Наизнанку

Не мог не рассмеяться. Подхватил ее, усаживая ее себе на колени.

– Правда?

– Как ты там сказала? – прищурился, делая вид, что вспоминаю что-то важное. – Честное Крольчачье!

– Хватит, – Янка ущипнула меня, устраиваясь удобнее. Она прижималась щекой к плечу, обдавая горячим дыханием шею. Пальцем зацепила цепочку, заставляя нагнуться ниже. – Меня и так все стали называть Кроликом из-за тебя! Это уже не тайна! Вот если меня снова украдут, то, как мне понять, что пришли от тебя? Как?

– Ну… Я буду называть тебя танкисткой, хочешь?

– Еще как! А каску выдашь?

– Ага! И бронежилет. А еще ремня дам, если будешь шляться по городу без Куранова. Ясно?

– Я-я-я-ясно… Предельно!

– Даже если поругаемся, ты не посмеешь выйти на улицу одна. Никогда. Будешь сидеть в комнате, пока не упокоишься. Это первое правило.

– Черт! Можешь, огласишь все правила сразу? – Янка сморщила нос и откинула голову, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Нет, так будет неинтересно.

– А так неинтересно мне!

– Ой, вот над «интересностью» я могу поработать. Хочешь? – обхватил тонкую лодыжку, задирая ногу вверх.

– Хочу! Уже час, как хочу! Сильно хочу. Сильнее сильного. Уж начала сомневаться в твоих способностях «интересовать» девушку. – Захихикала, прикусывая нижнюю губу, но резкая трель домофона разрушила далекоидущие планы вернуться в спальню.

– Оденься, – поставил Янку на ноги и направился в коридор. – И прекрати шляться голой по утрам!

– Даже если мне хочется побезобразничать? – звонкий смех разлетелся по всей квартире.

– Яна! Оденься! Полностью. И выкини все свои шорты, – крикнул, подходя к входной двери. – Да!

– Открывай, медведь пришел! – знакомый голос донесся из трубки домофона.

– Зверинец какой-то, – проворчал, но все же нажал кнопку на пульте. Натянув футболку, осмотрел квартиру на наличие посторонних вещей и открыл дверь. На лестничной площадке стоял Мара.

– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро? – рассмеялся Илья, протискиваясь между мной и дверным косяком. Как только мощное тело друга скрылось в квартире, перед глазами возникла понурая фигура Лазаря. Он переминался с ноги на ногу, не решаясь поднять и головы.

– Ну?

– Мириться пришел. Шею побрил, помыл, так сказать, приготовил к отсечению. – Лазарь скинул спортивную шапку и продемонстрировал новую прическу.

– Волосатым ты мне нравился больше! – Серега состриг волосы, пожертвовав модельной стрижкой. – А теперь даже не знаю. На гопника похож. А у меня в квартире жесткий фейс-контроль.

– Ну? Дашь пройти или так и будем тут стоять?

– Проходи. Но в кабинет, -толкнул ногой дверь, пропуская понурого Лазаря.

Мартынов уже распаковывал привезенные пакеты с едой, включив телевизор на кухне как можно громче. Видимо знал, что Лазарев его притащил сюда не плюшками баловаться.

– Давай… Рассказывай. – Я закурил, открыв балконную дверь. Морозный воздух ворвался в душное помещение, проветривая голову. Свежие мысли мне сейчас пригодятся.

– Я не знаю, зачем пришел. Мог бы и не приходить, потому что ты мне никто. – Лазарев закурил и вышел на балкон, прислонив голову к покрывшемуся морозным узором стеклу. Стоял, всматриваясь в пасмурное, с некоторыми проплешинами ясности, небо, пожевывая губами фильтр. Он гонял сигарету из одного уголка губ в другой, напряженно о чем-то думая. На лице не дрогнул ни один мускул, даже его фирменная полуулыбка сейчас больше походила на оскал.

– И я не знаю, зачем ты пришел. Если честно, то и не ждал тебя сегодня.

– Я нашел его в бойцовском клубе. Встретил совершенно случайно за кулисами, когда шел искать приглянувшуюся танцовщицу. Он стоял в туалете, смывая с лица кровь. Было видно, что у него переломаны ребра, но он продолжал драться, изматывая соперника быстрыми перемещениями по рингу. Он был другим. Когда я влился к Моисею, то попал в среду настоящих бандюг. Они говорили на «мате», считая это нормой. Это было стадо, которому выдали оружие. А Динаров был таким спокойным, рассудительным. Да, что я тебе рассказываю. Ты и сам уже все знаешь. Порой мне кажется, что если тебя попросить, то ты выдашь обо мне такую тайну, что я сам буду не в курсе. И страшно. Даже мне страшно! Что ты знаешь? Нет, чего ты еще не знаешь? Ты всеми нами играешь. Смотришь, как мы врем, утаиваем. А ты смеешься, потому что все знаешь. Кто ты? – Серега распахнул створку окна и вытащил голову, сделать несколько вдохов. – Расскажи мне, Скала. Где та грань между Скалой и Призраком? Как ты живешь, ходя по тонкой ниточке? Самому не страшно?

– Страшно. Но давай я поплачу на твоем плече о собственных страхах чуть позже? Говори?

– Что? – резко спросил Лазарь, затушив сигарету, и обернулся, сверкнув взглядом карих глаз.

– Спрашиваю еще раз, зачем пришел?

– Мириться.

– А я с тобой и не ругался.

– Боже упаси! – лицо чуть смягчилось, а губы дрогнули в подобии улыбки. – Хочу, чтобы в моей голове было ровно столько отверстий, сколько Бог выделил на раздаче.

– Хм… Верующий? – с кухни стал доноситься смех, смешанный с характерным для спортивного канала громким звуком.

– Когда заканчивается вера в человека, начинается вера в Бога! – Лазарев нахмурился, с интересом выглядывая в неприкрытую дверь.

– Хватит философии. В Бога я тоже верю тогда, когда задница горит, поэтому можешь говорить коротко и честно.

– Я не думал, что ты окажешься прав! Сука! До последнего не верил! – Лазарев в два шага пересек кабинет, застыв в паре сантиметров от меня. Он поднял руки, намереваясь схватить за ворот футболки, но замер. – Ты думаешь, мне не противно? Ты думаешь, я не понимаю, что если и сложу голову где-нибудь в поле, как Кирилл и другие, то за дело? Всё я понимаю.

– Тогда, тем более, чего пришел? Ты же смирился со своей виной и даже уже принял участь.

– А то, что не привык опускать голову. Я буду до последнего карабкаться, слышишь? Пришел сказать, что не сдамся просто так. Я Моисею многим обязан, он достал меня из такой глубокой ямы, что до конца жизни не отмолю. А к тебе пришел сказать, что если дашь еще один шанс, то пойду с тобой. Это Корней, да?

– Лазарь, я не хожу на дело с теми, кто уже однажды проштрафился. Не готов я сейчас сдохнуть.

– Ты же знаешь, что я не подведу!

– Нет, Серег, я уже давно не верю людям. И тебе я тоже больше не верю. Но наказывать я тебя не намерен. Как ни странно, но ты мне еще пригодишься.

– Ну… Мальчики? Мы завтракать будем? – в кабинет заглянула Янка. – Очень есть хочется!

– О! Кролик? Ты как заползла в эту норку? Тебе папа не говорил, что с волками нельзя дружить? – Лазарев рассмеялся, его лицо расправилось.

– Папа еще говорил, чтобы я тебе тоже особо не доверяла! – Янка высунула язык и убежала.

– Видишь, даже ребенок понимает, что с тобой нельзя идти в разведку!

– Я подозреваю, что это влияние «скальных волков». – Лазарь неуверенно протянул мне руку. – Но я готов поработать над собственной репутацией.

– Посмотрим…

– Ну? И чаем напоишь? – Лазарев опередил меня, вбегая в кухню.

– Сереженька, ты разве не знаешь, что в этом доме водится только кофе? Причем минимум двадцати сортов! – Янка распахнула шкаф, продемонстрировав одинаковые жестяные короба с зернами.

– Не нравится, не пейте. К тому же, я не особо настаиваю, да и в гости никого не звал. Да, Мажор?

Илья развалился на стуле, неотрывно наблюдая за происходящим на экране телевизора. Он, как обычно, был одет с иголочки: белые джинсы, голубая джинсовая рубашка и оранжевые носки.

– Нет, ну точно Мажор! – пнул по ногам, проходя мимо.

– Э… Сам меня отучал выделяться. Вот я и эпатирую втихую, так сказать. Мне хорошо, а вам весело! – Мара задрал ноги, шевеля пальцами.

– Придурок! – я машинально стукнул рукой по месту, где обычно стояла кофемашина, но ладонь звонко шлепнула о каменную стойку.

– Не ругайся, – едва слышно шикнула Янка, ставя передо мной большую кружку кофе. Она крутанулась и ловко всыпала четверть чайной ложки сахара, быстро размешав ложкой ароматный напиток. – Так вкуснее.

– Да, я помню…

– Давайте завтракать? – Лазарев потер ладони и плюхнулся на стул.

– Сереженька, кажется, я зарекалась тебя кормить.

– Ну-у-у-у… Это было давно и уже неправда. Поэтому накрывай поляну, к тому же я сам сегодня вас угощаю, помня, что здесь можно рассчитывать только на зерна!

– Ну? Когда свадьба? – Илья вяло помешивал сахар, не задевая ложкой стенок чашки, так и не отрываясь от экрана.

– Завтра.

Илья и бровью не повел, а Лазарев подавился блинчиком, который старательно запихивал в рот целиком. Янка тоже округлила глаза, застыв у плиты.

– Хм… Ладно, успею смокинг сшить. Столовый сервиз подарить? Или ковер?

– О! Не стоит так тратиться. Честное слово, не стоит. Подсунь пустой конверт и будет с вас, мажоров!

– А я? Конверт был моей идеей! – Серега наконец-то прожевал, освободив рот для прямого его назначения – ржать громче коня в период спаривания. Он, как обычно, обхватил себя руками и стал раскачиваться, сотрясаясь в конвульсиях смеха. – А в медовый месяц вы поедете в деревню?

– Лазарев, я не обладаю стойкой выдержкой, как Олег! – Янка звонко ударила его по голове. – Заткнись! Иначе больше сюда не войдешь! И мажоров в оранжевых носках это тоже касается! Всем понятно?

– Предельно. – Все так же спокойно ответил Мара, бросив на меня странный взгляд. – Какие планы на Новый год?

Я машинально бросил взгляд на часы. Черт! Уже тридцатое число.

– Я, как обычно, встречу его дома. – Янка дернула плечом. – С папой.

– Ну, Яна, готов тебя разочаровать, но встречать тебе придется его в одиночестве, потому что папик сваливает во Владик. Он уже заказал самолет. Вылет сегодня вечером. Поэтому советую появиться дома. – Лазарев украдкой взглянул на меня.

– Ну, раз планов нет, и все так удачно складывается, то приглашаю вас с собой за город. Будем пить, потом пить, ну, а потом и выпить можно! – Мара взглянул на часы и встал, едва заметно кивнув мне в сторону коридора. – Выезд завтра в шесть утра. Подарки, покупка продуктов и прочая хрень отменяются. Мажор угощает.

– Да? И я? – взвизгнула Янка, зажав рот руками.

– Я только тебя и звал, – Мара впервые улыбнулся за сегодняшнее утро. Эта девчонка способна растопить даже вечную мерзлоту своей непосредственностью и какой-то запретной соблазнительностью. – Этих оболтусов, если хочешь, тоже можешь взять с собой. А засим позвольте откланяться… Дела… Дела…

– Прямо не утро, а дом Советов какой-то! Тебе-то чего нужно? – плотно закрыл дверь кухни.

– Слышал про Маковых? – Мара достал из шкафа черное пальто, сжав его в руках слишком крепко. Челюсть напряглась, а глаза сузились, рассыпав мелкие морщины.

– Смотря что…

– Понятно. Мне пора беспокоиться?

– Мартынов! Ты за себя-то не умеешь беспокоиться, а за меня и подавно не стоит. Поэтому проваливай....

Глава 29

Яна

– Привет, дочь!

Все мои попытки прокрасться в дом как можно тише не увенчались успехом. Ну, как? Я практически смогла добраться до гардеробной, сделав три бесшумных шага. Но на третьем противная напольная ваза пошатнулась и стала раскачиваться, создавая слишком много шума. Затаила дыхание, дико желая, чтобы этот дорогой декоративный сосуд разлетелся на мелкие никчемные осколки. Хотелось что-нибудь разбить, сломать, насладиться видом хаоса. Но, к моему разочарованию, ваза крутанулась еще пару раз и замерла, выполнив свое «грязное» дело.

– Вот тебе… – пнула «стукача» носком сапога, наблюдая, как высокая ваза закружилась в истеричной попытке устоять.

Фарфоровое основание отчаянно цеплялось за шершавую поверхность гранитного пола, издавая визгливо-скрипучие звуки. Но, это было неизбежно. Наблюдала за тем, как ваза, завалившись набок, разлетелась на миллионы кусочков. Меня не волновал беспорядок, учиненный мною, даже не думала о том, что нашей экономке придется ползать, собирая мелкие осколки, которыми был усыпан весь пол прихожей. Перешагнула груду бесполезного мусора и замерла у основания лестницы. В голове вновь и вновь, как заезженная пластинка, крутилось приветствие отца.

Нет, это был не крик. ХУЖЕ! Этот тон я слышала много раз. Но ни разу он не применялся ко мне. Хриплый шепот заставил на миг испугаться. Только он мог кричать настолько тихо, что хотелось зажать уши, в попытке уберечь перепонки. Руки сжали куртку, пытаясь избавиться от незнакомого чувства страха перед родным человеком. Ладони потели, а дыхание было настолько редким, что казалось еще чуть-чуть, и сердце попросту остановится от нехватки кислорода.

Обвела быстрым взглядом прихожую. Пыталась зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, но весь интерьер превратился в серое бездушное пятно. Правую руку прострелила боль, привлекая к себе внимание. Опустила взгляд. Пальцы настолько крепко сжимали резной поручень лестницы, что рука покрылась синюшными пятнами. Еще раз обвела взглядом коридор с двумя широкими лестницами, делившими пространство надвое. Массивные сооружения стояли зеркально, повторяя малейший изгиб друг друга.

Первая вела в половину дома, принадлежащую отцу. Когда мы с Кириллом переехали сюда, отец сделал все, чтобы сделать наше совместное проживание комфортным для каждого. В его половине постоянно было много мужчин. Кто-то приходил, уходил, пользуясь отдельным входом с торца дома. Мне не хотелось нарушать его личное пространство. А он никогда не заходил ко мне. Встречались на нейтральной территории первого этажа. Сейчас я понимала, что он пытался воссоздать ощущение обособленности, самостоятельности, усыпляя мою бдительность. Именно поэтому стало не по себе, оттого что голос доносился со второго этажа, а это значит, что он сидит в моей спальне.

Бросила куртку прямо на пол и пошла наверх, переборов желание пнуть и ее. Шагала тихо, пытаясь успокоить сбивчивое дыхание. Могла бы подобрать слова, но это было бесполезно. Знала, что готовиться к разговору бессмысленно. Лучше закончить с этим побыстрее.

Белая дверь спальни была открыта. Отец сидел на кровати, облокотившись о колени, и держал в руках старого мишку. Самого первого. Он был не похож на современные мягкие игрушки. Жесткий каркас, колючая ткань, покрывшаяся катышками. Помню, сколько раз тетя Маша пришивала его лапы, штопала оторванный нос или уши. Я таскала его везде. Даже за обеденным столом стояло отдельное кресло для Потапа. Отец недовольно фыркал, глядя на уродливую игрушку, но все равно позволял брать медведя и в ванну, и на море, и на торжества.

– Этого медведя я купил еще до твоего рождения. Стоял в очереди, потому что их не так-то просто было достать. Почему-то был уверен, что родится дочь. Мужики высмеивали. Говорили, что первенец должен быть парнем. А мне не нужен был сын. Мне не нужен был отморозок, копирующий характер отца. Мечтал о нежной дочери. Представлял твой взгляд, способный растопить все ледники этого грязного мира. Радовался, еще не подозревая, что одно надвигающееся счастье может забрать то, что я тогда имел.

– Пап… – как только он поднял на меня свои прозрачно-голубые глаза, сердце перестало колотиться. Замерло, сжавшись от переизбытка эмоций, которые может вызывать только родной человек. Отец чуть прищурился и снова опустил голову. Захотелось сесть у его ног, как в детстве, распустить волосы, чтобы неумелые мужские руки пытались заплести косу. Но удержалась, подойдя к окну. Не могла отступить, потому что именно сегодня я должна сказать ему все.

– Где ты была?

– Дома.

– Почему тогда не открыла дверь? Ты же слышала, что я приезжал? Да?

– Потому что не хотела, пап. Я никого не хотела видеть. Даже тебя. За последние полгода я становилась невольным свидетелем чего-то ужасного слишком часто. Ты так не думаешь? Не хочу больше. Мое везение плюс твой образ жизни.... В итоге мы имеем то, что имеем.

– Вернись домой.

– Нет. Больше я не вернусь. Собственно, и сейчас приехала, чтобы собрать последние вещи. Я сняла квартиру недалеко от универа. А еще нашла работу. Буду помогать в детском реабилитационном центре при интернате.

– Что? Что ты говоришь? – он резко встал. Широкая ладонь сомкнулась, зажимая старого, и без того потрепанного медведя в крепкой хватке. Слышала, как трещит старая рассохшаяся ткань.

– Я не вернусь. – Смогла произнести это только после глубокого выдоха. Старалась не сорваться на крик. Пыталась оттянуть назревавший скандал. – Я то и дело слушаю тебя. Тебе самому не надоело?

– Что именно?

– Ты не считаешь гадким то, что подбираешь мне мужика? Ты думаешь о том, что не тебе жить с ним? Не думаешь, что он ляжет в постель к твоей дочери?

– Прекрати! Ян… – пальцы отца разжались, а сам он сел на край кровати, обхватив голову руками.

– Нет, ты подумай, пап… Каково это думать о том, что совершенно посторонний мужик придет, снимет носки и завалится в твою кровать. А я должна терпеть? Должна? Для чего? Для тебя? Чтобы отцу было спокойно? – сама не заметила, как перешла на шепот. На крик не было сил, из меня будто выкачали всю энергию, забрали силу, лишив возможности кричать. – Это противно, пап… Сокурсницы щебечут о влюбленности. Они заходятся от эмоций, описывая своих избранников. Могут вспомнить все: запах, привычки, тон голоса, походку. А я? Вынуждена безропотно принять все, что уготовил отец. Я никогда не думала об этом, потому что любила… – заметила, как отец вздрогнул, выронив медведя. – И сейчас люблю, но так больше не будет.

– Прекрати. Ты же знаешь, что и я люблю тебя!

– Тогда почему ты лишаешь меня права любить. Я тоже хочу напиться этим чувством до головокружения. Хочу думать только мгновениями. Отрывками, порой не связанными между собой. Отключать мозг, когда он рядом и существовать инстинктами. Хочу быть пьяной от ощущения наполненности, целостности. Мечтать о будущем. Строить планы и придумывать имена нашим детям. Ревновать так, чтобы хотелось убить каждую, желающую подойти ближе, чем на шаг. Хочу влюбиться по уши, чтобы не спать ночами, чтобы сердце замирало от разлуки! И реветь хочу, придумывая во влюбленной голове разные глупости. Хочу надевать короткую юбку только для того, чтобы насладиться яростным движеньем желваков. Робко поеживаться, ловя откровенные взгляды. Хочу!!!!! Хочу! Папа! Хочу бежать домой, чтобы порадовать ужином. И просыпаться ночью, упиваясь видом его лица в отблеске луны.

– Я хочу, чтобы ты уехала из страны. Единственное мое желание – обезопасить тебя. Потому что я чувствую, что надвигается смутное время, Ян.

– Пап! Да когда у тебя были светлые времена? Когда? Ответь!

– Когда твоя мать была жива, тогда и были эти светлые времена. Хотелось возвращаться домой и не влезать в паутину городской грязи. Когда Томы не стало, я думал, что теперь можно обнажать ствол и делать все, что угодно. По рукам бежали мурашки свободы, думал, что больше ничего не держит. Не связывает. Надеялся, что тугая хватка страха навсегда исчезнет, позволив дышать полной грудью. – Отец резко схватил меня за запястье, развернув к себе. – Но нет. Я был так глуп. За дочь переживать оказалось гораздо больнее. Это, как отрывать свою плоть по маленьким кусочкам, не позволяя ране зажить. Гораздо больней, Ян… Вижу, что глаза твои засияли. Вижу каждое изменение мимики, ловлю мгновения задумчивости и такие необъяснимые улыбки. Расскажи мне, Яна. Сама расскажи…

– Хочешь моей безопасности, тогда дай свободу. Слышишь? Я задыхаюсь. Иногда по ночам просыпаюсь от боли в легких. Открываю глаза, судорожно мечтая оказаться не дома, не в своей гребаной комнате, больше похожей на тюремную камеру не по виду, а по ощущениям. Не хочу просыпаться по утрам, проигрывая предсказуемый день с точностью до минуты. Мне уже так много лет, а я до сих пор ничего не видела, находясь под крылом отца. Пап, не мне тебе рассказывать, что жизнь слишком коротка. Очень. Она промчится, оставив только россыпь морщин на лице и вечные вопросы – ЕСЛИ БЫ.... Мы будем с тобой встречаться по выходным. Ходить в рестораны и смотреть кино, треская попкорн. Вот чего я хочу! – дернула руку, освобождая ноющее запястье. Отец расширил глаза, но сдержался. – Хочу отца, а не охранника. Очень хочу. Хочу сообщений и возможности приезжать в гости. Да, черт побери, хочу, чтобы ты начал жить, прекратив оплакивать прошлое. Хватит, отпусти маму. Отпусти нас, выдохни! Я так много чего хочу.... Папа… – чувствовала, как по щеке заскользила слеза. Смахнула и крепко сжала ледяную отцовскую ладонь обеими руками. – Посмотри на меня. Я жива. Я рядом. Но дай мне возможность жить. Просто жить…

– Яна, не уводи разговор…

– Я сняла квартиру, но надеюсь, что ты возьмешь на себя хлопоты по ее покупке? Она и правда нравится мне. Мне там спокойно и хорошо. Не люблю жить не у себя.

– А что с твоей квартирой? Чем она тебя не устраивает?

Я застыла на мгновение. Черные, как ночь воспоминания обрушились лавиной, заволакивая всю ясность сознания. Казалось, что позвоночник покрылся инеем страха, сковывающим тело в зябкой хватке. Не могла туда вернуться. Не хотелось вспоминать, что стала заложницей в собственной квартире, понимая, что нет безопасного места для меня. Нет его. Именно поэтому отправила Куранова собрать мои вещи, именно поэтому Лазарь, как заведенный искал квартиру в доме Олега. Хотелось быть ближе. Там мне спокойно. Там мне хорошо.

– Слишком далеко от университета, да и вокруг одни бизнес-центры, даже ночью окна светятся от ярких вывесок. Выходишь на улицу, а на ней нет людей. Одни снобы в костюмах, пробки из статусных кортежей. Ни одного взгляда, люди, как заколдованные смотрят в светящиеся экраны смартфонов, умудряясь передвигаться по тротуару, не задевая друг друга.

– А выбор твой случайный? – отец осторожно освободил свою руку и стал ходить по комнате, сложив ладони за спиной. Его тяжелые шаги разрушали хрупкую тишину. Повернулась, чтобы встретиться взглядом. Он не отстанет, пока не просканирует меня своими глазами. Так пусть смотрит.

– Нет, папенька. Он не случайный. В районе универа есть только один современный жилой комплекс с охраной. Или мне рассмотреть варианты хрущёвок? Там их предостаточно.

– Не передергивай. – На миг показалось, что губы отца дернулись в усмешке.

– Куранов…

– Что?

– Куранов там купил квартиру недавно. Будет всегда рядом. И семья мне его понравилась. Такие девчушки хорошенькие. А жена у него просто супер! Она моя ровесница, а уже трижды мама. Боже, пап… У меня даже нет подруг.

– Яна? Это все причины?

– Нет…

– Ну?

– Я же говорила тебе! Работу нашла. Буду ходить три раза в неделю в детский центр.

– Ты действительно хочешь этим заниматься?

– Пап, я хочу хоть чем-нибудь заниматься. Очень хочу. Да и Марат говорит, что мне понравится. Коллектив хороший, молодой, современный. Им помощь нужна. Хотя… Это еще не известно, кому из нас это нужно больше.

– Какой Марат? – отец перестал курсировать, застыв у двери. Глаза блеснули, а руки сложились в замок на груди.

– Ну? Ты что, забыл, как он закидывал мне эскимо в окно, когда у меня была ангина? Прочитал где-то, что поможет.

– Ага… Мать его! Помогло. Потом провалялась в больнице недели две.

– Три, папочка… Три…

– Виктор Викторович! К Вам пришли! – голос тети Маши с первого этажа, заставил разорвать зрительный сеанс гипноза. Отец как-то нервно хлопнул себя по лбу, начав растирать морщинистую кожу. Он закрыл глаза и стоял в полном безмолвии несколько минут. Не могла оторваться от него, наслаждаясь каждым его движением. На нем не было привычного костюма. Голубая рубашка, заправленная в светлые джинсы, делала его моложе. Даже дерзкие кудри с яркой проседью стали не так бросаться в глаза.

Папа раскинул руки, приглашая прижаться к нему. Выдохнула и, сделав шаг, утонула в сумасшедшем аромате детства. Отец никогда не менял парфюм. Старый, правда, уже пустой бутылек, всегда стоял на прикроватной тумбочке. Это был последний подарок от мамы. С тех пор он всегда пахнет одинаково. Но я ощущала этот аромат как-то иначе. Для меня отец был жаром. Таким обволакивающим, приторным, но родным.

Прижимаясь к его груди, я каждый раз попадала в детство, когда забиралась к нему на колени по вечерам, вымаливая сказку. Только рядом с ним мне было тепло, только с ним я чувствовала себя любимой. Тогда.

– Янина… Моя Янина… – шептал он, а колючая борода приятно впивалась в кожу головы.

– Твоя. Пап, я всегда буду рядом. Я же твоя дочь. Никогда не уйду, не предам, ты только позволь мне немного расправить крылья? Хоть немного вдохнуть свободы. Ну, очень хотса....

– Хотся ей, видите ли… – он быстро прошелся пальцами по ребрам, заставляя меня расхохотаться от щекотки.

– Ну, па-а-а-ап!

– Ладно. Будет тебе квартира. – Опустил взгляд и пошел вниз.

***

Собрала вещи, хотя слабо понимала, зачем мне все эти старые тряпки. Это было только поводом, чтобы приехать к отцу. Но, тем не менее, запихнула первые попавшиеся вещи в чемодан. Окинула взглядом комнату, попрощавшись с малиновым диваном, и вышла. Мне больше это было не нужно. Ушла, плотно закрыв калитку в прошлое.