Бог, которого люблю

Уезжая, думал, что же могу сделать? Пусть теперь за меня всё рассудит Бог, время и железный занавес. И Бог рассудил. Рухнул железный занавес, Света и Ольга уже на Западе. Но выбор Он всё равно оставил за мной. А времени на размышление уже нет.

– Смотри, какого сына я тебе привезла. – Сказала мне Ольга в день приезда.

Олежке было уже четырнадцать с половиной. Он здорово подрос, стал красавчиком. Но, похоже, характер ничуть не изменился. Глаза по-прежнему искрились задором, и он по-прежнему верил мне.

Сколько раз за эти годы я вспоминал тот момент в Шереметьево, когда отвёл его в сторону, и мы прощались со слезами на глазах, когда сказал ему, что не могу ничего ему обещать, потому что сам не знал, что со мной будет.

Уезжая в Америку, Ольга сделала отчаянный шаг. Оставила то, о чём мечтала всю жизнь. Оставила своё отдельное жильё, да ещё почти в центре города. После моего отъезда ей удалось поменять две комнаты в коммунальной квартире, на отдельную двухкомнатную квартиру. Всё это она оставила и поехала ко мне, не зная толком, что с ней будет в Америке.

Вечером, в день приезда Олежка довольно рано лёг спать. Устал после столь долгого перелёта. Да и по европейскому времени было уже утро.

Когда мы с Ольгой остались одни, она рассказала, как однажды вечером, ещё в России, Бог совершенно неожиданно побудил её стать на колени и неистово молиться, за что-то благодарить Его.

– И я благодарила Его, не зная, за что, – вспоминала она. – А через час после той молитвы позвонил ты, попросил мои и Олежкины данные, чтобы послать нам вызов. В этот момент сразу поняла, за что Его благодарила: Он открыл дорогу в Америку – к тебе. Ты же помнишь, сначала ты прислал вызов, и мне отказали. Тогда почти смирилась, что нас не выпустят.

Мгновенно, будто это было только вчера, пережил ощущение того дня, когда прочёл заметку в русской газете о вызовах в Израиль. По моему телу тогда прошла волна тепла, и Дух приказал идти домой, звонить Ольге, взять у неё все данные. Несомненно, Бог сделал это в одну и ту же минуту: её в России поставил на колени и побудил молиться, а мне в Америке внушил купить газету и прочесть ту заметку.

Однако, выслушав Ольгу, предпочёл не делиться с ней мыслями, которые вызвал у меня её рассказ.

Принял её довольно холодно. Понимал – мне уже сорок три, пора сделать выбор, а это значит, кому-то должен сказать «нет». И теперь её присутствие стало ежеминутным напоминанием о тупике, в котором оказался. Но как выйти из него – не представлял.

На другой день, после её с Олежкой приезда узнал, что вчера же и арестовали Бориса. Чего так хотел, произошло – они не увидят его. Бог решил всё в Своё время.

А через несколько дней в газете «Новое русское слово» появилась небольшая статья: «В Америке взяток давать не принято». В ней писалось, что некий Борис Дворавашвили пришёл к хозяину одного из магазинов на Брайтоне и сказал, что кто-то заказал убить его и обещал заплатить за убийство сто тысяч долларов. Если же хозяин заплатит Борису больше, он его не тронет. Хозяин согласился заплатить больше, но не сразу, а частями. Когда, через несколько дней Дворавашвили, получив первые двадцать тысяч, уже выходил из магазина, его ждала полиция. Он тут же предложил полицейским взятку в пять тысяч долларов. Статья кончалась словами: «Наверное, Дворавашвили не знал, что в Америке давать взятки полицейским не принято».

Ксения сдержала слово, вернулась в Нью-Йорк. Почти полупьяного посадила Григория за руль, и они целый месяц развозили хлеб вместе.

Она довольно хорошо говорила по-английски, и стала предлагать хлеб и в американские супермаркеты. Это резко увеличило их заработки.

У Григория же была особенность: когда винные пары уходили из его головы, он с утроенной энергией принимался за дело, наверстывая упущенное.

Я тоже не терял времени даром. Раз Бог дал мне это занятие, я ни в коем случае не должен лениться. Должен вставать рано утром, и постараться за самый короткий срок продавать хлеба столько, сколько продаёт Григорий.

Иногда, находясь в дороге, удивлялся, как же интересно всё получается. Мы с Володей когда-то смеялись над другом моего отца, который гордился, что работает в депо, и вот теперь Володя уже сколько лет работает в депо, и, похоже, до пенсии уходить оттуда не собирается.

Я же, когда-то слушая рассказы матери, как во время войны она развозила хлеб на полуторке, зарёкся, что никогда не стану этого делать, это не для меня. И вот теперь занимаюсь этим в Америке, да ещё делаю это с великим энтузиазмом, ощущая при этом радость, что всё происходит не так, как я, а как Он задумал…

Но, в какой-то момент вдруг почувствовал, что зашёл в тупик. Работая шесть дней в неделю, зарабатывал всего долларов 300, не больше. И как не старался найти желающих покупать мой хлеб, сделать этого не мог.

Тогда возникла идея – после обеда попробовать продавать что-нибудь ещё. Долго не раздумывая, зашёл в ближайший от нашего дома магазин и спросил хозяина, какой товар продаётся лучше всего?

– Вот эти конфетки, – показал он сразу на стенд, где висели цветные пакетики, на которых было написано – 2 за 1 доллар.

– А где их взять, кто их продаёт? – спросил я.

– Вместо ответа он достал свою визитную карточку и на обратной стороне стал что–то писать.

– Вот здесь адрес, где находится эта фабрика, – протягивая мне карточку, сказал он. – Хозяина зовут Юниус. Скажи, что от меня.

В тот же день поехал на конфетную фабрику. Как только сказал, зачем приехал и кто меня к нему направил, хозяин, не спросив ни документов, ни даже домашнего адреса, стал спокойно и доброжелательно объяснять условия, которые я непременно должен соблюдать, если хочу иметь с ним дело. Их было всего три: расчёт за товар наличными, территория, где могу продавать его товар – вся Америка, кроме магазинов, где он уже продаётся, одинаковая для всех магазинов цена.

В течение двух-трёх месяцев я нашёл более ста магазинов, которые согласились покупать мой новый товар. Иногда ездили вместе с Олежкой. С кем только мы не имели дело – арабы, китайцы, индусы, итальянцы. Азарт завёл нас даже в самые чёрные районы, где достаточно было только на миг отвернуться, чтоб потом увидеть, как мальчишки убегают с нашими конфетами.

Если неделя выдавалась удачной, мы зарабатывали около пятисот долларов.

Когда наступило лето, и у Олега начались каникулы, я попросил хозяина фабрики взять его временно на работу. Он взял его упаковщиком. И Олежка трудился с таким рвением, что упаковывал конфет вдвое больше, чем работавшие рядом девчонки. Хотя денег это ему не прибавляло.

Однажды совершенно неожиданно увидел в машине Григория точно такие же коробки, в которых я продавал свой конфеты. На следующий день, когда мы встретились, он как-то загадочно и хитро улыбнулся. Оказалось всё просто. Как-то я обронил разорванный пакетик, на нём был адрес и телефон фабрики. Так я заимел конкурента.

Часто звонил Вадиму в Кливленд. Вот уже больше полгода прошло, как виделся с ним и Ритой, когда они были проездом в Нью-Йорке. Человек он, как уже говорил, довольно скрытный, особо распространяться о своих делах не любил. Но по его тону чувствовалось, в Кливленде ему не нравится. Он называл этот город большой деревней – в том смысле, что все русские там друг друга знают и обсуждают каждый твой шаг. Говорил он также, что работу они с Ритой так и не нашли.

Где-то в глубине души я был почти уверен, в конце концов, Вадим решится переехать в Нью-Йорк.

И вот однажды он позвонил мне:

– Невмоготу мне здесь, – посетовал он. – Никаких перспектив. Ты не можешь одолжить мне свою машину? Надумал перебраться в Нью-Йорк.

– Конечно, бери, – обрадовался я – Может быть, мы действительно, как планировали ещё в Союзе, сможем помогать друг другу.

Когда рассказал Ольге, что у Вадима с Ритой в Кливленде ничего не получилось, и они едут в Нью-Йорк, она прокомментировала это по-своему:

– Год они потеряли в Италии, теперь почти год в Кливленде. Два года – это очень много. Когда была в Италии, встречалась с ними. Рита сказала мне тогда, Вадим запретил ей говорить, что она христианка, что, мол, это может помешать им. Ведь они ехали как евреи, и ждали помощи от еврейских организаций. Она так и сделала, стала скрывать свою веру. Может быть, Бог поэтому и не дал им зелёный свет.

Чтобы «одолжить» машину, пришлось поехать в Кливленд. Взял с собой и Олежку прокатиться, показать Америку, а заодно и помочь Вадиму погрузиться. Что не вместилось в мою машину, втиснули в его маленькую «Хонду».

Итак, на двух машинах все мы и собака Лёка, которую Рита держала на руках, перекочевали в Нью-Йорк.

Мой лендлорд Юджин имел поблизости ещё один многоквартирный дом, и я, рассказав ему о злоключениях моих друзей, попросил его разрешить им въехать временно в одну из пустующих квартир. При условии, что это всего лишь на две-три недели, он впустил их бесплатно.

Пособие по безработице Вадиму получить не удалось, деньги все кончились, срочно нужна была работа.

Решив, что конфеты развозить ему не по силам (как-никак больше ста «точек» в Нью-Йорке, а города он совсем не знает), предложил ему сесть на мой хлебный маршрут. Одни и те же шесть-восемь магазинов каждый день легко запомнить.

– А после хлеба продавай конфеты, как я это делаю, – предложил ему. – Это будет твоя линия. Подвернётся что-то лучшее для тебя – я не обижусь.

Мало-помалу, из разговоров с Ритой и Вадимом мне стало ясно, почему им было так некомфортно в Кливленде. В еврейском центре, который их опекал, на Риту всё время нажимали, чтобы она пошла работать. Она довольно хорошо знала английский, и ей предлагали реальную работу. Но она под разными предлогами всё время отказывалась.

Отчасти мог её понять. Я тоже, когда ехал в Америку, не представлял, что буду работать на кого-то, а не на себя. Не так, как в Союзе, – работал, когда хотел, – а как уже больше десяти лет работает Володя. В пять утра встаёт, полтора часа тратит на дорогу до работы, восемь часов потеет в депо, где летом температура выше на десять градусов, чем с наружи, и снова полтора часа добираться до дому. Начать так работать – для меня было всё равно, что наступить себе на горло.

Как-то, уже недели через две-три после их приезда, Рита с Вадимом пригласили зайти на кофе. За разговором Рита, как бы между прочим, призналась:

– Моя цель в жизни – и в семьдесят лет выглядеть точно так же, как выгляжу сейчас.

В свои сорок восемь она, действительно, выглядела значительно моложе – ни морщинки, ни седого волоса, ни лишнего веса.

Я знал, что и в Америке она старалась поддерживать тот же уклад жизни, к которому привыкла в России. Когда Вадим уходил на работу, она занималась собой: накладывала маски, ежедневно делала зарядку и бегала, гуляла с собакой.

Конечно, меня слегка покоробила её жизненная позиция. В то время как Вадим каждый день «сражался», впихивая коробки с хлебом в крошечную «Хонду», чтобы заработать сорок-пятьдесят долларов в день, она хотела по-прежнему оставаться только его украшением.

Вадиму же доставалось. В Союзе он был начальником общепита одного из подмосковных городков, все заведующие шашлычными, пельменными, пивными и столовыми делились с ним. И вот теперь, в Нью-Йорке, дожив до пятидесяти, он должен был всё начинать сначала. Если завтра хозяин квартиры скажет съехать, ему и жить негде и не на что.

Языка он совершенно не знал и не понимал, что ему говорили хозяева магазинов, которым он доставлял хлеб. Они просили нарезанный хлеб, он отвечал – «Yes!» – а на следующий день, очаровательно улыбаясь, привозил тот же не нарезанный.

Однажды утром, проезжая мимо дома, где жили мои друзья, я сказал себе: «Вадима нет, Рита одна, зайду-ка поговорю с ней. Скажу правду. Вадим один не вытянет, она должна ему помочь».

Собравшись с духом, прямо же с порога сказал, что хочу поговорить с ней.

– Ты же знаешь, – начал издалека, – как я жил в Союзе. Можно сказать, не работал. Но вот вывод, к которому пришёл, прожив почти три года в Америке: здесь нет лёгких шальных денег. Чтобы выжить, надо работать всей семьёй. Вадим один не вытянет.

Она слушала, не перебивая.

– Смотри, – продолжал я, – если начнешь работать или пообещаешь, что пойдёшь на работу, можете переехать к нам. Не надо будет платить ренту. Будем жить одной семьёй, пока не встанете на ноги. Если же нет, на мою денежную помощь не рассчитывай. Она окажется бессмысленной. Подумай…

Она ничего не ответила.

Вскоре Вадим сказал, что ищет квартиру. А ещё через какое-то время они съехали.

– Откуда ты знаешь этого человека? – поинтересовалась Ольга, когда сказал ей, что еду во Флориду к одному из своих знакомых.

– Мы знали друг друга ещё по Москве, – начал я излагать как можно убедительнее придуманный заранее ответ. – Он иммигрировал в Америку на год раньше меня. Уже несколько раз звонил, предлагал продавать свою продукцию в Нью-Йорке. Заодно и отдохну у него несколько дней.

– Странно, ты никогда не говорил мне о нём, – удивилась Ольга.

И я поехал во Флориду… увидеться со Светой.

Разные мысли угнетали меня. Что, глядя Ольге и Олежке в глаза, обманываю их, еду один. А ведь мы могли поехать вместе. Что из тех денег, которые собираюсь потратить, мог бы дать что-то Вадиму, который так нуждался.

Но преобладала одна мысль – я должен сделать этот шаг, должен увидеть её, поговорить с ней. И тогда всё решится. Иначе, буду жить всё время в подвешенном состоянии.

Ощущал себя в безвыходном положении: как ни поступлю – я предатель. Вроде бы, ничего Ольге не обещал, просто послал вызов. Она бросила всё, что имела, и приехала с Олежкой ко мне. Как же теперь их оставить?

Со Светой же было, как написано в притчах Соломона: «Ты опутал себя словами уст твоих, пойман устами твоими».

Сколько раз говорил, что люблю её, что должны, обязательно встретиться и быть вместе. Как же теперь не поехать?

Наша встреча оказалась скомканной. Почти час прождал её в аэропорту. Начал уже думать, что мы не поняли друг друга, что-то перепутали, и теперь можем не увидеться. Она прилетала из Европы на несколько часов раньше, и мы договорились, что возьмёт на прокат машину, приедет в аэропорт встретить меня.

Когда, наконец, появилась, мы не бросились друг к другу в объятия, как представлял себе. Она сразу же стала объяснять, почему задержалась. Оказалось, из-за путаницы с кредитными карточками много времени ушло на оформление документов.

Внешне почти не изменилась, разве что чуть повзрослела. Но вместо оптимизма и радости, которые всегда так отличали её – отпечаток озабоченности и усталости. Может быть, многочасовой перелёт так повлиял на неё.

Ещё довольно много времени ушло на поиски взятой в ренту машины. Света не запомнила, в каком секторе огромного паркинга оставила её.

В гостиницу попали только под вечер.

На следующий день решили поехать в Орландо – в знаменитый Дисней Лэнд.

Конечно, по дороге рассказывал ей обо всех своих приключениях. Про дом, который Господь Бог дал мне в подарок на день рождения, про Гришу Еремеева и братьев, про то, как начал продавать хлеб. Она слушала без интереса, даже заметила, что уже как-то говорил ей обо всём этом по телефону.

О своей жизни не распространялась. Но по её отдельным репликам понял, что побывала почти во всех странах Европы, нигде не работала всё это время, жила то в России, то в Германии.

За те три года, что мы не виделись, а только общались по телефону, никогда не спрашивал её о муже. От общих знакомых слышал, что он старше её лет на двадцать пять, пьёт, очень богат. Да и положение в обществе занимал солидное. Был председателем клуба владельцев арабских скакунов.

Уже в Орландо, как-то вечером мы стали говорить о Боге, о путях, какими Он ведёт человека. Ведь прошло уже более пяти лет, как мы оба обратились к Христу.

Разными путями повёл нас Господь. Моя эмиграция началась с испытаний. А что касается денег – их не было даже на мороженое. А то пособие, которое получал первое время от еврейских организаций, вносил в семью Володи, я жил у них.

У неё же была безоблачная жизнь. Полная финансовая свобода, она даже купила родителям квартиру, и они переехали из Сибири в Москву. В доме мужа прислуга, богатые гости, лошади, на которых она прогуливалась по огромному поместью.

От той девчонки, которая когда-то, опаздывая на занятия, пробежала мимо меня в потёртых джинсах по подземному переходу, не осталось и следа. Той Светы, с которой мы без конца переезжали с квартиры на квартиру, мечтали о Западе, о свободной жизни – не было.

В один из вечеров сказал ей:

– Знаешь, я уверен, что в жизни каждого, кто обращается к Господу, бывает время испытаний. И я уверен, это время наступит и для тебя тоже.

– Ты как будто пророчишь мне эти испытания, хочешь, чтоб они у меня были, – с обидой и даже раздражением ответила она.

Как ей было объяснить, что не пророчу ей беды, просто хочу поделиться тем, что открылось мне.

– Когда мы проходим через испытания, Господь всегда с нами, – сказал я. – В это время мы познаём, какой Он, чего Он ждёт от нас. Испытания очищают нас.

– Господь сказал: «По вере вашей будет вам», – возразила она. – И я верю, у меня не будет никаких напастей.

Когда она это сказала, почувствовал в себе прилив Духа, и, глядя ей прямо в глаза, ответил:

– Не бойся Светик. Я буду молиться за тебя. И как помолюсь, так и будет.

Я мог молить у Бога для неё только Его Водительства. Иных намерений просто не было у меня.

Весь следующий день она почти не разговаривала со мной.

Что-то изменилось в ней. Раньше, если бы она услышала от меня, что хочу помолиться за неё, то сразу бы сказала: «Конечно, молись. Я знаю, ты мне добра желаешь». Сейчас же весь её вид негодующе вопрошал: «Ты возомнил, что вся моя жизнь зависит от твоей молитвы, да?»

Когда мы довольно холодно расставались, она сказала:

– Что же, вижу, ты сделал свой выбор.

В самолёте, по дороге в Нью-Йорк, вдруг ощутил себя свободным от той романтической любви, которая составляла неотъемлемую часть моего бытия все эти годы. Я ехал домой. Я знал, меня там ждут Ольга и Олежка, сбитые с толку моим неожиданным отъездом.

По приезде в Нью-Йорк недели три, а то и больше рассказывал всем, как меня потрясла Флорида. Уходящие на триста километров в океан и соединённые хайвеем и огромными мостами острова Кий Вест, экзотические болота Эвва Глэйтс, Майями и Орландо с их многочисленными парками. Это была Америка, которая мне и не снилась. Пообещал Ольге и Олежке, что на следующий год обязательно поедем во Флориду.

Вскоре, после моего приезда, Вадим сказал, что ему предложили работу повара в одном из ресторанов, и хлеб он больше развозить не будет. В его новой квартире я был всего лишь два раза – когда помог переехать и когда привёз мой старенький холодильник, в который так любили заглядывать братья.

После этого, сколько не пытался звонить ему, всегда попадал на Риту. Не здороваясь, она говорила, что Вадима нет дома, и тут же вешала трубку, иногда даже не успев договорить слово «дома».

Лишь много лет спустя Вадим рассказал историю, которая приключилась с тем стареньким холодильником. Когда он оказался ему не нужен, надумал выбросить его. Хотя Рита была дома, он решил сделать это один, даже не сказав ей об этом. Каким-то образом холодильник упал на него, потащил по лестнице вниз до поворота и придавил. Минут пятнадцать он пролежал под ним, пока проходивший сосед не помог…

Всему приходит своё время. Наступил конец и нашему бесплатному проживанию в доме, где Господь столь чудесным образом собрал всех тех людей, о которых рассказал. Хозяин продал квартиру, и в нашем распоряжении оставался месяц, чтобы найти новое жильё.

– Если хочешь, можешь переехать в дом, где живёт мой сын с семьёй, – предложил он. – Только там придётся платить ренту. Могу показать тебе эту квартиру. Если понравится, дам хорошую цену и не возьму с тебя задаток.

Я взял у него адрес, и через несколько дней мы встретились около дома, где жил его сын. Темнело. Хозяин закрыл глаза, поднял руки и сказал:

– Прислушайся. Какая тишина.

Действительно, улица была тихой. В этом районе жили ортодоксальные евреи. Он показал мне квартиру и сказал:

– Вот видишь – большая комната с отдельным входом. Можешь сдавать её, если хочешь. Даю тебе второй шанс.

Мы вселились. Сразу же выяснилось, что тишина, о которой говорил хозяин, наступала лишь, когда детей укладывали спать. А весь день детишки, которых и не сосчитать, без конца гоняли на маленьких самокатиках по крошечному дворику, создавая невероятный шум. Но это уже мелочи жизни. По-крупному же счёту я был очень благодарен Юджину и его жене Дэби за их доброту, искренне считал, что Бог послал мне этих людей в тяжёлый момент моей жизни.

В Боро Парке – районе Бруклина – мы не задержались. Как раз в это время я стал продавать хлеб в Нью-Джерси. Ольга ещё не работала, и мы часто ездили вместе. Садовый штат – как называют Нью-Джерси с его тихими городками – нам очень понравился, и как только представилась возможность, уехали из Бруклина.

Так само собой получилось, что день переезда совпал с днём моего рождения. «Что ж, это печать от Господа, – подумал я. – Здесь наше место».

Летом мы всей семьёй – Ольга, Олежка и я – поехали в Канаду. Пробыли там три недели. Затем вернулись в Нью-Джерси. Немного отдохнув от дорог, отправились, как и обещал Ольге с Олежкой, во Флориду. В то лето Господь дал нам отпуск на сорок дней.

Пять с половиной лет назад я попросил Христа войти в мою жизнь, навести в ней порядок. Он ответил на мою молитву. Сам бы я никогда этого не сделал.

Судьбы

«Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать. О, бездна богатства и премудрости, и ведения Божьего! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!»

Римлянам. 11:32, 33.

Прощаясь с мамой, когда она уезжала в Россию, взял с неё обещание, что на следующий год обязательно опять приедет. У меня осталось чувство досады, что сделал что-то неправильно, совсем не так, как планировал, и теперь должен всё поправить. Надо, чтобы она как можно скорее приехала ещё раз, думал я, тогда у неё сгладится впечатление от нашей ссоры с сестрой. Да и материально это ей поможет. Куплю её компьютер или ксерокс, чтоб потом продала в России, ведь там это всё стоит огромных денег.

И вот она приехала. Когда встречал её в аэропорту, случилась неприятность – она потерялась. Я знал, что мама летела с друзьями сестры, которых тоже пригласили в гости родственники. И вот к моему изумлению в зале ожидания появились лишь друзья сестры, а мамы с ними не было. Они сами не знали, где она, думали, прошла раньше их. Около часа ушло на её поиски. В конце концов, меня привели в какую-то комнату, сказали, что там сидит женщина, которая не говорит по-английски.

Никогда не видел маму в таком состоянии. Она не только не обрадовалась моему появлению, даже не поздоровалась, хотя не виделись почти год. У неё был какой-то отрешённый вид. Подумал, что она обиделась на меня. Лишь гораздо позже выяснилось, что мама была серьёзно больна – у неё прогрессировал склероз.

Каждый день Ольга ходила на курсы английского языка, я рано уезжал на работу, Олежка же уходил в школу, и мама несколько часов в день оставалась дома одна. Конечно, ей было скучно: телевизионные передачи не понимала, на улицу не выходила, боялась заблудиться. Не нравились ей и американские продукты. К тому же началось лето, было жарко, а кондиционера у нас не было.

Недели через три она стала говорить, что хочет обратно в Россию.

Ещё до её приезда спрашивал себя, что для неё будет лучше – остаться в Америке или вернуться в Россию? У меня сомнения не было. Она привыкла к своей квартире, к определённому образу жизни, и здесь всё очень скоро начнет её раздражать.

Когда она стала настаивать, что хочет уехать, не стал задерживать. Что ж, подумал я, станет приезжать ко мне в гости каждый год, буду ей помогать.

Через год-полтора, когда разговаривал с сестрой по телефону, она сказала, что склероз у мамы сильно прогрессирует, и в таком состоянии она приехать ко мне уже не сможет. Тогда же сестра сказал, что маму нельзя оставлять одну, и она никак не может найти кого-нибудь, кто будет присматривать за ней.

Как раз в это время Ольга поехала в Россию. Она обратилась в церковь, куда ходила ещё перед отъездом в Америку, и один из пасторов согласился несколько раз в неделю присматривать за мамой, когда сестра будет уезжать по своим делам.

Он читал маме Библию, говорил о Христе.

– Меня она уже не узнала, – рассказывала Ольга, вернувшись из России. – Но когда спросила о тебе, она помнила, что у неё есть сын, и зовут его Миша. Поинтересовалась, где же он, она ответила: «Далеко, далеко».

Ещё Ольга рассказала, что мама всё время следила, чтобы не пропала из-под подушки её маленькая иконка, и Библия, которую читал ей пастор, всегда лежала на тумбочке.