Наша цель – лучшее аниме сезона!

Годзё в своем деле считался настоящим ветераном. Раньше он работал на «Токэй», но потом перешел на самозанятость. Мужчина успел поработать и с Одзи, еще над «Опорой». Тот отзывался о нем как о наставнике, который «многому научил заблудшего новичка».

На этапе планирования Каяко с командой не то чтобы совсем не думали о звукорежиссуре, но раз нашелся такой замечательный кандидат, то решили пригласить на эту роль именно Годзё. Одзи же везде норовил сказать свое веское слово – он был из тех режиссеров, которые не дадут звукорежиссеру ни пробы провести самостоятельно, ни записать реплики героев. И Годзё-то он порекомендовал потому, что тот не имел ничего против его дотошности. Даже имея за плечами колоссальный опыт, он не задирал носа и со всеми вел себя мягко и обходительно. Иными словами, Одзи даже запись звука никому не доверял и выбрал ручного звукорежиссера, который не станет ему перечить.

Уже было ясно, что «Лиддел» – проект не студийный, а авторский. С самого старта проекта и по сей день, кого бы ни предлагала Каяко, начиная от звукорежиссера и сценаристов, всех заменяли по требованию Одзи.

И вот звукозаписью, которую с таким нетерпением ждал режиссер, в его отсутствие занялся Годзё.

Как ни иронично, он прекрасно оправдывал звание матерого профессионала. Если при Одзи Годзё всецело отдавался координированию всяких технических моментов, то теперь раскрыл свой потенциал во всей красе. Первая же сессия без режиссера прошла прекрасно, и у Каяко отлегло от сердца, когда она услышала, какие точные указания он давал актерам.

Годзё, разумеется, входил в круг тех, кто знал, что Одзи исчез. Они познакомились, когда тот еще был двадцатичетырехлетним юношей. Услышав тревожную новость, Годзё расхохотался.

– Этот чудак в своем репертуаре! – только и сказал он, прежде чем вернуться к деловому тону. – График будет как-то меняться?

Словами не выразить, какую благодарность испытала Каяко за такое спокойствие.

На главные роли они набрали по-настоящему звездный состав. С такой плотностью графика, как у приглашенных актеров, расписание особо не перестроишь.

Через стекло из их рубки прекрасно просматривалась комната с микрофонами. Впереди на мониторе отображались персонажи прямиком из раскадровок, с едва намеченными контурами. В них едва-едва угадывались главная героиня Дзюри и ее лучшая подруга Маари.

Звук обычно записывают, когда изображение уже готово. Однако в случае аниме, и особенно телесериалов, производство часто задерживается, поэтому голоса пишут еще на этапе раскадровок. Дело обычное, но, глядя на набор штрихов на экране, Каяко особенно остро ощутила, что процесс стоит на месте.

Годзё огляделся.

– Он обязательно вернется, – заверил он. – Может, не успеет до анонса, но он не бросит дело на полпути. Вернется обязательно.

– Не уверена, что разделяю ваш оптимизм…

– У режиссеров душа искренне болит за их творения. Даже слишком. Поэтому, я думаю, он и не выдержал, но мне не кажется, что Тихару Одзи – такой неразумный ребенок, как про него говорят. – Годзё усмехнулся с доброй грустью. – Я понимаю, почему он вам сопротивляется, и считаю, что у него есть на это разумные основания. Конечно, вы хотели использовать опенинг партнерского лейбла, но та песня хуже сочеталась с произведением, чем итоговый вариант. Да и вы же слышали Кагихару, которую Одзи пригласил озвучивать главную героиню! Она чудесно играет, и я искренне рад, что он не поддался давлению студии. Вы тоже большая молодец, что отстояли его точку зрения перед начальством.

– Что вы… Я просто исчерпала все аргументы, когда пыталась уговорить Одзи.

Каяко вспомнила, как выбирали песню.

Аниме стоит баснословных денег. Сезон на двенадцать эпизодов стоит от ста двадцати до ста пятидесяти миллионов. Двадцать четыре эпизода – под двести. Каждая серия – десять-двадцать миллионов. И отдельной статьей расходов идет эфирное время на телевидении, его оплачивают спонсоры. Та самая фраза – «Спонсором показа выступает…» – как раз об этом. Показ двенадцати эпизодов в ночном эфире стоит в среднем еще десять миллионов.

Со временем стоимость производства аниме так выросла, что одна-единственная компания уже не могла брать на себя такие расходы. Так и появились производственные комитеты.

На аниме-студии сходились финансовые интересы множества компаний. Иногда спонсорам в голову приходили неожиданные идеи, которые изначально не входили в задумку. Опенинг в нынешнем проекте – одна из таких. Внезапно поступило предложение использовать в качестве заглавной темы новую песню набравшей недавно популярность айдол-группы[12], а одну из девушек поставить озвучить героиню.

Идею выдвинул Какиути из «Анимаркета», а непосредственно на студию его предложение передала Каяко. Вести с режиссером тяжелые переговоры – тоже часть ее работы.

Предложенная песня ей не нравилась, хотя она оценила добрые намерения Какиути. Однако группа раскручивалась на глазах, и Какиути весьма доходчиво объяснил, сколько внимания она привлечет к аниме в ночном эфире, не говоря уже о восходящей звезде на главной роли.

С тяжелым сердцем Каяко шла к невыспавшемуся Одзи, у которого от напряженной работы покраснели глаза. Все ее аргументы сводились к тому, что будет очень неплохо включить в команду девушку, которая популярна у целевой аудитории махо-сёдзё и которая сама им чуть ли не ровесница. Каяко не могла отделаться от ощущения, что такой причины недостаточно.

Она никогда не забудет, с каким шоком на нее взглянул Одзи.

– Арисина, ты это сейчас серьезно? Ты это мне?

По его взгляду Каяко поняла, что от щедрого предложения надо отказываться как можно скорее.

– Прости. Забудь, – извинилась она.

Какиути рвал и метал. Кричал, что она ничего не понимает, и в конце концов вопрос решился только после того, как к обсуждению подключили господина Это. В качестве заглавной темы утвердили инди-группу, которую с самого начала наметил Одзи, а на роль главной героини выбрали опытную актрису, Юку Какибару.

– Правда, он все равно сбежал, – хихикнул Годзё. Его глаза при этом так озорно сверкнули, что на сердце у Каяко чуть-чуть прояснилось. – Но он прекрасно понимает, как вы за него бились, поэтому не бросит вас.

– Не уверена…

Весь этот год она постоянно шла Одзи навстречу и много раз задавалась вопросом, какого черта она делает. Он никогда не замечал, кто бежит по его стопам и проливает из-за него слезы. Да Каяко и не возражала: она считала, что они друг друга стоят.

И все же порой проскальзывала мысль: возможно, ей немного не хватило сил…

– Точно, – без тени сомнений заверил ее Годзё. – С кастингом было то же самое. Приходила в том числе его хорошая знакомая, но он выбирал исключительно по заслугам. Я уверен, что он многое ставит на «Лиддел».

– Мне… тоже так кажется.

– Когда вернется, давайте выпьем втроем, чтобы все ему высказать. У меня тоже накопилась пара слов по поводу нагрузки, которую он на меня скинул. Договоритесь, пожалуйста, чтобы нам выделили денег на попойку из бюджета студии! А вот уже почти и время подходит, – промурчал Годзё, сверяясь с часами.

И, точно подгадав момент, в студии появилась жизнерадостная Какибара. При виде Каяко с Годзё она сняла шапочку, поздоровалась и вежливо им поклонилась.

Когда видела популярных актеров озвучивания, Каяко вспоминала пословицу о рисовом колосе, который чем спелее, тем ниже клонится к земле. Самые популярные не задирали носов и очень внимательно относились к коллегам. Даже когда они не сами рвались на прослушивание, а их приглашали, такие обязательно кланялись и благодарили за внимание.

В противоположность им молоденькие актрисы часто удивляли Каяко. Они массово надевали короткие юбчонки, чтобы, видимо, режиссер или продюсер, если тот окажется мужчиной, точно не обошел вниманием их хорошенькие ножки, а некоторые заявлялись на пробы прямо в форме-матроске и с кошачьими ушками. Айдолов не первый день звали озвучивать персонажей аниме, и пробоваться в «Лиддел» такие тоже пришли. Глядя на пеструю толпу в зале ожидания, Каяко невольно задавалась вопросом, что за косплей-фестиваль они тут устроили. Но еще больше она удивилась, когда поняла, что коллег-мужчин все явно устраивает. Ах вот оно что: эти дамы так наряжаются ровно потому, что маскарад имеет эффект. А вот в коллегах Каяко разочаровалась.

Когда холостяк Одзи придумывал девочек-волшебниц, он казался совершенно неземным созданием, полностью оправдывая прозвище Маленький Принц, поэтому Каяко даже представить себе не могла, что подобное может быть в его вкусе. На людях он не позволял себе проявлять несдержанных восторгов, но, возможно, тоже втайне наслаждался зрелищем.

Каяко прекрасно помнила эту самую «хорошую знакомую», которую мимолетно помянул Годзё.

Аой Мурэно. Популярная актриса, которая в прошлом году играла главную роль в «Русалочках-медсестричках». Они с Одзи настолько хорошо общались, что после прослушивания еще долго стояли и болтали в коридоре.

Звезд видно сразу. Вокруг них распространяется особая аура, и Каяко заметила за собой мысль: «О, та самая Мурэно!» Она хотела поздороваться, но услышала ее голосок: «Ну тебя, Одзи, ты настоящий принц!» – и застыла на месте. Восхитительно милая девушка.

Спустя какое-то время та и сама заметила продюсера и поздоровалась первой, пробегая ее с головы до пят оценивающим взглядом. На контрасте с ее длинными, худыми и прямыми ножками Каяко особенно остро почувствовала, какие у нее самой ноги обыкновенные, и пальцы в туфлях поджались.

– Так у вас продюсер – женщина! – донесся до слуха Каяко шепот Мурэно.

В тот же миг Каяко почему-то решила, что эта куколка влюблена в Одзи.

На пробах она себя тоже неплохо показала. Может, не главную роль, но кого-то из второстепенных персонажей режиссер подруге наверняка отдаст. Поэтому Каяко морально готовилась снова столкнуться с Мурэно на студии, однако, к ее изумлению, Одзи ей отказал. Каяко такого поворота не ожидала, но все-таки украдкой вздохнула с облегчением. Ей не хотелось, чтобы режиссер постоянно отвлекался на наряды девицы.

Спустя какое-то время кто-то даже спросил Одзи о той девчонке: «Ваша давняя знакомая? Такая милашка». Нетрудно догадаться, на что человек намекал, и Одзи переспросил:

– Кто, Аой?

Уже тот факт, что он назвал ее по имени вместо фамилии, говорил о том, что они в весьма коротких отношениях. Но тут режиссер продолжил без какого-либо трепета:

– Ну да, она хорошенькая, но трехмерным женщинам не тягаться с двухмерными. Поэтому для меня они все на одно лицо.

Запись шла своим чередом. Во время перерыва Каяко вышла купить себе попить. По дороге к автомату на втором этаже она вдруг увидела в курилке того, с кем совершенно не горела желанием встречаться. И он тоже обратил на нее внимание и воскликнул: «О!» – прежде, чем Каяко успела ретироваться в обратном направлении.

– Давно не виделись, коллега! – заговорил с ней продюсер со студии «Токэй» Осаму Юкисиро. А ведь Каяко предчувствовала недоброе еще с того самого мига, как увидела название студии-конкурента на белой доске у входа.

– Здрасьте, – пробурчала она, кивая. Она и сама чувствовала, что ее лицо немного скривилось, но моральные силы на фальшивые улыбки у нее вот уже несколько дней как исчерпались.

Юкисиро затушил окурок о пепельницу в огороженной пластиковой перегородкой комнате. Каяко отчаянно посылала ему мысленные сигналы, что вовсе необязательно ради нее прерываться и тем более к ней выходить, но он все-таки зашагал к ней с приветливой улыбкой.

– Как ваши дела? У вас сегодня тоже звукозапись? Слышал, вы на следующей неделе проводите на «Нико-Нико» трансляцию с анонсом нового проекта. Знаете, как бухтел знакомый журналист из «Анимезона»?[13] Говорит: где это видано, чтобы студия не делилась до пресс-конференции даже намеками… Я с ним не согласен: обычно студии как раз пытаются отмалчиваться, просто все равно случаются утечки.

В их профессии многие ходили в рубашках-поло и джинсах, и Юкисиро не исключение, но от каждой из его вещей дышало брендами. Притом он любил не просто кричащие логотипы, а, скажем, пальто, выпущенные в рамках коллаборации сразу двух знаменитых дизайнеров, или рубашки ограниченного тиража. Сегодня он был с пустыми руками, но в прошлую встречу ходил с красивым черным портфелем, как сошедший с экрана стереотипный богатей-врач. Когда Юкисиро признался, что это винтажная вещь, которую он приобрел во время поездки в Париж, Каяко осталось только качать головой.

Безупречно чистые волосы, высветленные ровно настолько, чтобы это смотрелось уместно, изящная улыбка. Чуть опущенные внешние уголки глаз придавали его взгляду одновременно доброе, хитрое и немного саркастическое выражение. При этом он умел так подольститься, что оглянуться не успеешь – как ты уже в его сетях… В том случае, если он счел вас достаточно удобным инструментом.

Юкисиро прославился как чрезвычайно талантливый продюсер студии «Токэй», и при его участии выходил хит за хитом. Его имя светилось не только в профильных журналах, но вообще везде, где речь заходила о том, как добиться успеха и как уловить веяние эпохи. Говорили, будто под его крыло хотели бы попасть многие режиссеры.

А был Юкисиро ровесником Каяко. Он сощурил карие глаза, в которых она тщетно силилась прочесть эмоции, и спросил:

– Как поживает Одзи?

Каяко мысленно испустила тяжелый вздох. Они трудились в тесном мирке. Неудивительно, что конкуренты уже где-то прослышали, кто выступает режиссером их следующего проекта. Земля слухами полнится, но ничего страшного: уж про исчезновение он знать никак не может.

– Позвольте мне сделать вид, что я понятия не имею, о чем вы спрашиваете. Пока что.

– Представляю, как с ним тяжело, – весело заметил Юкисиро и сам себе кивнул. – Он раньше был у нас. А с тех пор, как ушел, я тут и там слышу, как он опять что-то учинил. Так обидно за людей. Я с ним тоже натерпелся. Семь раз надо подумать, прежде чем с таким связываться. Наверное, он ваша головная боль.

– Так, говорите, у вас сегодня тоже запись? Я слышала, вы тоже снимаете новый оригинальный проект, который будете транслировать одновременно с нашим. И как я слышала, тоже анонсируете подробности на следующей неделе.

– Удивительно, как совпало, – улыбнулся Юкисиро и повторил: – Чудеса да и только!

– Да уж, – только и ответила Каяко.

А ведь копирует формат их анонса и даже не краснеет.

Упрек, готовый сорваться с губ, она проглотила. Пусть собственное мероприятие «Токэй» назначил на другой день, но они точно так же собирались дублировать трансляцию на «Нико-Нико». Их студия снимала, если верить слухам, подростковое аниме про боевых роботов. Источники Каяко молчали по поводу личности режиссера, но, что продюсировать его будет Юкисиро, она не сомневалась. И попала в самое яблочко.

И тут…

– Юкисиро, простите, вы долго еще? Мы уже продолжаем.

Дальше по коридору открылась дверь, из которой выглянула девушка. И при виде ее хмурого лица Каяко чуть не вскрикнула.

Юкисиро прекрасно понял, что она ее узнала, но не повел и бровью.

– Мне пора, – все так же элегантно улыбаясь, попрощался он. Однако вместо того, чтобы сразу уйти, вежливо представил: – Хитоми Сайто. В позапрошлом году она сняла анимационные вставки для «Пинк Сёрча».

Это Каяко знала и без него.

Визитная карточка «Токэя» – «Солнечный ангел Пинк Сёрч», и по его мотивам недавно вышла игра. Заставка и прочие катсцены[14] в ней получились динамичные, красивые, и их обсуждали дольше самой игры. По слухам, тематические игрушечные жезлы разлетелись с прилавков мгновенно.

Каяко тоже видела те ролики, и Хитоми Сайто пополнила список режиссеров, к которым она хотела бы когда-нибудь обратиться.

Тем временем сама Сайто во все глаза смотрела на продюсера. Робко кивнула: видимо, смущалась, что в присутствии постороннего человека прикрикнула на Юкисиро. За ней неловко повторила кивок и сама Каяко.

В лицо она эту девушку знала, но лично встречалась впервые. Хрупкое создание в очках, футболке и мешковатых штанах, волосы же Сайто собирала в небрежный хвост, из которого выбилось несколько прядок. Девушку заметно помяло, и сердце Каяко при столь знакомом ей виде храброго воина аниме-производства сжалось в груди.

«Как хороша, – подумала она. – Любо-дорого посмотреть!» В глазах Каяко Сайто была воплощением красоты. Вот как выглядит человек, с головой отдающийся работе.

Она знала, что этой молодой знаменитости, которая в позапрошлом году потрясла всех теми роликами в игре, исполнилось каких-то двадцать четыре года. В том же самом возрасте Одзи снял «Опору».

От направленного на нее пристального взгляда Сайто смутилась, торопливо отвернулась, попросила Юкисиро поспешить и, хлопнув дверью, исчезла в помещении студии.

– Правда, страшная у нас начальница? – весело спросил Юкисиро. – При случае обязательно представлю вас друг другу как следует. Очень интересная девочка.

– Представьте непременно… Спасибо.

В последние годы в режиссеры шло довольно много женщин. Большинство людей на этом посту, вне зависимости от пола, отличаются настойчивостью и легкой склонностью к садизму. Одзи и, видимо, Сайто не исключения. За плечом режиссера-садиста обычно стоит закаленный не хуже самурая продюсер, который молча исполняет все его прихоти. Словоохотливый Юкисиро немного выбивался из этого образа, но чувствовалось, что он с Сайто как шелковый.

«А я?»

В самом деле, что думают окружающие о Каяко с Одзи? Настанет ли день, когда и она будет так же гордо стоять рядом со своим режиссером, ее стараниями таким же загнанно-прекрасным?

– Надеюсь, он найдется, – бросил на прощание Юкисиро, и Каяко разом пришла в себя. Ее собеседник загадочно улыбнулся. Но она и удивиться не успела, как он добавил:

– Я про Одзи. Надеюсь, найдется.

– Ума не приложу, о чем вы, – наконец выдавила из себя Каяко.

– С нетерпением жду презентации! Пресс-конференция же будет открытая? Можно и нам с Сайто заглянуть к вам на огонек? Там заодно ее вам и представлю в спокойной обстановке. Она, кстати, упоминала, что большая поклонница Одзи.

Все так же улыбаясь, он наконец ушел.

Дождавшись, когда останется в полном одиночестве, Каяко стукнула автомат с напитками. Гулкий удар пронесся по этажу, дрогнул пол. Поддавшись досаде, женщина еще и стену пнула. Однако только ушибла ногу, а раздражение никуда не делось. В мозгу намертво запечатлелась ухмылка Юкисиро.

«Придурок, даром что личико смазливое!» – мысленно выругалась Каяко. Пропади они все пропадом: и этот засранец, и Одзи, и она сама.

Запись закончили практически в ночи. Годзё с командой пригласили ее поужинать вместе со всеми, но Каяко отказалась и с тяжелым сердцем потащилась в «Эдж».

У них на работе не различали день и ночь. Студию никогда не закрывали, и тут всегда кто-нибудь да работал. На первом этаже так и вовсе круглыми сутками не выключали свет.

А как второй этаж? Наверное, все уже разошлись?

Каяко подняла глаза к тьме, в которую уходил лестничный пролет, и передумала сейчас возвращаться за рабочее место. И хотя сама отказалась от приглашения поужинать, ей не хватало силы воли в такие минуты оставаться одной.

Поэтому она тихонько открыла дверь кабинета ключевой анимации и застала там одного-единственного человека. Что он тут делает в такой час и почему именно он? Так или иначе, на звук открывшейся двери обернулся тот самый Сакомидзу, который так показательно вчера ее не заметил.

Видимо, со времени их последней встречи он успел заскочить домой, потому что вместо безразмерной футболки на нем теперь красовалась фланелевая рубашка, основательно заправленная в штаны и подпоясанная ремнем.

Их взгляды столкнулись.

– Добрый вечер… Заработался?

– Угу, – односложно, но все-таки буркнул Сакомидзу, и даже такой ответ немножко порадовал Каяко. Впрочем, художник тут же отвернулся и принялся рисовать.

Очки он поменял на более изящные, с тонкими линзами.

«Уф! Может, вчера просто ради разнообразия надел», – подумала Каяко, и у нее отлегло от сердца.

В кабинете царила тишина. На всем этаже только карандаш шелестел по бумаге. Каяко задумалась, не оставить ли человека в покое, но в итоге решила остаться. Поставила позади поглощенного работой аниматора табуретку, как будто так и положено, и принялась наблюдать, как контуры заполняют бумагу.

Сакомидзу был фрилансером.

Студия «Эдж» вообще практически не держала штатных аниматоров. Многие работали по временному контракту и по мере необходимости перетаскивали свои вещи за выделенный для них стол.

Помимо тех, кто работал в студии, некоторые трудились из дома, и у каждого карьера складывалась по-разному. Самые рукастые разрывались между заказами разных студий, и некоторые из них даже заканчивали сторонние проекты прямо тут, в «Эдж». Им никто не мешал, и штатные сотрудники закрывали на такое глаза.

В их работе прежде всего ценилась способность выдавать колоссальное количество без потери качества, и на студии царила тишина немого превозмогания. Нередко, пока приходилось ждать, когда же наконец сдадут ключевую анимацию, Каяко пыталась немного разговорить работников анимационного фронта. Ей часто говорили, что подобную заботу больше проявляют женщины-продюсеры, нежели мужчины: она спрашивала, достаточно ли все спят, никто ли не болеет, и просила не надрывать силы.

Порой, когда из-за плотного графика счет шел на минуты, Каяко чуть ли не молилась на них. «Уже трое суток не сплю», – пожаловалась она как-то раз, и, обычно бессловесные, аниматоры понимающе угукнули и тут же ускорились. Тогда она от переполнившей ее благодарности даже не нашлась что и сказать.

С Сакомидзу она познакомилась давно и очень его уважала. Он никогда не кривился, когда продюсер сидела у него над душой, не жаловался, что ее присутствие на него давит, и всегда как-то легко и непринужденно выполнял свою часть работы точно в срок. А анимировал при этом так, что при виде готовых кадров Каяко много раз вскрикивала: она не знала, как еще охарактеризовать его стиль, кроме как «концентрированное очарование».

Вздрагивая от красоты, которая превосходила все самые дерзкие мечтания коллег и режиссеров, Каяко выносила вердикт: «Сакомидзу, ты гений!» Вот и в этот раз его с огромной готовностью привлекли на «Лиддел».

Они с Сакомидзу настолько сдружились, что он даже согласился сменить очки. И вот в один вечер, когда уже началась основная работа над «Лидделом», он пригласил ее поужинать. Раньше они никуда не ходили тет-а-тет, однако много раз выпивали с другими художниками, поэтому Каяко, недолго думая, согласилась.

Тут-то он и предложил ей начать отношения.

Каяко буквально кожей чувствовала волнение, которое исходило от сидящего напротив нее аниматора. Он протянул ей изумрудно-зеленый футляр с подвеской в виде сердечка, которая лучше любых слов говорила, как серьезно, нежно и неловко мужчина настроен. У Каяко сжалось сердце.

– Прости, – извинилась она.

Он забронировал для них столик во французском ресторане, приоделся в костюм с пиджаком, и Каяко сгорала от стыда, что пришла в простецких штанах, которые отчаянно не сочетались с атмосферой кафе.

Сакомидзу уставился на нее, как будто не верил своим глазам. И в следующий миг пролепетал:

– К чему тогда все эти намеки?

От его слов у Каяко похолодело все внутри.

– Не говори, что у меня красивая душа, не разбрасывайся комплиментами о моей «гениальности». Не спрашивай о здоровье, не предлагай чего-нибудь приготовить поесть, не дари конфеты на Валентинов день[15], а если уж даришь, то по-деловому. Не лично из рук в руки, а тогда же, когда и всем. Чтоб без вопросов было ясно: шоколад обязательный! – Кажется, Каяко впервые слышала от него такую длинную тираду. – Нельзя так!

Вроде бы он обрушился на нее с критикой, но больше всего в память врезалось растерянное, на грани слез, лицо.

– Нельзя так над людьми измываться… Тут бы кто угодно влюбился!

– Прости… Прости, я не специально, – только и повторяла Каяко, чуть не стуча об стол лбом от раскаяния.

Про себя она решила, что после такой сцены больше никогда не появится в этом ресторане. Каяко подняла лицо с раскрасневшимися глазами, только когда Сакомидзу ушел. Перед ней лежало двадцать тысяч иен, которые с лихвой покрывали стоимость заказа, в том числе и то, что съела девушка.

На следующий день Сакомидзу пришел в «Эдж» как ни в чем не бывало и, сосредоточенно уставившись на лист, рисовал. Он всегда неукоснительно соблюдал дедлайны.

Изменилось другое: теперь он не оборачивался, даже когда Каяко к нему обращалась. Упрямо отказался даже от двадцати тысяч, которые она попыталась вернуть.