Зов из глубины веков

Я взял с собой только самые необходимые вещи, которые можно было легко перемещать в моей дорожной сумке. Некоторые габаритные вещи перед отъездом мне пришлось раздать знакомым.

Денежные сбережения убывали быстро, поэтому мне нужно было срочно искать какую-то работу. Сразу после заселения я начал с усердием заниматься этим вопросом, просматривая в рекламных вестниках и объявлениях подходящие для меня вакансии. В большом городе было больше возможностей, поэтому я быстро нашел объявление о требовании верстальщика в одно местное газетное издание. Меня с трудом приняли на работу, сделав исключение, так как я имел опыт работы в этой сфере и успешно прошел испытательный срок.

Теперь я уже работал пару недель верстальщиком в этой редакции газеты. Казалось, что жизнь моя начинает налаживаться, но тут произошло то, чего я так боялся.

Как-то вечером мне позвонила обеспокоенная Инна. Она сообщила, что накануне Герману стало очень плохо. Отсутствие полноценного лечения ускорили ухудшение его состояния. Я понял, что приближался тот самый роковой момент, которого мы ожидали. Инна сказала, что Герман хочет увидеть меня. Увидеть уже в последний раз. Мне было не по себе. Но конечно, я не мог отказать Герману в его пожелании.

На следующий день на автобусе я добрался до населенного пункта, где находился их дом. Не торопясь, я дошел до озера и бегло бросил взгляд на знакомый уже дом, где я провел незабываемые две недели. Светлая краска, которой он был покрыт, за это время немного потускнела. Всюду было сыро, влажно. Былые летние теплые деньки уже давно сменились холодными ветреными. Небо над озером пространно затянулось серыми хмурыми тучами, наводившими уже только одно меланхоличное настроение.

Нужно было идти. Но странным образом меня что-то останавливало. Это чувство скорби, которое укрепилось внутри меня и навязчиво одолевало. Оно мешало мне принять происходящее как должное.

Воспоминания о здоровом и веселом Германе переплетались в моих мыслях с тем, каким он предстанет передо мной сейчас. Я боялся этой встречи.

Около часа я просидел на берегу, глядя на угрюмо-беззвучные водные просторы озера. Наконец, я собрался духом и побрел к самому дому. Как только я оказался у металлического заборчика, ограждавшего хозяйственные постройки во дворе, то заметил Инну. Она вышла из дома и направилась к курятнику с перепелами.

Инна была в синих джинсах и серой кофте. Она шла вялой походкой, опустив голову. В глаза мне бросилось ее понурое выражение лица. Потерянное и лишенное радости жизни.

Она заметила меня и остановилась. Инна попыталась выдавить из себя улыбку, но стало очевидным, что у нее нет сил даже на это. Я подошел к ней, и, ничего не сказав, обнял.

– Как вы? – спросил я с беспокойством.

– Он все хуже и хуже Альберт, – ответила Инна, проглотив комок в горле. – Не могу смотреть на него таким. Это просто ужасно.

Она закрыла глаза ладонью, так как не могла сдержать эмоций.

– Что сказал врач?

– Сказал, что это уже конец…

Я снова с сочувствием обнял Инну. После ее слов я и сам полностью поник.

С нерешительностью я вошел в дом вслед за Инной. В этот момент мне казалось, что в нас обоих теперь нарастает непреодолимый страх. Это был страх смерти, которая уже ожидала свою жертву здесь в этом доме. Конечно, все это только представилось мне таким образом. Но этот страх даже сдавил мою грудь. Теперь я только и мог фантазировать, что смерть с большой охотою подготавливает свою жертву к этому переходу через границу света и мрака. А нам оставалось только с беспомощностью ждать, когда же это произойдет.

Я так растерялся от этих воображаемых картин, что наступил на ногу Инны, когда мы прошли по коридору в зал и остановились у камина.

– Альберт давайте я приготовлю чай?

– Если можно, то лучше кофе. Черный.

– Хорошо. Посидите пока здесь. Я быстро приготовлю.

– Спасибо.

– Он еще спит. Сейчас он очень часто спит.

– Я понимаю.

Инна вышла на кухню.

Оглядев гостиную, мне стало не по себе от мысли, что там наверху сейчас лежит Герман. Прикованный к своей кровати и проводящий почти в беспамятстве свои последние дни. Даже запах одеколона, которым он пользовался, продолжая витать в доме, казался теперь словно насмешкой над обрывающейся жизнью хозяина. Жизненная энергия аромата улетучивалась вслед за угасанием жизни человека.

Я сидел на диване в гостиной и пил кофе, который своим бодрящим вкусом помогал мне сосредоточиться. Инна уже около получаса находилась у Германа. А когда она спустилась вниз и зашла в гостиную, и без слов я понял, как я ей было сейчас плохо. Ее глаза теперь были в слезах очень часто и мне было больно видеть ее такой. Но по другому, глядя на страдания Германа, было невозможно.

Наконец, решившись, с твердостью я сам поднялся в спальню.

Увидев его, мое сердце вздрогнуло. Он, правда, находился в ужасном состоянии. Он редко приходил в сознание в эти дни. Я почувствовал всем нутром, как близок он к концу.

Несколько минут я сидел на кровати возле него и всматривался в черты лица, которые теперь были болезненно застывшими и неподвижными. Он был бледен.

Когда Герман наконец пришел в себя, он едва открыл глаза. В это мгновение он радостно прищурился, увидев меня. В очередной раз я не смог сдержать скупых слез. Герман улыбался. И я находился в трепетном волнении, глядя на него. По крайней мере, сейчас он казался мне таким, как был прежде в первую нашу встречу. Это меня очень утешило.

Вся трагедия жизни со всей суровой действительностью теперь представала перед моими глазами. Я смотрел на Германа и видел, как постепенно умирает его тело, а вместе с ним погибает его разум, его дух, его личность. И вскоре этой личности, основательно поразившей меня, суждено навсегда исчезнуть с лица Земли. Останется только воспоминание о человеке, который жил и дышал, радовался и печалился, познавал и любил. Все это уйдет в прошлое. Это только временное явление, какой-то непостижимый и в то же время нелепый калейдоскоп событий.

Я заметил, что он слегка дернул мою руку и пошевелил пальцами. Я тут же приблизил голову к нему. Неожиданно он прошептал очень тихо едва различимые слова.

– Покой… Это покой, – произнес Герман, кротко улыбаясь и кивая головой.

Это все, что он сказал. После чего он закрыл глаза и заснул.

Значит, в это самое время он приближался к тому, о чем сам говорил. К этому вечному сну без сновидений, куда он погрузится навсегда рано или поздно с полной безмятежностью.

Я вышел из спальни. Прислонившись к косяку двери, некоторое время я приходил в себя после тяжелой встречи.

Вечером мы сидели с Инной у камина, рассматривая фотографии из их семейного альбома. Мы молчали около получаса, погруженные в свои размышления и воспоминания. Инна выглядела уставшей, но на ее лице уже выступало некоторое смирение и покой. В этот момент она показалась мне невероятно красивой, словно помолодевшей на десять лет. Не знаю почему, но она преобразилась на моих глазах во время этого возвращения в прошлое, когда мы рассматривали старые фотографии.

– У вас достаточно много фотографий, где вы на отдыхе, – заметил я, просматривая фотографию с Германом и Инной. Они находились в красивом парке, где было множество величественных дубов, возвышающихся на общем плане.

– Да. Часто путешествовали, – ответила Инна с ностальгическим восторгом. – Это как раз в Польше. Мы бывали там с ним. Вообще, мы каждый год ездили по России, Европе и Азии.

Большие глаза Инны с застенчивостью и наивной ранимостью смотрели на меня. В этот момент она выглядела уже совсем как беспомощная хрупкая девочка, так, что мне захотелось даже пожалеть ее.

– Не могу принять этого, – заговорил я, откинувшись на спинку дивана. – Инна мне не верится, что все заканчивается таким печальным образом.

– Да. Жаль, что вы узнали о болезни не сразу, – ответила Инна, кивая головой. – Он не хотел об этом распространяться, поэтому решил скрывать.

– Понимаю. Это ему свойственно. Играть по своим правилам, никому ничего не говоря.

– Я вспомнила, как мы впервые познакомились. Моя подруга пригласила к себе на день рождения. Я пришла туда и увидела Гешу. Он будто сорвался с цепи, увидев меня. Ха-ха. И по уши влюбился в меня. Да.

– Он мне говорил о том, что всегда был ловеласом.

Несколько секунд мы помолчали.

– Я была очень удивлена, когда он начал меня приглашать на научные конференции. Там я поняла, что его все просто превозносят. В научном сообществе его считают гением.

– А об этом он ничего мне не говорил.

– Он скромный. При всей своей открытости и душевности.

– Да. Вы правы.

– Он достиг своей цели и получил заветное признание.

Снова несколько секунд молчания. Инна быстро встала, и, обтирая глаза носовым платком, вышла в ванную комнату.

К нашему большому горю Герман скончался уже на следующее утро…

Я не думал, что это произойдет сразу после моего приезда. Но это случилось.

В пять часов утра Инна обнаружила, что у Германа остановилось сердце.

В глубокой печали я сидел на кухне. Инна находилась с Германом наверху в спальне. Каждые пятнадцать минут, то и дело я слышал ее пронзительные вопли и рыдания. Она ревела, громогласно выплескивая из себя эти слезы горя.

Около полудня она собралась силами и сообщила о смерти в клинику. После чего мы стали дожидаться приезда машины, которая должна была забрать его тело.

Мы сидели рядом с ним и молчали около двух часов. Инна выплакала все слезы. Теперь она только всматривалась в бездыханное мертвое тело суженого своими стеклянными апатичными глазами.

Как и происходит обычно в таких ситуациях я не до конца верил в то, что это произошло. Передо мной лежал труп. Труп самого лучшего человека, какого я только встречал в своей жизни.

Где сейчас этот самый лучший, самый возвышенный человек, чей полет мысли для меня так и оказался недосягаем? Увы, он уже навсегда остался там, в прошлом. Теперь он был призраком былого. Но он навсегда остался в моей памяти. Его образ, который запечатлелся во мне и будет со мной, пока я остаюсь жив сам.

На несколько дней мне пришлось уехать в город.

Похороны прошли тихо и скромно. Было мало людей. Собрались только самые близкие и приближенные к семейному кругу.

Когда все закончилось я достал портрет Германа, который он спрятал в укромном месте.

Инна не сказала ни слова. Она взглянула на портрет и с умилением и нежностью поцеловала меня в лоб. После чего мы попрощались…

Часть вторая

Глава первая

Прогоняя неуклонно зиму и занимая ее место, в полную силу наступала весна. Эта пора никогда особо не нравилась мне. Она не была такой чудной по сравнению с летней порой. Тем не менее я всегда с упоением наслаждался весенним солнцем. Я любил даже то, как теперь оно часто раздражало зрение, заставляло меня постоянно щуриться и протирать глаза. Звезда испускала ослепляющий яркий свет, и своими лучами с неотвратимостью плавило плотное белое покрывало земли. Таявший снег исподволь наполнял улицы грязными лужами, зеленой вязкой кашей с примесью снега и земли. Это и было самым неприятным моментом, вызывавшим у меня даже отвращение к весне.

Были и моменты маленьких невинных радостей, которые знаменовали собой приход весны. Стучавшие по подоконнику капли талых сосулек, создавая небрежную ритмичность, навевали предвкушение того, что и лето уже не за горами, и вскоре земля также неминуемо покроет свою поверхность душистой и юной зеленью. Воробьи и синицы, которые чаще стали наведываться к окнам домов будто находились в том же воодушевлении и были настроены на бурное веселое времяпрепровождение. Их кормушки уже чаще наполнялись свежим кормом. Шаловливые птицы то и дело оккупировали окна и балконы жителей.

Прошло больше четырех месяцев после последних событий. Удивительно, как это время длилось медленно и текуче для моего восприятия. Я озирался назад к моменту смерти Германа. Мне казалось, что прошло только четыре недели, а не четыре месяца. Течение времени стало таким вялым, что даже стрелки часов двигались неохотно вперед, минута за минутой. Я ощущал себя замкнутым в пространстве и закованным во времени.

После смерти Германа я решил изменить свою жизнь к лучшему. Но, что я мог предпринять для этого? Ровным счетом я мог изменить только свою внешнюю бытовую ситуацию. И она в чем-то изменилась к лучшему. Даже я сам за это время изменился внешне. Глядя в зеркало, мне могло казаться, что это болезненная худоба. Теперь я питался очень скромно и экономно. Мне хотелось правильно питаться, найти золотую середину, меру во всем, когда нет желания объедаться, а необходимо строго придерживаться рациона.

В моей голове все время возникали слова Германа о том, что в жизни должна быть главная цель, к которой я должен стремиться. Но я не знал, к чему мне двигаться дальше. Хотя и спрашивал себя об этом снова и снова. Поэтому и время для меня также было приостановлено в этой неясности смысла жизни. Как бы я не смотрел на эту ситуацию, все казалось мне тщетным.

Конечно, работа в редакции газеты являлась лишь средством к существованию, без которого я не мог жить нормально. Но я не мог выдержать столкновения с внешним миром, который казался во всем противостоящим мне.

Как только я освоился на новой работе, то начал ненамеренно наживать себе врагов. Это касалось моих новых знакомых, с которыми я был вынужден работать. Среди них были и расположенные ко мне люди, и с ними я сразу же нашел общий язык. Но эти два молодых сотрудника, к сожалению, сохраняли со мной только рабочие деловые отношения. Они были слишком закрытыми и держали дистанцию в общении.

После этого разочарования последовало еще большее разочарование в моей карьере. В этом коллективе были корреспонденты, которых я невзлюбил и просто возненавидел. А причина неприязни была слишком тривиальной и заключалась в злоупотреблении этими людьми своими полномочиями. Они всегда ходили с гордо поднятыми головами и раздражающими самодовольными улыбками. Ко всему прочему эта парочка состояла в браке, что делало их еще более наглыми по отношению ко мне. Это были очень скверные люди, которые часто пытались мне навредить. Они в тайне презирали меня и смеялись за моей спиной. Самый незначительный повод, любая оплошность, которую я мог допустить в работе вызывала у них резкую критику и презрение по отношению ко мне.

Порой я просто не мог сдерживать свое негодование. И это противоречило моральным принципам, которым я желал следовать. Таким образом, я был вынужден снова и снова выявлять в себе порочную критичность к людям. Самое важное, чему учило христианство для меня было теперь совершенно неосуществимым. Для чего я должен был терпеть это все? Для чего мне надо было все время выслушивать негативные отзывы в свой адрес от этих людей? Мне хотелось просто плюнуть на все и уйти. По крайней мере, я бы почувствовал себя свободным и независимым, если бы никто не оказывал на меня такого отрицательного влияния. Но я был вынужден мириться с этим. Молча и безропотно я уходил в себя, чтобы не вызывать конфликтов. Я был всецело увязан в порабощенном служении на этой работе. Жил одним лишь социальным измерением, где часто наличествовало полное пренебрежение к личности человека.

Я внимательно следил за тем, что происходит в окружающей меня среде. Газета, в которой я работал часто выпускала криминальные сводки новостей, которые просто пестрили одними сенсациями на злобу дня. Я мог только поражаться тем, что происходило в обществе, котором я жил. Люди считали очень важным и интересным следить за разными жестокими преступлениями, которые совершают морально неполноценные люди. Почти каждый день можно было найти новости об очередном убийстве человека, разбойном нападении или ограблении. И самое противное в этом было то, что многие корреспонденты с каким-то болезненным любопытством подготавливали ленту новостей с этими жуткими происшествиями, забывая вовсе о том, что эти случаи достойны осуждения и порицания. Эта ситуация с накаленной криминальной обстановкой отражала моральный облик низших слоев общества, где люди живут только таким примитивным инстинктом. Эта жизнь в условиях приводящих к деградации, к полной потере какого-либо осмысленного существования, когда преступление становится нормой для всех.

Очевидным для меня было теперь то, что я не мог больше считать себя частью этого мирка плоских ценностей. Я осознал в полной мере, что есть люди, с которыми я никогда не хочу иметь никаких дел. Но я мог только просто отстраниться от всего этого, став полностью незаметным для окружающих, скрытным и молчаливым. Но и такая самоизоляция стала для меня проблемой, потому что я сам начал постепенно опускаться на дно. Я часто распивал алкогольные напитки, которые помогали мне уйти от принятия особенно острых проблем. Вскоре я понял, что это было большой ошибкой.

Я жил в достаточно старом многоквартирном доме. Здесь было много бедных людей. Бедных в материальном и моральном отношении. Такова была реальная бытовая ситуация. Выходя из дома, во дворе или у подъезда здесь все время можно было встретить группу лиц, безобразно сквернословящих и распивающих алкогольные напитки. Они постоянно кричали друг на друга, а порой и просто дрались, находясь в абсолютно неадекватном состоянии. Глядя на все это, я невольно сокрушался, что судьба нарочно определила жить мне среди этих дикарей. Ведь я мог найти квартиру лучше.

Так проходил день за днем. Но однажды произошел один особо скверный случай. Был уже вечер и я готовился ко сну. В половине двенадцатого ночи в мою дверь кто-то громко и сильно начал стучать. Открыв дверь, я увидел перед собой испуганную женщину, которая стояла и виновато плакала. Это была Рита, моя соседка по подъезду. Я часто видел ее ранее, так как она жила этажом выше. Я так же часто слышал, как она громко ругалась со своим мужем.

Я смотрел на Риту с полным равнодушием, так как понимал, что у них произошел очередной конфликт с мужем. Я помнил случай, когда ее муж даже таскал ее за волосы по всему подъезду, выявляя при этом свои явные садисткие наклонности.

Рита попросила меня о помощи, так как по ее словам в этот раз муж намеревался ее убить. Я не мог отказать ей и впустил к себе.

Рита прошла на кухню. Она сидела на стуле и просто тихо плакала. Она сказала, что ее мужа Пашу уволили с работы. После этого он начал сильно пить и теперь решил покончить с собой и заодно и с ней. Муж Риты казался мне всегда особенно отталкивающим. Он был слишком резок в разговоре и часто грубо общался с другими. Я не раз мог обнаружить, что он проявлял садистские склонности по отношению к Рите и часто бил ее. Находясь в своей квартире, я часто мог слышать через звукопроницаемые перекрытия ссоры и побои, происходящие в их квартире.

Был ли это пьяный бред Паши или реальная угроза убийства и расправы, но эта женщина была сильно напугана. Я увидел, как она совершенно не способна защититься от мужа тирана, и в то же время не может уйти от него, так как сильно привязана к нему. Это было жалким зрелищем, но в то же время я почему-то искренне сочувствовал несчастной Рите.

Когда она успокоилась я предложил зайти к ней в квартиру. Паша был пьян и спал за столом на кухне. Но самое удивительное произошло после этого. Рита, которая до этого была очень испугана и боялась озлобленного супруга, со слезами на глазах просившая помощи у меня, теперь, с какой-то неподдельной искренней заботой начала отводить мужа в комнату и укладывать его в постель. Поразительным образом в ней пропал страх. И Паша даже сам теперь казался беспомощным и заискивающим, так как был слишком пьян. Рита же лебезила перед ним и кокетничала, как перед самым дорогим для нее человеком.

Это было их проклятьем, когда они сами были ничем иным, как полностью обусловленными от внешней среды. Они оказались не способными подняться морально на более высокий уровень. Мне было даже стыдно за них и противно видеть такие двоякие фальшивые отношения. Для них и не существовало никакой заботы о поиске смысла жизни. Они просто в этом не нуждались. Они просто являлись рабски зависимыми от своего социального положения. И это было очень прискорбно.

Я понял, что из этого порочного круга не выбраться и никуда не уйти. Грязь, которые окружают человека будут с ним все время всю его жизнь. Я не мог смириться с этим. Я был сломлен. Теперь я сам в отчаянии каждый раз выпивал большое количество алкоголя. Желая уйти от этой напряженности, я каждый день начал употреблять крепкие напитки. Это было глупостью, но по своей слабости я не мог сдерживать себя и понимал, что начинаю зависеть от этого.

Так продолжалось до тех пор, пока я не сорвался в прямом смысле этого слова. Однажды вечером, после очередной алкогольной интоксикации у меня началась сильная тревога, когда я просто не знал, что мне делать в этот момент. Я выбежал из дома и побежал, куда глаза глядят. Я подходил к первым встречным людям просто затем, чтобы о чем-то поговорить с ними.

Со стороны казалось, что я обезумел, если даже прошу помощи у незнакомцев. Но людям не было до меня никакого дела. В одно мгновение я понял, что вот-вот умру. Мое сердце в судорогах сжалось, я начал задыхаться, глубоко и часто дышать. И вот в панике я уже бежал в городскую клинику.

В больнице я так же увидел, что никому нет дела до моего состояния. И только через некоторое время меня все же осмотрел дежурный врач. Он сообщил, что моя нервная система дала сбой. Это было расстройство нервной системы из-за систематического отравления алкоголем. Врач дал мне успокоительное средство и сказал, как и любил говорить Герман, чтобы я берег нервы.

Тогда я и понял, что это было для меня указанием свыше…

Глава вторая

Все эти события, произошедшие со мной в течение нескольких месяцев, пронеслись вихрем в моих воспоминаниях.

Я был в храме. В этой примечательной очень старой церквушке, располагавшейся в одном из злачных районов города, я мог спокойно осмыслить все свои заблуждения и роковые ошибки. Тишина и мой благоговейный трепет помогали мне сосредоточиться на самом важном. Это место и было предназначено для таких целей.

Я вдумчиво всматривался в лик Спасителя на иконе, находя в этом образе утешение и покой в своем одиночестве. Сейчас я уповал только на то, чтобы Бог послал мне благоразумие и вселил в меня уверенность в будущее. Увидев воочию ошибочность своих действий, я раз и навсегда решил избавиться от губительного самоистязания, которое мучило и мою душу.

Простояв так около десяти минут, я не заметил того, как ко мне подошел мальчик двенадцати-тринадцати лет. Он стоял рядом со мной и словно хотел спросить что-то, но стеснялся это сделать.

– Дядя вы можете поставить свечку? – наконец заговорил мальчик. – За здравие.

– Свечку? – переспросил я. – А ты сам не знаешь как это делается?

– Нет. Просто я не могу, – ответил мальчик смущенно.

– Это очень просто. Давай ее сюда.

– Возьмите в кармане. Она торчит в кармане.

Я взглянул на мальчика, который как мне показалось, что-то скрывал. Из кармана его куртки торчали две свечи. Я высунул их из кармана и мы вместе подошли к подсвечнику, где обычно ставили свечки за здравие. После того как я зажег свечу и вставил ее в подсвечник, к моему большому удивлению, этот мальчик начал усердно и громко молиться. Меня поразила его искренность и наивная душевная чистота. Когда он закончил, то опустил голову. Было видно, что он захотел вытереть лицо, наклонив голову к своему плечу. И тут я заметил, что его рукава на куртке болтаются взад и вперед.

– Спасибо дядя, – произнес мальчик, улыбнувшись мне.

– Пожалуйста, – ответил я задумчиво. – Мне кажется или у тебя нет рук?

– Нет, – с унынием ответил он.

– Как же так, – удивился я. – Это ужасно. Что с тобой случилось?

– Я попал в аварию.

– И тебе ампутировали руки?

– Да. Я уже привык. И что мама с папой умерли…

– Как же это случилось?

– В нашу машину врезался грузовик. Мама с папой сидели впереди. А я сзади. Мне передавило руки. Машину сплющило очень сильно. Мама с папой тогда умерли.

– Как же жаль…

Мальчик снова с небрежностью обтер плечом свое лицо.

– Мы часто приходили сюда с ними. Мы вставали там у стены и слушали, как дяди в рясах поют молитвы. Мой папа говорил, что мы должны слушать эти молитвы, чтобы быть счастливыми. Поэтому я прихожу сюда и слушаю их.

С горечью и сожалением я опустил голову. Мне было очень больно смотреть на этого паренька калеку.

– Я тебе очень сочувствую. С кем же ты живешь теперь?

– С бабушкой. Больше у меня никого нет.

– А где твоя бабушка?

– Она дома. Болеет. Простудилась. Поэтому я и поставил свечку за ее выздоровление.

– Да. Я понимаю.

– Ладно. Я пойду.

– Хорошо. Береги себя…

В этот момент маленький страдалец подошел к иконе, у которой стоял я. Он наклонил свою голову перед образом Христа, развернулся и пошел быстрым шагом к выходу.