И я уже хотел встать, нажать на паузу, просить воды, но вдруг заметил, что сидящие по бокам от меня друзья странно изменились. И сама большая комната Рустика тоже исказилась: опустился потолок, съехались стены, потемнело, воцарился тяжелый смрад. Мы теперь были как будто не на высоком этаже новостройки, а под землей, в могиле.

Магнитофон светил красными глазами, исторгал вопли и рычание. Поскрипывала, качаясь, дверка исполинского шкафа, забитого видеокассетами.

С бешено стучащим сердцем я шагнул к столу, заваленному тарелками с гниющими остатками еды, и заглянул в монитор старого компьютера. Увидел пост канала «Клуба перестроечной чернухи» – под ним сотни комментариев, восторженных, гневных, подбадривающих, со смайликами, сердечками, стикерами. И все их оставил человек, подписавшийся «Д. Рябцев».

На столе лежал пожелтевший выпуск «Новостей видео» за девяностый год. В него шариковой ручкой было вписано: «Чернее фильма вы в жизни не встречали…»

– Да что происходит?! – в ужасе заорал я, но крик растворился в визге и рычании магнитофона.

Преодолевая отвращение, я схватил покрытую разводами мышку, нашел одно видеоэссе, другое, третье. Нарезку кадров комментировали двое… Нет, один и тот же человек, меняющий свой голос с искаженного женского контральто на мужской бас.

Я заорал, перекрикивая магнитофон. И согнутыми пальцами страшно полоснул себя по щекам, загадав проснуться. Под ногти набилось, лицо намокло. Я бросился к висящему в углу пыльному зеркалу, взглянул и увидел…

…Увидел старика.

Я почему-то его знал – это был режиссер Денис Рябцев. В восемьдесят девятом он снимал кино про свое жуткое детство, но деньги кончились, звук остался черновым, фильм не вышел. Тогда Денис Рябцев перебрался в подвал дома в немыслимой глуши, чтобы пересобрать звуковую дорожку.

Я отступал от зеркала, а старик, казалось, шел мне навстречу. А потом я споткнулся – подумал, что о скрученный ковер. Но это был не ковер, а два связанных друг с другом мумифицированных тела.

Рядом лежали еще два.

И еще два.

И еще.

Всегда парами.

Я завизжал, упал и пополз к выходу. Блуждающим взглядом напоролся на кресла. В одном сидела остриженная наголо девочка, из ее тусклых глаз подтекало, отвислая нижняя челюсть съехала в сторону, на вывернутых стопах зеленели протертые на пятках носки. Девочку словно собрали из грязного гипса – настолько застывшим и бледным было ее мертвое тело.

Во втором кресле сидела еще одна девочка – с синими волосами и страшно прямой, как палка, спиной. Лицо девочки распухло, губы вздулись и покрылись черным.

– Что происходит?! – закричал я. – Кто вы все?!

– Ты такой ненормальный, – едва шевеля черными губами, прошептала девочка. – Воображаешь себя молодым. Называешь нас Тасей и Рустиком, смотришь фильмы, говоришь с нами – и сам же за нас отвечаешь. Посмотри на Юльку, ей очень плохо. Она, может, совсем умерла. Дай, пожалуйста, водички.

Я поднялся и стал пятиться.

– Ты видео делаешь – и опять на разные голоса. Оставляешь комментарии и читаешь их вслух. Вынимаешь из шкафа кассету и сам ее себе протягиваешь…

В моей голове будто заработал миксер: тысячи дней и событий крутились в памяти и взбивались в пену. А потом я наткнулся спиной на кого-то жесткого и холодного. Обернулся – и понял, что стою лицом к лицу с безумным зеркальным стариком. Он вздохнул, на стекле проступила влажная клякса, и я уловил запахи нечищеных зубов и просроченной кинопленки «Свема».

«Этого всего не может быть, я в сцене из чернушного перестроечного кино», – подумал я.

А потом старик закричал по-ослиному и ударил меня в лицо зеркальной головой.

– Денис, нормально? – спросила Тася.

– Братух, – Рустик смотрел мне в глаза, на его лысине блестели капельки пота, – ты отрубился во время фильма.

Я потрогал лицо, ссадины кровоточили.

– Все хорошо, – улыбнулась Тася. – Вчера ты, наверное, выпил плохие таблетки, и вот.

Она поцеловала меня в щеку распухшими губами. И ее синие волосы пощекотали мне шею.

Ее синие волосы.

Меня придавило правдой. Я будто застрял в отвердевшем кошмаре, затрясся от накатывающего ужаса и вдруг четко понял, что должен сию секунду все изменить.

Я шагал, радовался своей потрясающей задумке и млел под летним солнышком. Увидел на заборе ориентировку на исчезнувших супругов – кучерявого усача и чуть-чуть пластиковой длинноволосой блондинки – и искренне пожелал им поскорее найтись.

Я дошел и сразу поделился с друзьями грандиозной идеей организовать киноклуб, чтобы смотреть, писать, анализировать. Рустик заулыбался в пышные усы, пустил ладони в буйные кудри и с завистью ответил: «Да как я сам-то не придумал!» Тася восторженно кивала, и ее бесконечные платиновые волосы разлетались, как полотнища кинотеатральных кулис.

Потом мы развалились в креслах и принялись смотреть кино.

И это была лютая перестроечная чернуха.

Черт № 13

Максим Ишаев

Сувенир из Кондратьевки

– Чуть выше подними.

– Так нормально?

– Выше. Еще немного. Все, держи. Ра-аз, два-а, три-и. Теперь медленно убирай. На-айс. Готово.

– Дай гляну.

Костя передал Лизе смартфон, а сам затянулся айкосом и выдохнул под потолок облако приторно-сладкого пара.

На только что отснятом видео она держала в руке старый снимок, сделанный на полароид.

Бордовый диван стоит вдоль стены, упираясь краем в угол комнаты. На диване сидят двое – мужчина и женщина: он в черной дубленке и ушанке, она с рыжими распущенными волосами и в шубе. Позади пары поверх желто-зеленых в полоску обоев висят монохромная фотография в рамке и календарь за 2002 год с изображением мультяшного пони; картина с рыжим котом и красными яблоками, иконка в углу и нелепые настенные часы в форме наручных; белое полотенце с вышитыми на нем цветами – розовые бутоны, зеленые листья. На подлокотнике дивана сидит большой плюшевый медведь – поник, будто задремал. А слева, в дверном проеме, виднеется зеркало трюмо. Но затемненный силуэт фотографа в отражении скрывает вспышка.

Так было «до».

Видео продолжалось. На фоне звучал Костин голос: «Ра-аз, два-а…» Лиза медленно убрала снимок, показывая, как стало «после».

На стене обои потускнели и выцвели, набухли и местами оторвались – свисающие лоскуты напоминали острые языки. Икона потемнела: на образе лица Богородицы было почти не различить, а карликовый Христос почернел в ее объятиях, как обугленный огарок. Диван пропал. Часы и старая фотография – тоже. Но покрытые пылью и паутиной календарь, картина с котом и расшитое цветами полотенце остались на прежних местах. В углу сидел плюшевый медведь и выглядел не спящим, а смертельно раненным. Костя нашел его в спальне и усадил перед камерой для «выразительности».

В груди у Лизы заныло от тоски, будто повеяло сквозняком в пустой комнате.

– Да, хорошо получилось. Выложу, когда сеть появится.

– Качество зашибись, скажи?

Она слегка улыбнулась:

– Да.

Быстро глянула на Свету. Подруга изучала фотографии на столе у окна и ничего не заметила.

«Да и нечего тут замечать!» – рассердилась Лиза на саму себя.

– …Ночного видения.

– Что?

– Камера. – Костя стукнул пальцем по корпусу смартфона. – В новую модель разрабы завезли функцию ночного видения – «кошачий глаз». На днях гулял по позднякам во дворе, тестировал. Смотрится шикарно.

– Он мне уже все мозги выел со своей новой игрушкой.

Подошла Света. Костя ухмыльнулся и смачно чмокнул ее в щеку.

– И-иу! – Подруга скривилась, вытерла рукавом лицо. – Четыре Ка, оптическая стабилизация, встроенный гугл-объектив, инфракрасное зрение, зум на тыщу километров – можно американский флаг на Луне разглядеть.

– Эй, я такого не говорил.

– На ДэЭр подарила, а теперь сама не рада. Он с ним ни на минуту не расстается.

Лиза усмехнулась и подумала, что, похоже, у этих двоих все серьезно, раз такие дорогущие штуки друг другу покупают.

– Чё, ребятки? Общее фото?

Не дожидаясь ответа, Костя раздвинул треногу штатива, поставил смартфон в зажим наверху и встал у стены между девушками. Приобнял обеих. На пару секунд наступила тишина. Прозвучал щелчок затвора, и Костя вернулся к «своей игрушке». Заглянул в экран. Поднял большой палец.

– Валим?

– Пожалуйста! – взмолилась Света. – У меня от этого места мурашки. Здесь дерьмовая аура.

Лиза промолчала, но про себя согласилась с подругой. Это был далеко не первый заброшенный дом, который ей довелось посетить. За два года их блогерская троица прошерстила в поисках контента весь Рудный Алтай и даже больше. В мертвых деревнях им встречались заросшие позабытые могилки, оставленные церквушки и шахты, летние лагеря и охотничьи хижины, здания сельской администрации, школы и больницы, аллеи и парки с монументами, стелами, обелисками и статуями и много чего еще. Временами бывало жутко, но Лиза быстро привыкла, и вскоре осталась лишь грусть. Неизбывная тоска при виде мест, где некогда жили, любили, работали люди, теперь пустых и безмолвных. Хранилищ воспоминаний.

Наверное, так выглядит прошлое. Все покинули его, и остались только вещи – то, что хозяева не захотели или не смогли взять с собой в будущее. Так думала Лиза, питалась печалью заброшенных мест и не боялась их призраков. Но здесь, в этом доме, все ощущалось иначе. Тревожно. Не грустно.

– Хозяин, походу, был археолог. Судя по институтской удэвэшке и фотографиям с раскопок, – складывая вещи в рюкзак, сказал Костя. – Имел дело с могилами и мертвецами.