Остров Марго

– Горе-мореходы на риф заехали, глубину меряют, – сообщила она. – Слушай, Марк, а мерить настоящее ты можешь?

Марик удивился её серьёзному тону.

– Это как?

– Ну, чтобы измерять: это более реальное, а это менее.

– А что измерять? Тут или настоящее, или нет. Без полутонов.

Рита о чём-то думала, закусив губку, затем осведомилась, глядя куда-то вдаль:

– А ты картины писать или просто рисовать не пробовал?

– Не-а, куда мне до тебя.

– А вообще, чего ты хочешь?

– То есть?

– Ну, от жизни чего хочешь?

– Хочу в Эос попасть.

– Понимаю. С существимостью проблемы продолжаются? – Рита сочувственно глянула на Марка.

– Нет, в Эос я хочу пробраться прямо в теле, с обратной стороны. Я же тебе рассказывал про «Макроквант». Они там на месте топчутся, а я, может, что-нибудь придумаю. Пойду другим путём – не буду упираться в формулы, а рассмотрю проблему в целом. Первым делом надо понять, почему наука в тупик зашла. Думаю, история технологий мне что-то и подскажет.

Рита, видя, как сразу оживился Марк, вздохнула:

– Всё же ты мог бы попробовать. Я слышала, что занятия живописью помогают учёным делать открытия. Вместе могли бы работать, у реконсов.

– Ты после академии к ним пойдёшь?

– Наверное. А вчера они показывали свою библиотеку, и там есть потрясная картинная галерея. Представляешь, картины великих художников взяли и скреатили – портреты оживили, пейзажи сделали объёмными, можно даже внутрь войти и погулять! Тебе точно понравится.

– Ну, давай, приобщай… А пока пойдём в фазенду, хотя бы соль смоем.

Приняв душ и запахнувшись в шёлковый халат, Марик вошёл в гостиную. Ритка собирала на стол, влажные волосы её были стянуты в смешной хвостик, по-домашнему. Вспомнилось, что она рассказывала про «свой домик», в который ещё малышкой играла в родном ковчеге, до их встречи. А что сейчас? Продолжение игры или этот дом – их дом! – настоящий, не игрушечный?

Марик плюхнулся в кресло и спросил:

– Слушай, а что за боты были на шхуне? Издали я не разглядел. На пиратов, вроде, не похожи. И шхуна с трубой. На ней, кроме парусного вооружения, паровой двигатель установлен.

– Заметил, да? – Ритка рассмеялась. – Ну, сдаюсь! Уж не стала тебе сразу говорить. Это бунгало я из другого ролевика слямзила. Я же не архитектор, мой дизайн только внутри. И вместе с домом, получается, ещё что-то из того ролевика перетащилось. Я потом почищу, не переживай.

– А с чего переживать. Ошиблась, бывает. Всё-таки дом мужик должен строить, не женское это дело.

* * *

Марик сдержал обещание и позволил привести себя в Библиотеку, которую реконсы именовали с большой буквы. Собственно, здесь был всего лишь каталог матриц-реконструкций истории Земли, а сама база данных находилась в Эосе.

– Отсюда можно попасть в любую локацию Магистрали – в Римскую империю времён Цезаря, в Китай Мао Цзэдуна и так далее. Если, конечно, имеешь специальный допуск. – Рита вела Марика по коридору и объясняла. – Если же допуска нет, то тебе скреатят копию локации, и делай в ней что хочешь, но в оригинал матрицы никто не пустит… А вот здесь комната отдыха для сотрудников и посетителей.

Они ступили на эскалатор и оказались в центре полутёмной залы с подсвеченными фонтанами. Зала была круглой, с аркадой по периметру, где и находилась виртуальная картинная галерея.

– Брейгель Старший, – скомандовала Рита киберу и, взяв Марика за руку, ввела его в галерею: – Тебе должно понравиться.

Марик крутил головой: картины и вправду были необычные, живые.

– Смотри, смешная женщина, с кастрюлей на голове, – он остановился перед полотном, изображавшим ад. – Кастрюля вместо шлема? В руке меч, на поясе кухонный нож… Хочет ад завоевать?

– Это самая страшная картина Брейгеля, называется «Безумная Грета», – округлила глаза Рита. – Нам на лекции рассказывали, что она показывает пороки того времени, жадность и быкоголовую воинственность. А мне жалко Грету. На самом деле картина написана по притче, которую любили рассказывать во Фландрии. У неё умер муж-пьяница, она стала нищей, и последней каплей стало то, что кто-то украл сковородку. Обезумев, Грета подумала на чертей, вооружилась и пошла в ад, все сковороды, на которых жарились грешники, разбросала, нашла свою и вернулась домой.

– Точно сумасшедшая.

– И вовсе не сумасшедшая, – не согласилась Рита. – Есть ещё вариант: в ад Грета пошла за своим непутёвым муженьком, чтобы обратно домой привести. Ей же тяжело было одной.

Марик всмотрелся в лицо безумной женщины – та беззвучно открывала рот, словно звала кого-то.

Галерея казалась бесконечной: пляшущие крестьяне, скорбные процессии, люди, ангелы, бесы… Рита взахлёб рассказывала, почему она без ума от Брейгеля Старшего:

– Он очень реалистичный, выписывал самые-самые детальки! Вот чулки полосатые, и видно, что они из шерсти. А вот у гуляки в руках кружка с пивом, и краешек у кружки отбит… Наш препод говорит, что Брейгель – это икона аутентичности для реконструкторов. И здесь, в галерее, они набираются вдохновения!

– Да, всё как настоящее, – согласился Марик и остановился перед знакомой картиной – «Охотники на снегу».

– Мой дед её с собой в космос брал. Я когда маленький был и увидел картину в его каюте, то захотелось заглянуть вон за те снежные горы – есть там что-нибудь живое или нет.

– Не получится, – отрезала Рита и, как бы извиняясь, добавила: – В живых картинах креазона ограничена средним планом. Вон за тем домом с башней, скорей всего, задник сцены.

Марику уже надоела экскурсия, и он ещё задержался перед «Охотниками на снегу», впитывая глазами средневековые игрушечные домики и замёрзшие зеленоватые пруды с танцующими на них фигурками людей.

– А на коньках там можно покататься? – спросил он.

Взявшись за руки, они вошли в картину. Сразу же обдало свежим и дымным воздухом – где-то неподалёку жгли костёр или это был дым из печей. Лаяли собаки, вверху пронзительно свиристела какая-то птица. На снегу у ног лежали две пары деревянных колодок с железными полозьями.

– Это наше, – пояснила Рита, – кибер услышал твоё желание покататься.

Забрав коньки, они со смехом скатились вниз по ледяной дорожке. Затем Марик, сидя на снегу и держа Ритины ноженьки на своих коленях, не спеша затягивал ремешки на колодках. Первые же шаги по льду едва не закончились для юноши плачевно – конёк задел камень, и он с трудом удержал равновесие. Неподалёку дети вместе со взрослыми играли в айсшток, катая камни по льду, и поэтому пришлось перебраться через насыпь в соседний пруд. Народа там было больше, со всех сторон раздавались смех и оханья падающих на лёд. Не стесняясь ботов, Марик обнял подругу за талию и повёл в танце, вспоминая детские навыки – как они катались на Великих Озёрах в ролевике про индейцев-ирокезов. Уже тогда он понял, что, обнявшись и танцуя, проще удержаться на скользком льду. Спустя полчаса Рита призналась, что страшно проголодалась. Марик хотел отшутиться «Тут одно меню, внутривенное», – но не стал напоминать о физиологии гэст-питания. В реальности все вкусняшки, поглощаемые даблом, сублимировались в аминокислоты, витамины и жировые эмульсии, вводимые в организм гэстящего через браслеты внутривенного питания.

Над входом в таверну на одной петельке качалась на ветру вывеска с белым оленем и святым Евстафием. Хозяйка в чепце с нарисованным лицом поставила перед ними деревянные миски. Всё, что Марк хотел сказать любимой в тот вечер, вдруг показалось плоским, выцветшим, и он смолчал…

Во тьму отверстые врата

– Ты уже начал готовиться к выпускным? – спросила Рита. – Не знаю, как тебе сказать… я психтесты сдала.

– Досрочно? На существимость?

– Да. Мне уже Эос открыли и в холодильник водили, показали мою стазис-камеру. Я попросила, чтобы соседнюю никто не занимал. Ты не против, если мы там рядом будем?

– Конечно. Да и кто займёт… А почему сразу не рассказала?

– Ну, у тебя же эти… проблемы.

– Я существимость после сессии сдам, отдельно, чтобы успеть лучше подготовиться, – заверил Марик. – И как там в Эосе, интересно?

– Словами не объяснить. Я вот что думаю… В Эос меня отправляли прямо из дабл-кресла, ненадолго. Может, мне вместе с тобой повторить? Ты смог бы там потренироваться. Если включить таймер на несколько минут, то будет безопасно – рассущесть не успеет затянуть.

– Попробовать можно. Только как Кузю обдурить?

– Мы же вместе отправимся, с моим допуском.

– Может и выгорит, – Марик взял Ритину ладошку, ласково пожал. – Ты моя… верная Грета!

Вылазку в Эос назначили на понедельник, на четыре часа утра.

– Понимаешь, там если подумаешь о ком-нибудь, представишь его, то сразу его почувствуешь. И тебя тоже сразу почувствуют, – объясняла Рита. – И даже мысли твои смогут прочитать, если не будешь себя контролировать. А ночью, по времени нашего ковчега, знакомых там мало – они спят, и меньше риска обнаружить себя.

– Про то, что мысли читают, я слышал. Говорят, что все сознания в Эосе голые, как в общей бане. Вот бы глянуть…

– Лучше, Марик, не надо, тебя сразу засекут! А у нас тайная операция. Ты уже придумал, как её назовём?

– Давай без названий. Не в игрушки играем.

– Как хочешь. Завтра будет выходной, в академию не надо, и ты хорошенько выспись, чтобы в Эосе голова была ясной-ясной. Если получится, не вставай до полудня.

– До полудня не смогу.

– А ты, когда утром проснёшься, из-под одеяла ногу на холод высунь. Я так в детстве делала, чтобы интересный сон дальше досмотреть. Нога замёрзнет, ты её обратно под одеяло – и отогревай. Когда будешь отогреваться, то сон снова сморит.

Марик действительно проспал до полудня, потому что всю ночь ворочался, думал об их с Риткой авантюре. В четыре часа утра он устроился в дабл-кресле и стал ждать. Наконец раздался Кузин голос:

– Маркус, на твоё имя поступила просьба о встрече в Эосе. Время аудиенции рекомендую строго регламентировать.

– Кто конкретно запрашивает? – имитируя безразличие, уточнил Марик.

– Маргарита Выгорецкая, ковчег «Назарет».

– Про ковчег мог бы и не говорить, – Марик подпустил в свою реплику раздражения. – Таймер поставь на пять минут. И матры наших даблов запускай вместе, одним пакетом, чтобы там не искать друг друга.

Марик прикусил язык, – наверное, ляпнул в конце что-то не то. И увидел пред собой Риту в белом тумане.

«Ни о чём не думай, – прозвучал её голос, – не думай!»

Он и не успел подумать. Вверху засинело небо, а в ноги ткнулся тёплый песок. Они оказались на острове Марго. На первозданном острове их детства, где нет ещё бунгало на берегу.

«Здорово да?! Это я заранее скреатила, – рассмеялась Рита. – У тебя такое лицо…»

«Ты уже читаешь?»

«Что?»

«Мои мысли».

«Если только ты захочешь… Ой!»

Рита замолчала, и голос её прозвучал в сознании Марка:

«Марчик… милый… Ты, наверное, не хотел, просто не умеешь пока… тогда я тоже должна раскрыться…»

Марк увидел себя глазами Риты. Жёсткие складки губ и твёрдый подбородок, морщинка над переносицей и доверчивые глаза. Такой сильный, беззащитный и… любимый.

Шумящий прибой мерно накатывался на песчаную сушь, пытаясь её обнять. Песчинок мириады, и океан безмерен, и вечно будут обниматься две души, проникаясь и вспениваясь радостью понимания и любви. И будет длиться эта вечность почти пять минут по человеческому времени, пока холодный электронный мозг не отключит таймер.

* * *

С утра в академии была череда предэкзаменационных консультаций, и Марик с Ритой виделись мельком. Встретились только вечером, в ковчеге, на берегу озера. О чём-то говорили, сидя у воды, а когда пересекались взглядами, то словно отражались друг в друге, понимая всё-всё… Душа Марика радостно пела, и голова слегка кружилась. Он не заговаривал о той близости в Эосе, и Рита тоже молчала – боясь расплескать то, что их наполняло.

Договорились продолжить «тренировку» в следующие выходные.

– Теперь будет проще, – уверяла Рита. – Мне так объясняли, что главное при первом входе в Эос – это скреатить воображением первую структуру, за которую можно будет ухватиться и держаться дальше. И я сразу создала наш остров. Теперь при вхождении в Эос тебе достаточно о нём подумать, и вот ты уже там, почти в безопасности. Предметный мир острова зацепит твоё внимание, ты осознаешь себя в нём – и воображение уже не будет скакать туда-сюда, креатя другие миры, в которые можно провалиться.

– И что же, я так и буду на острове…

– Да нет же! Остров – это опора. Оттуда можно двигаться дальше. Мысленно представишь знакомого человека, и он пустит тебя в свой мирок, если согласится. Или сам создашь миры. Но для этого придётся напрячь свою существимость, чтобы что-то другое скреатить. Ведь чтобы появилось новое, надо сначала отрешиться от того, что тебя окружает. Понимаешь? Одно дело ты в пустоте, и любая твоя мысль сразу овеществляется. И совсем другое, когда вокруг тебя уже есть предметы, и ты среди них живёшь. Ощущение существующего сильней случайных мыслей и того, что воображаешь, и это ощущение просто так тебя не отпустит.

– Понятно. Я, вообще-то, примерно так это и представлял.

Проговорили они до самого вечера. Вернувшись домой, Марик лёг спать. Свежий воздух на озере прояснил голову, и в ней, словно рыбины в прозрачной воде, бок о бок недвижимо, слегка пошевеливая плавниками, стояли две мысли-мыслищи. Они молчали, не вступая в дискуссию друг с другом. Первая мысль: «Рита переживает за меня, эх, Ритуля, какая ты хорошая!» Вторая: «Рита ведёт меня за руку, как беззащитного ребёнка, а должно быть наоборот».

Марик выскользнул из кровати и запрыгнул в дабл-кресло, скомандовал: «В Эос». Оказавшись на пляже, повернулся спиной к океану и представил на берегу их дом. Он напряжённо вспоминал мелкие детали деревянного сооружения, и «фазенда» росла прямо на глазах, достраиваясь помимо его воли. «Всё оказалось слишком просто, – понял Марк с некоторым разочарованием, – ведь матрица этого дома уже имеется в Эосе». Взбежав на крыльцо, внутри он обнаружил пустые комнаты. Здесь пришлось поработать, вспоминая придуманное Ритой убранство. Реконструкцию закончил в гостиной. Последний штрих – цветы на сервированном обеденном столе. Сначала поместил в вазу развесистый букет алых роз. Затем, подумав, заменил их маргаритками с белыми лепестками. Этот сорт астровых, на взгляд Марчика, ничем не отличался от обыкновенных ромашек, но Рите нравился именно он. Вот она удивится, когда они войдут в Эос!

Сделав дело, зачем-то вернулся на берег океана, хотя скомандовать «домой» можно было и в бунгало. «Ритка права. Вот я сейчас подумал: «Домой!», – и ничего не произошло. Нужно волевое усилие. Здесь и вправду безопасно, на нашем острове! – обрадовался Марик. – И всё кругом, как в нашем детском ролевике, точь-в-точь! Только нет стенок между нарисованным и скреаченным. Потому что нарисованного нет. Или есть? Проверить-то легко. Если отплыть от берега метра на три, то должна быть стенка…» Марик так живо это представил, что увидел её – слегка затуманенную, едва уловимую плоскость. Как и в детстве, когда совал руку в ничто, он, не раздумывая, заглянул за плоскость и… провалился.

Остров исчез, что-то белое его окружило. Снег? Да, это снег. Где он? Вроде как… нигде. Присутствие здесь ощущалось как отсутствие в прежней реальности – и только по этому чувству отлучения понималось, что он вообще существует и где-то находится.

Посреди бескрайнего снежного поля стоял сарай. Внутри было пусто. В углу желтел ворох сена, и Марик догадался, что это летний хлев на заброшенном пастбище. Сквозь щели в дощатых стенах задувала позёмка. Тоскливая реальность происходящего была вполне осознанной, и Марик расслабился: всё под контролем, он не рассуществлён и в любой момент может сказать «домой». Но тут же возникло понимание, что никакого дома нет и не будет, и выхода отсюда нет. И что эту реальность вместо него осознаёт кто-то другой… Ворох сена зашевелился, и он увидел себя со стороны – мужчина средних лет, сгорбившись, сидел на земле и растопыренными пальцами вытряхивал соломинки из своей седой шевелюры. Потёр небритый подбородок, встал. Офицерская шинель со споротыми погонами и без хлястика висела на нём колоколом, как женская юбка. Он подошёл к воротам хлева, но не стал их открывать, а остановился напротив щели между дверными створками и стал смотреть. Мир в щели был узкой вертикальной полоской – снизу белой, а сверху серой, цвета неба. На что это похоже? На градусник? Нет… Он попытался вспомнить, как точно выглядит градусник, но образ предмета истёрся из памяти, как истёрлась и эта, уже не до конца понимаемая игра «в щёлки» – такая же бессмысленная, как белый снег. Притупившаяся тысячелетняя тоска вдруг прорвалась, но не исторглась воплем, а скрутила душу и зашелестела тихим вздохом, как выжатая досуха тряпка.

Человек лежал на земле и скрёб обломанными ногтями мёрзлую землю, тихонько подвывая. Вдруг он повернул ладонь и поднёс запястье к глазам, словно что-то показывая… нет, не себе – ему, Марку! Удерживая проблеск самосознания, Марик рванулся назад, в свой мир – представил пред глазами затуманенную, едва зримую стену и, проскочив сквозь неё, заорал: «Домой!».

* * *

– Ты не Марк, а Мрак пещерный! Таймер забыл включить! – Ритка была напугана и сердита. – И зачем один пошёл?! Мы же договорились на следующие выходные!

Началось всё с того, что Марик, пытаясь объяснить себе, с кем это он столкнулся в Эосе, стал расспрашивать Риту про её двоюродную прабабку, ставшую привидением. По слухам, та умерла от старости в стазис-камере, когда сознанием своим пребывала в Эосе, и вот теперь якобы её душа витает на самом дне Эоса, в мифической Небуле, откуда временами раздаётся плачь. Ритка стала доказывать, что никто на самом деле покойницу в Эосе не видел, и вообще глупо верить в такие детские фантазии. Вот тогда он и проговорился про незнакомца в шинели.

– Почему фантазии, почему детские? Эосфориты, например, считают, что души могут переселяться в Эос. И я же видел его! Он был такой настоящий… даже реальней меня.

– Мне жаль, Марик, но это и есть рассуществление.

– Нет! Это другое. Если это и фантазии, то не мои. Я придумать такого не мог, там всё чужое.

Рита прикусила завитой локон, выбившийся из причёски, и о чём-то думала. Затем сказала:

– Маркош, а помнишь, ты рассказывал про этого… Абс…

– Абрскила.

– Он же тебе тогда приснился? Такой одинокий, запечатанный в пещере. И этот тоже одинокий, в сарае, откуда нет выхода. Может, это один и тот же сон?

– Какой сон?! Я же не спал! И, вообще, во сне нельзя узнавать новое – что есть в голове, то и снится. А вот скажи, пожалуйста, откуда я узнал такое слово – «хлястик»? Этот офицер залез мне в голову, и я понимал, что военное пальто на мне называется шинелью, и что на ней отстёгнут хлястик, это такая стяжка на пуговицах. Вот откуда?!

– Он не залезал.

– Что?

– В голову твою он не залезал. Наоборот, он тебе открылся. Ты же знаешь, в Эосе мысли читаются.

– Точно! Он хотел мне что-то сказать. Но не получалось из-за боли и сумасшествия в голове. Только под самый конец, когда по земле катался, он смог руку от земли оторвать и показать.

– Что показать?

– Татуировку. На запястье. На ней два слова латинскими буквами. Одно я запомнил: «Fuge». Я никогда не знал этого слова и сейчас не знаю. Так что, Ритуль, это был не сон.

– Fuge? – Рита насторожилась. – Я сейчас как раз загружаюсь латинским языком. Так вот, с латинского это слово переводится как «беги».

– Беги? Куда бежать? – не понял Марк.

– Если это предупреждение, – девушка попыталась рассуждать спокойно, – то нам важнее знать, не куда, а от чего или кого бежать…

* * *

С помощью нейростимулятора Рита «загружалась» латинским и фламандским языками для практикума – так обтекаемо на факультете креоники называли последний экзамен. Официально считалось, что это тест на зрелость – испытуемый, помещённый в искусственную реальность, должен был себя как-то проявить. На самом же деле студенты, отданные реконсам в качестве рабсилы, банально пахали на Магистраль.

– А мы там ничего не поломаем, в Магистрали вашей? – спросил Марик своего куратора-реконса.

– Во-первых, в саму Магистраль, то есть в оригинал исторической матрицы, тебя никто не пустит. Тебе предоставят её копию, где и будешь создавать своего бота или прокачивать уже существующего. Если комиссия признает твои изменения удачными, то перенесёт их в оригинал, а если нет – практикум провален. Тут всё по-взрослому, парень.

– А почему мы? Этим профессионалы должны заниматься.

– Мы и занимаемся. Да только нас мало, а ичей в матрице миллиарды.

– Ичей?

– Мы их так называем. ИЧ – это искусственный человек, он вовсе не робот. Так вот, представь, Магистраль охватывает более трёх тысяч лет, и в каждом веке уйма искусственных людишек. И всеми надо заниматься.

– Если не хватает сил, то можно же уменьшить матрицу, ну, её временной охват, – Марик выразил что-то вроде сочувствия.

– Нельзя. Мы уже и так подужались. Многие предлагали начать Магистраль с пятнадцатого века до нашей эры, опираясь на письменные источники Египта и Китая, но тогда бы выпала история Европы, о которой на ту пору мало что известно. И пришлось нам перенести точку отсчёта в восьмой век до нашей эры – это когда у греков после тёмных веков появилась письменность. Та же проблема с конечной точкой. До сих пор идут споры, кто начал войну глобов и стоперов, это очень болезненная тема, поэтому Магистраль мы решили ограничить началом так называемого предвоенного периода.

Куратор замолчал, ожидая правильного вопроса.

– И как же вы справляетесь?

– О, нас выручило то, что в восьмом веке до нашей эры людей на Земле было мало, примерно семьдесят миллионов. Мы хорошо поработали с тем периодом, прокачав много ичей, и они дали хорошие наследственные линии. Как ты знаешь, у них самих нет генетической памяти, но ничто не мешает хранить её в эоскомпьютере и передавать последующим поколениям.

– Я слышал, что дети ботов не растут.

– Ичей, молодой человек, и-чей. Конечно не растут. Компьютер помогает им и рождаться, и менять форму тела по мере взросления, и стареть. Это всё-таки программы, хоть и материализованные.

– И что, всех надо прокачать?

– Всех не получится. Но нам достаточно очеловечить ключевые фигуры в Магистрали, чтобы под их влиянием сформировался тамошний социум. А потом уж, в живом социуме, сформируются и личности остальных ичей. Поэтому к очеловечиванию ключевиков у нас особые требования. Прокачивать, проживать вместе с ними надо не в дабле, а в своём физическом теле – чтобы в их программы записались естественные человеческие реакции на внешние факторы. И кому этим заняться, как не вам, студентам-выпускникам? Вы пока ещё не в холодильнике и при этом уже сформировались как личности. Чем попусту тратить свою биологическую жизнь, поработайте на общую пользу.

– Всё равно не понимаю, – упорствовал Марик. – Дабл от человека ведь ничем не отличается. Почему нужно в своём теле там проживать, а не в дабле?

– Собственно, мы так и прокачиваем, через гэстинг. И результаты, конечно, есть, – замялся куратор и как будто стал оправдываться: – И неплохие результаты! Вполне удаётся передать ичам человеческие черты характера. Затем, когда мы отпускаем их в самостоятельную жизнь, они сами развиваются, растут как личности. Но, по факту, качество роста у гэст-прокаченных намного хуже, чем у реал-прокаченных.

– Почему?

– Трудно сказать. Тут ещё какой фактор действует? У вас, у юных, есть энергия роста, которая может подстегнуть вызревание ичей. А передаётся эта живая энергия только в реале. Так что дерзайте. Биологического месяца, максимум четырёх, вам булет достаточно, чтобы начать и завершить дело. И, уверяю, вы там не заскучаете.

Вернувшись с консультации, Марик попытался разобраться в своих желаниях. Разговор с насмешливым реконсом как-то не вдохновлял на «подвиги во славу святой Магистрали». Но возникло желание «утереть нос им всем». Для этого нужно было придумать что-то такое… Вот Ритка – умница, пошла по высшему уровню, нашла в матрице какую-то залепуху – кто кому из художников Северного Возрождения приходится учителем. Неделю с этим носилась: «Я нашла, нашла!» Сколько баллов начисляют за исправление ошибки в Магистрали? Вроде бы нисколько, а сразу дают звание магистра.

Ритина оживлённость перед началом практикума наводила тоску. «Ты чего такой смурной ходишь?» – спрашивала она. Юноша молчал. Неужели сама не понимает? Последние дни они вместе. После экзамена на зрелость их ждёт холодильник. И встречаться в реале будут по расписанию, раз в год на Пасху. Вечность в стазисе. А она бегает, смеётся, не замечая, как утекает время – их время!

Когда Марик назначил Рите свидание на острове Марго, та ответила через кибера: «Извини, до песочницы дольше шлёпать, давай встретимся у озера». Как ни старался юноша умерить свой шаг, к озеру он явился намного раньше. Скинул ботинки, растянулся на берегу, закинув руки за голову. Прямо над ним рождались облака: только что синий купол был совершенно чистым, и вдруг чуть замутился – проявилось облачко, похожее на кусочек ваты. За ним появилось второе облачко, третье. Потом они свились в один белый барашек, и тот медленно побрёл по своду купола.