Зов из глубины веков

Когда я дошел до монастыря, то решил, что уйду, не попрощавшись и не спросив на то благословения отца Димитрия. Я полагал, что могу принимать решение с полной свободой и независимостью, что я волен делать то, что хочу, даже нарушая запреты. Я был уверен, что знаю отца Димитрия очень хорошо, а он меня. И мы оба знали о наших непримиримых противоречиях, что мы совершенно не согласны во взглядах друг друга. Но при этом я все же чувствовал глубокую внутреннюю силу отца Димитрия, его характер меня так же вдохновлял, но от этого мне было еще досаднее, ведь мы не могли уже быть так близки, как с Германом. И поэтому я твердо решил, что теперь точно уйду.

В монастыре никто не заметил моего отсутствия, что было вполне ожидаемо. Я тихо сидел в своей комнате, глядя непрестанно в окно. Нерушимая тишина пронзалась в мои уши, так, что я даже отчетливо слышал как рьяно бьется мое сердце, перекачивая кровь по сосудам. Мне не хотелось ни о чем думать, меня одолела непреодолимая тоска, от которой я никуда не мог скрыться.

Я собрал вещи и решил, что покину монастырь утром. Вечером же я пошел на очередную службу в храм.

Я увидел отца Димитрия и заметил, что он выглядел как никогда спокойно и умиротворенно. Его лицо сияло искренней добротой, и это очень ясно отражалось в том, как он проводил службу. Все священнодействие было преисполнено церемониальным великолепием. На мгновение я даже смутно почувствовал, что все вокруг так греет мою душу, и даже запах ладана, к моему удивлению, своим благовонием стал каким-то утешительно-желанным.

Мне удалось встретиться взглядом с отцом Димитрием. Не отрываясь, мы смотрели друг на друга несколько секунд, но в его глазах теперь можно было уловить и печаль и укор, которые недвусмысленно говорили о том, что мы очень чужды друг другу. Я еще раз убедился во всей полноте, что недостоин его уважения и признания. И эта жизнь в монастыре, эта гармония в оторванности от мирской жизни стала мне теперь так же чуждой.

Утром, одевшись, я надел рюкзак и незаметно прошел к воротам монастыря.

У выхода я встретил трудника Руслана, который обтирал подвижную часть ворот смазкой. Увидев меня, он ухмыльнулся с каким-то злорадством, что показалось мне довольно неприятным. После того как я вышел он с силой задвинул за мной ворота. Это был такой же недвусмысленный знак, что мне здесь не рады…

Глава одиннадцатая

Было пасмурно. Длительные переходы от монастыря до дома Германа начали сильно утомлять. Время по всему пути маршрута составляло около часа, и мои ноги изнывали от нагрузки во время ходьбы.

Я добрел до дома Германа в районе девяти часов утра. К моей неожиданности, Германа дома не оказалось. Видимо, он даже еще не вернулся из города, после того как уехал с Инной.

Я понял, что было нецелесообразным возвращаться сюда до обеда. Но все же я решил дождаться Германа, так как рано или поздно он должен был вернуться. Я разложил свои вещи на крыльце дома и направился к озеру.

Выйдя на возвышенность крутого берега, где бурно разрослась черемуха, я начал срывать с ветвей ягоды и горстями с жадностью поедать их. Мне очень нравилось это место, которое было похоже на роскошный цветущий сад.

Я прилег в траву, вглядываясь в серое хмурое небо, затянутое тучами и предвещавшее осадки.

Повернув голову в сторону, я увидел вдалеке мужчину, который шел вдоль берега в моем направлении. Я подумал, что это грибник и он должен был пройти мимо меня, выйдя в лес с другой стороны. Но мужчина целенаправленно брел прямо ко мне, так, что я привстал, ожидая встречи с ним. Этот мужчина был небольшого роста и я заметил, что он азиатской внешности. Я начал сомневаться, что это был грибник, так как помимо небольшого рюкзачка у него ничего с собой не было.

– Здесь живет шаман? – спросил меня мужчина, указывая на дом Германа.

– Что? – переспросил я в недоумении. – Нет. Это никакой не шаман. С чего вы это взяли? Кто вам это сказал?

– Мне сказали в селении недалеко, что где-то здесь живет шаман, который имеет власть исцелять по своей религии, несмотря на христиан. Мне нужна его помощь. Моя жена больна. Ничего не помогает. Но я верю, что шаман обладает большой силой. Шаманы исцеляют больных там, откуда мы родом.

– Вы сильно заблуждаетесь, – со строгостью в голосе заговорил я. – Человек, который здесь живет не имеет никакого отношения к шаманизму. Все, что вы наслышались от других это чистой воды ложь. Вам нужна медицинская помощь, если ваша жена больна. Ни церковь, ни шаман вам не помогут, если у вашей жены серьезная болезнь, затрагивающая работу жизненно важных органов. Нужно жить реалиями и мыслить трезво. Вера в чудесное исцеление вам не поможет. Это просто самовнушение.

Мужчина сморщился и всем свои видом запротестовал.

– Почему вы так говорите? Вы не хотите помочь мне? Даже христиане говорят о том, что молитва исцеляет, хоть я и не верю в молитву христиан.

– Молитва не исцеляет тело, молитва исцеляет дух человека.

– Вы ничего не знаете об этом. Моя жена больна. У нее больна душа. Я жил среди народа, который верит в шаманов. Шаманы там помогают людям. Даже тем, у кого больна душа.

– Если у вашей жены больна душа, то значит нужно лечить ее мозг. Как вы этого не понимаете? Как вам поможет вера в чудесное исцеление, если все дело в нарушении работы мозга? Вам не поможет никакая магия, никакие чудесные силы, только медицина. Нужно верить, что Бог сделает вас разумным и вы начнете лечить свою жену у врача.

– Вы злой человек. Вам не дано понять ни того, что говорят христиане, ни того, что шаманы исцеляют людей.

– Вы ошибаетесь. Послушайте…

– Вы просто обычный плут. Для вас, как и для всех ваших врачей нет ничего божественного. Вы видите в человеке только животное, но душу человека не видите. Потому что у вас ее нет! Я пошел отсюда.

– Я не злой. Вы не правы.

Мужчина резко развернулся и быстрым шагом удалился от меня.

– Не злой, – повторил я себе вполголоса.

С грустью я вернулся к дому Германа. Я пристроился на небольшой доске, закрепленной к бревнам у сарая. Облокотившись об угол, задумчиво и неподвижно я сидел, огорченный тем, что произошло. Но я нисколько не сомневался в своей правоте и в том, как я повел себя в этой ситуации. Я думал, что расскажу Герману об этом случае и он точно поддержит меня, потому что теперь мы были с ним как два верных союзника. По крайней мере, я так полагал сам.

Я даже не заметил того, как меня одолела чудная греза. На берегу озера я увидел прекрасную девушку, в которую был влюблен в юности. Это была та самая первая любовь. Как же я восхищался ею в этом видении. Ее упоительная красота прельщала меня с невероятной силой. Она была полностью окутана лучами солнца, которые делали ее белоснежную тунику ослепительно яркой. Девушка стояла с высоко поднятой головой и улыбалась мне, говоря тем самым, как она рада видеть меня снова. Между нами сохранялось это таинственное очарование, которое свойственно влюбленным. Что за странная смущенность? Может, в этом и есть загадка любви. Испытывая трепет друг перед другом, влюбленные снова и снова жаждут прикосновений взглядами, чтобы в молчании и невинном стыде насладиться приливом теплых нежных чувств.

Я пришел в себя. Может, жизнь в монастыре освободила во мне такие сны. Сон показался мне очень коротким, а когда я открыл глаза, то, к моему изумлению, передо мной стоял непонятно откуда взявшийся деревянный мольберт облегченной конструкции.

Оглянувшись, я увидел у дверей дома сумку, из которой выставлялся край грунтованного холста для живописи.

В недоумении я встал и подошел к дому. В это время дверь открылась и я увидел Германа в кухонном фартуке и с поварешкой в руках.

– Альберт! – вскрикнул с радостью он. – Наконец, вы вернулись к жизни после своего пребывания в мире сновидений.

– А что все это значит? Мольберт, холст. Для чего все это?

– Давайте сначала занесем вещи в дом. Сейчас начнется дождь.

– Хорошо.

Мы отнесли мольберт и сумку в дом, как раз тогда, когда издали грозно простирались первые раскаты грома.

Управившись с вещами, мы зашли на кухню, где полным ходом проходил процесс готовки. Густой пар поднимался из каждой кастрюли, всюду что-то варилось и жарилось.

– Я готовлю нам вкусный ужин, – начал говорить Герман, пристроившись у кухонного стола и взяв в руку большой нож. – Это перепел. Я его разделал недавно и ждал подходящего случая. Вот увидите, вам понравится. Перепел с картофелем под чудесным домашним соусом. Это просто объедение.

– Спасибо. С удовольствием попробую ваше блюдо.

– А рыбу, которую мы с вами наловили вчера будем готовить завтра. Она пока заморожена. Я знаю отличный рецепт, как приготовить язя.

– Хорошо. Как скажете.

– Как у вас настроение? Вы выглядите уставшим.

– Это после сна. А что на счет мольберта?

– А. Это мой подарок вам.

– Подарок? Вы серьезно? Зачем?

– Ну вы же художник.

– Вы же знаете, что я уже не занимаюсь этим.

– Да. Я это знаю. Я хотел попросить вас об одном одолжении.

– Каком одолжении?

Герман резко повернулся к газовой плите и убавил силу огня конфорки. Тут же он достал крупную вычищенную морковь и принялся нарезать ее тонкими частями.

– Я хочу, чтобы вы написали мой портрет, – произнес Герман вполголоса, словно боясь, что его подслушивают.

– Портрет? – с удивлением переспросил я и сел на стул. – В самом деле?

– Абсолютно верно.

– Для чего вам нужен портрет?

Герман подошел к холодильнику и достал из него бутылку красного вина. Он выставил ее прямо перед моими глазами.

– Давайте выпьем вина. Я взял несколько бутылок изысканного красного полусладкого. Пока Инна в отъезде мы можем устроить знатную вечеринку.

Глядя на все это, у меня промелькнула мысль, что старик точно свихнулся.

– Вечеринку? – уточнил я, приоткрыв рот.

– Да. Это же весело! – с серьезностью продолжил он.

– Герман, что вас надоумило на это?

– Мы же не в монастыре. Это нисколько не кощунство. Я просто хочу отдохнуть от Инны, если честно.

– Отдохнуть?

– Да. Она слишком во всем правильная и требует непрестанно соблюдать порядок. Мы практически никогда не пьем вино.

Герман с торжественностью разлил вино по бокалам.

– Так для чего вам портрет?

– Подарок для Инны. Вы сможете сделать его за две недели?

Задумчиво я всмотрелся в бокал с вином, предвидя, какие последствия ожидают меня после приема напитка.

– Нет. Сомневаюсь.

Герман хитро улыбнулся, прищурив свой левый глаз.

– Я заплачу, – сказал он, похлопав меня по плечу.

– Сколько? – с иронией спросил я.

– Заплачу, сколько скажите. Это важно Альберт. Поверьте, я не из праздности прошу сделать это.

– А для чего? Почему вы не нашли профессионального художника-портретиста?

– Я просто не думал об этом ранее. Знаете. Сейчас все довольствуются фотографиями. У нас много фотографий с Инной. Но когда я узнал, что вы занимались живописью, то меня осенила эта идея. Я захотел портрет. Это же оригинально!

– Но это просто каприз.

– Да нет же. У меня есть важный повод для этого.

– Какой повод?

– Я смогу сказать вам об этом. Но только позже Альберт.

– За такое короткое время я смогу набросать только этюд. Увы.

– Альберт мне не нужно, чтобы вы писали этот портрет на уровне художников Ренессанса. Мне нужен предельно простой яркий портрет масляными красками. Может, даже слегка забавный, чтобы вы особенно подчеркнули мое чувство юмора. Только прошу без абстракционизма.

– Я не знаю. Нужно подумать.

– Краски и кисти я прикупил. Все самое лучшее.

– Какой же вы хитроумный Герман.

– Да. Я такой.

– Хорошо. Уговорили. Я согласен.

– Вот и отлично! Начнем прямо завтра. А сегодня гуляем на полную!

Герман пожал мне руку и с весельем поднял бокал.

– Я все больше поражаюсь вашей многогранности.

– Человек очень сложное существо, но при этом всегда остается довольно примитивным созданием. Не нужно этого отрицать.

– Я и не отрицаю.

Я поднял бокал и мы выпили.

– Сейчас активизируются гормоны счастья. А пока продолжим готовить.

– Мне вас не отвлекать?

– Вы мне не мешаете. Но если хотите поспать, то можете прилечь на диване. Хотя я не советую этого делать. Ночью не заснете.

– Да. Я знаю.

В это время на улице пошел сильный дождь с мощными порывами ветра.

– Он немного польет как из ведра и быстро закончится, – проговорил Герман, помешивая поварешкой варево в кастрюле. – Вечером выйдем на веранду.

– Ладно. Хотел вам сказать.

– Что?

– К вам приходил один человек, пока вас не было. Как к шаману.

– Правда?

– Да. Он хотел встретиться с шаманом.

– И что вы ему ответили?

– Я просто сказал, что вы никакой не шаман. Он убеждал меня, что его жена больна и ему нужна помощь шамана.

– А. Вот оно что.

– По-видимому, у его жены психическое заболевание. Я сказал, что ему нужно обратиться к врачу. Сказал, что только медицина может помочь в случае такой болезни. Но не Бог и не шаман. Я думаю, что поступил правильно. Может, я был немного грубоват с ним, но мне было так неприятно, что люди хотят видеть в вас какого-то кудесника.

Герман задумчиво посмотрел на меня, словно пытаясь что-то сказать, но сдерживаясь.

– Вы так и сказали, что только медицина может помочь, но не Бог?

– Ну да. Я же прав?

– Да. Вы во многом правы. Но и медицина иногда бессильна.

– Может, поэтому он сказал, что я злой.

– Злой?

– Да.

– Значит, вы составили о себе такое впечатление. Это нехорошо.

– Но ведь я был прав.

– Может. Но лучше бы просто промолчали и ушли.

– Вы бы поступили так?

– Когда ко мне обычно приходят такие люди я ухожу, ничего не доказывая и не объясняя им. С вами я заговорил потому, что вы молоды и показались мне способным человеком. Подставить другую щеку Альберт. Лучше иногда сделать так, чтобы избежать гнева. Трудно сдержать отрицательные эмоции и негодование, когда нам что-то не нравится в других. Мне самому всегда было свойственно такое малодушие. И если в нас это возникает, то значит мы слишком погрузились в наше собственное существование. Когда вы живете среди множества других людей вы часто можете увидеть, как каждый стремится к собственному самоутверждению, жертвуя при этом важными ценностями. Но кто мы будем, если в нас не будет милосердия? Просто эгоистичными самовлюбленными людьми. Это самый легкий путь к существованию, жить таким образом. Вы согласны?

– Согласен. Спасибо за совет.

Перепел, которого приготовил Герман оказался столь вкусным, что мы управились с этим блюдом в один миг. Тем более, что по прошествии времени, когда в монастыре я не ел мясного сейчас я готов был есть без передышки.

Вечером мы сидели на веранде, опьяненные и раскрепощенные вином. После дождя нас обдувал легкий бриз, но вино согревало меня, и мне даже казалось, что воздух прогрет как в дневное время суток. Дождавшись сумерек, я обомлел. Золотисто-багряный закат удивительно заиграл своими яркими красками, делая вечер по особому впечатляющим. Я словно очутился на какой-то фантастической планете, где все существует по своим законам.

Герман был на удивление спокойным и неразговорчивым. Алкоголь делал его очень мягким, и каким-то образом отгонял от него груз размышлений, которым он всегда делился со мной. Сейчас он только периодически читал любимые стихи и напевал романсы прошлых лет. Это была его вечеринка и он мог делать то, что хочет. Мне было приятно увидеть в нем и такого непринужденного романтика.

Мне казалось, что я чувствую себя здесь и сейчас абсолютно свободным и отстраненным от всех тяжелых переживаний и мыслей. Возможно, это и было простым влиянием алкоголя. Но фактически Герман за такой короткий промежуток времени стал мне почти родным человеком. Он вселял в меня уверенность, как мудрый учитель.

Я вспоминал, что сейчас в монастыре в кельях монахов в полной тишине проходит молитвенное служение Богу в каждом из тех, в ком горит этот огонь. На мгновение мне показалось, что люди в монастыре напрасно пытаются оградить себя от всех страстей, которым можно отдаться на время. Ведь и для страдания и для радости, успокоительного отдохновения от душевных мук, всему можно уделить время в этой жизни. Но, может, это так только для меня.

С такими мыслями опьяненного сознания я не заметил, как снова задремал. Герман разбудил меня посреди ночи и с заботливостью отвел к дивану. Я помнил только лишь, что он ходил возле меня с моим фотоаппаратом. Возможно, он дурачился, делая снимки, когда я нахожусь в таком состоянии. Это все, что я запомнил, так как быстро заснул крепким сном.

Глава двенадцатая

Утром на завтрак Герман приготовил яичницу из перепелиных яиц с томатами. В эти дни, пока Инны не было дома он чувствовал себя заведующим кухней и называл себя с гордостью шеф поваром.

До обеда мы отдыхали после вчерашнего бурного застолья. А потом, после небольших приготовлений приступили к работе над портретом. Пока я решил сделать набросок, чтобы найти нужный нам образ.

Герман сидел на стуле. Он надел на себя пестрый кардиган и теперь казался отъявленным франтом, позирующим мне с иронично высокомерным выражением лица.

Улыбаясь, я взял в руки карандаш и принялся за этюд.

– Альберт, – начал говорить с таинственностью Герман, – когда вы закончите портрет я раскрою вам одну тайну.

– Тайну?

– Об этом позже. А пока я хотел рассказать историю из своей жизни. Она вам покажется с одной стороны скучной, но это полностью изменило мою жизнь.

– Мне очень интересно. Расскажите.

– Помните, как недавно я говорил вам о том, что духовный путь можно описать, как внутреннее приключение?

– Да, конечно.

– Так вот. Мне только исполнилось восемнадцать лет. Жизнь моя до этого возраста не отличалась ничем особенным. В ней были и радостные и горестные моменты. Я рос в довольно неблагополучной семье. У меня были неважные отношения с отцом. Видимо, это и привело к тому, что в моей психике начали происходить глубинные трансформации, вследствие чего я и начал искать эту заветную цель обрести себя.

Я был очень ранимым юношей, и когда мне исполнилось восемнадцать я решил, что хочу уйти из дома. Я возненавидел своих родителей. Это произошло само собой. Это было тем внутренним отречением от влияния родителей на мою волю.

Уже тогда я смутно чувствовал, что меня нечто подталкивает к постижению того, что я несовершенен. Несовершенен духовно. Мною овладела некая таинственная идея, трудноопределимое стремление познать жизнь до самых ее корней, до самого основания. Видя своего отца, который был слишком приземленным и особо не отличался совершенными моральными качествами, я начал искать то, что сделало бы мою жизнь во всех отношениях идеальной.

Я сказал матери, что поеду к дальним родственникам, живущим далеко в Сибири. Мне удалось связаться с ними и они ответили, что будут рады моему приезду. Я жаждал приключений, жаждал посмотреть мир, и это во многом отражало то внутреннее приключение, которое я начал совершать.

После этого я собрал вещи и отправился в путь. Когда я ехал в поезде, то понял, что теперь я начинал жить самостоятельно, полагаясь только на свои силы, и это казалось мне очень значительным событием. Я ехал достаточно долго. Но постоянно я думал о той свободе, которой мне не хватало, пока я жил с родителями. В то же время я предчувствовал, что передо мной открываются множество неразрешимых непознанных вещей, понять которые мне еще предстоит.

Я приехал в тот маленький городок, где жила моя тетка. Это был городок в глуши сибирской тайги. Но оказалось, что семейные проблемы тети не могли благоприятствовать моему пребыванию там. Ехать обратно я не мог ни в каком случае, и ни под каким предлогом. Я решил, что хочу обосноваться в этом маленьком городке.

Найти квартиру я не мог. Тогда тетка посоветовала мне приехать к ее знакомому в одной деревушке недалеко от города. У него можно было остановиться на некоторое время. И я сразу принял решение поселиться там.

Знакомый тетки оказался скверным типом, который очень походил на моего отца. Какая злая ирония судьбы. Но в отличие от отца он не был таким навязчивым, так как не знал меня достаточно хорошо. Он часто выпивал. А самое интересное то, что в его доме я нашел много книг, которые сохранились от прежнего жителя, какого-то деревенского учителя, который жил там ранее и умер.

В какой-то момент книги в доме начали привлекать мое пристальное внимание. Я понял, что в книгах можно почерпнуть массу всего полезного и интересного. Видимо, тот учитель был очень набожным человеком. Открыв впервые Библию, я понял, что написанное в ней отражает мои внутренние потребности и я должен серьезно отнестись к ее изучению. Помимо Библии в его библиотеке было много книг о святых отцах. Я полностью погрузился в их изучение, и в течение полугода каждый день читал и читал, абсолютно отстранившись ото всего. По утрам на несколько часов я только уходил на работу, а все оставшееся время занимался чтением.

Спустя месяцы, я до того окунулся в мир религии, что у меня начали проявляться симптомы нервного расстройства и переутомления. Я не мог остановиться и читал эти книги, как заведенный, постигая тот символизм христианской мифологии, которым жили люди всегда. Эта метафизическая интоксикация была своего рода отклонением от нормы. Но все же это являлось самой сутью моей жизнью.

Когда уже наступила весна, как-то ночью я проснулся с ощущением жара и удушающим чувством тревоги. Тогда я мало отдавал отчет своим действиям. Я собрал несколько самых любимых книг в рюкзак и ушел. Я отправился в лес. Для чего я так поступил? Может, это как-то повлияло и на мою психику. Я захотел полностью отрешиться от всего вокруг. Чтобы ничто не могло оказывать на меня негативного влияния. А лес всегда притягивал меня к себе своим духом отчужденности.

Так я поселился в лесу на берегу небольшой реки, живя в палатке, которую взял у одного жителя из деревни. Я решил жить так несколько месяцев до наступления холодов.

Ранним утром я ловил рыбу, днем я занимался саморазвитием, а с наступлением сумерек укладывался спать. Я собирал хворост, разводил костры, жарил или варил рыбу. В этом я видел простоту жизни и единение с природой. Больше же я ни в чем не нуждался.

Кто-то мог бы сказать, что тогда я свихнулся. Но в этом плане у меня не было никаких подозрительных, болезненных идей, которые бы указывали на психическое расстройство.

Как я сам отношусь к тому, что было? Я изолировал себя от мира, чтобы сблизиться с этим трансцендентным в себе. Такая замкнутость породила тесное сближение с моим подсознанием, и так для меня открылись символические переживания человека прошлого, который издавна проживал миф в себе.

Я находил отражение подобного опыта в опыте разных людей, писавших, говоривших о религиозном миросозерцании. Тогда я и начал смутно осознавать, что Бог это и есть то, что составляет основу нашего разума, когда мы ведем этот молчаливый диалог через совесть со своей непознанной сущностью.

С другой стороны, я также обнаружил тесную связь со злом в себе, с тем, что можно назвать дьяволом внутри нас. Я обнаружил в себе всю извращенность нашей примитивной животной сущности. Эти бесы резвились во мне, хотя они и были до поры до времени тихими, но они существовали и готовы были выбраться наружу в любой момент. Я постиг в полной мере, что только наша совесть, принцип морального сопротивления предохраняет нас от того, чтобы мы не свалились в пучину зла. Хотя иных это не останавливает. Иначе, среди нас не было бы столько морально неполноценных людей, разного рода извращенцев, убийц и воров.

Я так увлекся этим самокопанием, что совсем не помнил, где я живу, среди какой опасности я нахожусь. И однажды ночью в полной темноте начался ужасный ураган с ливнем. Мою палатку снесло сильнейшим порывом ветра. Я ничего не мог разглядеть вокруг, ветер унес все мои пожитки и разбросал в радиусе десятков метров. Несколько часов шел этот ливень и дул шквальный ветер. Я не стал ничего искать, а просто потерянно вышел на берег реки и начал ждать рассвет, укрывшись с головы до ног разорванной материей палатки.

Дождь закончился под утро. Мне было очень обидно и я начал без конца жалеть себя. Несчастный, полностью продрогший и промокший, я решил возвращаться домой. Из своих вещей я нашел только две книги, которые, конечно, испортились от дождя. Эти книги я решил оставить там же.

Я простыл и ослаб в ту ночь. Возвращаться в деревню нужно было целый день, а я к тому же был еще очень голоден. Пройдя немного по лесу, я понял, что совсем забыл ориентиры пути назад. Я заблудился и это еще больше усугубило ситуацию.

В конце концов, блуждая по этому дремучему лесу, я заплакал и закричал от отчаяния. Люди часто теряются в лесу, но я даже не предполагал, что это может произойти со мной.