Остров Марго

На этом месте Марик и начал засыпать: слышал голос, но тот жил отдельно от смысла произносимого. Встрепенулся он, когда старичок ударил кулаком по кафедре:

– Да, сказки! Сказочки! Дальше всё покрыто мраком, и мы можем только гадать, как Маер смог записать свой квантовый шум – шум абсолютной неопределённости, который помог проникнуть нам в Эос. Итак, сказка первая. Наш программист собрал радиометр и повторил наблюдения русской Пулковской обсерватории, где в 1955 году обнаружили реликтовое излучение. Как считают физики, это излучение появилось в момент зарождения нашей вселенной после большого взрыва и всё время распространятся по космосу – как от первого удара бильярдным шаром. Излучение было тогда измерено и записано как шумовое СВЧ излучение. И вот будто бы Маер из этого шума и выделил квантовый шум. Теперь сказка вторая, волшебная. Якобы у Маера имелся чудесный радиоприёмник, слушая который, он записывал радиопомехи, вызванные вспышкой на Солнце – и будто из них получился шум абсолютной неопределённости.

Как бы там ни было, запись у него появилась, на магнитной плёнке. Оказалась она необычной – при каждой попытке оцифровать аналоговое её содержание получались разные результаты. Также она не поддавалась копированию и размножению, то есть никак не дублировалась. Перезапись на другой носитель стирала шум напрочь, оставляя на магнитной ленте лишь слабые шорохи.

Своё открытие Маер не успел обнародовать. Перед самым развалом Советского Союза он исчез вместе с кассетой. Предполагают, что он эмигрировал в другую страну или был арестован органами госбезопасности. Есть даже слух, что его живым забрали в Эос – в это верят эосфориты-духозаветники, так называемые христиане Третьего Завета. Прошло много лет, и кассета Маера вдруг обнаружилась. И вот при каких обстоятельствах…

Дальнейший рассказ увлёк Марика: «Так вот, значит, как удалось проникнуть в Эос! Ларчик-то просто открывался!» Собственно, учёные и не думали никуда проникать – они всего лишь решали проблему миниатюризации нанороботов со встроенным искусственным интеллектом. Такие нанороботы использовались в разных областях, в том числе в медицине – их запускали в человеческий организм, где они путешествовали по кровеносным сосудам, восстанавливая больные клетки и убивая злокачественные. Чем «умнее» был наноробот, тем более сложную работу он мог бы совершить, вплоть до перестройки живых клеток и продления биологической жизни человека. Но всему есть предел. Впихнуть в малюсенького наноробота компьютер с развитым искусственными интеллектом никак не получалось, потому что компьютер не поддавался уменьшению. Ко второй половине ХХI века были созданы транзисторы размером в 1 нанометр, то есть размером всего в десять атомов, и чтобы продолжить миниатюризацию, требовалось перейти на новый уровень – строить транзисторы уже не из атомов, а из квантов, из которых атомы, условно говоря, состоят.

И тут началось самое интересное – приручение квантов. Из-за квантовой запутанности они вели себя неопределённо, а для того, чтобы собрать наноробот со встроенным компьютером, требовались «твёрдые кирпичики». Как же обуздать неопределённость квантов и превратить их в «кирпичики»? Учёные вспомнили о гетеродине, с помощью которого радиоприёмники очищают получаемый сигнал от посторонних шумов. Гетеродин переводится с греческого языка как «иная сила». На сигнал накладывается иной, но схожий, сигнал, и в результате он становится более чётким – как бы фиксируется. То же самое в ХХ веке применялось и в лазерной технике: чтобы преодолеть квантовую неопределённость при измерении двух компонент лазерного излучения, магнитное поле оптического сигнала «смешивали» с иным, похожим магнитным полем – и всё там стабилизировалось. Физики называли это «оптическим гетеродированием». Решение было найдено! Что требовалось? Всего лишь на неопределённость квантов наложить другую неопределённость – и тогда квант «застынет».

– Я не физик, но представляю это так, – объяснял профессор. – Надо было магнитное поле, где пребывают кванты, смешать с магнитным полем, в котором амплитуда колебаний подчинена абсолютной неопределённости. Такую неопределённость пытались сгенерировать разными способами, но ничего не получалось, поскольку, как уже говорил, наш мир детерминирован. Но тут всплыла кассета Маера с квантовым шумом. Подключили его – и кванты стали вести себя послушно.

Первого построенного из квантов наноробота профессор креоники образно сравнил с неуклюжим големом переростком. Получился тот слишком большим для работы в наносреде из-за увеличенного компьютера – инженеры-физики сразу же снабдили его мощным искусственным интеллектом, чтобы он умел самообучаться и перестраивать своё тело в зависимости от изменчивой среды. Первая команда, которую он получил, звучала так: «Самоуменьшайся». И наноробот уменьшился – в мгновение ока он превратился в конструкцию из нескольких квантов. Учёные были в шоке: куда делся их робот?! Тот продолжал получать и отдавать информацию, но… его не было!

Не сразу, но учёные догадались, что эти оставшиеся от робота несколько квантов представляют собой терминал для обмена информацией, а сам робот просочился за субквантовый барьер и там неимоверно разросся. Малюсенький наноробот превратился в Эосе в сверхкомпьютер с неограниченными возможностями. Более того, он сохранил за собой способность перестраивать своё тело по эту сторону субквантового барьера и мог выращивать из квантов предметы со структурой любой сложности – благо вычислительных возможностей теперь ему хватало. Были ограничения только по размерности. Астероид он ещё мог прорастить из Эоса, а вот на планету или звезду силёнок не хватало. Причину этого лектор-старичок объяснил так: «Я не физик, но знаю, что в нашем косном материальном мире есть некие константы и что-то связанное с энтропией, что действует ограничительно».

Поначалу экспериментаторы креатили (они же сами и придумали этот термин) предметы с помощью первого своего наноробота и кассеты Маера с креашумом. Но кому-то взбрело в голову приказать нанороботу прорастить копию дневника наблюдений в соседней лаборатории: «В пятнадцати метрах от твоих квантов по заданному вектору…» И там «из ничего» выросла тетрадка. Оказалось, что роботу всё равно, где проращивать свои «щупальца» из внепространственного Эоса, лишь бы задавались координаты в этом мире. И кассета Маера для этого уже не требовалась – креамагнитное поле, в котором кванты «застывали», наноробот продуцировал креашумом из самого Эоса. Тут и выяснилось, что абсолютная неопределённость, записанная Маером на кассету, в Эосе присутствует естественным образом. Возможно Эос и является таковой неопределённостью в чистом виде.

– Итак, друзья мои, мы совершили с вами путешествие в самые глубины, так сказать, материи. А с чего всё начиналось? – нарочито покряхтев, лектор в дабле старичка нагнулся, достал из-под кафедры деревянную дубину и гулко ударил по столешнице. Довольный оторопью слушателей, продолжил:

– Вот с этой палки всё начиналось, с вещи брутальной и простой. И уверяю вас, предмет «История технологий», который я буду вам преподавать, столь же прост и понятен – при условии вашего полного внимания…

На перемене Марик никого не видел, он бесцельно бродил по коридорам, потрясённый услышанным: «Как всё просто и… грандиозно! И нет никаких тайн! А я так боялся Эоса. Всё теперь понятно, как в механической машинке или в той дубине старичка-профессора. И жизнь понятная – ходи по твёрдой земле, исследуй, открывай, радуйся новому. До тебя уже много сделано, но впереди вечность, чтобы сделать ещё больше!» Марик не заметил, как вслед за шумной стайкой студентов вышел на улицу. Мягко припекало искусственное солнышко, нежно лучилось нарисованное небо. «Это моё, – думал юноша, – и тоже всё понятное. Вот скреатили пустотелый астероид с домами и нарисованным небом. Даже выхода наружу, в космос отсюда наверняка нет. А зачем он нужен? Достаточно знать, что мы летим где-то в космосе внутри каменной глыбы, а космос внутри Эоса, а Эос внутри чего-то другого… Всё внутри чего-то. Только одно непонятно. Этот, как его, Маер – он смог записать абсолютную неопределённость. Откуда он её взял? Что-то не сходится. Профессор сам же говорил, что наш мир – бильярдный стол, где всё движется по определённым законам. А тут вдруг неопределённость, причём абсолютная!»

Однажды после занятий Марк ждал Риту на ведущей к площади монументальной лестнице, в конце которой находились кабинки гэстутилизаторов. Покидать гэстинг абы где, распыляя свои даблы на публике, учащимся строго воспрещалось, поскольку было верхом неприличия. Прислонившись к высокому каменному парапету, нагретому солнцем, он скользил взглядом по мелькающим лицам студентов. Некоторые спускались по лестнице, прыгая на одной ножке – радовались как дети окончанию учебных мытарств.

– Давно ждёшь? – лицо Риты также светилось радостью. «Неужели соскучилась по мне?» – подумал Марчик и сразу отмёл эту мысль. Но сердце глупо забилось.

– Минут десять. Наблюдаю тут за чудиками.

– Знаешь, среди них есть интересные, я с двумя познакомилась, они настоящие уже художники, их картины взяли в Магистраль, во дворец какого-то дожа, – начала рассказывать скороговоркой Ритка и, заметив потемневший взгляд друга, уточнила. – Это девчонки. И они не мумми.

– Понятно. А я пока ни с кем не подружился, – проговорил Марик и перевёл на другое: – Ты тоже хочешь в Магистраль, будешь работать там?

Об этом грандиозном проекте историков-реконструкторов Марику рассказывал отец, когда решался вопрос, куда идти учиться. Юноша тогда удивился: это же сколько информации должно быть в матрице, чтобы вместить Землю, меняющуюся на протяжении тысячелетий, да ещё с искусственными людьми! Поистине Эос безразмерен.

– Там почти все креоники работают, поле непаханое, и мне… – Рита не договорила, за спиной раздался знакомый голос:

– А, живород со своей живородкой! Вот так встреча!

На три ступеньки выше стоял Эд и сверху бесцеремонно их разглядывал. Ситуация была унизительной, хотелось всё побыстрей прекратить.

– Ты, это, иди домой, – примирительно отозвался Марик и, почувствовав жалкую нелепость сказанного, добавил: – И дома уши помой.

Глаза Эда сузились, он осклабился:

– Мне-то зачем подмываться? Это подружке твоей надо, а то забрюхатит, раздуется пузырём, как потом будешь с с…й своей спариваться?

Марик поднялся на две ступеньки вверх и кулаком врезал мумми в живот – до лица дотянуться он не смог. Эд отшатнулся и лягнул ногой. Удар получился не точным, каблук ботинка лишь скользнул по щеке, но лицо обожгла острая боль. Не раздумывая, Марик прыгнул в ноги противника, и тот, перекувырнувшись через его спину, полетел вниз по ступенькам. Там он поднялся на ноги, и Марик не поверил своим глазам: уши у Эдика вытянулись и заострились, на их кончиках зачернели кисточки. Лицо продолжало трансформироваться в кошачью морду, сквозь одежду проступила шерсть – и вот уже на ступеньках, поджав передние лапы, сидела огромная рысь, изготовившаяся к прыжку. Марик одним махом вскочил на парапет. Внизу были лютый зверь и… Рита. Она стояла, опустив руки, словно потерявшийся ребёнок. Марк схватился за бронзовую рукоять факела, выдернул его из подставки и прыгнул навстречу оборотню. Время замедлилось, Марк видел перед собой шерстистый череп чудовища и успел в полёте поднять руку, чтобы со всей силы хрястнуть по нему увесистым канделябром.

От сшибки потемнело в глазах. Они катились вниз, вцепившись друг в друга. Оборотень был ещё живой, он в агонии рвал клыками голое, уже безрукое плечо Марика, во все стороны летели ошмётки мяса с осколками костей, а Марик единственной рукой пытался зажать ему пасть. Боли не было, она отключилась в дабле – с ума же сводил муторный дух факельного масла, палёной шерсти и металлической ржавчины. Так пахла, наверное, липкая кровища, в которой елозили сплетённые тела. Наконец зверь затих, рассыпался в руках, и Марик вдруг осознал себя в гэст-кресле, в своей комнате.

Минут через десять к нему ворвалась Рита:

– Живой?!

– Рита, Ритунь, чего ты плачешь… Я же был в дабле.

– Ой, глупая, я так испугалась… Слушай, я тоже уйду.

– Куда?

– Из академии. Тебя же отчислят.

– Ну-у… я на оскорбление отвечал.

– Всё равно отчислят. А здорово ты кошку драную факелом огрел! Как она, палёная, верещала!

– Драная, конечно, но с клыками. А из академии не вздумай уходить, ты же картины рисовать хочешь, и, вообще, тебе учиться надо. Да, может, и не отчислят.

Вечером в дом Старковых поступил гэстинг-запрос от проректора академии. Гость явился, недолго говорил с родителями, затем попросил аудиенции с Марком.

– Кто из вас первым применил физическую силу? – спросил он.

– Сначала ударил я.

Проректор удовлетворённо кивнул и сообщил:

– Дальнейшее ваше присутствие в академии не желательно.

– Но я же не просто так, он оскорбил меня и… мою подругу!

– Вы тоже нанесли оскорбление своему оппоненту, задев честь его клана рысей. Он участвует в одном из секторов Магистрали, где воссоздаются мифы народов мира, а факультет наш напрямую сотрудничает с реконструкторами.

– И меня за это выгоняют?

– Не за это, конечно. А за драку. Вы же знаете наши правила. Человек, опустившийся до уровня быкоголового, уже не поднимется до творца – круо не может стать крео, а посему обучать его в академии креоники не имеет смысла. Согласитесь, это логично… Да вы не переживайте! – проректор смягчился, оставив официальный тон. – Эту рысь мы тоже отчислили.

* * *

Весть об отчислении, конечно, огорчила родителей. Отец, впрочем, понадеялся, что через знакомых филологов-креоников ему удастся попробовать поставить вопрос о пересмотре дела, но тон его был неуверенный.

– А пока что займись физикой, – предложил он сыну. – Преподавать буду я и, думаю, мои коллеги из «Макрокванта» тоже подключатся. Из любого поражения надо уметь извлекать пользу.

Рита после уговоров Марика и родителей уходить из академии не стала. Встречались они теперь редко – учёба занимала всё время девушки, а Марк целыми днями слонялся по базе «Макрокванта», которая походила на небольшой ковчег, набитый аппаратурой и с кораблями-зондами в ангарах. Пару раз он выходил на поверхность астероида, но там было ещё скучней – совершенная тьма вокруг. Как объяснили друзья отца, место для базы выбрано на самом краю космоса, дальше только искривлённое пространство, за которым неведомо что. Людей на базе было мало, основная работа кипела в дата-центре в Эосе, но туда Марчика не пускали – рано ему в Эос, прежде надо экзамен на существимость сдать. Только какой может быть экзамен, если его из академии выперли?

Занятия по физике проводились без всякого расписания и плана – кто освободился, тот и читал курс. Из-за этой путаницы дело двигалось туго, и юноша вскоре потерял интерес к учёбе. Куда занятней было выполнять разные мелкие поручения физиков и слушать их научные диспуты. Как оказалось, не все в «Макрокванте» были уверены, что за стенкой искривлённого пространства находится известный всем Эос. Возможно, полагали они, там тоже Эос, но иной природы. Отец Марика яростно с ними спорил, и результаты исследований, кажется, были на его стороне – зонды фиксировали на границе макромира те же эффекты, что и в микромире. В частности, физики столкнулись с «эффектом наблюдателя», который вносил ошибки в их расчёты и сбивал с толку.

Миновал месяц, когда отец пригласил Марчика для серьёзного разговора.

– Маркус, я мог бы тебе этого не говорить, но тогда был бы не честен перед тобой. Помнишь моё обещание, что филологи за тебя похлопочут? Мне не верилось, но они всё же достучались до Высокого Трибунала. Сразу говорю: ты можешь отказаться.

– От чего?

– От свидетельствования перед трибуналом академиков. Проблема в том, что если он тебя не оправдает, то прежние обвинения будут подтверждены самой высокой инстанцией – этим самым трибуналом, и тогда для тебя закроется дорога не только к креоникам, но и в другие академии. Трибунал ведь и состоит из глав академий. В итоге, не получив образования, ты не сможешь присоединиться к сообществам. Если кто тебя и примет, то лишь какие-нибудь маргинальные группки. Ты станешь изгоем.

Немного подумав, Марк ответил:

– Папа, я всё-таки попробую. Считаю себя правым и отступать не буду.

Отец тяжело вздохнул:

– Да, каждый имеет право на выбор. Даже родной сын.

Трибунал назначили на ближайшую пятницу. Было ещё время, чтобы отказаться, и Марик ходил в раздумьях. По настоянию мамы перед «судилищем» он побывал у своего бывшего законоучителя, но епископ Игнатий ничего нового не сказал, лишь повторил отцовы слова о свободе выбора и благословил: «Помогай тебе Бог». Единственный, кто мог дать дельный совет, был дед. Но тот давно уже ушёл в холодильник и по своему обыкновению пребывал там в гиперсне. На какой год или даже на какое столетие он поставил «будильник» включённому анабиозу, никто не знал.

На коллегию прибыли не все академики, но кворум собрался – десять особ, облачённых в мантии. Пышных сидел с краю, главным он здесь не был. Председательствующий представил Марку адвоката, флегматичного с виду академика средних лет, и открыл заседание Высокого Трибунала. Говорил только он и задал всего два вопроса.

– Насколько мы знаем с ваших же слов, – начал судья, – вы ударили сокурсника, потому что он нанёс оскорбление вам и вашей подруге. В чём заключалось оскорбление вам?

– Обозвал живородом.

– Расхожее ругательство. Этого явно недостаточно, чтобы оправдать ответ насилием. Какое оскорбление он нанёс не вам, а второму лицу? Повторите дословно.

– Я не буду это повторять.

– Тогда любые слова в вашу защиту будут бездоказательны.

Марк молчал. Его адвокат точил алмазной пилочкой ногти, время от времени поднося кончики пальцев к глазам. Позёрство, ведь даблам маникюр не нужен. Председательствующий торжественно возгласил:

– Именем Высокого Трибунала объявляю, что с вас, Марк Сергеевич Старков, снимаются все обвинения. Заседание Трибунала закрыто.

Никто не встал из-за стола, чего-то ожидая. Академик Пышных поднял голову и полюбопытствовал:

– Скажите, молодой человек, когда вы взяли факел в руку… У вас вообще факел-то с каким литературным героем ассоциируется?

– С Промете-ем, – недоумённо протянул Марк, всё ещё не веря, что его восстановили в академии.

– Очень хорошо! Очень. А историю Прометея знаете? Чем он закончил?

– Знаю. Его Зевс простил и от цепей освободил.

– Прекрасно! – Орест Евгеньевич не понятно чему радовался. – Это вы про греческого Прометея. А что было с его реальным прототипом, с Абрскилом?

– С ке-ем?

– Абрскилом. Ну вот, не знаете! Для этого и нужно академическое образование, чтобы знать. Жду вас на занятиях.

А дома его ждали отец и мама. Выслушав рассказ о странном «судилище», Сергей Николаевич подытожил:

– Молодец, что не стал повторять вслух гадости о девушке. Вот здесь тебя и проверили на «быкоголовость», как они её понимают. А с Прометеем ты, да, прокололся. Никогда не утверждай, что знаешь предмет, если ничего не знаешь о происхождении предмета. Это я тебе как физик и как бывший филолог говорю.

Будучи в благодушном настроении, бывший филолог пустился в разглагольствования:

– Откуда взялся миф о Прометее? Его в Грецию вместе с другими древними сказаниями привезли аргонавты из Кахетии, что была на побережье Чёрного моря. Там они искали золотое руно и по ходу дела услышали от абхазов много местных легенд. По одной из них Абрскил, пойдя против воли богов, подарил людям огонь. В отместку боги заключили его внутрь горы, завалив огромным камнем вход в пещеру. Считалось, что там он будет маяться до скончания времён.

– Жуть! – вздрогнул Марчик. – Уж лучше в кандалах на скале и чтобы орлы клевали.

– Греки тоже так подумали и переиначили абхазскую легенду, как бы её облагородив. Не вынесла душа поэта суровости седых времён. Да-а… Вот что, наши занятия по физике мы, конечно, закончим, раз уж тебя вернули в академию. А древними греками я с тобой позанимаюсь, чтобы назубок знал.

Той же ночью Марику приснился сон. Будто тысячи лет бродит он во мраке по каменным лабиринтам пещеры, натыкается на стены, а выхода нет. И вдруг понимает, что спит и всё это происходит во сне. Понимание этого возникло, когда он ощутил присутствие ещё кого-то. Его не видно в темноте, и он молчит. От этого существа исходила такая неизбывная тоска, что сердце остановилось… Марк проснулся, судорожно глотая воздух. Ужас потихоньку отпустил его, и накатила тёплая волна радости: он во сне отчётливо сознавал, что спит, вот она – существимость! А причудившегося Абрскила он постарался стереть из памяти.

* * *

Занятия, сессии, экзамены, зачёты – время утекало как песок сквозь пальцы на пляжном берегу их острова детства, острова Марго. Они иногда возвращались туда. Рита скреатила на берегу дом с открытой верандой, использовав в его оформлении свою курсовую работу по дизайну. На веранде им нравилось пить чай, бездумно любуясь на океан. Затем, словно очнувшись, бежали туда, бросались в высокий прибой, плавали до изнеможения и валялись на пляже, зарывшись в тёплый песок. Марик помнил, каким хрупким подростком была она раньше – помнил её худенькую спину с пунктиром выпиравших позвонков, острые плечики. Теперь же в ней появились округлость и уверенная грация будущей женщины.

Ещё с уроков отца по древней мифологии Марик знал, что Маргарита переводится с греческого как «жемчужина». Таким эпитетом – маргаритес – греки величали богиню Афродиту, покровительницу мореходов, и на островах в Средиземном море устраивали ей святилища, куда приносили жертвенные жемчуга и морские раковины. Однажды, ныряя близ их острова, он увидел на песчаном дне огромную перламутровую раковину, которая своей закрученной формой напоминала спиральную галактику. Удивительно! Среди водорослей и мельтешащих рыбок – целая галактика! Воздуха уже не хватало, но Марик рванулся вниз, схватил находку и поднял на поверхность, где на волнах качалась доска его электросёрфа. Вернувшись на берег, он опустился на одно колено и положил раковину к ногам дремавшей Маргариты.

– Слух преклони, о, богиня! Хорошо приносить сообразные жертвы вечным богам, на Олимпе живущим! – произнёс торжественно юноша. – Кубок прекрасный прими и, охраняя меня, проводи под защитой бессмертных!

Девушка ответила сонно:

– Это ты из Гомера наизусть шпаришь?

Взяв тяжеленную раковину, приложила к уху – шумит. Благосклонно кивнула:

– Рядом ты можешь возлечь. А в благодарность я тоже твой слух услажу… или усладю, в общем, каким-нибудь гимном.

– Так говорила богиня. Он радостно ей покорился, – хмыкнул Марик и упал животом на песок. Рита возвела горе свои нежносерые, прохладноглубокие очи:

– Кузя, мой раб кибермудрый, Марсу божественному ну-ка подай славословье…

– Не-а, так не честно, – пробормотал юноша и прижался щекой к тёплому песку. А Рита стала читать загорающиеся в воздухе строчки про шар кровавый, что мчат на третьем своде неба «бурные конИ». Марк лежал и слушал голос Риты, приятно накатывающий вместе с прохладным пенистым прибоем, что лизал его сухие пятки. Закрыл глаза: плывущий красный шар и рядом какие-то тени. Эти самые «конИ»?

Закончив декламацию, Рита сказала серьёзно:

– А ведь ты мне давно ничего не дарил. Сначала подарил мне отвёртку…

– Униключ. Так инструмент назывался, – поправил Марик. – И почему не дарил? А на дни рождения?

– Это не считается. Ты хоть и Марс, а знаешь, что твоё имя означает? Кувалда.

– Не кувалда, – снова поправил Марик, – по-латински «маркус» означает «молоток».

– Ты не молоток, а настоящая кувалда!

– Извини, не подумал.

– Сколько раз тебе говорить, никогда передо мной не извиняйся!

– Хорошо, – Марик перевернулся на спину и попробовал сменить тему. – Смотри, там что-то плывёт.

Рита села и всмотрелась в горизонт:

– Там просто чёрная неподвижная точка. Откуда ты знаешь, что плывёт?

– Сколько раз тебе говорить, я могу отличить живое от неживого, поэтому и зрение у меня особенное. Смотри: оно неподвижно, но всё равно движется… А сейчас остановилось. Интересно, почему?

– Так уж я и поверила, мухлёжник, – Рита бросила в друга горсть песка. Марк рассмеялся:

– Хочешь, проверим?

Стащив в воду электросёрфы, они помчались к горизонту. Чёрная точка оказалась белоснежной шхуной. Она действительно стояла на месте, а вдоль фальшборта двигался бородач с пёстрой банданой на голове и что-то забрасывал на верёвке, покрикивая: «Марк… Марк…»

– Это не тебя куклы ищут? – подплыв к Марику, весело спросила Ритка. – Твои друзья?

Марк только махнул рукой: поворачивай обратно. Но Рита, выключив двигатель сёрфа, по инерции подплыла ближе и услышала отчётливей: «Mark eight-foot… mark seven-foot… Here all shoal! Come back, captain».

Рита догнала Марика уже у берега, когда тот затаскивал доску на песок.