Бог, которого люблю

То, о чём не пытался даже фантазировать всего два года назад, происходит наяву. Мы празднуем день рождения мамы в Америке! За столом мои родные, новые друзья и, конечно, Муся с Володей, Игорь.

Никогда не забуду этот день. Все поздравляют маму, ей приятно, она чувствует к себе большую симпатию. В вазе – её любимые цветы. И ничего, что мебель-то у меня – случайный набор – кто что дал или выкинул. Мама видит, что я не один, у меня есть друзья, и все чувствуют себя превосходно.

Накануне Григорий подошёл ко мне и сказал:

– Если пригласишь Беллу с Валерой, меня за столом не будет. Выбирай: я или они.

Не дождавшись ответа, он вышел. Ситуация оказалась неприятной. Ведь как не поступлю, кого-то непременно обижу.

Ещё неделю назад позвонил ребятам и пригласил их. Они обещали приехать даже вместе с родителями. Как же могу сказать им, что всё отменяется? С другой стороны, мы с Григорием вместе встречали маму в аэропорту. Когда я оказывался занят, он несколько раз ездил с сестрой по её делам.

«Нет, сомнений быть не должно, – решил я. – Отменить уже ничего не могу».

Маме исполнилось семьдесят пять лет. Но была она ещё довольно бодрой. Из всех, кто оказался тогда в доме, ей одной от Америки не нужно было ничего материального. Просто – увидеть сына, убедиться, не пропадает ли в этой непонятной стране среди огромных небоскрёбов.

Конечно, на те деньги, что у меня были, Америку показать ей не мог. Машину купил совсем недавно. Толком ещё нигде не бывал, поэтому у всех спрашивал, куда можно недалеко поехать, что посмотреть.

Володя посоветовал непременно проплыть на пароме из Манхеттена мимо гигантской статуи Свободы до Стейтен Айленд, подняться на смотровую площадку Емпайер Стейт билдинга и уж, конечно, побывать в гостинице Мэриотт на Тайм-Сквере.

– Туда всех пускают, за вход платить ничего не надо – вдохновенно убеждал он.– Посмотрите, какие там скоростные лифты.

На паром мы заехали прямо на машине. Был вечер. Помню, на всех произвел большое впечатление момент, когда паром, набирая скорость, удаляется от берега, и нижний Манхеттен, весь залитый огнями, как по волшебству, вырастает из воды.

Статуя Свободы посреди океанского залива – в с равнении с небоскребами Нью-Йорка – гигантской совсем не показалась.

А вот на смотровой площадке Эмпайер Стейт Билдинга и в гостинице Мэриот побывать не удалось. Чтоб не платить за паркинг, остался в машине, кружил вокруг квартала, пока мои не вышли.

Мама очень любила цветы, и когда Игорь узнал об этом, тут же предложил поехать в Филадельфию, посмотреть сады Дюпона. Заодно обещал показать и сам город, в котором жил до переезда в Нью-Йорк.

Григорий уговорил поехать в Атлантик-Сити. Он был большим любителем поиграть, и мы съездили туда даже дважды.

А уж по самому Нью-Йорку и его окрестностям мы поездили предостаточно. Для мамы это было впечатляюще. Ведь половину жизни она ездила на полуторке по узким улочкам московских окраин, где местами и вовсе асфальта не было. А здесь многокилометровые тоннели под водой, которым, кажется, конца нет. Огромные мосты над океанскими заливами. Когда по ним едешь, с высоты птичьего полёта открываются такие панорамы – дух захватывает. Скоростные дороги над городом, где потоки машин двигаются вокруг тебя в разных направлениях. Для мамы это была другая планета.

Приближался октябрь, а с ним и сезон продажи свитеров. Уже несколько раз ездил на фабрику, взял новые образцы, отвёз хозяевам магазинов и получил от них небольшие заказы. Надо было во чтобы то ни стало опередить конкурентов – первым раздать всем свою продукцию.

С приездом родных забот у меня прибавилось. Тех, кто приезжал тогда в гости из Союза, в Америке называли «пылесосами». Все они были обуреваемы одним желанием – вывести как можно больше того, что в России можно хорошо продать. Это было как раз то время, когда в Москве напрочь исчезли с прилавков магазинов не только продукты, но вообще все товары.

Арифметика забавная штука. Если пуститься в расчёты, можно потерять покой и сон…

Ещё по дороге из аэропорта, надумал показать сестре русский магазин на Брайтоне. Обилие сортов колбасы и прочих продуктов показалось столь нереальным, что ей стало дурно, она тут же вышла из магазина и закурила.

Ни огромный аэропорт, ни паркинг, забитый автомобилями всех марок мира, ни скоростные дороги, по которым ехали – ничего не произвело на неё такого впечатления, как обилие сортов колбасы, которые попыталась сосчитать.

Да и как было не считать советскому человеку, впервые попавшему в Америку! Банку икры, купленную в Союзе за 15–20 рублей, в Нью-Йорке можно было продать за 25 долларов. А это – трое джинсов, за которые в России можно было получить 600 рублей.

А если ещё и поработать где-нибудь хотя бы за четыре доллара в час, за месяц можно было заработать и на компьютер.

В шести чемоданах, привезённых моими родными, был самый выгодный товар для продажи в Америке. В него сестра вложила все деньги, что у неё имелись. Привезла она и бриллиант, который намеривалась продать за три тысячи долларов.

За те полтора месяца, что гостили у меня родные, пришлось хорошо постараться, чтобы чемоданы похудели.

Я ощущал себя очень занятым. Кроме меня и родных, в доме жили ещё семь человек. Я был ответственным за всех. Всех я вселил, деньги за съём квартиры получал я и передавал их хозяину. Он был мною доволен: дом стал приносить ему доход. К тому же, соседи видели, что дом не пустует.

Хозяин был человек богатый, имел несколько многоквартирных домов, но ездил на допотопной машине и ходил в одном и том же сюртуке. Человек семейный, многодетный как все ортодоксальные евреи, он всегда выглядел очень озабоченным, и при встрече часто говорил: «Мне ужасно нужны наличные деньги».

Сестре казалось, что вещи, которые привезла, продаются медленно. Её недоумение можно было понять. Всю жизнь прожила в стране, где любой дефицит мгновенно продавался с рук значительно дороже государственной цены. В Америке же – наоборот. С рук – значительно дешевле, чем в магазине. Ей хотелось как можно скорее превратить свой товар в доллары, чтобы оставалось время купить самые ходовые вещи для продажи в России. Но, чтобы всё продать по ценам, которые она наметила, нужно было терпение и время.

Только много лет спустя узнал в деталях историю о том, как она продала бриллиантовое кольцо.

…Как-то меня не было дома, и зашёл Борис. Они с сестрой стали говорить о том о сём, и тут он вынул какую-то стекляшку.

– Вот на этом камне можно сделать состояние, – похвастался он.

В бриллиантах она ничего не понимала, но попросила его показать камень.

– Нет, – возразил он, – бриллианты в руки никому не дают.

– А что же я могу сделать с ним? – изумилась сестра.

– А вдруг вы его проглотите, – ответил Борис.

Решив, что он человек, в драгоценностях разбирающийся, она, недолго думая, показала ему свой камень, который привезла на продажу. Сказала, что хочет получить за него три тысячи долларов.

– Пожалуй, у меня есть один человек в Квинсе, который может неплохо заплатить за него, – как бы размышляя вслух, предложил Борис.

Увидев, что сестра сомневается, он успокоил её:

– Я же не случайный человек, да и брат ваш хорошо меня знает. Мы все тут под одной крышей живём.

Ювелир, к которому они приехали, довольно долго рассматривал камень через линзу, затем категорически заявил, что может дать за него только полторы тысячи. Сестра отказалась.

Когда они вышли на улицу и сели в машину, разговор сам собой, зашёл о несостоявшейся сделке.

– Напрасно вы не согласились, – как бы сетуя на неправильное решение, сказал ей Борис. – Думаю, вряд ли кто-нибудь даст вам больше.

Сестра была в растерянности. «Может быть, и в самом деле продать кольцо за эти деньги. Сколько ещё можно возиться с ним?» И она отдала ему кольцо…

За тот час, пока его не было, что она только не передумала. Почему вдруг под влиянием какого-то импульса сняла кольцо и отдала ему? Почему не пошла вместе с ним к ювелиру? Зачем, вообще, связалась с почти посторонним человеком?

– Вот вам ваше кольцо обратно, – наконец-то вернувшись, сразу ошарашил её Борис. – Оно больше тысячи не стоит. Мы вынули его из оправы, взвесили, в нём нет даже карата.

– Как же нет карата? – изумилась сестра. – Ведь я покупала его в магазине, у меня и бирка есть.

– Бирка – это просто бумажка, – ухмыльнулся он, – в ней что угодно можно написать. Как хотите. Тысячу могу вам принести или заберите кольцо обратно.

Наступила пауза. В этот момент она отчётливо вспомнила его слова: «Бриллианты в руки никому не дают». Поняла, что попала в глупое положение. Что, если в оправе вместо алмаза, уже стекляшка. Ведь его не было целый час. Кому и что она докажет?

Во что бы то ни стало ей захотелось высвободиться из подвешенного состояния, в котором оказалась. Выход видела один – расстаться с кольцом, и делу конец.

На этот раз он вернулся всего через десять минут, вручил ей тысячу долларов и… злополучное кольцо с аккуратно вставленным в него феонитом – как память о совместной сделке.

…Ссора с сестрой произошла неожиданно. В который раз мы вертелись вокруг привезённых чемоданов, сверяя наши записи. Кому что отдали, кто заплатил, кто – ещё нет, кто что вернул. Чтобы как следует всё проверить, многие вещи пришлось вытащить, и они в беспорядке были разбросаны по комнате. Почему-то именно в этот момент моей племяннице захотелось включить телевизор, который находился как раз в том углу, где мы устроили «инвентаризацию».

Я вдруг почувствовал, что мои мозги отказываются работать: разбросанные вокруг вещи, вопросы сестры, что делать с непроданным товаром, неразбериха с записями, включённый на полную мощность телевизор – всё это не давало возможности сосредоточиться.

– Наталья, выключи телевизор, дай нам во всём разобраться, – совершенно уверенный в поддержке сестры, потребовал я от племянницы.

Никакой реакции не последовало. Сестра тут же задала очередной вопрос, и мне пришлось отвечать. Племянница же, как ни в чём не бывало, продолжала смотреть телевизор.

«Неужели они не понимают, что не для себя всё это делаю», – с раздражением подумал я. Подошёл к телевизору и выключил его.

В наступившей тишине сказал, что племянница ещё ребёнок, находится не у себя дома, и должна уважать взрослых, и жаль, что её этому не научили.

Через полчаса, когда мы с сестрой остались вдвоём, она, пройдясь по всей моей жизни, выложила всё, что думала обо мне. Наверное, не было на свете человека, который мог бы ударить меня больнее. Ведь она знала обо мне всё. Я ей не ответил.

Перед тем, как заснуть, думал: «Допустим, сделаю вид, что ничего особенного не случилось, постараюсь всё сгладить. Это возможно. Ведь я не сгрубил в ответ. Но наверняка через год или два сестра захочет ещё раз приехать, – как смогу ей отказать? Лукавить, что-то придумывать не смогу, и всё повторится сначала. Если после того, как прочла мою рукопись, в которой постарался написать о себе всю правду, она презирает меня, призирает всё, что делаю, мой образ жизни, говорит, что я возомнил себя Христом, только время может изменить её…»

Утром, подойдя к ней, сказал:

– У меня нет обиды. Мы как были брат с сестрой – так и останемся. Всё, что обещал, сделаю. Мы продадим вещи, отвезу в аэропорт, дам немного денег на дорогу. Но раз ты так думаешь обо мне, нам лучше будет четыре года не видеться. Мы сделаем перерыв. Четыре года не приезжай ко мне.

Обычно все наши столкновения были довольно бурными: мы спорили, перебивая друг друга, что-то доказывали. Теперь же всё было по-другому. Ещё накануне я хорошо подумал, над тем, что сказать, и дал себе установку – оставаться как можно спокойнее.

Может моё спокойствие, может досада на себя, что наговорила лишнего, и теперь уже ничего не поправить, но услышав «не приезжай четыре года», – она, буквально, взорвалась:

– Да я никогда к тебе не приеду! – тут же зареклась она со слезами. – Пусть останусь совсем нищей, умирать буду, но не приеду.

Такой её ни разу не видел – чтоб она так плакала.

Помню, сказал ей:

– Не говори этого слова «никогда». Только Бог знает, как повернётся наша жизнь.

Перед сном опять раздумывал, правильно ли поступаю. Ведь написано: «И прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам своим».

Через два дня мать подошла ко мне, когда никого не было.

– Прости её, – попросила она. – Ведь вас только двое – брат и сестра. Помнишь притчу о блудном сыне, когда он вернулся к отцу? Отец простил его…

И она попыталась стать на колени. Я успел подхватить её. Подумал, наверное, сестра сама не решилась поговорить со мной, послала мать.

– Да я простил её, – растерявшись, ответил маме. – Просто, пусть не приезжает четыре года, пусть пройдёт время.

Тяжёлыми были последующие дни сомнений. Убеждал себя, что должен поступить, как написано в Библии: «Пусть твоё «да» будет «да», «нет» – «нет», а что сверх того, то от лукавого».

Злорадная мысль всё время приходила ко мне. «За эти четыре года она потеряет много денег». Затем спросил себя: «А люблю ли я сестру? Люблю ли племянницу?»

Наверное, нет. Ведь писание говорит, что любовь всё переносит, долготерпит, не мыслит зла… Такой любви у меня нет. А где же её взять?..

Совсем не знаю, почему назначил сестре тогда такой срок – четыре года… Лишь много лет спустя, вспоминая всё, неожиданно сопоставил. Ведь ровно на четыре года раньше срока мать с сестрой вытащили меня из лагеря на свободу.

Два языка

«Всё, что не приключится тебе, принимай охотно и в превратностях твоего уничижения будь долготерпелив. Ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, – в горниле уничижения».

Сирах. 2:4, 5.

Недели через три они уехали. А на следующий день, после их отъезда случилась неприятность. В моей машине «полетел» мотор.

Я был подавлен. Ссора с сестрой, тяжёлое расставание с матерью, и теперь ещё проблема с машиной. Денег совершенно не осталось. Единственным человеком, у которого мог занять полторы тысячи долларов на ремонт, был Володя. Но обращаться к нему не хотелось.

«Что же произошло, – спрашивал себя. – Может быть, это наказание от Бога, за то, что неправильно повёл себя?»

Чтобы как-то приостановить все неприятные мысли, решил хорошенько выспаться, и проспал с пяти вечера аж до самого утра. Утром же само собой пришло решение, как отремонтировать машину, не прося денег у Володи: через знакомых найти механика, который согласился бы сделать это в рассрочку.

Приободрившись от этих мыслей, выпил кофе, подошёл к окну. Сквозь приоткрытые жалюзи увидел Сергея. Он выходил из своего подъезда с какими-то двумя ребятами и девушкой. Никого из них прежде не видел. Ребята были одеты явно по-советски: в плащах и костюмах. Наверное, они только что приехали из Союза, подумал я.

Вечером познакомился с ними. Девушка была очень красивой, звали её Татьяна. Парни оказались братьями. Они приехали к Сергею в гости. Представились мастерами спорта по борьбе, но в общем-то и не скрывали, что бандиты.

– Мы сейчас разведаем здесь что, к чему, – сказал старший из них, – а потом братва подъедет. Нас пятьсот человек.

В тот момент, когда переваривал эту информацию, наверное, был похож на больного, который только что принял самое горькое лекарство, но ни в коем случае не хочет показать вида, что оно ужасно противное.

Через несколько дней, зайдя к Сергею, когда не было «спортсменов» (так мы с Игорем сразу же прозвали братьев), спросил его:

– Зачем ты пригласил их? Кто они тебе?

– А что я мог сделать? – растерянно ответил он. – Танька позвонила, сказала, что будет в Нью-Йорке с двумя детьми, и хочет заехать ко мне. Ну, я и сказал – заезжай. Я ведь по Союзу их даже и не знал, и теперь сам ума не приложу, что делать. Они приходят поздно ночью, будят меня, курят наркотики. Кто мог подумать, что так всё получится?

– Ну, а Татьяну-то ты знал? Кто она?

– Она была женой Ваньки Люберецкого, – ответил он. – Слышал про Люберецкую мафию? Так он был у них там за главного. Его убили ломами прямо около дома.

«Конечно, слава Богу, что все они не приехали на месяц раньше, когда мать здесь была, – размышлял я, вернувшись домой. – Что же получается? Всё, о чём читал в русской газете – мафия, бандиты – что было для меня, будто на другой планете, вдруг, как по волшебству, вселилось в мою квартиру». Они уже несколько раз звонили по моему телефону, бесцеремонно проверили холодильник. А всё началось с того, что просто дал приют Григорию, которому негде было жить. Неужели Володя оказался прав, когда предупреждал: «Не бери его, получишь страшную головную боль».

Но ведь он покаялся, принял Христа. Я молился за него и чувствовал, как дух в большой силе сошёл на меня.

Игорь, хотя и жил на втором этаже вместе с Григорием (они по-прежнему развозили хлеб), каждый день заходил ко мне, мы вместе ели и, конечно, обсуждали последние новости.

– Знаешь, о чём говорили вчера у нас наверху эти «братья спортсмены»? – спросил меня Игорь однажды. – Я был в своей комнате, – продолжал он, – уже лёг спать, но они говорили так громко, что невозможно было не расслышать. Они хотят подмять под себя весь Брайтон.

– Во, фантазёры! – вырвалось у меня. – Как же они собираются это сделать?

– Они не говорили конкретно, а как бы теоретически, – пояснил Игорь. – Григорий, а он у них главный заводила, сказал, если убить одного или двух хозяев магазинов, все будут бояться.

«Неужели он может такое даже держать в голове, ведь он же покаялся?» – подумал я, но Игорю ничего не сказал.

Когда Игорь ушёл, вспомнил нашу последнюю встречу перед моим отъездом в Америку: как Олежка помолился за него, просил Господа вывезти всю его семью из Союза, как я подумал тогда, что, может быть, судьба сведёт нас с ним и в Америке. И вот судьба свела. Да ещё как свела!

Наверное, все бандиты рано ложиться спать не любят. Наши не были исключением. Обычно возвращались поздно вечером и начинали ходить по всему дому из одного подъезда в другой, разыскивая друг друга.

Младший был улыбчив. Он мог три раза в течение получаса постучать в мою квартиру, и когда я открывал, с одинаковой улыбкой спрашивал: «А брат мой не здесь?»

Старший же всегда был мрачен. Когда открывал ему дверь, он не здоровался, вопросов не задавал, проходил мимо меня в комнату, как сквозь штору, слегка отодвинув её. Как-то, зайдя таким образом, сразу завернул ко мне на кухню, подошёл к плите, взял кастрюлю с ещё горячими щами, которые приготовил для нас Игорь и, сев за стол, стал методично поглощать их. Наевшись, также молча встал и ушёл. Может, он меня и не заметил?

Видимо, идея подмять под себя Брайтон, произвела впечатление на братьев. Судя по их возбуждённым голосам, которые доносились сверху и не давали мне спать вот уже вторую ночь подряд, они «разрабатывали» её.

Утром, встретив Григория на улице, когда он шёл к машине, я, по-моему, впервые за всё время, что он жил в доме, стараясь говорить, как можно мягче, попросил его:

– Вы там надо мной всю ночь шумите, спать не даёте. Может, можно как-то потише…

– Слышь, ты, – оборвал он меня, – я за эту квартиру деньги плачу, и что хочу, то и делаю там. Ты понял?

– Понял, – ответил я.

Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза. Затем он бросил на землю сигарету, которую курил, примял её ногой, сплюнул и пошёл прочь.

В этот момент почувствовал, что во мне, как в телевизоре, что-то щелкнуло и переключилось на другую программу. Ведь мне не нужно было от него ничего материального. Если и сделал для него что-то хорошее, не искал ничего в ответ для себя. Пусть он так же поступает с другими.

Вспомнил слова Беллы: «Его уже ничего не изменит». Она сказала их после того, как узнала, что он живёт у меня, что покаялся.

Вспомнил и свой ответ: «Для Христа всё возможно. Григорий переменится».

Он же теперь собирается с кого-то получать деньги, кого-то запугать, даже убить…

Пытался анализировать всё, что происходит. По опыту, по Духу знал: раз Господь дал мне этот дом, а потом собрал всех в этом доме, Он и даст всем урок. Все тучи над нами с Игорем – рассеются. Только ничего не надо предпринимать самим.

Тем временем в доме, который превратился в гостиницу, каждый день что-то происходило: тучи сгущались.

– А тебе не кажется, что Татьяна стала ходить как-то боком? – поделился я своими наблюдениями с Игорем.

– Ах, какая женщина! – едва услышав её имя, отреагировал он.

– Да я не шучу. Может, у неё спина болит или почки?..

– Не знаю, – уже серьёзно ответил Игорь. – Но что я знаю точно, – у них вот-вот закончатся деньги, и они уже подумывают отправить её на работу.

Вечером того же дня мы узнали, почему походка у Татьяны изменилась. Оказалось, старший брат, за что-то разозлившись, довольно сильно ударил её ногой в бок.

На следующий день братья подошли ко мне с просьбой:

– Нам Гриша сказал, твоя сестра с племянницей работали в магазине где-то здесь поблизости. Поговори там, может быть, и Таньку возьмут.

Когда шёл с Татьяной устраивать её на работу, не удержался и спросил, почему он ударил её?

– А разве ты не понимаешь? – ответила она. – Чтобы вы боялись его.

Помолчав немного, добавила:

– И всё-таки он – это сейчас лучшее из того, что есть в России. Поэтому я и живу с ним…

Хозяин магазина согласился взять её на работу, но в тот же день братья передумали. Может, они решили, что пять долларов в час им погоды не сделают, а может, Григорий убедил их, что разведка закончилась и пора заняться серьёзными делами.

На следующий день все они нагрянули к Майку, который продал Грише с Игорем хлебный маршрут. Григорий решил, что цена за маршрут назначена слишком высокая, и пришло время покончить с этой несправедливостью. «Братья спортсмены» тут же накинули Майку на шею удавку, а Борис с Григорием начали вести разговоры о справедливости.

– Я сбил цену за эту дорогу с тридцати пяти на тридцать тысяч, – объявил в тот же вечер Григорий Игорю, – но тебя это не касается. Эти пять тысяч – мои деньги. Я их выбил, – пояснил он. – Ты же, как должен по договору семнадцать с половиной тысяч, так и будешь платить. Сделав паузу, он добавил: – И вообще, я уж давно хотел с тобой поговорить, надо дорогу разделить. Пусть у тебя будет своя часть, у меня – своя. И пусть каждый свою часть развивает.

Если до этого момента у меня и были какие-то сомнения, что его разговоры насчет получения с кого-то денег – так и останутся разговорами и до дела никогда не дойдут, то теперь все сомнения рассеялись. Решил, не выяснять с ним отношений, не напоминать, что в тяжёлую минуту Господь протянул ему руку, дал жильё, кусок хлеба, работу, друзей. Если он видел всё своими глазами и тут же забыл, переубедить его невозможно.

«Что же получалось? – задавал себе вопрос, – в огромном городе эти люди нашли друг друга, чтобы вместе делать зло? А я как бы посодействовал всему этому?»

Ещё через день услышал от Игоря очередную новость:

– У Бориса есть пистолет…

– Откуда ты знаешь, он тебе его показывал? – не поверил я.

– Ещё как показывал, – раскрыв глаза и даже слегка заикаясь, продолжал Игорь. – Вчера выхожу из ванной, и вдруг чувствую, кто-то приставил мне к виску холодную железяку, скосил глаза – пистолет! Потом – клацк! и Борин смех: «Осечка вышла». А сегодня Гриша рассказал, что на днях Борис был в каком-то русском ресторане, и чтобы попугать хозяина застрелил там кошку.

В тот вечер мы долго проговорили с Игорем. Когда расставались, посоветовал ему:

– Если Григорий начнёт делить с тобой дорогу, и тебе покажется что-то несправедливо, не спорь с ним, уступи. Нам нельзя говорить на их языке, им не докажешь справедливость. Мы можем только терпеть, не отвечать на зло и молиться.

«Гостиница» продолжала функционировать.

В церкви, куда ходил, узнали, что у меня есть возможность и попросили хотя бы на месяц приютить одного верующего. Ему негде было жить. Я не мог отказать и вселил его в квартиру на третьем этаже, не поставив в известность хозяина. Иначе за жильё пришлось бы платить.

Володя сказал, что к его близкому другу приехал на три-четыре недели родственник из Ленинграда. Попросил поселить.

– Молодой парень, приходить будет поздно, уговаривал Володя, – заплатит тебе триста долларов.

Я вселил и его на третий этаж. Взял, было, деньги, да передумал, вернул.

Не мог сказать «нет» и Юре, когда он позвонил из Москвы и попросил встретить в аэропорту его знакомую.

– Это мой человек, – отрекомендовал он её. – Она передаст тебе письмо от меня.

Я решил, что он собирается предложить мне какой-то бизнес, но не хочет говорить об этом по телефону.

После того, как встретил её, и мы познакомились, она сразу же со словами – «А это вам от Юрия Ефимовича» – передала мне небольшой конверт.