скачать книгу бесплатно
Искусней и честней работы.
Горит на шпорах позолота.
Только к Высокому Средневековью в XIII в., вместе с появлением в духовной сфере интереса к конкретному человеку, с его конкретной душой и телом, появляется новое платье, сшитое по фигуре, с отдельно скроенными частями.
Главный вопрос
Итак, моды, как это показано выше, фактически не существовало по материальным и духовным причинам. И всё же она зародилась именно на средневековом Западе, материально скудном и технически отстающем от Востока. Попробуем построить гипотезу, почему так случилось, а для этого нужно проникнуть в устройство того мира, увидеть, что произошло в нём такого, что превратило этот магический «вечный космос» Средневековья в общество технологий и «быстрого момента» Нового времени.
Что позволило западному обществу стать в той мере цивилизованным и достаточно беззаботным, чтобы перестать держаться за обычай, думать не только о вечном, но и «ловить драгоценный момент», устремиться на поиск нового, не теряя связи с культурными корнями? Что дало людям Средневековья ту опору, которая позволила, оттолкнувшись от нее, обрести свободу и совершить скачок в будущее? Что создало сам Запад? Возможно, такие вопросы покажутся слишком амбициозными и глобальными для исследования столь незначительного явления, как мода. Но суть в том, что мода тем и интересна, что действительно органично присуща лишь западной цивилизации. И чтобы ответить на этот вопрос, нам придется понять, чем вообще Запад отличается от всех остальных цивилизаций и когда он встал на ту дорогу, которая привела его на путь модернизации.
Конкуренция церковной и светской власти
В XI в. в западной цивилизации происходят события, которые принципиально меняют ее сущность. Именно эти события, а не «неожиданный» повышенный интерес к античности, о котором часто пишут, как о первопричине Возрождения, приведут позднее к Ренессансу в искусстве и науках, Реформации в церкви, и выросшей на этой почве первой в мире цивилизации Нового времени, устремленной к прогрессу. Мы говорим о преобразовании церкви папой Григорием VII (1073—1085), его борьбе с Империей за инвеституру[107 - Инвеститура – акт передачи землевладения, должности, сана, фиксировавший вассальные взаимоотношения.], а фактически – за выход церкви из-под контроля светского общества, власти императоров и королей, которая станет началом новой эпохи как в религиозной, так и в политической жизни Запада.
В первые века существования христианская церковь представляла совокупность общин. Главы этих связанных непрестанными сношениями, но разделенных территориально сообществ избирались паствой путем голосования. Начиная с VI в. исторические условия содействовали усилению первенства Римской церкви. К X в. формально папа оставался главой христианства, но на практике его власть была ослаблена беспорядками в курии, вмешательствами императоров и римских баронов. Власть папы ограничивало и множество различных институций – соборы, патриархи, митрополиты, епископы. Важную роль в период устроения христианского мира, который наступил после окончания гонений на христианство, играли Вселенские соборы. Они старались упорядочить управление церковью и установить догму, хотя водворять мир и согласие на этих многолюдных собраниях было достаточно трудно, и с конца IX в. Вселенских соборов не стало.
Патриархи Александрийский, Иерусалимский, Антиохийский и епископ Константинопольский занимали некогда влиятельные места в церковной иерархии. Однако к XI в. первые трое, окруженные неверными, с трудом поддерживали свое непрочное существование, а константинопольские епископы, выступавшие жесткими противниками папской власти, сами фактически находились под властью восточного императора.
Возможно, именно это положение зависимости восточной церкви от светской власти, боязнь противодействовать ей из страха быть низложенными, привели к тому, что христианство так и не дало на Востоке толчка к прогрессу, начавшемуся в момент принятия западным обществом на практике новозаветного принципа «Богу – Богово, Кесарю – кесарево». Этот принцип отделил духовную сферу жизни человека от светской, светскую власть — от власти Божьей, грех — от преступления, что позволило западному обществу прийти в дальнейшем к принципиально новому отношению к власти, морали и закону.
Но к середине XI в. императорская власть Запада кажется абсолютно всемогущей, папство – бессильным. Император господствует в церкви, сами римляне уступили ему право избирать пап. И вот, как это часто бывает в истории, на сцене появляется пока мало кому известный клюнийский монах, некто Гильдебранд. Кто же этот человек, который без оружия поставит на колени всемогущего императора Запада? Кто станет лицом обновленной церкви этого нового западного мира?
Гильдебранд, этот будущий великий преобразователь церкви, являлся человеком весьма простого, если не плебейского происхождения. Его отец был крестьянином. Внешность будущего папы Григория VII также была маловнушительная, что называется, крестьянская. Он был мал ростом, полноват и коротконог. Однако это был человек несокрушимого духа и ясного политического ума. Он родился в Тоскане около 1020 г., рано поступил в монастырь св. Марии на Авентине в Риме. В то время по всему христианскому миру, и особенно в монастырях, шли разговоры о необходимости восстановления порядка в церкви, противодействия ее обмирщению, практике симонии[108 - От лат. simonia – продажа и покупка церковных должностей, духовного санa, церковных таинств и священнодействий.], нарушения целибата священников. На Соборе в Сутри 1046 г. за покупку первосвященства был низложен папа Григорий VI. Гильдебранд присутствовал при отречении и смиренном признании вины папой, после чего, полный решимости вернуть церкви ее изначальную чистоту, поднять ее над миром, он покидает Рим и вступает в Клюни. Этот могущественный монастырь тогда был сердцем всего западного христианства. Выйдя из него, Гильдебранд был вооружен ясными и безусловными принципами, от которых он уже никогда не отступался. Воля его была непреклонна, взор устремлен на одну цель, он не был подвержен влиянию чувства сострадания к врагам. Его принципы были изложены в его обширной переписке. Один из ключевых документов известен под названием «Dictatus papae». Он состоит из 27 словно рубленых острым мечом фраз, проникнутых основной мыслью: верховенство папы над церковью, а церковной власти – над светской. «Только римский первосвященник может быть называем вселенским. Только он может низлагать епископов и вновь возвращать им сан. Только он может издавать новые законы, соединять или делить епархии. Без его повеления никакой Собор не может называться всеобщим. Он не может быть судим никем. Никто не может осудить того, кто апеллирует на приговор к апостольскому престолу. Важные дела каждой церкви должны подлежать его решению. Римская церковь никогда не ошибалась и никогда не впадает в ошибку. Римский первосвященник имеет право низлагать императоров. Он может освобождать от клятвы верности неправедным государям»[109 - Э. Лависс (1842—1922) и А. Н. Рамбо (1841—1905) – выдающиеся французские историки и общественные деятели. Цит. по: Эпоха крестовых походов / Под ред. Э. Лависса и А. Рамбо; Пер. М. Гершензона. М.; СПб.: АСТ; Полигон, 2003. С. 91.]. Это был абсолютно небывалый вызов империи, где папство еще было послушным рабом.
Почему мы так подробно останавливаемся на личности Гильдебранта? На мой взгляд, именно мощь этого святого во многом создала облик Запада. Церковь при нём осознала необходимость своей самостоятельности и независимости от мира. Он был избран папой под именем Григория VII в 1073 г., что ознаменовало новую эпоху как в религиозной, так и в политической истории Запада.
Важнейшим правовым явлением и понятием Средних веков является т.н. инвеститура. Она, как и все важнейшие гражданские процедуры Средневековья, закреплялась символическим обрядом: передачей сеньором вассалу горсти земли, перчатки, меча, копья, знамени, скипетра или другого символа власти. Церковная инвеститура состояла в назначении на церковную должность и введении в сан; она сопровождалась двумя актами: вручением посоха и кольца, символизировавших духовную власть, и передачей земельного владения и скипетра – символа светской власти. Борьба Григория VII с властью императора за уничтожение светской инвеституры в церкви, против вторжения в церковь феодального духа, была важнейшим этапом в формировании принципов западной цивилизации. Этот харизматичный, непримиримый святой для достижения своей цели готов был пожертвовать мирским имуществом т.к., по его мнению, лучше было отказаться от земных благ, чем подчиниться светским властям. Он предпочитал церковь бедную, но независимую, и в этом проявлял непреклонность. На римском синоде 1075 г. папа Григорий VII издал декрет: «Если кто-нибудь впредь примет из рук светского лица епископство или аббатство, да не считается он епископом и да лишится милости св. Петра и доступа в церковь. Если какой-нибудь император, король, герцог, маркиз, граф или вообще какая-нибудь светская власть или светское лицо притязает на право давать инвеституру епископам или кому бы то ни было из служителей церкви, он подлежит отлучению». Его борьба с германским императором Генрихом IV (1056—1106) за власть была долгой и мучительной, она сопровождалась интригами, военными сражениями, отлучениями, анафемой, созданием антипап и личным унижением императора, когда в январе 1077 г. тот с горсткой приближенных совершил тяжелый переход через Альпы и встретился с папой в северо-итальянском замке Каносса. Сняв с себя королевские одежды, босой и голодный Генрих три дня ждал соизволения на встречу, умоляя понтифика на коленях, чтобы тот смилостивился и простил его. И лишь на четвертый день папа принял Генриха и снял с него отлучение. Таково было покаяние императора Генриха IV в Каноссе, которое известно как самая яркая победа папства над светской властью.
Дальнейшее развитие событий показало, что на этом противостояние светской и духовной власти не прекратилось. Более того, исключительному и деспотичному уму Григория VII всякая власть вне церкви казалась незаконной, из-за чего он настроил против себя многих королей и князей, что закончилось печальным и жестоким разграблением Рима норманнами Роберта Гвискара в 1084 г., в результате которого римляне изгнали своего папу из города. Папа Григорий VII скончался в 1085 г. в Салерно в изгнании.
В письме 1081 г. мецскому епископу Герману он писал: «Кто не знает, что власть королей и князей была создана людьми, которые, не зная Бога и подстрекаемые дьяволом, посредством захвата, грабежей, вероломства, убийств и преступлений всякого рода достигли господства над подобными себе?»[110 - Там же. С. 123.]. Эта жесткая и непримиримая позиция папы Григория VII лишила светскую власть того сакрального значения, которое на Востоке привело к деспотиям. И дело не в фактических претензиях на абсолютную власть каждой из сторон конфликта, а в том, что ни одна так и не подчинилась полностью другой. Возникла конкуренция властей, содержательно отличных друг от друга.
Таково было первое разделение властей на Западе: на власть светскую, в основе которой должен помещаться закон земной, и власть духовную, в основе которой лежит закон Божий. Это изменило мировоззрение человека Запада. И именно этот «эпизод» можно считать краеугольным камнем западной цивилизации.
Мода – это одна из форм власти – власть символическая и, если так можно выразиться, «выборная». Возникнуть она могла только в обществе, где существует конкуренция властей и дозволенных образцов поведения, а не единообразное подчинение единственной власти и единственному образцу-обычаю, которому придается сакральный характер «оберега» этой власти. Поэтому эти события XI в. можно считать отправной точкой возникновения самой общественной возможности моды на Западе.
В то время как папа и император оспаривали друг у друга главенство над христианским миром, рядом с ними возникали и развивались другие силы, которые со временем вступят в соперничество с феодализмом и приведут к созданию нового политического и экономического уклада.
Города – мосты в Высокое Средневековье
Городской воздух делает свободным.[111 - Средневековый правовой обычай, согласно которому крестьянин, убежавший от феодала в город и проживший там больше года, становился свободным человеком.]
Мода – дитя современного типа города, где возможна социальная мобильность, где она рождается в котле различных культур, потоков информации, капиталов, товаров, где возможна ее демонстрация, царит вожделение и зависть. Для моды нужен социальный «подиум», физическое пространство ярмарки тщеславия, атмосфера вольнодумства. Мода – продукт города, чье процветание основано на производстве и торговле, а не административных функциях.
Представляется интересным, как формировались те города, прежде всего в Италии, где обычай сменяется желанием перемен, а демонстрация роскоши трансформируется в моду? Что сделало общество этих городов открытым миру, желающим изменений и прогресса ради них самих?
В древнеримском мире города были в первую очередь политическими, административными и военными центрами, и только во вторую – экономическими. Во времена республики и ранней империи римское государство четко делилось на две части: собственно, Рим с Италией и провинции. Но постепенно разница между Италией и провинцией сглаживается. Прежде всего это выразилось в строительстве городов: теперь они создавались по образцу римского военного лагеря. Две большие улицы пересекали его с севера на юг и с запада на восток. В центре находилась площадь, где стояло здание местного сената, главный храм, рядом находился амфитеатр для гладиаторских боев, мог иметься театр и непременно где-то поблизости – бани, ибо без бань римляне не мыслили себе цивилизованного существования. Управление этими городами строилось по образцу Рима. Во главе стояло два дуумвира, как в эпоху республики два консула, были эдилы, отвечавшие за благоустройство, а также уже упомянутый ранее местный сенат. То есть это был город-форпост единой империи.
В Древнем Риме было два достойных экономических занятия – сельское хозяйство и военный грабеж. И оба они не связаны с городом. Для римлян доход от ремесла не был доходом, свободным от некоторого общественного порицания, причем и для владельца мастерских, и для самих мастеров. Как выразился Цицерон[112 - Марк Туллий Цицерон (106—43 г. до н. э.) – римский политический деятель, оратор, философ, ученый.] в своем трактате «Об обязанностях»: «недостойны свободного человека и презренны заработки всех поденщиков, чей покупается труд, а не искусство; ведь в этих занятиях самая плата есть вознаграждение за рабское состояние»[113 - Марк Тулий Цицерон. Об обязанностях. Кн. I, гл. XLII / Пер. с лат. и комм. В. О. Горенштейна. М.: Наука, 1993. С. 150.]. Ну а владельцами мастерских были преимущественно не сами римляне, а приезжие из стран Востока, покоренных Римом.
То же самое можно сказать и о торговле. Несомненно, среди торговцев было много и римлян, но абсолютно чистым это занятие не считалось. Недаром в 218 г. до н.э. был принят закон, который запрещал сенаторам заниматься крупной оптовой торговлей, кроме продажи продукции собственных поместий. То есть такая торговля считалась несовместимой с высоким званием сенатора, к которому предъявлялись требования морального характера.
Город стал опорным пунктом новой западной цивилизации. Но это не город Рим времен расцвета, о котором Вергилий[114 - Публий Вергилий Марон (70—19 г. до н.э.) – римский поэт.] писал в «Энеиде»: «Ты научись народами править державно – В этом искусство твое! – налагать условия мира, Милость покорным являть и смирять войною надменных!»[115 - Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. Кн. VI / Пер. с лат. С. А. Ошерова, комм. Н. А. Старостиной, под ред. Ф. А. Петровского. М.: Художественная литература, 1979. С. 851—853.]. И даже не город «хлеба и зрелищ» времен упадка Рима. Это город торговли и ремесел: купцов и ремесленников, богословов и студентов, город времени и денег. В том сельском мире Средневековья городское население составляло абсолютное меньшинство, – по некоторым оценкам, не более 5%[116 - См.: Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992.]. Но именно город стал форпостом нового мира Запада. Сначала он был преимущественно местом обмена, торговым узлом, рынком, а затем – и мастерской ремесленников.
Наиболее крупные римские города в Средние века, за исключением самого Рима, религиозного центра Запада, исчезли или отступили на второй план. Классические средневековые города раньше всего появились в IX в. в Италии (Венеция, Генуя, Пиза, Неаполь, Амальфи и др.), а также на юге Франции (Марсель, Арль, Нарбонн и Монпелье), где их развитию содействовали торговые связи Италии и Южной Франции с Востоком – Византией и Арабским халифатом.
Венеция, Флоренция, Генуя, Пиза и даже Милан были незначительны вплоть до XI в. Париж, Брюгге, Гент, Лондон, Гамбург и Любек являются творениями Средневековья.
В раннем Средневековье старые стены города служили укрытием и сохраняли лишь атрофированные административные функции. Государи раннего Средневековья предпочитали путешествовать, а наиболее видные города были обязаны своим положением скорее церковной власти, чем светской. Экономическая функция таких епископальных городов поначалу была довольно примитивной: туда свозились припасы из сельских окрестностей, содержались амбары епископа и городских монастырей. Защищенный стенами, населенный людьми, которых связывало множество общих интересов, город начинает осознавать свою силу, коллективную индивидуальность. Городская жизнь возобновилась благодаря ремеслам, торговле и купцам, хотя суть экономики раннего Средневековья – это пока лишь обеспечение самых основ человеческих нужд – крова, еды, одежды, оружия. Всё, что лежит за пределами этих благ, – пока либо просто не существует, либо является предметами роскоши.
Процесс возрождения городов в Европе активно начался в XI в. К XII в. Италия становится страной больших муниципальных республик, выросших из городов, находившихся под покровом епископской власти. В этих новых, полных жизни и страсти городах политическая жизнь бьет ключом, непрестанно разражаясь распрями и бунтами, но при этом побуждая людей к кипучей и энергичной деятельности, поддерживая в них сознание собственного достоинства.
Умберто Эко[117 - Умберто Эко (1932—2016) – итальянский ученый-медиевист, философ, специалист по семиотике и средневековой эстетике, теоретик культуры, литературный критик, писатель, публицист.] в романе «Баудолино» устами немецкого ученого так комментирует отличие духа итальянских муниципий от других городов: «О племянник и император мой, – возразил Оттон, – для тебя Милан, Павия и Генуя всё равно что Ульм и Аугсбург. Но города Германии все основаны по велению князя, и князь для них высший авторитет с первого дня основания города. Иное дело в Италии. Города там рождаются, в то время как германские императоры заняты другими заботами, и растут, пользуясь отсутствием своего властителя. Когда ты этим горожанам пытаешься навязать свои порядки, они их принимают за potestatis insolentiam, за превышение власти, и считают поборы неприемлемыми. А подчиняются они власти консулов, ими самими избираемых».
Эти республики растут благодаря трудолюбию и даже авантюризму граждан, распространяя свои конторы и представительства по всем странам, снаряжая корабли во все моря, от берегов Англии до крайнего Востока. Они завоевывают мир торговлей быстрее и эффективнее, чем крестоносцы – оружием. И эти ломбардские и тосканские города в XII в. вступят в борьбу с самым великим из императоров Священной Римской империи, Фридрихом Барбароссой (1122—1190).
Описанные выше реформы церкви XI в. и спор из-за инвеституры ослабили власть и влияние епископов, вызвали брожение в городах и благоприятствовали стремлению горожан к независимости. Самый большой смутьян среди всех – Милан или Медиоланиум. Народ его постоянно бунтует и против архиепископов, а среди всех этих смут формируется муниципальное устройство. С другой стороны, города представляют уже настолько серьезную силу, что император и папа стараются завоевать их расположение уступками.
Давайте взглянем на самый старый замок типичного ломбардского города Беллинцона[118 - Беллинцона (итал. и роман. Bellinzona, лат. Bilitio) – город в современной Швейцарии.] – Кастельграде, что в переводе с итальянского означает «большая крепость». С 1242 г. город принадлежал миланским правителям. Стены Кастельграде были заложены еще во времена Римской империи, но более поздние зубцы стен замка показывают нам, как часто Беллинцона меняла свои политические предпочтения: переходила от императора к папе. Тут есть и ласточкин хвост – так украшали крепости сторонники императора, – и прямоугольные зубцы, то есть эмблема сторонников папы.
Беллинцона – один из многих ломбардских городов, у которых были и серьезные городские ополчения, и крепкие стены. Итальянские горожане – ремесленники и купцы – имели оружие и несли гарнизонную службу. Они маневрировали между двумя силами – императором и папой римским. Но главное для них было не допустить, чтобы одна из сторон стала настолько сильной, чтобы смогла диктовать им свои условия. И эти разные зубцы на стенах крепостей, защищавших горожан, – символ той эпохи, где важна была не только прочность стен, но и символы, ее украшавшие.
Итак, в конце XI – первой половине XII вв. в Ломбардии и других регионах Италии совершается Великая Коммунальная революция, благодаря которой епископальное управление во многих городах заменяется муниципальной автономией. В Ломбардии результатом этой революции стало распространение консулата[119 - Консулы появляются: в 1093 г. в Бландрате, в 1095 г. – в Асти, в 1107 г. – в Милане, в 1109 г. – в Комо, в 1115 г. – в Гвастале, в 1126 г. – в Пьяченце, в 1150 г. – в Модене и др., а за пределами Ломбардии: в 1094 г. – в Пизе, в 1099 г. – в Генуе. В Вероне, Орвието и Равенне такое управление встречалось и ранее.].
Каждый город имеет свой стиль и обычаи управления, записанные в его статутах[120 - Позднелат. statutum, от лат. statuo – постановляю, решаю. Уставы, фиксировавшие правовое положение средневековых городов и внутригородских объединений (цехи, купеческие гильдии и др.). Городской статут – записи городских привилегий, регулировавших внутреннюю организацию городов и их отношения с сеньорами.], где часто древнее римское право смешивается с новым ломбардским. В основном муниципальное управление состоит из трёх элементов: консулов, совета при консулах (credential) и общего собрания, conciopublica, которое созывается в наиболее важных случаях. В некоторых городах каждое сословие избирает своего консула, т.к. внутри самой коммуны соперничают несколько сил – знать, буржуазия и чернь. Иногда число консулов доходит до нескольких десятков, – так, в Милане в 1130 г. их было двадцать, по числу городских ассоциаций, – а иногда соответствует количеству городских кварталов, служа целям административного и военного устройства города.
Примат закона над обычаем – еще один из столпов новой цивилизации Запада, и начало ему также было положено в городской культуре Средневековья. Без роста правовой культуры в городе не был возможен отход от отживших установок. Почему это так важно для нас? Мода противостоит обычаю, приходя ему на смену в костюме. В этом смысле она – часть новой общественной парадигмы, опора на право вместо следования устоявшимся традициям предков. Аналогия не совсем очевидная, но мода, как и право, имеет интеллектуально-волевой характер, выражает волю и сознание людей, «единство равной для всех нормы и меры свободы и справедливости»[121 - Определение права В. С. Нерсесянца (1938—2005) – советского и российского ученого-правоведа, специалиста в области философии права.].
В XII в. мы наблюдаем настоящий взрыв в области юридического образования в итальянских городах. Особенно славится Болонья, куда со всех концов мира стекаются студенты. Там преподает знаменитой профессор Ирнерий (1050—1125), один из основоположников западноевропейского изучения римского права и первых глоссаторов – комментаторов Кодекса Юстиниана[122 - Corpus juris civilis – современное название свода римского гражданского права, составленного в 529—534 гг. при византийском императоре Юстиниане. Известен также под названиями «Свод Юстиниана» или «Кодификация Юстиниана». Кодекс Юстиниана был заново открыт в XII в. благодаря Болонскому университету. Он вновь стал применяться в Западной Европе, стал источником преподавания римского права, которое легло в основу гражданского права многих европейских стран.]. К концу XII в. в Болонском университете насчитывается около 10 000 студентов. Это колоссальная цифра, особенно для Средних веков[123 - Для сравнения: общая численность всех обучающихся (граждан РФ и иностранных граждан) на всех факультетах МГУ им. Ломоносова в 2017 г. – чуть менее 40 тысяч.]. Старинные школы других городов также начинают развиваться и становятся университетами – studium generalia[124 - Общеупотребительное название для университета в средневековой Европе (лат.). Официального определения термина studium generale не существует. Термин studium generale впервые появился в начале XIII в. и означал место, где принимали студентов отовсюду, а не только из местного округа или региона. В XIII в. термин постепенно приобрел более точное значение как учреждение, (1) которое принимало студентов со всех мест; (2) где преподавалась по крайней мере одна из высших специальностей (теология, закон или медицина); (3) где значительная часть обучения проводилась мастерами; (4) где мастер, который преподавал и был зарегистрирован в гильдии мастеров Studium Generale, имел право преподавать без дополнительных экзаменов и вне зависимости от местоположения. Эта привилегия, известная как jus ubique docendi, по обычаю была предоставлена только магистрам трёх старейших университетов: Салерно, Болоньи и Парижа. Их репутация была настолько высока, что их выпускников и учителей приглашали преподавать во всех других университетах, но они не принимали сторонних учителей без экзаменов.]. Эпоха подъема свободных городов Италии совпала с эпохой основания университетов. По разным оценкам, не менее 22 городов учредили у себя университеты в период XIII—XV вв.[125 - Салерно (середина XI в.), Болонья (1158 г.), Ареццо (1215 г.), Реджо-Эмилия, Модена, Виченца (до 1222 г.), Падуя (1222 г.), Неаполь (1224 г.), Верчелли (1228 г.), Сиена (1246 г.), Пьяченца (1248 г.), Мачерата (1290 г.), Рим (1303 г.), Перуджа (1308 г.), Пиза (1343 г.), Флоренция (1349 г.), Павия (1361 г.), Феррара (1391 г.), Турин (1405 г.), Парма (1422 г.), Катания (1444 г.). В XVI в.: Урбино (1507 г.), Мессина (1548 г.), Кальяри (1596 г.).]. Это подготовило базу для перемен в общественном мировоззрении, сдвинув его от традиционного, магического в сторону рационального и объективно-правового. Человек Запада, доселе державшийся за традиции из страха и неуверенности перед роком, получил достаточную опору и уверенность, чтобы шагнуть в неизведанное новое.
Инициаторами создания университетов выступали городские коммуны Италии. Так, в Перудже начало созданию собственного университета было положено в 1266 г., когда Большой совет коммуны города в присутствии капитана народа Угуччьоне Очелетти и подеста[126 - Глава администрации города.] Альбертино Боскетти на заседании во дворце коммуны решил направить во все населенные пункты перуджинских земель письма о создании в городе университета – super facto Studii[127 - Букв.: по факту учёбы (лат.).]. В 1276 г. Большой совет Перуджи по предложению подеста Рональдо Адигери принял решение разослать глашатаев для приглашения молодых жителей округи в качестве школяров для прохождения курса гражданского права и других дисциплин. Каждый год подеста и капитан народа Перуджи должны были позаботиться об оплате приглашенного профессора по гражданскому праву. Обычно это была знаменитость, и его годовое содержание обходилось коммуне в 300—400 лир. В XIV в. дотация, выделяемая коммуной Перуджи на университет, доходила до 2000 флоринов в год. Тем не менее, коммуны шли на эти немалые расходы, и не только на них. Преподавателям и школярам предоставляли льготы, а особо выдающихся профессоров даже удостаивали чести получения гражданства. Так было и с выдающимся итальянским юристом Бартоло да Сассоферрато (1313/14—1357) – главой школы толкователей римского права, автором «Комментария к Кодификации Юстиниана». Его имя стало нарицательным для обозначения ученого-законника. Во времена преподавания Бартоло да Сассоферрато перуджинский университет пользовался настолько высокой репутацией, что говорили, что на небе есть три светила: Болонья, Париж и Перуджа.
На официальной эмблеме университета Перуджи слева, на голубом поле, изображен Геркулафл, святой покровитель города, а справа, на красном поле, – грифон, символ города. Они олицетворяют истинных основателей и благотворителей университета – коммуну и ее духовную основу – христианскую веру.
Учащиеся университета получали право неприкосновенности, если за ними обращались из родных мест, гарантировалось сохранение их имущества и давалось право свободного передвижения в землях того города, где они учились. Коммуна освобождала их от налогов, обеспечивала проживание в городе по льготным ценам, возмещала убытки в случае ограбления. Спрашивается, для чего? Почему муниципии шли на такие фантастические расходы и раздавали такие небывалые преференции школярам и преподавателям? Вряд ли это можно объяснить лишь необходимостью большого количества юристов для нового общества. И опять же, почему нам это интересно в ключе возникновения моды?
Мода родилась из роскоши и ее свободного потребления. Для нее нужна публика, достаточно состоятельная, свободная от пут традиции и оторванная от обычаев предков. И всё это, как ни странно, давал приток в города студентов. Вот что пишет Альбано Сорбелли[128 - Альбано Сорбелли (1875—1944) – итальянский историк.] в «Storia della Universit? di Bologna» о том, как изменилась и оживилась жизнь Болоньи после открытия университета: «Огромное количество школяров, достаточно богатых, которые приезжали в город со слугами, лошадьми и жили шикарно, изменяли лицо города, весь тон его жизни, вносили своего рода хозяйственный переворот. Город был полон деньгами и получал выгоды от продажи товаров этим чужеземцам. Появились новые формы культуры не без наличия роскоши, образовались новые дороги, строились новые дома. Вместо деревянных каменные, нередко дворцового типа. Город из римского поселения менее чем за два века превратился в крупный центр»[129 - Sorbelli A. Storia della Universit? di Bologna. Vol. 1. Bologna, 1944.]. Другие города, мечтая повторить успех Болоньи, во многом следовали ее примеру не столько из-за политического и культурного престижа, сколько из соображений коммерческой выгоды. Болонья стала богатой и обильной из-за наличия массы школяров – считали городские власти Перуджи, добиваясь открытия у себя университета.
Университеты итальянских коммун готовили юристов, медиков, светских и церковных чтецов, должностных лиц для учреждений. Но дело даже не в подготовке специалистов. Города оживлялись новыми людьми, возникал дух космополитизма, обмена идеями, укладами и мировоззрениями, ведь в университетах Болоньи, Перуджи, Сиены обучались люди со всей Европы. Они образовывали землячества, составлявшие общину чужеземцев. В Перудже их было шесть: немцы, богемцы, провансальцы, каталонцы, испанцы, англичане и еще представители 11 итальянских земель. В Болонском университете в XIII—XIV вв. было 13 землячеств: французы, испанцы, англичане, пикардийцы, бургундцы, жители Пуату, Тура, Мэна, нормандцы, каталонцы, венгры, немцы, поляки; в XV в. появились арагонцы, португальцы, наваррцы…[130 - Городская культура. Средневековье и начало нового времен / Под ред. В. И. Рутенбурга. Л.: Наука, 1986. С. 51.] И эти многочисленные чужестранцы со всего Запада смешивались в плавильном котле итальянской культуры и итальянского образа жизни, которые они затем несли в свои страны и регионы как абсолютный образец для подражания. Так завоевывался авторитет Великой итальянской традиции, авторитет, который смог пошатнуть лишь французский абсолютизм.
Рассматривая историю моды, важно понимать, что дело обстояло вовсе не так, как часто пишут: вот было темное Средневековье, а потом люди обратились к Античности – и случилось итальянское Возрождение, а уже в рамках культуры Возрождения возникла, что важно для нас, исследователей моды, протомода. Вовсе нет. Новый мир и новая цивилизация выстраивались именно в эпоху Средневековья, и городская независимость – одна из сильнейших опор уникального мира Запада. Мода уходит своими политическими и экономическими корнями в эту средневековую эпоху, и ее еще только формирующуюся, вызревающую в борьбе за свободу и независимость, городскую культуру. Цивилизации, не прошедшие через горнило свободных муниципий, в которых формировалось самосознание будущей буржуазии, не смогли совершить самостоятельный прорыв в Новое время. Их модернизация носила черты заимствования у Запада. Поэтому и моду как институт свободного выбора мы увидим лишь у западной цивилизации, а на Востоке продолжат следовать вековым обычаям в одежде вплоть до тех времен, пока Запад не начнет его колонизацию.
Очень показательной в этом смысле представляется история борьбы Фридриха Барбароссы[131 - Фридрих I Гогенштауфен (1122—1190) – король Германии, император Священной Римской империи. Свое прозвище получил в Италии из-за своей рыжеватой бороды (от итал. Barba – «борода», и rossa – «рыжая»).] с ломбардскими городами. Фридрих Барбаросса стал императором Священной Римской империи в 1155 г. К этому времени он уже был королем Германии, которая досталась ему от отца Конрада с глубоко расстроенными делами, а сама королевская власть была совершенно бессильной. Фридриху Барбароссе, типичному германскому императору, умному и честолюбивому, суждено было господствовать 38 лет, волновать мир, покорять его. Он был доблестным рыцарем, выдающимся государственным деятелем, покрывшим свое правление имперским блеском. Его целью было восстановить Римскую империю во всем ее величии и блеске, о чем он не преминул написать папе тотчас после своего избрания. Города Германии при нём процветают, и хотя это не есть прямое следствие дел Фридриха, однако он способствовал их подъему устроением порядка и рыцарским блеском своего двора.
Такой же порядок император Фридрих желал установить и в итальянских муниципиях: назначать судей, брать пошлины с дорог, рынков и судоходных рек, чеканить монету. Однако стоило Фридриху пересечь Альпы, возвращаясь домой в Германию, как итальянские города восстанавливали все свои права. Всего Фридрих совершил пять завоевательных походов в Северную Италию[132 - В 1154—1155, 1158—1162, 1163—1164, 1166—1168 и 1174—1178 гг.]. В 1167 г. итальянские города объединились в знаменитую Ломбардскую лигу[133 - В Ломбардскую лигу входили Милан, Кремона, Бергамо, Брешия, Мантуя, Феррара, Верона, Виченца, Падуя, Лоди, Пьяченца, Парма, Модена, Болонья и даже могущественная Венеция.] для противостояния императору. Папа Александр III (1159—1181) дал ей свое благословение. Более всего человек Средневековья, постоянно воевавший, мечтал о мире, но этот мир приходит к нему через поражение противника. В своей булле папа так приветствовал создание Лиги: «Нет сомнения, что вы заключили этот союз мира и согласия и, соединившись, явно свергли с себя иго рабства – в силу божественного решения, с целью защитить свободу церкви Божьей и вашу собственную против Фридриха, называемого императором»[134 - Цит. по: Эпоха крестовых походов / Под ред. Э. Лависса и А. Рамбо; Пер. М. Гершензона. М.; СПб.: АСТ; Полигон, 2003. С. 183.]. В определенном смысле Ломбардская лига, противостоящая вместе с папой германской империи, была одной из основ формирующейся итальянской нации.
29 мая 1176 г. противники – Фридрих Барбаросса и войска Лиги – встретились под Леньяно. В этой битве немецкие рыцари сразу бросились в атаку, прорвали строй ломбардской конницы, и та в беспорядке бежала. Но когда немцы обрушились на построившуюся в каре пехоту, их атака захлебнулась. Тем временем ломбардские конники, встретив войско из Брешиа, спешившее им на помощь, вернулись на поле боя и внезапно атаковали немцев с фланга. Фридрих отважно бросился в самое пекло битвы, но был выбит из седла. Тотчас по войскам разнесся слух о его мнимой смерти, и рыцари, побросав оружие, позорно бежали с поля боя, потерпев поражение от горожан.
Так император проиграл решающее сражение, а города отстояли независимость. После этого поражения Фридриху Барбароссе пришлось пойти на большие уступки, в том числе признать Александра III единственным законным папой и вернуть ему префектуру в Риме. В обмен на это папа снял с него свое отлучение. Лишь примирившись с папой, Фридрих вернулся к ломбардским делам, но договориться с восставшими городами не удалось. В июле 1177 г. в Венеции Фридрих подписал с ними перемирие. В 1183 г. Фридрих подписал с ломбардцами договор, по которому гарантировал им те регалии и правовые обычаи, которыми они пользовались фактически, оставляя себе привилегию собирать военные подати. Представители императора не могли решать ни одного важного вопроса без совета, избранного городом.
Битва при Леньяно между городами и императором стала не только и не столько военным сражением за территории и право их управления, сколько битвой между двумя видениями мира, двумя идеологиями – феодальной, имперской и, условно говоря, «демократической». Империя проиграла Италию «для себя» не только политически, но и для своего духа феодального принуждения. Говоря о древнеримском наследии итальянской муниципальной организации и жизни, мне представляется важным обратить внимание не только на технические традиции городских ремесел (что весьма сомнительно, т.к. многие из них были заимствованы с Востока), рыночные связи (которые могли надолго замирать во время войн, голода и эпидемий чумы) или традиции градостроительства. Важнейшим стержнем и опорой итальянских муниципий было римское право и традиции частной собственности, которые входили в противоречие с феодальными нормами права и владения. Частная собственность и выборная власть – основа основ Запада – сохранились и нашли защиту именно в средневековой Италии.
Вся эта история о противостоянии итальянских городов-государств и императора Священной Римской империи, казалось бы, довольно далека от моды. Но в начале этой главы мы поставили вопрос о связи возникновения моды и особенностями цивилизации Запада. Феодальный дух и феодальное право есть суть наследование, следование традиции и единому, однажды заданному образцу. Без веры в справедливость единожды заданного патриархального порядка, единственного справедливого образа жизни, оно теряет свою идейную основу. Моду питает свободный выбор и новизна, не зависимые от того, «что было всегда». Поэтому впервые мода находит себе дорогу в этом шумном, полицентричном, динамичном, соревновательном, независимом, сделавшем ставку на личные заслуги и инновативность, конкурентность различных властей и образов жизни, сообществе итальянских городов-коммун.
После победы Лига быстро распалась – между этими своенравными соперниками не могло быть настоящего единодушия. Ведь самым главным своеобразием развития Италии было даже не лавирование между Империей и папой. Главным, что влияло на развитие любого итальянского города, было наличие других городов. Историки называют это явление, характерное для северной и средней Италии, полицентризмом. Всякий город зависел, взаимодействовал, завидовал, сражался, интриговал против других городов, что определяло итальянскую историю и дух итальянской нации с XI в. и вплоть до испанского захвата значительной части страны. Не только производительные, но и культурные, и политические силы Италии развивались «безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу»[135 - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд., Т. 46, Ч. I. М.: Политиздат, 1967. С. 476.]. Городов было так много и они были настолько разные, что это создало совершенно уникальную по типу среду развития культуры. Некоторые из этих культурных явлений или ценностей являются абсолютно новаторскими и даже парадоксальными для политически разъединенной географической территории, население которой и слышать не хотело об объединении почти до самой новейшей истории. Например, уже к XIV в. мы обнаруживаем здесь не только практически существующий, но и глубоко теоретически разработанный национальный литературный язык, основанный на тосканском диалекте. Великие Данте, Петрарка, Боккаччо, если не писали на латыни, то обращались к vulgare illustre, понятному современному им итальянцу. Данте писал, что vulgare illustre являет собой совокупность общих черт итальянского языка «который ощущается в каждом городе, но не находится ни в одном из них». И далее: «мы утверждаем, что в Италии есть блистательная и правильная народная речь, составляющая собственность каждого и ни одного в отдельности италийского города, но которой все городские речи италийцев измеряются, оцениваются и равняются»[136 - Данте Алигьери. Малые произведения. М.: Наука, 1968. С. 285.]. Итальянский, первый в Европе национальный литературный язык, был создан в стране, которую и современники, и историки следующих столетий обвиняли в политической раздробленности. И это произошло на три столетия раньше, чем во Франции, Англии и Испании. Италия задолго до того, как превратилась в государственно-политическую реальность, осознала себя в общих формах культуры, литературы и национального языка, скрепленных единой великой традицией.
В лишенной единой государственности стране, далекой от нее как никакая другая, появился термин для обозначения государства – stato[137 - Термин stato, применяемый ныне в западноевропейских языках для обозначения государства, был введен в обиход в начале XVI в. итальянским мыслителем, философом и политическим деятелем Никколо Макиавелли (1469—1527). Близкие к stato слова использовались для выражения понятий «состояние», «положение». Stato восходит к латинскому status, производному от глагола stare, и несет смысловую нагрузку, включавшую «состояние», «установление», «структуру», «порядок». Новый термин придавал понятию суверенитета, т.е. высшей власти, абстрактное содержание, отделял его от конкретных носителей власти. Для Макиавелли государство означало не столько действительность с раздробленностью страны и междоусобицей, сколько состояние, к которому Италии следовало стремиться. Введя термин «государство» (stato), Макиавелли впервые стал четко употреблять традиционное понятие «республика» в его современном значении, т.е. как форму правления, как родовое понятие по отношению к аристократии и демократии, как противоположность монархии. С XVI в., с Макиавелли и его современников, начинает складываться понятие государства-нации, противопоставлявшееся городу-государству, власти феодальных сеньоров. Оно соответствовало практике постепенного, но неуклонного становления централизованных абсолютистских монархий в крупнейших странах Европы. XVI век был отмечен крупными достижениями в этом плане в Англии, Франции, Испании, России (по материалам: Мартышин О. В. К истории формирования понятия «государство» // Вестник ун-та им. О. Е. Кутафина. №4, 2018).], сформировались самые зрелые для позднего Средневековья политические доктрины, разрабатывались теории государства. В. Зомбарт в «Современном капитализме» писал, что итальянская городская жизнь и политическая практика была источником развития самой идеи государства, и что термин «государство» – итальянского происхождения. В Италии того времени впервые сформулирован принцип ragione di stato (государственной пользы). Наконец, Италия подарила миру уникальный феномен венецианской государственности, ведь Венеция просуществовала почти тысячу лет в состоянии конституционной преемственности власти. Религиозное свободомыслие и тенденции «папаганизма» совмещались с тем, что само папство имело свою резиденцию в Италии. И таким парадоксальным явлениям в средневековой Италии несть числа, что объясняется самой культурно-политической логикой полицентризма.
Вообще говоря, о чём это говорит нам, исследователям моды? Мода – продукт развитой культуры, высокой коммуникации и даже органической терпимости к некому «единству и борьбе» различий. Мода авторитарна, но на короткий срок, а затем она отвергается новой модой. Такая практика без ущерба для общества возможна только в устойчивой культурной среде, защищенной законом и общими правилами приличия. В полной мере эти условия возникли на Западе лишь к концу XIX в., однако складываться они начали в среде городской средневековой Италии.
Дядя Фридриха I Барбароссы и его историк, цистерианский монах, а впоследствии – епископ Фрейзингенский Оттон (1112—1158), автор хроники «О двух государствах», а также «Деяний императора Фридриха I», с негодованием описывает управление итальянских городов. Знать там должна действовать заодно с буржуазией, люди низкого происхождения – мастеровые, занимающиеся «презренными ремеслами», – имеют право носить оружие, которое в других местах предоставлено лишь рыцарям, а также достигать в городском управлении почетных должностей. Но в то же время он признаёт, что благодаря такому устройству итальянские города «превосходят богатством и могуществом все остальные города мира». По сути, Оттон Фрейзингенский возмущается социальной мобильностью, существовавшей в итальянских городах. Ведь даже ремесленники, которых, как отмечает хронист, в других странах не допускают к должностям и почету, там могут достичь высот власти. А если учесть, что ремесленником мог стать каждый, пройдя путь обучения и подтвердив свое мастерство, то мы видим просто потрясающие не только для т.н. «темного Средневековья», но и для гораздо более поздних веков, социальные возможности. И это еще один важнейший фактор возникновения моды, который мы обнаруживаем в средневековой Италии. Социальная мобильность в обществе – важнейшее условие возникновения истинного, а не имитационного института моды. Только при наличии социальных лифтов мода начинает выполнять свои основные функции и становится необходимой обществу системой отличения, престижа, коммуникации и пр., заменяя собой институт обычая и незыблемых традиций в костюме.
Большие города Италии XII—XIII вв., такие как Милан и Флоренция, находившиеся в глубине полуострова, были преимущественно «промышленными». Другие – Венеция, Генуя, Пиза, Амальфи, – расположившиеся на море, были торговыми республиками. Возрождение придет и в те, и в другие, а пока они набирают силу и достаток, чтобы затем вложить их в те культурные артефакты, которые до сих пор будоражат сердце, душу и ум всего человечества.
Уже на ранней стадии новая цивилизация показала свой беспокойный, подвижный, склонный к переменам и экспансии, вечно любопытный характер. Морские итальянские города вели торговлю с Востоком, который был и учителем в науке торговли и кредита, и источником новых товаров и богатства, и соперником в войнах. Жадные, воинственные, часто неразборчивые в средствах, эти муниципии поддерживали торговые отношения и с мусульманами, и с византийцами, успевая извлекать выгоду повсюду, в том числе и из Крестовых походов.
С VII в. история и культура Венеции носит столь же византийский характер, сколь и итальянский. Вся внешность города, его архитектура и костюмы – совершенно восточные. Венецианские дожи пользуются должностными титулами, которые жалует им византийский император. К XII в. власть дожей ограничивается, однако правление носит аристократический характер, что сильно отличает Венецию от остальной Италии и также роднит по духу с Востоком.
В Средиземноморье деятельность венецианцев и их конкурентов-генуэзцев выходила за рамки мирной колонизации. Руководимые своими торговыми интересами, эти морские державы задолго до Крестовых походов начали оспаривать у арабов Средиземное море. Часто пишут, что новая западная цивилизация завоевывала мир не мечом, но торговлей, хотя Крестовые походы также сыграли свою роль. Но это противопоставление не совсем верно по сути. Право на торговлю в те времена, как и всегда, прокладывалось мечом. Поэтому не стоит считать, что население великих городов Средневековья – это мирные бюргеры, не способные поднять ничего тяжелее мошны, набитой серебром. Корабли строились отнюдь не только для перевозки товаров. В 1001 г. Пиза и Генуя предприняли поход в Сирию, 1088 г. – в Тунис. В Первом крестовом походе Генуя участвовала 34 кораблями, Пиза – 120, Венеция снарядила 200 кораблей[138 - По данным: Эпоха крестовых походов / Под ред. Э. Лависса и А. Рамбо; Пер. М. Гершензона. М.; СПб.: АСТ; Полигон, 2003.]. Они предпринимали и самостоятельные Крестовые походы, нападая на королевства, отнимая целые острова, как, например, Генуя – Минорку. Венецианцы, получившие от вынужденных с ними считаться константинопольских императоров ряд особых привилегий, после Четвертого крестового похода 1204 г. основали целую колониальную империю на побережье Адриатики, Крите, островах Эгейского и Ионического морей, а в XIV—XV вв. – на Корфу и Кипре. Вот что пишет об этом французский историк Фернан Бродель[139 - Фернан Бродель (1902—1985) – французский историк, представитель историографической школы «Анналов», занимавшейся изучением исторических феноменов в социальных науках, один из основоположников мир-системной теории. Произвел революцию в исторической науке своим предложением учитывать экономические и географические факторы при анализе исторического процесса.]: «так росла Венеция, потому что ее кормили рынки, слабеющая Византия, которой она навязала свои услуги. Венеция съела это огромное сооружение изнутри так, как термиты съедают деревянный каркас. Именно Венеция направила IV крестовый поход на Константинополь»[140 - Фернан Бродель, Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II / Пер. с фр. М. А. Юсима. М.: Языки славянской культуры, 2002.].
Генуэзцы обосновались в Малой Азии, где в Фокее находилось крупное производство квасцов, необходимых для текстильного производства. В Триполи, Яффе, Тире, Антиохии, Иерусалиме – практически везде той или иной из трёх больших морских республик принадлежали целые кварталы (иногда до одной трети города) с улицами, площадями, церквами, фактически образующие самостоятельные государства со своими консулами, советами и судами. Пиза имела свои представительства в Птолемаиде, Тире, Триполи, Константинополе. Генуя, которая участвовала в низвержении Латинской империи в Византии, обладала важнейшими опорными пунктами в Хиосе, Митилене, Тенедосе, Смирне. В Константинополе ей принадлежали целые предместья – Пера и Галата; в Черном море она торговала, завладев Каффой и Азовом. В общем, это были не города, а настоящие военно-торговые спруты, распространившие свои щупальца по всему средневековому миру.
Между самими морскими республиками, к несчастью для них самих, также царила вражда и конкуренция, отнюдь не ограничивающаяся торговой. В 1136 г. Пиза напала на город Амальфи и разрушила его, а затем Генуя разрушила Пизу. Между Генуей и Венецией война шла всё Средневековье, в том числе и на территории их колоний.
Самостоятельность и политическая независимость городов-государств приводили к такой игре политических сил и страстей, что итальянские дела были совершенно запутаны в течение многих столетий.
Мечтавший о политическом единстве Италии Данте Алигьери[141 - Данте Алигьери (1265—1321) – флорентийский поэт, мыслитель, богослов, один из основоположников литературного итальянского языка, политический деятель. Автор «Комедии», прозванной Боккаччо «Божественной».] с горечью пишет об этом положении дел:
А у тебя не могут без войны
Твои живые и они грызутся,
Одной стеной и рвом окружены,
Тебе, несчастной, стоит оглянуться
На берега твои и города:
Где мирные обители найдутся?
К чему тебе подправил повода
Юстиниан, когда седло пустеет?
Безуздой меньше было бы стыда…[142 - Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. с ит. М. Лозинского. М.: Наука, 1967.]
Внутригородские распри и внутриитальянские конфликты связывались в сознании современников в одно целое. За этим динамизмом и нестабильностью составляющих системы итальянского полицентризма многие из них видели рок, хаос и злосчастную судьбу Италии. Но этот особый тип политического устройства породил совершенно потрясающие культурные результаты и следствия, которые в полной мере станут очевидны в эпоху Ренессанса.
К XIII в. Европа отошла от тех скудных времен, когда поместья могли удовлетворять только свои нужды, обмен не улучшал ситуации, а целые селения могли вымирать от голода в неурожайные годы. В эту эпоху на северо-западе Европы возник крупный союз торговых городов, быстро получивший политическое влияние и экономическое могущество на всём пространстве Запада – Ганза. Ее влияние распространялось от Фландрии и Англии до Северной Руси. Ганзейские купцы обосновались в Брюгге, Лондоне, Стокгольме, православном Новгороде и языческой Риге. В самом лучшем положении находились города, которые питали итальянские торговые пути: Аугсбур, порты Балтийского и Северного морей – Гамбург, Бремен, Любек. Во Франции это были Гент, Брюгге, Ипр, известные торговлей своими тканями.
Однако эти города не подарили миру Ренессанс, и одной из причин, вероятно, является то, что страны их торгового обмена не могли на тот момент выступать донорами знаний и более развитой культуры, какими были византийцы, арабы и евреи для итальянцев. Не возникло у ганзейцев и духа моды – привозной роскоши Востока, которая очаровала и буквально отравила сердце итальянцев золотом, парчой, шелками и стала вдохновением Великой итальянской традиции в стиле, искусстве и моде. Эта Великая традиция на много веков стала самой авторитетной на Западе. Ее не превзошло могущество Габсбургов, и лишь при Людовике XIV она была оспорена Францией.
Ремесленники: средневековая корпоративная система
Революционер моды 1960-х гг., французский кутюрье баскского происхождения Пако Рабан как-то сказал: «Бесспорно, я кутюрье, так как шью и создаю уникальную одежду, но, в сущности, я считаю себя ремесленником. Я просто ремесленник, который старается делать свою работу как можно лучше». И таков не только этот выдающийся модельер. Вся основа структурно-функциональной системы французской, а затем и мировой системы моды – профессиональные корпорации, такие как французская Федерация Высокой моды[143 - Общее название для самого авторитетного профессионального объединения французских, а затем и принятых на основе ряда условий иностранных кутюрье – Fеdеration de la Haute Couture et de la Mode (Федерация Высокой моды, с 2017 г.), преемника Chambre Syndicale de la Haute CoutureParisienne (Синдикат Высокой моды), основанного в 1868 г. На протяжении своего существования вплоть до настоящего времени объединение несколько раз меняло свое название, структуру и функции, оставаясь при этом, по сути, одной и той же организацией.], – корнями уходит в ремесленные цеха и купеческие гильдии средневековых городов.
На протяжении столетий мода, особенно Высокая мода, несла в себе этот цеховой средневековый дух элитарности, закрытости, уважения к профессиональному мастерству, сохранения традиций и корпоративной солидарности. И, возможно, смерть истинной Высокой моды, о приближении которой всё чаще говорят в начале XXI в., связана во многом с утратой этого духа абсолютной эксклюзивности, подменой его идеологией больших денег и принципом финансовой эффективности глобального бизнеса.
О происхождении и природе средневековых цехов, корпораций или гильдий мы и поговорим далее.
Итак, в XI—XII вв. на Западе прокатилась коммунальная революция, принесшая освобождение от множества феодальных ограничений для города как единого целого. А между тем во внутренней жизни города не было ни настоящей свободы, ни спокойствия. Свобода и равенство господствуют в таком городе-коммуне только с виду, в реальности же община следит за индивидом и ограничивает его деятельность. Гражданин также прикреплен к своему городу, как крестьянин-колон – к своему участку. Он – часть одной из групп, составляющих коммуну, а не самостоятельный независимый гражданин. Он всю жизнь принадлежит одному сословию, цеху, корпорации, приходу или городскому кварталу. Многочисленные муниципальные декреты регулируют практически всю жизнь горожанина от рождения, профессии, которую он унаследует от родителей, до того, сколько свечей должно сопровождать его гроб на похоронах.
Главной приметой экономики средневекового города являются торгово-промышленные ассоциации: корпорации[144 - Фр. corps de mеtier – категория рабочих, профессиональная группа.], гильдии[145 - Нем. Gilde – «объединение купцов».], цехи[146 - Через польск. сесh из средневерхненемецкого zёсh, zёсhе «объединение лиц одного сословия», совр. нем. Zunft.]. Мы будем использовать эти термины более-менее взаимозаменяемым образом, хотя понятие «гильдия» преимущественно принято употреблять в отношении объединения купцов. Объединяясь в ассоциации, на основе которых позже возникнет городская коммунальная администрация, купцы и ремесленники отвоевывают себе коллективную свободу, льготы и привилегии. Однако личная свобода их членов этими же ассоциациями и ограничивается.
В Средние века корпорация или цех – это тесно, прочно организованная ассоциация всех ремесленников определенной профессии одного города. Например, всякий золотых дел мастер, оседло живущий в Париже, был членом ювелирного цеха. И никто не мог продать даже ржавого гвоздя, не будучи членом цеха кузнецов, или старого тряпья, не принадлежа к цеху старьевщиков. Цех часто был одновременно и городской военной единицей, и каждый его член должен был иметь оружие для защиты города.
Происхождение института средневекового цеха (корпорации, гильдии) иногда пытаются отнести к древнеримским коллегиям, которые неизвестным образом восстали из пепла после нескольких веков забвения. С точки зрения историков Лависса и Рамбо[147 - Эпоха крестовых походов / Под ред. Э. Лависса и А. Рамбо; Пер. М. Гершензона. М.; СПб.: АСТ; Полигон, 2003.], разумнее было бы предположить, что такая форма объединения была естественной в ту эпоху, когда обособленное, независимое существование было опасно, право и суд были привилегией и плохо защищали от произвола. Форму корпорации в Средневековье принимали тогда любые профессии, даже свободные, – университетские преподаватели, менестрели и нищие – все объединялись в ассоциации, цехи и гильдии, способные защитить их коллективные интересы.
Сведения об основании первых гильдий довольно скудны и отрывочны. Текстильное производство в Средние века было самым мощным, если не сказать единственным, помимо строительства, поэтому текстильные корпорации обладали больши?м влиянием и значением для экономик всех стран Запада. Известно, что в 925 г. основываются гильдии красильщиков шерсти в Германии. В 979 г. была основана Тевтонская текстильная гильдия в Лондоне, получив на это королевскую грамоту в обмен на уплату двадцати унтов перца ежегодно. Она просуществовала без малого шесть веков, пока в 1578 г. королева Елизавета I не ликвидировала ее. Массовое же образование цехов относится к XI—XII вв.
Часто цехи имели общие и взаимные интересы с властями. В Англии король Генрих I (1100—1135), известный своей ученостью, активно поощрял развитие городов и городского самоуправления. Король поддерживал развитие торговли, ремесла и путей сообщения в стране, даруя различные привилегии городам и купеческим гильдиям и утверждая уставы первых английских ремесленных цехов. При нём начался выкуп крупнейшими городами страны прав самостоятельного сбора налогов и уплаты их непосредственно в королевское казначейство – первый шаг на пути завоевания английскими городами автономии. Особенно большое значение имела хартия Генриха I Лондону, которая, помимо освобождения горожан от уплаты «датских денег», торговых и таможенных пошлин, предоставила право избрания собственного шерифа и верховного судьи. Около 1120 г. он расселил фламандских[148 - Фламандцы – народ, родственный по происхождению голландцам. Большая часть живет в Бельгии, наряду с романоязычными валлонами. В XIII—XIV вв. территория Бельгии была ареной борьбы между Англией и Францией. В Средние века Бельгия входила в состав Бургундского герцогства.] текстильщиков в английских городах и деревнях для повышения уровня мастерства местных производителей текстиля. Они основали там первые текстильные гильдии шерстянщиков. Генрих II Плантагенет (1154—1189) даровал гильдии английских производителей шерсти хартию[149 - От лат. charta, от др.-греч. ????? «лист папируса; бумага». В Средние века – документ публично-правового и политического характера (Xартия городов и коммун, Великая хартия вольностей 1215 г. и др.).] на исключительные права поставки суровой шерсти в Лондон. Это право поддержало английских овцеводов, боровшихся с ввозом испанской шерсти, превосходившей английскую по качеству. В 1164 г. было организовано шесть гильдий ткачей и валяльщиков в разных городах Англии. К 1188 г. относится первое упоминание о корпорации английских красильщиков текстиля. Борьба английских и испанских текстильщиков, порой весьма жесткая, в которой корпорации были важной силой лоббирования, шла не один век. В 1221 г. Генрих III (1216—1272) приказал мэру Лондона сжечь все шерстяные ткани, завезенные из Испании, и только в 1240 г. импорт был восстановлен. В 1248 г. торговцы шерстью также организовали корпорацию, чтобы защищать свои интересы в английской экономике, однако это не помешало Генриху III в 1261 г. запретить весь экспорт шерсти в континентальную Европу. А в 1271 г. он издал декрет, в котором говорилось: «Все рабочие, мужчины и женщины из Фландрии и других стран могут прибыть в наше королевство и производить ткани». В ответ на действия короля Англии король Кастилии и Леона Альфонсо X Мудрый (1252—1284) выпустил в 1273 г. декрет, согласно которому «все пастухи Кастильи объединяются в почетную ассамблею пастухов» – знаменитую Месту[150 - Исп. Mesta, Honrado Concejo de la Mesta. Этимологически испанское слово «Mesta» производят от латинского «Mixta» (смешение), подразумевая «animalia mixta» (смешение скота).] (о ней будет отдельная история в главе об Испании), которая получила привилегии на 500 лет по выращиванию мериносовых овец в Испании.
Своим величием и процветанием Флоренция также обязана цехам. Во Флоренции корпорации ткачей и торговцев тканей образуются в 1193 г. Об истории флорентийских цехов мы поговорим ниже особым образом.
Один из самых своеобразных королей Франции, Филипп IV Красивый (1285—1314), помимо расправы над тамплиерами, был известен тем, что запретил своим подданным носить одежду из фламандской шерсти, т.к. был очень озабочен ее чрезмерной популярностью.
Жизнь цехов регулировалась статутами[151 - От лат. statutum – постановление.] или уставами. Древнейший цеховой статут – устав парижского свечного цеха – Лависс и Рамбо относят к 1061 г. Степень регламентированности и суровости цеховых уставов снижалась с севера на юг Европы. Самыми обстоятельными, расписанными буквально до мелочей они были в Германии[152 - Извлечения из Устава Франкфуртских сукноделов 1345 г.: «Мы, мастера-сукноделы Франкфурта, извещаем господ шеффенов и весь совет о наших правах и обычаях, как мы их сохранили исстари: 1. Никто из членов нашего цеха не должен делать сукон с каймой, разве только по заказу шеффенов, которые вместе с членами их семей могут носить такие сукна. 3. Мы имеем обыкновение присматривать за нашими чесальщицами и прядильщицами. 4. Запрещается закладывать крашеную шерсть, пряжу и неготовое сукно или принимать их в заклад; если это будет обнаружено, то заложенное должно быть отдано нам безвозмездно. Исключается тот случай, когда пряжа и сукно принадлежали самому заложившему их. 5. … Запрещается пользоваться печатью, прилагаемой к сукну, тем, кто не состоит в нашем цехе и не живет в городе. 6. … Кто подвергся оговору и не восстановил своей чести, тот не может оставаться в нашем цехе. 9. Исстари у нас в обычае, что мы сами можем принимать все постановления, вызываемые нуждами ремесла, если только данные вопросы не подлежат ведению городского суда или совета. 10. Мастерицам монастыря пресв. девы разрешается ткать сукно с каймою и продавать его в розницу. Кульман Зан, Фольмар фон Бибра, Гейне Гольцгеймер и Годфрид фон Дорфельдин прочли вышеприведенные статьи перед шеффенами и всем советом и показали под присягой, что все эти обычаи цех сукноделов перенял от предков. 11. Штрафы и взыскания, которые были у нас установлены и которых мы придерживаемся, перечислены ниже. 12. … Если будут найдены сукна с каймою или с порезанными местами, или они окажутся сделанными из обрезков и клочков шерсти, или подправленными светлой пряжей, такие сукна должны быть отобраны у мастера, а последний вносит 1 фунт геллеров штрафа. 13. Если кто-нибудь отдаст ткать или отделывать сукно за город, а потом обнаружится, что оно с каймою, то сукно отбирается, а мастер лишается права заниматься ремеслом в течение года; по истечении срока он может просить мастеров наших о снисхождении, но обязан внести 5 марок штрафа. 14. Никто не должен окрашивать в пестрые цвета сукна с каймою [Последствия те же, что и в 13-й ст.]. 15. Такой же штраф уплатит тот, кто работает более чем на двух ткацких станках. 20. Кто продает сукна без свинцовой печати, тот уплачивает нашим мастерам 2 гроша штрафа. 24. Если будет найден у кого-нибудь спрятанный ткацкий станок, с того следует 1 марка. 27. Маклер, берущий вознаграждение не в ярмарочное время или изготовляющий сукно, штрафуется на 1 марку. 28. Мастер, дающий вознаграждение маклеру, который не привел с собой гостя в дом, всякий раз вносит полчетверти вина. 29. Кто делает сукна, должен вырабатывать их длиною в 33 локтя и без каймы; кто сделает сукно длиннее, платит мастерам 1 фунт. 30. Если будет найден меньший по длине кусок сукна, следует штраф в 1 фердунг. 31. Кого застанут ночью за работой, тот платит 1 марку. 34. … С каждого куска сукна полагается по геллеру двум мастерам, осматривающим сукно с целью суждения о его промывке. 35. Если мастер станет ворсить сукно, а два мастера обнаружат, что оно было плохо промыто, то виновный вносит фердунг штрафа и дает четверть вина в цеховой дом. 36. Кто оскорбит двух мастеров словами или действием, тот платит такой же штраф, как и за оскорбление шестерых старост цеха. 40. Никто не должен давать ткачу со дня сретения Господня, когда освящают свечи, и до дня св. Михаила более 16, а в другое время – более 14 геллеров поденной платы; если же он работает сдельно, то ему следует платить 5 шиллингов с куска десятимоткового сукна, если работа всё время одинаковая; если же работа меняется, то он и его мастер должны договориться, и за девятимотковое сукно уплачивается 5? шиллингов. Кто пообещает дать больше или даст больше, чем выше установлено, тот дает в цеховой дом четверть вина. 41. Ткач, запросивший у наших товарищей-мастеров больше положенного, на 4 недели лишается права заниматься ремеслом, он и жена. 44. Запрещается покупать вайду где-либо кроме двух гостиных дворов, где ее пробуют и оценивают; штраф – 1 фердунг и четверть вина. 45. Никто не должен, когда покупает вайду, брать больше одной вязки. Штраф – полмарки и четверть вина. 46. Никто из членов нашего цеха не должен продавать вайду негорожанину… Штраф – 1 фунт и четверть вина в цеховой дом. 47. Никто не должен сманивать у другого людей, будь то работник или работница… Штраф – полмарки.» Текст воспроизведен по: Немецкий город XIV—XV вв. Сборник материалов / Ввод. ст., пер., прил. и коммент. В. В. Стоклицкой-Терешкович. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1936.], а в Монреале и Лиможе корпорации носили характер, скорее, благотворительных и религиозных обществ, не имели монополии, не ограничивали число членов и принимали иностранцев. Отмечу, что эта традиция гостеприимства весьма плодотворно скажется на росте мастерства лиможских ткачей, когда через несколько веков они примут у себя бежавших из Италии, Испании и Португалии евреев-профессионалов.
Цехи ремесленников и торговцев представляли собой форму самоорганизации, не допускавшую никакой конкуренции и имевшую крайнюю степень специализации[153 - В переписи 1291 г. в Париже насчитывалось 4159 членов цехов, которые были разделены на 350 профессий.], странную и даже комичную на современный взгляд. Так, парижские торговцы четками делились на три ассоциации: один цех делал четки из кости и рогов, второй – из амбры и черного янтаря, третий – из раковин и кораллов. Парижские башмачники делились на три цеха, в зависимости от материалов изготовления, а шляпники – на пять. Было два различных цеха прядильщиц шелка на веретёнах: отдельно – больших и отдельно – малых. И если в Новое время нормой стало право выбрать любую профессию, то распространенным средневековым принципом, считавшимся глубоко справедливым, было убеждение, что ремесло принадлежит тем, кто им занимается.
Кропотливый узкоспециализированный труд способствовал достижению очень высокого уровня мастерства. Требования к качеству продукции жестко регулировались цеховыми статутами. Вот пример статута «О ткачихах шелка» из документа под названием «Регистры ремесел и торговли города Парижа»[154 - Цит. по: Книга ремесел и торговли города Парижа. Вып. 10 / Пер. с фр. Л. И. Киселёвой. М., 1957.]. Этот документ, составленный прево[155 - Прево (франц. prеv?t, от лат. praepositus – «стоящий во главе, начальник») – должностное лицо в средневековой Франции. Первоначально прево – управляющий во владениях светских и церковных сеньоров с широкими административными, судебными, налоговыми и военными функциями.] города Этьеном Буало в XIII в., гласил:
«Никакая мастерица цеха не может и не должна набирать основу из ниток с шелком или из шелковых оческов с шелком, так как такое изделие поддельное и плохое и должно быть уничтожено, если его найдут. Никакая мастерица или подмастерица этого цеха не может делать поддельную (entaveleure) основу или ткань из ниток и из шелковых оческов или делать рельефную (enlevee) ткань, где имеются нитки или шелковые очески; а если такое изделие находят, оно должно быть уничтожено, так как оно поддельное и плохое».
Эту фантастическую «средневековую» требовательность к качеству исполнения мы всё еще можем увидеть в работах швей и вышивальщиц парижских Домов Haute Couture, или у классных итальянских обувщиков, или у производителей премиальных изделий из кашемира и сверхтонкой шерсти. Два революционера в моде – Браммель[156 - Подробнее о нём – в следующих главах.] и Шанель, – молодежная революция 60-х гг. и наступление эпохи массового общества повлияли на общий стиль в моде в пользу его упрощения и сократили число покупателей и ценителей этого уникального ручного мастерства, к тому же оно конкурирует с современными машинными технологиями даже в костюмах высокого класса. Всё менее это мастерство и внимание к деталям востребовано и миром крупных корпораций нашего века, требующим не элитарной скрупулезности многочасовой работы, а максимального упрощения, диктуемого бешеными скоростями обезличенного fast-fashion. И тем не менее вся великая мода выросла из средневекового ремесла, и вплоть до середины XX в. уникальный, Ремесленный с большой буквы, ручной труд был важнейшим мерилом ценности платья.
Цехи были подчинены очень подробным и обстоятельным статутам не только в области производства, им была подчинена вся жизнь членов корпорации. Нельзя было стать ремесленником, не пройдя все этапы многолетнего ученичества. Вступление на путь профессии было, как и вся жизнь в Средневековье, актом не личным, а общественным, публичным, окруженным обрядами и символами. Это был торжественный «общественный контракт», содержание которого было определено статутами. Он налагал определенные обязательства на каждую из сторон – ученика и мастера, принимающего публичную ответственность за подготовку профессионала, соответствующего уровню и требованиям корпорации. Этот контракт, как брак, заключался при свидетелях – мастерах или экспертах цеха. Своей разнообразной, богатой символикой и обрядами цехи оказали влияние на всю европейскую эстетику и культуру. Загадочные и знаменитые масоны, само название которых происходит от старофранцузского masson, т.е. каменщик, или англ. freemason – вольный каменщик, заимствовали свои регламенты, статуты, обряды и ранги у средневековых строительных цехов.
Количество учеников у одного мастера также было ограничено, что защищало интересы корпорации от излишней конкуренции и перепроизводства, хотя статуты утверждали, что такое ограничение есть благо для учеников. Срок обучения был продолжительным – от трёх до двенадцати лет. И все эти годы ученик обеспечивал мастеру даровую рабочую силу. Более того, поступая на обучение, ученик сам должен был уплатить своему патрону определенную сумму или отработать ее, т.к. считалось, что хозяин первое время лишь тратился на него, ничего не получая взамен. В указанном статуте «О ткачихах шелка» в Париже мы находим:
«Никакая ткачиха шелка не может быть мастерицей в цехе, прежде чем она не проработает в нём один год и один день после того, как она прошла срок обучения, чтобы она приобрела больше умения в деле своего ремесла. Никакая мастерица этого цеха не может и не должна брать учениц меньше чем на шесть лет за 4 ливра, или на восемь лет за 40 су, или на десять лет без денег. Не может она притом иметь одновременно более двух [учениц] и нельзя брать другой, пока время обучения не закончится»[157 - Цит. по: Книга ремесел и торговли города Парижа. Вып. 10 / Пер. с фр. Л. И. Киселёвой. М., 1957].
Эта традиция длительной и низкооплачиваемой работы ученика, где главным мерилом успеха является выдающееся мастерство, а не доходы, сохранилась по сей день в сфере ручного труда в парижских ателье, где за честь почитается сама возможность работать на великий Дом[158 - Дом моды (фр. maison de couture) – общеупотребительное понятие в мире моды, у которого, однако, нет жесткого определения. Говоря описательно: это профессиональная коммерческая организация по созданию, моделирования и пошиву одежды, аксессуаров и обуви уникального дизайна, а также проведению мероприятий по продвижению и продаже этой продукции на рынке. Появление первого Дома датируется 1868 г. и связано с именем первого кутюрье и создателя самого понятия Haute Couture Чарльзом Фредриком Вортом (о нём и об этих понятиях подробнее – в дальнейших главах). Традиционно Дом моды (в первую очередь – Дом Высокой моды) носит имя его создателя-модельера и имеет свой уникальный стиль или, как сейчас принято говорить, «ДНК бренда». Со временем Дома моды, как и другие коммерческие организации, стали продавать, а в качестве главных дизайнеров нанимать специалистов-модельеров, обязанных следовать общему стилю или концепции бренда, с возможность его творческого переосмысления, – например, Карла Лагерфельда для Дома Chanel. В настоящее время большинство Домов Высокой моды поделено между двумя крупнейшими международными конгломератами – LVHM и Kering. Стандартная структура Дома моды: Главный дизайнер (кутюрье, арт-директор). Штатные или приглашенные модельеры. Дизайнерская группа. Портные высшего уровня мастерства. Швеи, вышивальщицы и другие производственные сотрудники. Отделы продаж (бутики, оптовые и маркетинговые подразделения) и др. коммерческие подразделения. Хранилища архивных материалов.] или великого кутюрье[159 - Кутюрье (от фр. couturier – «портной», от couture – «шитье, сшивание») – высшее звание дизайнера-модельера во Франции. Кутюрье работает в индустрии Высокой моды в собственном Доме, состоящем во французской Федерации Высокой моды или по контракту с таким Домом. В просторечии употребляется в качестве синонима слов «модельер» или «дизайнер одежды».]. Если приглядеться к стилю работы даже современных Домов моды, то возникает ощущение некой «капсулы средневекового времени», встроенной в современный механизм глобального капиталистического производства. Один мастер – кутюрье, арт-директор – определяет и контролирует стиль и качество каждой детали всей коллекции каждого сезона. Ему беспрекословно подчиняется работа современных «подмастерий» всего Дома даже в том случае, если он уже не является его владельцем. Такого не увидишь на предприятиях fast-fashion, где создание моделей и производство практически конвейерное и подчинено задачам исключительно рыночным[160 - Об организации работы типичного предприятия fast-fashion ZARA см. Приложения 2 и 3 к гл. 5.].
Лишь в немногих корпорациях, таких как парижский цех ткачей, ученик мог жаловаться магистру цеха на дурное обращение своего мастера. Если ученик сбегал, его могли ловить и возвращать насильно. В общем, это была очень жесткая, но характерная для всей культуры Средневековья, с ее жестокостью, личной несвободой и телесными наказаниями, зависимость. Мастера обладали практически неограниченной властью над учениками, но сами должны были вести определенную статутами и правилами жизнь и быть безупречными в своем ремесле. В статуте ковалей проволоки говорилось: «Никто не должен брать ученика, если он не настолько мудр и богат, чтобы мог учить и воспитывать их»[161 - Эпоха крестовых походов / Под ред. Э. Лависса и А. Рамбо; Пер. М. Гершензона. М.; СПб.: АСТ; Полигон, 2003. С. 593.].
Отчасти такой странно длинный срок обучения средневекового мастера, – например, «никто из этого цеха [цех изготовителей шнурков из ниток и шелка] не может брать учеников менее чем на шесть лет обучения и за 40 пар. су деньгами или на восемь лет обучения без денег»[162 - Книга ремесел и торговли города Парижа. Вып. 10 / Пер. с фр. Л. И. Киселёвой. М., 1957.], – объясняется не только заинтересованностью мастера в рабочей силе, но и тем, что средневековое ремесло не знало разделения труда. Мастер сам изготавливал все свои инструменты, обрабатывал сырьё, делал заготовки. Эта традиция во многом коррелирует с т.н. феноменом «человека Возрождения», чья гениальность возникала на фоне традиции освоения множества смежных профессий и наук. В текстильном производстве она сказывалась и позже: прославленный лионский ткач-промышленник первой половины XVIII в. Жан Ревель был также художником и рисовальщиком узоров для тканей, изобретателем нового станка. Такое полное и глубокое знание профессии – от материалов до средств производства – происходит из средневековой ремесленной культуры труда.
Пройдя обучение, ученик становился рабочим и мог быть причислен к цеху в полной мере. К XIII в. окончательно установился обычай доказывать свое мастерство, демонстрируя цеху образец своего ремесла. Экзамен проводился присяжными экспертами, выдававшими успешным кандидатам удостоверения. Посвящение в мастера было обставлено торжественными обрядами, будущему члену сообщества зачитывали статуты и правила цеха, а вновь вступающий клялся на мощах святого-покровителя цеха соблюдать правила и честно заниматься ремеслом. Вся жизнь, статус, возможности и перспективы жизни средневекового ремесленника зависели от уровня его профессионализма и признания этого уровня коллегами по цеху. В каком-то смысле эти традиции нашли продолжение в современности в требовании к Домам Высокой моды дважды в год демонстрировать на подиуме по 35 моделей (еще в начале 1990-х гг. коллекция должна была включать не менее 75 моделей в сезон). Причем все платья Haute Couture должны выполняться только в одном экземпляре, количество машинных швов не должно превышать 30%, отделка и декор должны производиться по старинным традициям, в тех самых специализированных парижских ателье – аналогах средневековых цехов.
Бывший ученик не всегда мог сразу завести свое дело. Часто он становился наемным рабочим, находящимся постоянно под давлением безработицы. В Париже целые их отряды собирались на Гревской площади, официальном месте найма, где их находили работодатели и приказчики.
Женщины, составлявшие бо?льшую часть рабочей силы в текстильном производстве, подвергались сильному угнетению. У Кретьена де Труа в романе «Ивейн, или рыцарь со львом» встречается жалоба ткачих:
Ткём целый день такие ткани,
Что любо-дорого глядеть,
А что прикажешь нам надеть?
