Урюкшай. Сборник

– Это почему же?

Дедок, который рассказывал мне эту историю, зашелся продолжительным кашлем.

– Давай, милок, перекурим, а то воздуху стало недоставать.

Я вытащил из кармана сигареты, мы закурили. Прошло минут десять – пятнадцать, но дедок рассказ не возобновлял. Я понимал, что торопить его бесполезно. Сочтет нужным, продолжит рассказ, а не сочтет, тут уж ничего не попишешь.

– Ну, так вот, из артели один я остался. Был на вид я самым невзрачным из них. Старшой самый сильный был, не мужик, а дуб. И другие не обделены были силой и сноровкой, но ушли один за другим раньше меня. Приглянулись, видимо, черному барину. Он еще помолчал немного, потом продолжил свой рассказ. А я слушал и старался не пропустить ни одного слова.

– Так вот, Сергей ждал ответ на свой вопрос.

– Село ваше принадлежало одному барину, – говорил топор, – все бы ничего, но началась великая смута. Бары быстро сообразили и разбежались по разным странам. А ваш убегать не стал.

Я представил, как собирались мужики толпами, шли громить богатые дома, магазины, предприятия. Барина какое-то время не трогали, но, в конце – концов, добрались и до его усадьбы. Крепкие были ворота, но разве могли они устоять перед разъяренной толпой? Когда ворота были сломаны, люди бросились бежать к барскому дому. Но что это? На балконе стоял их барин во всем черном и держал в одной руке зажженную керосиновую лампу, а в другой руке топор. Толпа остановилась, и какое-то время стояла в нерешительности. Барин бросил топор к ногам оторопевших людей.

– Вы пришли разрушать и грабить. Вот вам топор, пройдет время, и вы придете ко мне все заново строить. Я буду призывать самых искусных и деловитых мастеров сам. Разорять и убивать я вам не позволю, не по христиански это, идите по своим домам.

– Не слушайте его, раздался голос из толпы, – за мной мужики!

Барин бросил лампу к ногам, послышался звон разбитого пузыря. Через мгновенье весь балкон был в огне. Через открытую дверь огонь вполз в комнату и загулял по деревянному дому. По всей видимости, барин обильно полил керосином весь дом перед приходом в усадьбу не прошеных гостей. Огонь полыхал все яростней и яростней, а барин стоял на балконе и смотрел на огромный диск солнца, закатывающегося за горизонт. Когда он скрылся в огне, люди закрестились и потянулись прочь от этого дома. Один из мужиков поднял топор и унес его с собой.

Прошло года три или четыре. Поутихли страсти, люди возвратились к мирной жизни. Работы в селе непочатый край. Пришлось восстанавливать разрушенные производства, строить новые дома. Только барское имение не восстанавливалось. Люди обходили стороной жутковатое пепелище. Поговаривали, что бродит по ночам барин во всем черном по головешкам, словно ищет что-то. К осени неожиданно умерли три плотника. Среди них был и тот, кто топор барский унес. А мужики мастеровитые были. Мельницу они восстанавливали. Она после этого долгое время красовалась на возвышенности за селом. Разрушили ее уже тогда, когда отпала в ней необходимость, а так она много лет исправно служила селянам. Говорят и сегодня мордовские мастера одни из немногих могут строить мельницы.

– Так вот, – продолжал топор, – барин сгорел вместе с домом, а душа его не успокоилась. Раз в тридцать лет она приходит в село и забирает тех плотников, которых мы мастерству научили.

– Получается, что ты обучал меня хорошей работе для того, чтобы к черному барину отправить. А о семье ты моей подумал? Кто детей на ноги ставить будет, кто хозяйство без мужика содержать сможет?

– Не горячись, а дослушай лучше. За кем-то из вас барин придет через двадцать семь лет. Если он заберет тебя, дети к тому времени вырастут, обзаведутся семьями, станут самостоятельными людьми. Тебе к этому времени будет уже за шестьдесят. Но таких молодых он не забирал еще, обычно уходили плотники лет на десять постарше, а то и более.

– Знаешь, даже в семьдесят лет туда уходить не хочется, ты уж прости, но я тебя или выброшу, или просто уничтожу.

– Делай, как знаешь, но помни, от меня отделаешься, а от судьбы не уйдешь. И еще скажу, иди своей дорогой, не такая она уж плохая.

Сергей отложил топор в сторону, сел на лавочку, которую смастерил перед самой болезнью, и призадумался. А тут старшой пришел, работа для артели хорошая подвернулась, клуб надо будет начинать строить через пару деньков в одном селе. Посмотрел Сергей на старшого и согласился выйти на работу. И так продолжалось целых десять лет. Потом артель распалась. Один руку на пиле покалечил, другого радикулит замучил, третий ушел на постоянную работу. Однако плотницкое дело ни один не оставил. Что-то приходилось по дому делать, родне помогать. Дел для плотника всегда и везде найдется. То баньку надо построить, то пристрой к дому соорудить, а когда дети выросли, дома отдельные им пришлось возводить. Детей в ту пору в семьях человек по пять – восемь было, так что без работы не сидели. Днем на предприятии работали, а по вечерам и выходным дням по плотницкому делу. Со временем забылась странная беседа с топором. А вспомнить о ней пришлось ровно через двадцать семь лет. Умер член артели, в скорости ушел старшой. Пришел Сергей с похорон, достал топор и вышел с ним в сад.

– На нашу артель выбор пал, он повертел топор в руке, – не скажешь, кто третий?

– Прости, но этого мне не дано знать.

– Не обессудь, не хочу, чтобы сыну ты достался.

В саду когда-то был вырыт колодец. Со временем нужда в нем отпала. Сергей давно хотел его зарыть, но все руки не доходили до этого дела. Он поднял крышку, которой был закрыт полуразвалившийся колодец, и бросил

в него топор. Весь следующий день он возил на тачке песок и засыпал им колодец.

– Вот такая история, – закончил дедок свой рассказ.

– А кто был третий?

– Раз я с тобой сижу, знамо кто стал третьим. Обидно мне, работал не хуже их, но не взяли меня в свою артель.

Может от яркого солнца, а может и от возраста, набежали на глаза старика слезы. Утер он их и неожиданно продолжил.

– Я после их похорон не раз ходил на место бывшего барского имения. Приду, посижу, прильну ухом к земле, но ничего так и не услышал ни разу. В последнее время по ночам мерещиться стало, будто где-то под землей очень тихо топоры плотницкие тюкают. Думал, что с ума схожу, попросил внука со мной переночевать. Утром он мне рассказывает, что слышал те же звуки.

Он тяжело вздохнул.

– Счастливые они, у них и там любимое дело. А тут помрешь, неизвестно куда определят. Ну, посуди, милок, чем я хуже их был? Пожил подольше. Да зачем мне эта жизнь была? Чем я занимался после их ухода? На завалинке сидел и косточки грел на солнышке. Эх, что это за жизнь. Обидел меня черный барин, крепко обидел. Одна надежда в душе, не зря я слышу, как топоры плотницкие стучат, знак они мне подают. После кончины к себе в артель заберут мужики. Как ты думаешь, прав я?

– Конечно, прав, разве может быть по иному, заберут, непременно заберут.

– Спасибо, добрая твоя душа, утешил старика.

Я уходил, а он все благодарил и благодарил меня, искренне веря в то, что моя поддержка будет значима при определении его места в той мифической артели.

А топор тот через месяц после похорон Сергея нашел в саду его сын. Плотником он не стал, но любую работу по дому делал очень хорошо. Как знать, может топор не только помогает к черному барину в работники попасть, но оберегает его хозяина от разных напастей? Все плотники люди солидные, не болтуны и пьяницы какие – то, мужики настоящие одним словом.

ПРИМИ ЗЕМЛЯ НАШ ТРУД И ПОТ

Когда – то люди землю не пахали, не обрабатывали, хлеб не сеяли. Все росло само собой, как трава или кусты. Не ленись убирать спелый урожай, не ленись печь лепешки. Хорошо было жить в ту пору, беззаботно и сытно. Лето круглый год, еда под боком. Случались и в те годы неурожаи, но воспринимались они как должное, не роптали на засуху или бесконечные дожди люди. Не было у них в правилах запасать продукты на черный день. Сколько надо, столько и намолачивали зерна. Как знать, жили бы люди до сих пор также? Но произошло то, что перевернуло всю их жизнь.

А все началось с того, что в одной общине жил хмурый человек. На первый взгляд он ничем не отличался от других, если только росточком малым, да угрюмостью и нелюдимостью. Сидит однажды этот человек у себя дома и уплетает лепешки. А год выдался хороший, урожай так и просится к уборке. Колосья стоят со зрелым зерном наливные, бери сколько душе угодно и молоти.

– А чего это добро пропадает? – подумал хмурый, – дайка я соберу урожая больше и припрячу, а вдруг пригодится?

Подумал так и пошел спелую рожь молотить. Много зерна намолотил, на несколько лет хватило бы. Припрятал это зерно в яму, листьями завалил, не найдешь, даже если рядом стоять будешь. А тут засуха случилась. Повяли растения, пожелтели. Зерно в колосьях не налилось. Молотят люди их, но толку мало, одна полова и пыль. Трудное время настало. Ни людям, ни животным такое время не в радость. Одному хмурому хорошо. Достает потихоньку зерно из ямы и печет лепешки. Увидел сосед, что хмурый не тощает, запах хлеба учуял и пошел к нему. Они хоть и жили по соседству, но в гости друг к другу не ходили. Не любили хмурого в общине, не общались с ним. Заходит он в дом и видит, сидит хмурый за столом и очередную лепешку в рот отправляет.

– Слушай, сосед, где это ты зерно берешь для лепешек?

– Повезло мне, нашел в одном укромном уголке немного спелых колосьев и обмолотил, но там больше ничего нет.

–А у меня жена и пятеро детей без еды сидят, не дал бы маленько зерна?

– Дать можно, но с одним условием, когда будет хороший урожай, ты мне в пять раз больше вернешь.

– Когда будет хороший урожай, зачем отдавать, зерна в достатке будет, на всех хватит.

– Это мое желание, бери, если такое условие тебе подходит, или уходи домой к голодной семье.

Не понял сосед ничего, почесал за ухом, взял зерно и ушел кормить семью. Еще три раза приходил занимать, задолжал изрядное количество зерна. И другие узнали про доброту хмурого, потянулись к нему за зерном. Все зерно раздал хмурый, а тут и засухе конец. Выправились растения, вновь зазеленели, колосья зерном спелым налились. Начали люди хлеб молотить, а хмурый уже тут как тут.

– Чего же вы долг не отдаете? Моя доброта вас от голода спасла, а чем платите за такую доброту?

Делать нечего, пришлось заготавливать хлеб и отдавать хмурому. А тот только успевает ямы рыть да зерно прятать. Урожай ничего был, но столько его хмурому ушло, что в округе как в засушливый год стало, опять на поклон пришлось идти и просить зерно. Все больше и больше скапливалось у него хлеба, все сильней становилась власть. Уже и охрана из добрых молодцев у дома стоит с дубинками, попробуй сунуться, до смерти зашибить могут. А ворота такие, что всей общиной ломать, не сломать.

Однако выдался урожай хороший. Хлеба столько собрали, что хмурого зерном завалили и на пропитание еще осталось. Следом за этим еще лучше год, урожай на редкость обильный. Должников у хмурого не осталось. Охрана разбежалась, не только соседи, но и вся община в его сторону даже не смотрит. Злой он ходит, сгнивший хлеб из ям вытаскивать приходится одному, все помощники разбежались. В третий год подряд урожай хороший выдался. Стоят колосья словно молодцы, зерно в них налитое, убирай не ленись. Не выдержал хмурый, схватил палку и давай землю бить. Бьет, а сам плохими словами ругается.

И задрожала земля, застонала. Но не слышит хмурый, еще сильнее бьет палкой, аж пена изо рта от злости пошла. А земля уже ходуном ходит, потом раскололась, образовалась трещина, свалился в нее хмурый, земля опять соединилась. Так с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Одним словом, сквозь землю провалился.

И все бы ничего, но перестала с тех пор земля хлеб родить. Время хорошее, солнце светит, дожди теплые идут, а спелых колосьев не видно. А без хлеба и еда не еда. Призадумались люди, а что делать не знают. Всей общиной ходили в поле и просили землю смиловаться, но и это не помогло. Решили земле жертву принести. Стали гадать, какая жертва должна быть, чтобы сжалилась земля над людьми. И так гадают, и эдак, а к единому мнению прийти не могут. Вспомнил кто-то, что живет в лесу отшельником один древний старец, предложил идти к нему за советом. Понравилось такое предложение общине. Без долгих колебаний выбрали трех человек, которые сразу же отправились в лес. Выслушал он представителей, закрыл глаза и что-то стал нашептывать себе в бороду. Как ни старались ходоки разобрать, что шепчет старец, но так ничего и не поняли. А отшельник встал, поклонился на четыре стороны и ушел в свою хибарку. Постояли ходоки, подождали немного и собрались уже уходить ни с чем. Поднял один голову и увидел на дереве старого ворона.

– Эй, ворон, ты не слышал, что старик сказал?

– Чего не слышать, все я услышал и понял.

– Объясни, будь добр.

– Он сказал, что люди осквернили землю, людьми и рассчитываться придется.

Такой ответ был слишком суров. Ходоки не знали, что делать, как рассказать общине о том, что они услышали от птицы.

– Ну что приуныли? – сказал один из них, – мало ли что ворон накаркал, а мы и уши развесили.

Так с тех пор и повелось. Если плохая весть приходила к людям, они сразу ворона вспоминали, дескать, каркает он невесть что, ну и пусть себе каркает. Только от общины не удалось утаить то, что ворон передал. Возмутились люди, ругать старика принялись, дескать, городит выживший из ума старик разную чепуху. Постепенно шум утих.

– Правду старец сказал, придется в жертву приносить одного из нас, -произнес старейшина.

– А как определять будем, кто жертвой станет? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Вначале определимся, кто это будет, молодой или старый, мужчина или женщина, а уж потом и о выборе подумаем.

После недолгих споров сошлись на том, что это будет юноша. Построили их в один ряд, дали слепой старухе былинку полыни. Она должна была пройти вдоль ряда и вручить былинку одному из них. Видимо с тех пор и стали люди говорить о тех, кого жизнь не баловала, что судьба беднягам досталась хуже горькой полыни.

Так уж получилось, что выбрала старуха сына старейшины. Одели беднягу в лучшую одежду, и повели в поле. А юноша первым из первых был. И на охоте ему удача улыбалась, и в борьбе ему равных не было, и девицы на него засматривались. Пришли люди в поле, встали в кружок, посредине юношу на колени поставили, обнажили беднягу по пояс, заставили наклонить голову. Один из мужчин взял в руки острый нож и встал рядом. Несколько человек стали просить землю о помиловании людей.

– Матушка землица, – закончил старейшина, – отдаю тебе сына любимого, дороже у меня ничего на свете нет, пожалей людей, не дай им погибнуть.

Он уронил голову на грудь и закрыл глаза. Мужчина хотел вонзить нож в шею несчастного, но земля под его ногами колыхнулась, он вздрогнул и выронил нож. Люди стояли в жутком оцепенении. А бедный юноша ждал смертельного удара. Пот лился с него на землю, застилал глаза. Мужчина хотел снова взять нож, но не смог оторвать его от земли. Сверху посыпались хлебные зерна. Пот с юноши падал на них.

Тем временем к людям приближался старец. Круг разомкнулся, он подошел к юноше и помог ему встать на ноги.

– Земля приняла вашу жертву, но с одним условием. Пока вы не польете ее потом, хлеб расти не будет.

Так с тех пор и повелось. Люди должны землю обработать, удобрить, посеять семена, убрать хлеб, обмолотить, размолоть, а уж потом хлебы печь и пироги. Лучшему молодому хлеборобу девушки по окончании уборки с поклоном вручают каравай хлеба из нового урожая. При этом хлеб печет лучшая повариха селения. Но чтобы все это сделать, хлеборобы вот уже тысячи лет обильно поливают землю своим потом. А как иначе? К земле с уважением относиться надо!

СОЛДАТСКОЕ СЕРДЦЕ

Из одного дальнего русского села, из большой семьи проводили на службу паренька. Как водится, давали парню родственники наказ перед дорогой. Кто желал удачи в нелегком солдатском деле, друзей верных, сапог по ноге, шинель по плечу, командира по сердцу, каши с маслом и щей пожирней. Любили паренька в деревне. Пошутить он любил, песню спеть на молодежной вечеринке, а то и сплясать, да так, что любовались односельчане, глядя на коленца, которые он выделывал в пляске залихватской. Надела мать на шею медальон с землицей родной, благословила на службу верную, да и зашлась слезами безутешными. Мать, что тут скажешь?

Нелегкие дороги солдатские, да и хлеб солдатский с потом, а порой и кровью, не сладок. Но притерпелся парень, попривык, службу нес справно. Особенным ничем не выделялся среди других, но и отставать не отставал в делах ратных. А за доброту свою, за веселый нрав, он и на службе у товарищей любимцем был. Выпадут солдатам минуты отдыха, Андрюша, так его звали, уже в центре внимания. И пошутят над ним, и байки его послушают, а знал он их очень много, посмеются над его промахами, но уж в обиду никому не дадут.

Время пролетало быстро, а там и отпуск солдату дали. Привез его поезд в родные края. Вышел из вагона, надышаться не может воздухом родимым. До деревни верст пятнадцать надо было добираться. Как на грех ни одной оказии не оказалось, даже попутчика случайного не было. Но не велик солдатский груз, да и день летний погожим выдался, зашагал по знакомой дороге к дому. Идет, песней себя подбадривает, думой о матери и доме, подгоняет. Чтобы скоротать путь, свернул на тропинку через лес. Когда притомился, сел на бугорок, чтобы дух перевести и перекусить немножко. Только разложил свой нехитрый паек, глядь, бежит прямо на него косой. Так улепетывает, что даже человека не заметил. Изловчился Андрюша, схватил косого за длинные уши.

– Беда, беда пришла, – пропищал заяц, – спасайся!

– Что за диво? – произнес солдат, – с каких это пор зайцы человеческим голосом говорить стали?

От неожиданности он выпустил косого из рук. А тот помчался дальше, только лапы засверкали.

– Лиса напугала беднягу, – подумал Андрей и хотел уже за еду приняться, но смотрит, ворон летит прямо на него.

– Беда, беда, спасайся солдат!

– Чудеса, да и только, вот и этот человеческим голосом заговорил, видимо и впрямь что-то необычное случилось?

Собрал в дорожную сумку разложенный и не тронутый паек и пошел в ту сторону, откуда заяц и ворон удирали. А медальон на его груди вдруг потеплел. И раньше приключалось с ним такое. Холодно спать в солдатской палатке осенью, теплел медальон, согревал ночами холодными. Зато в жаркую летнюю пору прохладой остужал разгоряченную грудь. А тут иное дело, не совсем обычное. И охватила тревога солдатское сердце, ускорил он шаги.

– Куда, куда ты! – прокуковала кукушка, – вернись, головы не сносишь.

– Видимое ли дело, я и на чужбине от беды не прятался, а тут беда у дома, а я, русский солдат, спину показывать буду?

А медальон на груди горячим стал. Кусты плотной стеной на пути встали, за форму цепляются, трава ноги заплетает, не пускают солдата.

– Что же вы кусты и трава дорогу преграждаете, разве могу я беду на земле родной оставить, разве будет мне почетом спрятаться, как зайцу трусливому?

Раздвинулись кусты, полегла трава, свободней идти стало. Вошел в ту часть леса, куда давно никто не хаживал. Деревья со стоном качаются, скрипят, а ветра нет. Совсем на сердце тревожно стало, пошел еще быстрее. Смотрит, медведь лежит, еле дышит.

– Что за сила тебя одолела, какая беда в наши края пришла? – спросил он у медведя.

С трудом поднял голову потерявший силы медведь.

– Чудище разбудили великое, не огнем, не силой, а лучом смертоносным уничтожает все живое. И тебя убьет, нет спасенья от него, нет никакой защиты.

Прорычал медведь и уронил голову на землю. Ничего не ответил ему Андрей, только еще упорней пошел вперед. А медальон с землей родимой совсем горячим стал, увеличился в размерах, всю грудь закрыл. Дуб вековой с треском повалился, чуть не придавил солдата. Грохот и стон прокатились по всему лесу от его падения.

– И ты гигант не выдержал силы чудища, знать и впрямь велика она, – произнес Андрей и перевел дух.

Вот и до него стали долетать лучи смертоносные. Не жгут, не ранят, а силы лишают. Бьют в грудь, в сердце, но не могут пробить щит с землей материнской. Помутнело в глазах, голова закружилась, вот – вот покинут силы Андрея, и упадет он на землю, как тот дуб. Но находятся силы, преодолевается метр за метром. И ступил солдат на поляну жуткую. А посреди поляны из ямы глубокой медленно выползало огромное чудище железное. Только маленькое отверстие проснулось на боку этого чудища, оно и слало лучи смертоносные.

– Куда прешь, неразумный? – гробовым голосом прохрипело чудище, – пепла не оставлю от тебя, убирайся пока я силы не набрал великой, пока земля материнская бережет тебя.

И ударило чудище лучом смертоносным по нему. Белым пламенем вспыхнула земля на груди, но выдержала силу могучую, не дала убить солдата. А жить так хочется, мать повидать, пройтись в форме по улице деревенской, растревожить сердце девичье. Но сделал Андрей еще несколько шагов и оказался у самого бока чудища. Смотрит, а из отверстия смертоносные лучи так и бьют по сторонам. Все больше становится проклятое отверстие, все могущественней сила чудища. Что делать, чем усмирить силу страшную?

Глянул солдат на небо голубое, на солнце красное, да и шагнул на чудище железное. Сердцем закрыл отверстие ужасное. Расплавилось сердце горячее, но не сгорело, а крепче любой брони запаяло отверстие смертоносное. А земля из медальона материнского в глыбу каменную превратилась и захоронила на веки вечные чудище железное. И образовалась на том месте скала необычная. Приходили люди, крепости удивительной поражались. Знать быть похороненному чудищу до тех пор, пока есть на земле русской горячие сердца солдатские, да земля материнская, да любовь к земле безграничная.

ВОЛШЕБНАЯ РУЧКА

Каких только подарков не надарили Егорке на день рождения? Что ни говори, исполнилось ему ровно десять лет, первый юбилей в жизни. Самым скромным подарком оказалась авторучка дедушки. Была она очень старая, такими давно уже не пишут, к тому же заправлялась чернилами, а где их сейчас возьмешь? Повертел Егорка авторучку в руках, хотел выбросить, но передумал и положил в нижний ящик стола.

Пролетели каникулы, начался новый учебный год. Учиться Егорке не очень-то хотелось, но родители, особенно мать, поблажек в учебе ему не давали. Благодаря этому в дневнике у него красовались в основном четверки и пятерки. Домашнее задание он должен был делать самостоятельно, родители в это время были еще на работе. После школы он садился за уроки, а вечером его проверяла мать. Если что не так было сделано, приходилось все переделывать.

День этот выдался на редкость неудачным. Он хорошо выучил стихотворение, но учительница его не спросила. А вот по математике он схлопотал трояк. Егорка хорошо знал решение задачи, но поторопился, допустил ошибку, в итоге ответ получился неверным. По физкультуре тоже получился конфуз, он не мог подтянуться на перекладине. Домой пришел не в духе, нехотя поел и сел за уроки. Первым под руки попался учебник по математике. Прочитал задачу, она показалась ему не сложной. Хотел сразу написать решение, но ручки под рукой не оказалось. Порылся в столе и нашел дедушкин подарок. Снял колпачок и попробовал писать. На удивление, ручка писала. Ему даже интересно было писать этим старьем. Быстренько решил задачу и хотел переписать ее в тетрадь.

– Ну и ну, математик фиговый, отряду надо было пройти двадцать пять километров, шли целый день, а осталось пройти еще двадцать три километра.

Может ползком они преодолевали эти два километра?

Егорка сразу понял, что это пищит авторучка и очень обрадовался.

– Так, ты разбираешься в математике, а ну говори, как надо решать задачу?

– А больше ты ничего не хочешь?

– Не будешь подсказывать, разберу на части и выброшу, – пригрозил Егорка.

Он подождал, но ручка молчала. Пришлось подумать и самому решить задачу. Так у них и пошло, Егорка решает или пишет, если правильно, ручка молчит, если ошибка, она пробурчит о его неумении делать уроки, но никогда не подскажет. Учебный год закончил он на одни пятерки. Летом родители отправили его в детский лагерь на три недели. Так уж получилось, что на такой срок он уезжал впервые. Через день он сел писать письмо родителям.

– Мама и папа, – начал он, – мне очень скучно, приезжайте на выходные.

Он хотел написать, чтобы его забрали домой, но ручка писать перестала.

– Нытик ты, напиши, что тебя тут плохо кормят, ребята обижают, быстрее заберут, пожалеют несчастного.

– Что ты пристала, не хочешь писать, возьму другую ручку.

– Бери, а меня выброси, не хочу больше с таким хлюпиком дружить, ты хуже девчонок раскис.

Егорка посопел от обиды за такое сравнение, разорвал листок и начал писать снова.