Машинка

– Как вам напиток? – словно не услышав Лизиного вопроса, поинтересовался Виталий Климентьевич, разглядывая свой бокал, подняв его так, чтобы посмотреть на свет.

– Нет, каков букет, а? А цвет! Наглядный пример того, чем элитное вино отличается от просто хорошего. Хотя и у нас сейчас появились вполне толковые виноделы. Был тут на одной дегустации…

– Короче, папа, – с шутливой строгостью оборвала его Лиза. – Виноделово – виноделам, а ты давай открывай все ваши тайны. А то во время последнего разговора у мамы в голосе была такая загадочность, что любопытство меня уже до костей проело. Ни о чем другом не могла думать. А это, между прочим, может отразиться на моей работе. Только ради этого и приехала к вам на ужин – чтобы выведать все до последнего. Поэтому давай скорей ключи от тайны.

– Да какая там тайна! Так, пустяк… Купили сегодня на пару с партнером один заводик. В сущности, ничего такого, – с напускным безразличием ответил Виталий Климентьевич. – Не о чем и рассказывать.

– То есть как это не о чем? Можно подумать, каждый день заводики покупаешь! Что за предприятие?

– Чисто фармацевтическое.

Не участвовавшая в разговоре Варвара Алексеевна смотрела на мужа с дочерью и наслаждалась их пикировкой. Ирония и сарказмы были неотъемлемой частью их общения и нравились обоим.

– Приятно удивлена размером вашего состояния, которого, оказывается, хватает не только на хлеб с маслом, но еще и на заводики, – оценивающе покачала головой Лиза.

– Ну ты и язва! – не удержавшись, хохотнула Варвара Алексеевна.

– Издержки воспитания!

– Как видишь, психиатрия могла бы сделать твою жизнь более обеспеченной. Не говоря уже о независимости, – словно не замечая подначки дочери, произнес Виталий Климентьевич.

В ответ на это Лиза гордо вскинула голову.

– Не в деньгах счастье!

– Особенно если они есть у родителей, а те готовы поделиться ими со своей непутевой дочерью.

– Все жалобы – к самим себе.

– Не понимаю, что мы нашли в тебе такого, чтобы произвести на свет? Может, ты знаешь? – обратился Виталий Климентьевич к улыбавшейся его словам жене.

– Ладно, хватит дурачиться, – подвела Варвара Алексеевна черту под затянувшимся стебом. – Расскажи все как следует, – обратилась она к мужу, – не то она либо от любопытства умрет, либо просто не отстанет – вопьется намертво, как клещ.

– И то правда, – согласился Виталий Климентьевич и уже совсем серьезно посмотрел на Лизу. – В общем, дочь, купили мы в Калуге с моим партнером Сорокой этакий свечной заводик, чтобы производить на нем препарат, на который полгода назад получили патент. На подходе еще несколько препаратов. Ну и еще те, что уже там производятся.

– А что за препарат?

– Нейролептик для снятия психоза, раздражения, агрессии. Название тебе ничего не скажет, поскольку ты не в теме, – Виталий Климентьевич сосредоточил взгляд на лежавшей перед ним вилке. – Но препарат многообещающий. Клинические испытания прошел успешно и имеет неплохие коммерческие перспективы.

– Дарю слоган, – мгновенно среагировала Лиза, – «Чтоб не свихнуться от эклектики, почаще ешьте нейролептики». Как, пойдет?

– Вполне, – невозмутимо кивнул Виталий Климентьевич.

– И что, вот так взяли и купили? Как курицу в магазине? – уже серьезно поинтересовалась Лиза.

– Не совсем. Сначала долго переговаривались по цене, затем – с банком насчет кредита, а уж потом, как ты говоришь, пошли в магазин и купили эту «курицу», которая, надеюсь, будет нести золотые яйца, – Виталий Климентьевич поставил бокал и словно в подтверждение своих слов слегка хлопнул ладонями по столу. – «Дело сделано» сказал слепой.

Услышав это, Лиза мгновенно вспомнила, как этими же словами Герман подвел черту под заполнением европротоколов.

– Что-то часто в последнее время это слышу, – сказала она. – Значит, теперь вы фабриканты? Владельцы заводов, а в перспективе – еще и газет-пароходов?

– Получается, что так. Хотя насчет газет с пароходами, это не к нам.

– Но я-то в любом случае становлюсь дочерью фабрикантов! А ты в бизнесе хорошо разбираешься?

– Я отвечаю за научную часть, а также за связи с разработчиками и министерством, а производство – это уже епархия моего партнера. Кстати, он один из моих пациентов. Я его из депрессии вытаскивал. Тяжелый бракоразводный процесс, который едва не привел его к банкротству…

– Прямо-таки сюжет для романа или сценария.

– Кто про что, а вшивый все про баню! – ласково глядя на дочь, прокомментировал Виталий Климентьевич.

Когда они встали из-за стола, а Вера Алексеевна удалилась на кухню, Лиза решила перейти к главной цели своего визита к родителям.

– Пап, а расскажи про ТГА, – попросила она.

– А почему вдруг спрашиваешь? – с удивленным видом повернулся к ней Виталий Климентьевич.

Из коридора выглянула Варвары Алексеевны, которая слышала их разговор.

– У кого-то это случилось? – озабоченно поинтересовалась она.

– Ну что вы сразу так переполошились? – всплеснула руками Лиза. – Уже и спросить нельзя.

– Просто раньше ты такие вопросы не задавала.

– Ну когда-то надо начинать. В кои-то веки воспользоваться тем, что родители медики. А если серьезно, то мне это для сценария надо. Лидка Сомова как-то вскользь упомянула про это самое ТГА, а когда я ее спросила, ничего толком рассказать не смогла. Потому как не знает.

– А что именно тебя интересует?

– Насколько это серьезно и как может сказаться на дальнейшей жизни.

– То есть у одного из твоих персонажей внезапно случается ТГА?

– Именно.

– А сколько ему лет?

– Кому?

– Ну, персонажу твоему или герою.

– А это имеет значение?

– Имеет. В основном ТГА случается у людей среднего возраста и пожилых. Острый эпизод ретроградной и антероградной амнезии без иных неврологических нарушений. Длится менее суток, в основном от двух до восьми часов.

Услышав это, Лиза про себя облегченно вздохнула.

– А теперь то же самое, только человеческим языком.

– Блэкаут. Слыхала такое?

– Слыхала.

– Так вот это алкогольная амнезия, при которой часть дня как бы стирается из памяти – то, что было с человеком во время сильного опьянения. А транзиторная – примерно то же самое, только без воздействия спиртного. То есть память на некоторое время просто отключается – из-за стресса, сильной боли, переутомления и, представь себе, даже от секса. Неожиданная резкая смена температуры тоже может спровоцировать. Скажем, если человека быстро погрузить в очень холодную или, наоборот, очень горячую воду. Потом память восстанавливается, но то, что случилось во время транзиторного состояния, может не вспомниться. Ну что, удовлетворил я твое любопытство?

– Вполне. Ключевое – «без неврологических нарушений».

– А для твоего героя это важно?

– Очень.

– Ну тогда можешь его порадовать.

Когда Лиза вышла от родителей и уже собиралась пуститься вниз по лестнице, она услышала у себя за спиной зловещее «Пссс-пссс!» Обернувшись, она увидела, что дверь в квартиру Кассинской приотворена и оттуда на нее смотрит пронзительный глаз хозяйки.

Лиза подумала, что старуха окончательно спятила. Хорошо бы, ее определили куда-нибудь под наблюдение врачей, а не то неровен час, выкинет что-нибудь такое, от чего всем мало не покажется.

Между тем, видя, что Лиза ее заметила, Кассинская поманила ее крючковатым пальцем. Лиза не поняла, что соседке от нее нужно, и просто приветливо улыбнулась.

– Добрый вечер, Мария Павловна!

– Подойди сюда, – не сказала – просипела бывшая прима.

Лиза подошла.

Открыв дверь пошире, Кассинская жестом велела ей следовать за ней. Ее таинственность удивила Лизу и одновременно вызвала любопытство. Случись такое в ее бытность школьницей, она тут же бросилась бы бежать от нее вниз по лестнице.

Идя за соседкой, Лиза обратила внимание, что на ногах у той были пуанты.

– То ли ее кукушечка совсем уже упорхнула, то ли…, – подумала Лиза, но достойной пары для первого предположения так и не нашла. Между тем в походке Марии Павловны она отметила балетную грацию. Не такую, конечно, как у танцующих балерин, но все же грацию.

– Надо же! – изумилась она. – Столько времени уж прошло, ногу ломала, а как надела балетное, тут же все и всплыло. А ведь пару дней назад еле-еле из лифта выползала.

До этого Лиза никогда не видела на Кассинской чего-либо, что напоминало бы о ее балетном прошлом. Хотя, с другой стороны, Лиза никогда к ней и не заходила, хотя они много лет жили через стену. Она даже не подозревала, что квартира Кассинской настолько больше родительской.

Между тем Мария Павловна привела Лизу в гостиную, стены который были сплошь увешаны картинами и фотографиями. Тут были и работы ее мужа, и холсты других художников, фотографии Марии Павловны – в основном где она танцевала… Одну стену сплошь закрывали афиши, как советские, так и иностранные – с гастролей, на которых довелось блистать экс-приме.

Лиза остановилась перед фотографией, на которой Кассинская одухотворенно парила в высоком прыжке – квинтэссенция незаурядного таланта, которому судьба отвела на сцене слишком короткую жизнь. Глядя на нее, Лиза напрочь забыла про неприязнь к старухе и ее мизантропию. Она невольно перевела взгляд на саму Марию Павловну, желая разглядеть за старым «фасадом» некогда яркую звезду.

– Ну, что ты там застыла? – недовольно прохрипела Мария Павловна, стоя у большого круглого стола, на котором были разложены карты. Было видно, что она сильно простужена.

– У вас здесь прямо настоящий музей! – Лиза восхищенно оглядывалась по сторонам.

Но Кассинская никак не отреагировала на ее слова. Она молча смотрела на Лизу, всем своим видом давая понять, чтобы та не занималась ерундой и скорее шла к ней.

Неожиданно Лиза почувствовала, что ее ног коснулось что-то мягкое. Она посмотрела вниз и увидела огромного черного кота, который начал было тереться о ее ноги, а потом, словно передумав, занес переднюю лапу, чтобы как следует царапнуть.

Лиза инстинктивно отпрянула и слегка толкнула стоявшую позади нее деревянную этажерку с большой китайской вазой. Та качнулась, и в следующее мгновение пол уже был усыпан осколками старинного фарфора.

Лиза застыла в ужасе. В том, что ваза была старинная, она не сомневалась и как зачарованная смотрела на осколки, страшась поднять глаза на хозяйку квартиры.

– Плюнь на нее! – сказала Мария Павловна повелительным тоном, причем так, что Лиза не вполне поняла, какой именно смысл та вложила в свои слова – прямой или переносный. Она по-прежнему стояла на месте, боясь пошевелиться.

– Подойди сюда, – снова властно приказала Кассинская.

На этот раз Лиза сделала то, что потребовала от нее соседка. Она приблизилась к ней, чувствуя себя кроликом, которого вот-вот проглотит голодный удав.

Когда Лиза через силу подняла глаза, то, к своему удивлению, не увидела на лице бывшей примы ни гнева, ни неприязни – одно лишь выражение усталости. То ли от каких-то забот, то ли просто от прожитых лет.

– Не бери в голову. Это Константин виноват, – уже более спокойно кивнула Кассинская на своего кота. – Так и не научился хорошим манерам. Как был уличным котом, так им и остался.

– А ну брысь отсюда! – прикрикнула Мария Павловна на Константина, словно дав ему шлепок за плебейское поведение. – Un chat laid qui ne sait pas comment se comperter en société polie![2]

Однако на самого Константина гневное восклицание хозяйки особого впечатления не произвело. С видом оскорбленного достоинства тот прошествовал к двери и, уже пройдя в нее, на секунду остановился, чтобы сердито махнуть хвостом, выразив таким образом свое «фе» по поводу бестактного с ним обращения.

Лиза только сейчас заметила отвисший и почти касавшийся пола живот Константина. Явно немолодой котик, подумала она. Если перевести его возраст на человеческий, не удивлюсь, если окажется ровесником хозяйки.

С детства всех котов и кошек Лиза называла не иначе как котики. Но при этом она не помнила, чтобы видела у Кассинской какую-нибудь домашнюю живность.

Проводив Константина взглядом, исполненным негодования, Мария Павловна повернулась к Лизе.

– Ваза – пустое. Подарок одного мерзавца. Наверняка, куплена в какой-нибудь сувенирной лавке. Он мне сразу две такие преподнес. Вторая у меня вместо копилки. Я в нее мелочь складываю. Но это не суть важно. Важно то, что ближайшие три месяца тебе следует беречься, – кивнула она Лизе на лежавшие на столе карты.

– Беречься? Чего? – не поняла Лиза.

– Je ne sais pas[3], – снова перешла на французский соседка.

– А почему…

– Не спрашивай! Это не я – карты говорят.

– А вы что, на меня гадали? – изумилась Лиза, которой за все время их соседства Кассинская не сказала, наверное, и полсотни слов, не говоря уже о добрых.

– Больше не на кого. Все остальные закончились, – мрачно сказала Мария Павловна. – На тебя я трижды раскинула. Ошибки быть не может. Говорю как есть: берегись! – она помолчала. – Хоть ты постоянно и проливаешь масло.

Лизе стало не по себе.

– Спасибо, Мария Павловна, но все-таки почему вы решить погадать на меня?

Кассинская бросила на Лизу высокомерный взгляд.

– Je suis juste homain[4].

Лиза не знала, что и думать. С одной стороны, старуха, вроде бы, была в себе, говорила связно, с другой – опять это масло, которое Лиза на ступеньках ни разу не разливала? Откуда у нее эта идея фикс?

В это время из прихожей донесся звук захлопнувшейся двери, и следом в комнату вошла одетая во все черное помощница Кассинской, то ли грузинка, то ли армянка. В руках у нее были два больших пакета из «Перекрестка». Молча предъявив их хозяйке, она понесла их на кухню.

– Саломея! – окликнула ее Кассинская.

Помощница замерла на ходу, но не повернулась, оставшись стоять так в ожидании дальнейших указаний.

– Приготовь Константину треску, – бросила ей Мария Павловна.

Все так же не поворачиваясь, Саломея кивнула и проследовала дальше.

Во время их разговора Лиза заметила на противоположной стене портрет какого-то знатного господина. По одежде можно было предположить, что это восемнадцатый век. Лицо изображенного было властно, взгляд надменен, черты крупны. Краски от времени потемнели, и некоторые детали сливались с фоном. Наиболее отчетливо просматривались глаза, смотревшие прямо на зрителя, большие, черные, в которых, как показалось Лизе, горели злые искорки. Взгляд его притягивал, от него трудно было оторваться.

– Это мой пра-пра-прапрадед, граф Бекетов Иван Михайлович, – услышала Лиза голос Кассинской.

Увлекшись рассматриванием портрета, она не заметила, как та, закончив с Саломеей, повернулась к ней и некоторое время наблюдала за ее интересом к портрету пращура. – Екатерининский вельможа. Чудом сохранился.

– Ваш прапрадед?

– Портрет! Прапрадед слава богу дожил до глубокой старости, – небрежно бросила Кассинская.

Лиза хотела спросить, кем был прапрадед Марии Павловны, чем занимался, но не стала. Ее не отпускало чувство неловкости. Как из-за разбитой вазы, так и из-за того, что вести столь долгие разговоры с соседкой ей еще не доводилось и она по-прежнему, как и двадцать лет назад, робела перед ней.

– Ну я пойду? – робко спросила она.

– Qui[5], – царственно кивнула Мария Павловна.

В какой-то момент Лизе показалось, будто та собралась протянуть ей руку для поцелуя. Смущенно пробормотав «Еще раз спасибо», Лиза быстро направилась к дверям.

– N’oubliez pas d’кtre sur vos gardes[6], – бросила ей вслед Кассинская.

Лиза не поняла, что это означало, однако остановилась и обернулась.

– Подойди ко мне, – не сказала – приказала Мария Павловна, пронзительно глядя на нее. Одну руку она положила на грудь, словно чувствовала в ней какое-то стеснение, в другой, сжатой в кулак, что-то держала.

– Вот! – Мария Павловна раскрыла ладонь, и Лиза увидела на ней кольцо. Она удивленно посмотрела на старуху, затем перевела взгляд на украшение. Оно было довольно простое, из белого металла, с небольшим зеленым камнем.

– Это фамильное кольцо. Серебро с изумрудом, – пояснила Кассинская. – Неказистое, но весьма полезное. Амулет, который уже не раз себя проявил. Возьми его.

По дороге к метро Лиза размышляла над своим визитом к Кассинской. Внезапное желание старухи помочь, предупредить о какой-то опасности, пренебрежение разбитой вазой, обстоятельный разговор, более чем обходительный тон, а самое главное – адекватность, которая, как считала Лиза, пропала у Кассинской уже давно – все это представлялось просто невероятным.

Неожиданно вспомнилась «Пиковая дама» и ария графини, которую та поет на французском. Лиза слушала ее не раз. Музыка, а главное слова, которые она не понимала из-за незнания французского, завораживали. Они казались таинственными, зловещими и представлялись то ли заклинанием, то ли пророчеством. Потом Лиза нашла-таки русский перевод.

Боюсь я с ним по ночам говорить.Я каждому слову его внимаю.Он говорит мне: «Я вас люблю».И вопреки своей воле я чувствую,Чувствую, как мое сердце забилось, забилось,Не ведаю, отчего…

Лиза стала вспоминать содержание пушкинской повести. Героиню там, кстати, тоже звали Лиза. Графиня же в молодости вроде бы общалась с графом Сен-Жерменом, алхимиком, оккультистом, дипломатом, мистификатором и просто авантюристом. Роковую тайну трех карт она узнала именно от него.

А что за карты были у Кассинской? Те, на которых она гадала? Обыкновенные или Таро?

Из-за охватившего ее волнения Лиза не удосужилась как следует рассмотреть.

– Вокруг меня явно что-то происходит, – подумала она. – Сначала антиквар, потом странная покупка машинки – да и покупка ли? – затем неизвестно кем напечатанный текст, следом – «ожившая» клавиша и вот теперь – это гадание с предупреждением о какой-то угрозе.

Лиза не верила в мистику, но сейчас почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Да нет, ерунда все это! Набор случайных совпадений в одной временной точке, – ободрила она себя. – Ни дать, ни взять сюжет для триллера или ужастика.

Она шла мимо автобусной остановки, у которой в ожидании автобуса целовались парень с девушкой. Кроме них, на остановке никого не было. Когда Лиза поравнялась с ними, девушка взглянула на нее через плечо возлюбленного и счастливо улыбнулась. Лиза улыбнулась в ответ, но скорее больше из вежливости: крутившиеся в голове мысли были далеки от романтики.

Она снова вернулась к «Пиковой даме». А ведь ее нового знакомого, который ей определенно нравится, зовут Герман. Лиза – Герман. Очередное совпадение или…?

Лиза снова почувствовала на спине мурашки.

Утром Лиза села за компьютер. Вчерашний разговор с соседкой не выходил у нее из головы. Ночью ей приснилась Кассинская. Она ходила на пуантах и пела арию графини из «Пиковой дамы». Пышное платье доходило ей до колен, и открытые взору мускулистые ноги резко контрастировали с морщинистым лицом, забранным, будто рамой, большим белым чепцом.

Лиза пыталась отогнать мысли о старухе и о том, что та ей наговорила, но у нее это плохо получалось. В конце концов она решила, что ей надо отвлечься, выпив очередную чашку кофе и пообщавшись с Лидой, которая сейчас была в трехдневном отгуле, взятом для проведения ремонта кухни силами рекомендованной ей узбекской бригады.

Ждать ответа подруги пришлось долго. Лиза уже думала, что после восьми-десяти гудков телефон сам отключится, как неожиданно услышала в нем Лидин голос, который явно был несвеж. Собственно, это было одно тягучее, как коровье мычание, «да!», которое, похоже, и то давалось с трудом.

Услышав его, Лиза опешила, а следом испугалась.

– Лидка, что с тобой?

– Пе-ре-пой, – объяснила по слогам свое состояние Лида.

– А ты где?

– На свадьбе, – Лида говорила так, словно вот-вот заснет.

Лиза вспомнила, что подруга собиралась быть свидетельницей на чьей-то свадьбе, для чего они и выбирали ей платье.

– А что же так напилась?

– А я не напилась. Это меня напоили, – мрачно поведала Лида.

– Кто?

– Конь в пальто! – в голосе Лиде появилась внезапная злость, будто она только что протрезвела. – Один могучий осветитель! Приставал ко мне весь вечер, а потом, наверное, что-то в меня влил, – вторую часть фразы Лида произнесла, снова пьяно растягивая слова.

– Куда он тебе влил?

– Куда, куда – в бокал! Куда же еще!

– А что влил-то?

– Да хрен разберешь! Как говорят, знал бы прикуп – жил бы в Сочи. Какой-нибудь афрозодиак, наверное. Сейчас еще посплю немного и пойду делать тест на беременность, – последние слова Лида произнесла сонно-равнодушно: мол, отстаньте все от меня!

Лиза поняла, что никаких других подробностей о похождениях подруги на свадьбе она сейчас не добьется, и, не прощаясь, нажала отбой.

– Похоже, Лидка, действительно, здорово накидалась. Путает афродизиак с зодиаком, – подумала она и представила могучего, оголенного по пояс осветителя-африканца с мощной мускулатурой, который держит на руках бессознательную Лиду и, задрав голову к небу, ищет на нем некое зодиакальное созвездие. – Может, ей, действительно, что-то влили? А то ведь совсем на нее не похоже. Ерунда какая-то! Пить надо меньше!

Встряхнувшись, Лиза решила проветрить голову. Она натянула кроссовки и вышла на улицу, чтобы пойти на прогулку в Воронцовский парк.

От улицы Гарибальди, где стоял ее дом, до Воронцовского парка было не больше десяти минут ходьбы. Лиза любила этот парк и уже не раз мысленно поблагодарила судьбу – в лице родителей – за то, что те купили ей квартиру именно в этом районе.

Придя сюда впервые, она увидела у входа стенд, на котором была вкратце изложена история «Усадьбы Воронцово» – официальное название парка.

Землей, на которой он раскинулся, еще в пятнадцатом веке владел боярин Федор Воронец. Имя его и легло в основу названия самого места. Потом хозяином стал князь Репнин, превративший эту территорию в свою вотчину и начавший ее застройку.

В начале девятнадцатого века усадьба находилась во владении княгини Волконской. В судьбоносном 1812 году ее арендовал у нее губернский предводитель Обрезков, вознамерившийся построить воздушный шар, который, по замыслу, должен был сыграть важную роль в победе над Наполеоном. Это даже описано в «Войне и мире», где Пьер Безухов специально едет в село Воронцово взглянуть на диковину, строящуюся на погибель врагу.

Узнав все это, Лиза особо прониклась к своему «придворному» парку и, каждый раз приходя сюда, чувствовала, как ее овевает легкий ветерок истории. Сидя ли, стоя ли у какого-нибудь из его каскадных прудов, она старалась представить себе разных владельцев усадьбы. Нередко ей казалось, особенно когда в парке было малолюдно, что из-за деревьев вот-вот покажется дама в кринолине в сопровождении лихого гусара, или же выедет статный всадник времен Иоанна Грозного на вороном – под стать названию усадьбы – коне, с соколом на руке.

Сейчас, пройдя под аркой парковых ворот, Лиза, почувствовала, что перенеслась в другое время. День обещал быть жарким. Солнце уже основательно припекало, и вступить под прохладную сень дерев было особенно приятно.

Лиза направилась к любимому среднему пруду, который казался ей наиболее уединенным. Но это только в воображении. О каком вообще уединении можно говорить в популярном городском парке!

По дороге Лиза подумала, не поселить ли ей своих двух героинь – дочь и мать Сибирцевых – где-нибудь поблизости от «Усадьбы Воронцово». Хорошее место для встреч и прогулок, как в одиночестве, так и с романтикой. Естественная – по крайней мере, теоретически – возможность для того же уединения в тенистом уголке.

Подойдя к пруду, Лиза стала наблюдать за двумя рыбаками, уставившимися на неподвижные поплавки на такой же неподвижной воде. Они ни на секунду не отводили от них взгляда, чтобы не дай бог не пропустить вожделенную поклевку.

– Графиня изменившимся лицом бежит пруду, – неожиданно услышала Лиза у себя за спиной зловещий голос.

Она резко обернулась и увидела перед собой широко улыбавшегося Германа с большой спортивной сумкой на плече.

– Что же вы, девушка, не рыбачите в такую погоду? – с напускной серьезностью произнес он.

От неожиданности Лиза сразу не сообразила, как ответить на шутку, но уже через секунду нашлась.

– А я смотрю, сударь, вы тоже без удочек, – сказала она в тон Герману.

– Да я бы с радостью, но – работа!

– Вот и у меня тоже, – опустив голову, театрально вздохнула Лиза.

– Я так понимаю, это часть творческого процесса?

– Типа того.

– Как поживает сценарий?

– Спасибо, пишется помаленьку. А у тебя здесь что за работа? – Лиза посмотрела на спортивную сумку.

– Помогаю одному травмированному футболисту вернуться на поле.

– Массаж на дому?

– Обычное дело в таких случаях. Клуб серьезный, оплата – тоже, – Герман почесал в затылке, словно о чем-то размышляя. – Кстати, не хочешь сегодня в цирк? – неожиданно спросил он.