Зов из глубины веков

Батюшка смотрел на меня испепеляющим строгим взглядом несколько секунд. Он ничего не ответил, развернулся и направился в сторону своей избы, сильно хромая на правую ногу. Его шаги совсем не слышались, так как он ходил по земле босым.

В это время вышел Захар и окликнул меня.

– Иди зайди в дом. Батюшка Тимофей ждет тебя.

– Хорошо. Я понял.

Спешно я зашел в сени лачуги, постучал в дверь и перешагнул порог комнатки-келлии. Тут же спертый неприятный запах ударил мне в нос. Конечно, я совсем не подал вида, что это беспокоит меня. Комнатка-келлия старца Тимофея была достаточно неприхотливой. Большую ее часть занимала выбеленная печь с лежаком. У окошка напротив стояла лавка, а ближе к красному святому углу стол. В священном уголке, как экспонат в музее находился старинный деревянный киот, резной шкафчик с ажурным замысловатым орнаментом. Большая икона в киоте с изображением Спасителя особо выделялась в интерьере келлии. У иконы Богородицы на нижней полке была установлена подвесная лампадка. Рядом с этим домашним иконостасом у стены стоял коричневый шкаф средних размеров.

Батюшка Тимофей сидел на лавке и с отрешенностью рассматривал корзины, стоящие на полу. На нем был такой же серый поношенный балахон, он был босым, а в руках держал свои четки.

– Здравствуйте батюшка, – начал говорить я громко, на тот случай, если он мог неважно слышать. – Я к вам по благословению отца Димитрия.

Батюшка Тимофей взглянул на меня, внимательно изучая мою внешность. Он ничего не отвечал, а только кивал головой, будто бы не понимая меня.

– Батюшка Тимофей вы слышите меня? – спросил я, подойдя ближе к нему.

Старец продолжал смотреть на меня, улыбаясь и кивая головой. Что-то было не так.

Не зная что делать дальше, я сел рядом с ним на лавку и уставился в пол. Я чувствовал себя идиотом, который оказался в довольно затруднительном положении. Батюшка Тимофей упорно хранил молчание. Но я знал, что сейчас обета молчания у него не было.

– Батюшка Тимофей вы можете говорить? – вновь попытался спросить я, добиваясь ответа.

– Теснятся картинки в голове, да? – заговорил он наконец. Я тщетно пытался осмыслить его вопрос несколько секунд.

– Я не совсем вас понимаю. Что вы имеете ввиду?

– Теснятся и кружатся… И бежишь ты. Гонишься за ними, неведомо куда. То-то и оно!

Речь старца завела меня в полный тупик. Тут он встал с лавки и посеменил своими маленькими шажками к красному углу. Встав напротив икон, он наклонил голову. По всей видимости, в этот момент он мысленно молился. Через минуту он перекрестился и снова подошел ко мне. В следующее мгновение, к моему крайнему замешательству, он захлопал в ладоши и под ритм хлопков начал притоптывать ногами. Батюшка Тимофей затанцевал, напевая при этом веселый мотив народной песенки. Подбоченившись, он закружился вокруг себя, приподнимая попеременно то одну, то другую ногу. Радости на его лице не было предела, да и со стороны выглядел он довольно смешно. Невольно я сам заулыбался этому задору старца и его по-детски наивным выходкам. Мне не верилось, что этот монах схимник мог устроить подобное представление. Казалось даже, что он юродивый и совсем не от мира сего, но это было только первое впечатление.

Наконец, батюшка Тимофей остановился и устало сел на лавку.

– То-то и оно! Знаю, знаю, – произнес батюшка Тимофей своим мягким голоском. – Так ты и живешь этими картинками…

– Батюшка Тимофей, что вы имеете ввиду?

– Как же. Не понимаешь ты меня дурного. Эх.

– Но вы же можете разъяснить более понятно?

– Ох, каков же я негодник. А то!

– Вы не устали?

– Человек пришел приличный. Одет хорошо. А я. Вот безобразник-то.

Я просто замолчал, так как в этой ситуации мне было сложно проникнуться внутренним миром старца.

– Так ты должен одну только картинку и видеть перед собой! Понимаешь ли нет ты?

– К сожалению, нет батюшка Тимофей.

– Ты мой хороший не переживай. Не переживай.

– Ладно.

– Не понимаешь ты. Что же делать с вами негодными такими. Эх, беда. Непонятно, что вам и надо. Непостоянны. Это разве поможет. Ох, вы мои бедолаги.

– Я только хотел помочь в вашем искусстве иконописи.

– Иногда можно повалять дурака. Самую малость.

– Я вас понимаю.

– Хотел помочь?

– Да. Вы же пишите иконы и…

– Тихо ты! Одна только картинка должна быть перед твоими очами. Одна! Бесполезно это. Пустая трата времени. Уходи.

– Вы прогоняете меня?

– Не переживай мой хороший. Не переживай.

– Так. Все же попробуйте объяснить, что вы имеете ввиду под картинками?

– Что картинки эти и мешают тебе!

– Чем же они мешают?

– То-то и оно! Ты хочешь то одну, то другую. То одну, то другую. И так и тянет!

– Хорошо. Но как этого избежать?

– Вот выбрось тебя на остров необитаемый, ты что будешь делать? Не будет ничего! И это и поможет. Понимаешь ты или нет?

– Как же это понимать батюшка?

– А главное-то что? Видеть одно единственное. Вот это тебя с толку-то и не собъет никогда! Одна картинка только и должна быть. А так бесполезно все. То одно, то другое. То одно, то другое. Круговерть, да и только. Все от лукавого! Вот так мой хороший.

– Какая это картинка батюшка? Скажите ради Бога!

– То-то и оно!

Батюшка Тимофей снова встал с лавки и подошел к коричневому шкафу у стены. Он открыл левую дверцу и с большим рвением начал рыться в нижней полке. Он достал из шкафа большую коробку и поднес ее к лавке. Осторожно он извлек из коробки завернутую в зеленую ткань икону. Убрав материю, старец показал мне незаконченную икону с ликом Николая Чудотворца.

– Видишь?

– Да. Это икона. Я вас понимаю.

– Два года.

– Два года?

– Да.

– Вы ее пишите два года?

– Да.

– Это очень долго.

– Понимаешь теперь? Образ один нужно видеть всегда.

– Наверное.

– Один образ этот должен быть. Один! И когда других картинок в голове нет, тогда можно и радеть об этом. А так все понапрасну. Не надо и пытаться!

– Кажется, я вас понимаю.

– Вот та иконка, которая на средней полке. Видишь?

Я оглянулся и посмотрел на икону в киоте с ликом Христа.

– Да. Вижу.

– Четыре года.

– Я вас понял батюшка.

– К этому делу не подойти так. Нет! Забудь. Все это сложно. Ничего не дает Бог сразу. Пытайся, не пытайся. В муках и терпении живи. Тогда даст Бог помощь. Сразу, никогда ничего не дает.

– Я просто думал, что смогу помочь, хоть в чем-то.

– Даже не помышляй. Пустая затея.

– Почему же?

– Образ Божий правдоподобно передать нужно. Не можешь даже представить как. Неимоверные усилия. Ты что!

– Я все понял.

– То-то и оно!

– Значит, Захар был прав.

– Не переживай мой хороший. Не переживай. Я уже не успеваю за всем. Но Богу угодно так. Один страждущий докопаться до его образа должен. Один.

– Наверное, это очень сложное дело.

– Память у меня хорошая. Помню тебя.

– Помните?

– В прошлом году. Яблочный Спас был.

– Вы это помните?

– Очень хорошо.

– Прошло много времени.

– А ты дурной! Вот так.

– Вам, наверное, виднее…

– Ты молодой. Я был такой же.

– Но послушник Захар тоже молодой.

– Молчи! Не спорь со мной. Прыти-то сколько, а.

– Извините батюшка.

– Не переживай мой хороший. Не переживай. Не надо тебе тут. Не вижу тебя тут. Уходи.

– Хорошо. Я уйду.

– Погоди. Не иди. Да послушай меня.

– Хорошо. Я вас слушаю.

– Я тебе скажу все, как есть. Как говорю, так оно и будет.

– Ладно.

– Слушай же! Все правдиво говорю. Оно само говорит. Само говорит.

– Что это оно?

– Тихо. Оно. Да. Оно же и Сократу говорило!

– Вы знаете о Сократе?

– То-то и оно! Не говори ты. Никому не говори. Слышишь?

– Вы удивляете меня все больше и больше.

– Не переживай мой хороший. Не переживай. Дух Святый и Сократу был. Но они ж эллины. Язычники. Все на свой лад. Что взять с них?

– Понятно. И где же вы видите меня батюшка?

– Как есть говорю. Очень она о тебе заботится.

– Это любопытно. Кто она?

– Как кто? Жена. Эх, дурной ты. Говорю же тебе.

– Значит, я буду женат?

– А то. Еще какой. Ишь ты. Плодить будешь ого-го. Будь здоров!

– Это очень радует.

– Уходи. Все. Устал я.

– Хорошо. Ладно.

– Погоди. Не уходи. И не дурной ты.

– Да. Просто парадокс какой-то…

– Ты не переживай мой хороший. Не верь всему явно. Потрудись во славу Божью. А потом уходи.

– Вы имеете ввиду уйти в мир?

– Уходи в мир. Уходи.

– Вы правы.

– Зачем пришел?

– Я хотел помочь вам.

– Дурной ты! Зачем в монастырь пожаловал? Ты белое прими в душу свою. Черное тебе почто духовенство? Скажи мне милый человек, зачем пришел?

– Батюшка, но если Бог направил меня сюда?

– Ты сам знаешь, почему здесь. Умен не по годам. Много страдал ты… А то. Не все еще выстрадал.

– Спасибо вам за понимание батюшка.

– Хороший ты. Хороший человек. Боголюбивый. Белое духовенство прими сначала. А то и в этом совсем негожий. Как есть говорю.

– О чем конкретно вы говорите батюшка?

– Не понимаешь. Я тебе скажу. Все скажу. Вот послушай. Ты очень говорливый. Дай и я тебе скажу. Особливо, когда светлый праздник какой, я хотел туда всегда. Полететь как птица хотел.

– Вы хотели уйти в мир?

– Уж сильно хотел я туда всегда. Но, как есть говорю. Ангелок меня мой привел сюда. Повелел тут жить. И все. Приютил меня. Не могу я ему перечить. Картинки, то одна, то другая все время мешали. Во снах и сейчас лезут и лезут они. Но месяц поживи с молитвой одной в помыслах. Тогда все стихает. Одна тогда картинка перед глазами и стоит.

– Батюшка ваш духовный подвиг поистине велик.

– Да тише ты! Хвастун я тот еще! Вон и бесы уж в окно смотрят, все услышали. Ты на них не гляди. Да не бойся ты. Ангелок мой никогда не подпускает их близко. Всегда со мной ангелок мой…

– Это очень радостно.

– Диавол слабое место испытывает твое. Здесь ты поэтому. Тише ты только.

– Ясно.

– Вот закончу эту мою чудесную икону, так и помру. Так и вижу.

– Батюшка Тимофей не говорите так о себе. Прошу вас.

– Ангелочек мой зовет меня уже.

– Как же это так?

– Не знаю мой хороший. Зовет все и зовет. Привел меня и вывести обратно хочет.

– Батюшка…

– Ждет меня сейчас. Все со мной говорит потихонечку, да помаленечку. Когда мы с ним одни. И ты иди. Иди мой хороший. Не мешай нам…

– Спасибо батюшка. Я был очень рад увидеть вас и поговорить.

Старец взял икону, завернул ее обратно в ткань и положил осторожно в коробку.

– Отнеси-ка назад.

– Ладно. Сейчас.

Подойдя к шкафу, я увидел снизу свободную полку. Наклонившись, я поставил коробку и задвинул ее к стенке. В одно мгновение меня пробила дрожь. Она лежала на средней полке на видном месте среди других вещей, потрепанная от времени, но аккуратно прибранная. Ярко-фиолетовая, цветастая, та самая косынка… Косынка девочки, дочери батюшки Тимофея. Вот тот ангелок, который привел его сюда.

На моих глазах навернулись слезы. Я оставался неподвижным около минуты.

– Ну ты чего там так долго? – спросил батюшка Тимофей утомленно.

Протерев глаза, я встал и повернулся к старцу.

– Батюшка Тимофей можно вас спросить?

– Чего?

– Я хотел узнать у вас кое-что об одной бабушке.

– О какой такой бабушке? – спросил батюшка Тимофей с удивлением, после чего перекрестился.

Подумав, я решил не начинать разговор про Варвару Петровну.

– Да так. Это пустяк. Не буду вас беспокоить.

– Иди с Богом. Иди мой хороший.

Я подошел к старцу и поклонился ему.

– Спасибо еще раз за все.

– Хорошо. Хорошо. Давай иди. Сделаешь поганое дело ты. Но не сомневайся в содеянном.

– Что? Вы о чем батюшка?

– Сам увидишь. Вернется оно, но не сомневайся ты ни в чем.

– Ладно… Всего вам самого наилучшего батюшка. Здоровья вам и благополучия.

– Давай мой хороший. Иди. Иди уже. Благословит тебя Господь и сохранит тебя. Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя. Да обратит Господь лицо Свое на тебя и даст тебе мир.

Батюшка осенил меня крестным знамением и я снова поклонился ему в ответ. После этого я вышел из келлии.

Оказавшись во дворе, я увидел Захара. Он сидел на том же бревне и с озадаченностью смотрел в землю.

– Захар, что с тобой?

– Так он тебя прогнал?

– Да. Как ты и говорил.

– Это и неудивительно.

– А где батюшка Иосиф?

– Ему стало очень трудно ходить.

– Да. Я заметил, что он хромал. А что у него с ногами?

– Сосуды не в порядке.

– Понятно.

– Будь не ладна эта коза.

– Коза?

– Батюшка Иосиф держит коз в хлеву. Одна из них заболела. Мучается теперь.

– Вот как.

– Он говорит, что не может смотреть на нее. Грех не хочет брать на себя. Чтобы избавить животное от страданий.

– И что же вы решили?

– Он попросил меня об этом.

– Ты видел ее?

– Она уже едва дышит. Лежит на земле и кряхтит.

– Что же ты будешь делать?

– Я не могу сделать это.

– Понимаю.

– Альберт. Может, ты подумаешь об этом?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты сможешь сделать это?

– Я даже не знаю Захар.

– Неизвестно, сколько еще она там будет издыхать. И батюшка Иосиф мучается из-за этого сам.

– Животных убивают все время. Но я никогда не совершал подобного.

– Я тоже Альберт… Но она больная.

– Если она неизлечимо больна, то оставлять мучиться ее нехорошо.

– Так ты попробуешь?

Я задумался. Неужели батюшка Тимофей имел ввиду это поганое дело, которое я должен совершить? Они будто и ждали меня, чтобы покончить с больной козой.

Я медленно подошел к хлеву. Открыв скрипучую дверь, я увидел у входа старую козу, которая лежала на подстилке сена. Животное периодически вздрагивало в конвульсиях и хрипело. Зрелище было ужасное.

Я вернулся к Захару.

– Я ее видел.

– И как?

– Она сильно мучается.

– Да. Так ты…

С безмолвием я кивнул головой, дав согласие на убиение страдающей козы.

Захар тут же вскочил и забежал в избу к батюшке Иосифу.

Через пять минут, прихрамывая, на крыльцо вышел батюшка Иосиф. Держа в руке краюху хлеба и жуя, он подошел ко мне.

– Значит, ты хочешь помочь? – протянул батюшка Иосиф своим низким голосом.

– Да батюшка, – ответил я, кивая головой.

– Помоги родной козочке отправиться на покой. Не могу смотреть как мучается она.

– Я попробую…

– Проститься надо только. Пойду и попрощаюсь с родимой.

Батюшка Иосиф направился в хлев. Зайдя вовнутрь, он пал на колени перед несчастной скотиной. Он обнял козу и начал тяжело вздыхать. Мы с Захаром стояли позади, наблюдая за этим трогательным прощанием.

Наконец, батюшка Иосиф вышел.

– Ладно. Приступай.

– А как же мне сделать это?

Батюшка Иосиф подошел к сараю. Он достал оттуда большой нож с черной железной рукояткой, и своей дрожащей рукой протянул мне.

– Перережь горло и делу конец, – с хладнокровием произнес батюшка Иосиф.

– Я понял, – ответил я тихо.

– Потом снесите ее куда-нибудь. Тут в лесок где-нибудь. Хоронить не надо. А мясо не жалко. Все же столько времени она у меня была любимая козочка. Молоко давала. Ой, как тяжко…

– Мы все сделаем, – ответил с живостью Захар.

Батюшка Иосиф зашел в дом.

Я вернулся в хлев. Взгляд козы с полузакрытыми увлажненными глазами казался совершенно потерянным и беспомощным. Жалость к ней тяжким грузом повисла в моей душе. Но это нужно было сделать. У меня появились нехорошие предчувствия, но я решительно отбросил их, закрыл глаза и с силой резко перерезал шею.

Мы тащили козу в мешке. Хоронить ее было бессмысленно. Поэтому мы отнесли ее подальше в лес и оставили в овраге.

После всего случившегося мы с Захаром возвращались в монастырь.

– Печальная история вышла, – заговорил Захар с унынием.

– Да, это точно.

– Кажется, что злодеяние совершили страшное.

– Это же просто домашнее животное. Так было нужно сделать.

– Ты очень смелый человек Альберт. Мне это не свойственно.

Я с задумчивостью взглянул на Захара.

– А батюшка Тимофей, как на твой взгляд? – спросил я с заинтересованностью.

– Он хорошо себя чувствует. Здоровье самое главное. Они же очень старые.

– Да. Теперь я буду переживать за него. Дай Бог ему здоровья и сил закончить свой труд. Я и не знал какой он неординарный человек.

– Можно было ожидать, что он не примет тебя в помощники.

– Почему ты был уверен в этом?

– Мы слишком слабы для них. Они смотрят на нас как на несовершенных существ.

– Да. Ты прав. Я только сейчас понимаю, как такие схимники совершают свой великий духовный подвиг.

– Это точно…

Казалось, что наш поход имел очень важное глубокое значение, хотя и был для меня самого не слишком удачным. Одно было теперь очевидно. Старец Тимофей был во всех отношениях прав. Я должен остаться в монастыре на некоторое время, но потом, рано или поздно покинуть его.

Глава восьмая

Уже наступил июнь. Было еще не слишком жарко, но все вокруг исподволь задышало теплым летним воздухом.

Все это время неделя за неделей в монастыре я работал на кухне, где со старанием чистил и варил картофель. Этот незамысловатый монотонный труд казался для меня самым благоприятным в этих новых жизненных обстоятельствах.

Конечно, я часто вспоминал о том, как мы проводили время вместе с Инной. Вожделение снова и снова просыпалось во мне. Иногда я просто грезил об этой восхитительной женщине, не думая ни о каких запретах. Но я открыл для себя очень важную истину. Наше тело всегда живет своей жизнью. Однако о нем можно на время забывать, если переключать сознание на иную деятельность, направлять свои мысли на отвлеченные предметы и концентрироваться на них. Это приближало меня к мировидению, мироощущению монахов, которые стараются не контактировать с женщинами, чтобы не искушаться.

Я все время думал о том, что сказал мне батюшка Тимофей в ските. В глубине души я был полностью согласен с его интуитивным прозрением. Но главное было то, что сейчас я был на своем месте. Я мог быть здесь полезным и нужным для других. Хотя бы и на время.

Я не открывал больше никому своих переживаний и мыслей. Но знания, которыми делился со мной Герман придавали мне большей внутренней свободы, чем воздействие монастырских богослужений и проповедей. Никто здесь не хотел понимать религию так, как понимал ее он. При общении с отцом Димитрием отныне я даже не заикался о том, что мог позволить себе ранее. Все острые дилеммы, волнующие меня, сами собой отдалились на задний план. Но мои сомнения, конечно, всегда давали о себе знать.

Приближалось празднование Святой Троицы. Праздник, который знаменовал собой обновление Церкви. В монастыре все готовились к наплыву гостей и паломников, и в этой предпраздничной обстановке за два дня до праздника произошло одно странное событие.

Около девяти часов утра я шел в трапезный корпус на свою работу. В этот момент из пристройки у собора, где располагались хозяйственные помещения и ризница, засуетившись, выбежал послушник Захар. Быстрым шагом он направился в сторону братского корпуса и скрылся там. Тогда я не заметил ничего необычного, кроме того, что Захар куда-то сильно торопился. Вечером того же дня во время ужина отец Димитрий сообщил, что из ризницы пропали ценные вещи.

Эта новость всех застала врасплох. Никто и не думал, что в стенах монастыря может произойти подобное. Тогда я и вспомнил тот случай с Захаром, произошедший накануне. Он выбегал из ризницы, словно опасаясь чего-то или кого-то. Мне с трудом верилось, что он мог быть причастен к этому происшествию. Но это совпадение сильно смутило меня. После долгих размышлений я решил, что кража могла быть совершена каким-то трудником, которых тут было человек десять. Но никто из них ничего не говорил и не собирался признавать свою вину.

На следующий день отец Димитрий повелел, чтобы ризница была полностью закрыта для всех насельников монастыря. Поиск виновных не дал никаких результатов. И на время празднования Святой Троицы все решили оставить этот вопрос открытым.

В праздник в монастырь начали стекаться люди. С раннего утра проходили богослужения. Вся обитель пестрила разноцветьем полевых цветов и веток березы в руках женщин и детей. Так было традиционно заведено, что зелень и цветы должны были соответствовать этому празднику.

Закончив основную работу на кухне, которой было больше обычного в этот день, я вышел отдохнуть на свежий воздух. На кухне ножом я слегка порезал палец, который только перестал кровоточить. Поэтому мне хотелось переждать, когда пройдут неприятные ощущения от пореза, чтобы я смог вернуться на кухню.

Рассматривая людей, которые собрались у собора, к моему удивлению, среди небольшой группы женщин я увидел Инну. Она была в длинном белом платье и сиреневом платке.

Незамедлительно я направился к ней. Она была увлечена беседой с одной женщиной и не заметила меня.

– Добрый день Инна, – поприветствовал я ее, когда оказался напротив.

– Альберт! Вы здесь.

Мы с Инной отошли в сторону, чтобы поговорить. У меня возникло смутное чувство, что она меня стесняется.

– Я рад вас видеть.

– Я тоже. Честно говоря, я очень надеялась встретить вас тут.

– Что-то случилось? Вы как будто взволнованы.

– Да. Я хотела бы поговорить с вами.

– Хорошо. Я не против.

– А с вашей новой бородкой я вас сразу и не узнала.

– Пытаюсь быть похожим на других.

– Понимаю, – ответила Инна, пристально вглядываясь нежным взором в мои глаза. Было заметно, что она соскучилась по мне. В этом сиреневом платке она выглядела потрясающе красивой.

– Я работаю здесь. Помогаю в трапезной. И не жалею о том, что решил вернуться. И все благодаря вашему совету.

– Это хорошо. Очень хорошо.

– А вы решили посетить монастырь в праздник?

– Да. Я вот…

– Мама давай уже зайдем в храм, – произнесла с картавостью, подошедшая к нам молодая девушка в лиловом сарафане и розовом платке на голове.

– Хорошо Кира, сейчас, – со спокойствием ответила Инна девушке. Кира бросила на меня довольно холодный взгляд и отошла в сторону.

Кира была миловидной рыжеволосой девушкой, очень похожей на свою мать. Она была среднего роста и казалась очень юркой и резкой в своих движениях. На первый взгляд Кира была очень жизнерадостной. Трудно было представить, что она хотела покончить жизнь самоубийством. Увидеть ее здесь было неожиданно для меня.

– Альберт мы можем с вами поговорить через полчаса? – спросила Инна, проводив Киру взглядом.

– Да. Мы можем встретиться у ворот.

– Вот и замечательно. Нужно поговорить с глазу на глаз. До встречи.

Тут же Инна направились к собору, догоняя Киру.

Через полчаса я ждал Инну у ворот монастыря. Удивительно, какие разносторонние люди встречались здесь. Трудник Андрей, с которым я теперь работал на кухне был заядлым любителем автобусов и всего того, что связано с этими большими машинами. Он рассказывал мне, как с детства всегда мечтал водить, но не смог сдать на права из-за проблем со здоровьем. Он был очень увлечен автобусной тематикой и знал практически все о самых разнообразных марках пассажирских автобусов. Это странное хобби Андрея казалось мне непонятным и иногда вызывало ироничную насмешку.

На стоянке у ворот стоял небольшой корейский автобус новой модели, который доставил людей из города. И для меня не было неожиданностью увидеть сейчас Андрея здесь. Он всеми возможными способами пытался исследовать и рассмотреть каждую деталь экстерьера автобуса, изучая его, как диковинное заморское создание. Эти причуды умиляли. Однако я немного насторожился, когда Андрей передал водителю небольшую дорожную сумку, которая лежала в траве рядом с автобусом. Я сразу подумал о том, что беспокоило всех насельников монастыря в последние дни. Или это были просто мои необоснованные подозрения? В любом случае, я был слегка озадачен. Так как в тихом омуте, действительно, иногда водятся черти. Андрей всегда оставался скрытным человеком.

Пока я наблюдал за происходящим рядом со мной быстрым шагом прошла Кира. Она сдернула с головы платок, подошла к запыленному универсалу Инны и села в него, захлопнув в сердцах дверь.

Инна вышла следом за ней и встала рядом со мной, издавая вздохи гнетущего томления. Я почувствовал, что у них с Кирой была некоторая напряженность в отношениях.

– Она чем-то недовольна? – спросил я Инну, которая внимательно глядела на свою машину.

– Да. Бедная девочка совсем запуталась, – ответила с грустью Инна. Она на некоторое время замолчала и зажала лицо руками.

– Она похожа на вас. Ее черты лица.