скачать книгу бесплатно
А потом он, матеряся,
Взял, в полёте сделал бочку
Пал он, но не как Люцифер, (с ударением на "и" – прим. авт)
А как слесарь из окна
Был тогда этаж девятый…
"Клац"! – зубами об асфальт…
Ну а дети тут как тут,
Ус углём как нарисуют
На скамье бабульки чуют,
Что алкаш Семён припёрся.
–Вот ты сволочь! – всё кричат.
Невдомёк-то им, что ангел
Всё под крышами летает
И не надо их сшибать
Заводскими, блин, коврами…
– Отлично. – сказала Маша. – Слушай, есть у тебя какие-нибудь ещё стишки?
Кажется, он хочет её убить своими литературными изысканиями.
– Есть. – ответил Шнурок. Я даже сочинил язвительную эпиграмму на дорби.
– На кого-на кого?
– На дорби. Ты не знаешь, что это за существа?
– Я совершенно не в курсе, кто такие дорби. Объясни.
-Так вот, дорби очень любят воровать телевизоры. Они чем-то похожи на колобков, только куда более омерзительны внешне. Ещё они фанатично верят в пастора Наживку, которого они считают своим богом.
– А кто такой, этот пастор Наживка?
– Да придурок он, просто придурок.
– Тогда почему они считают его богом?
– Я не знаю. Ты, конечно, можешь у дорби спросить, но лучше не спрашивай. Они меня чуть не отчесали за то, что мы пытались телевизор вернуть…
– Понимаю. Я знаю одного сумасшедшего, который объявлял себя богом, а потом утонул в унитазе по пьяни. Его звали Иван Давидович, вроде бы.
– И это то же самое. Вот слушай:
А дорбасы в ус не дуют
Телевизоры воруют!
Всё не знают, идиоты…
Выключил – Наживки нет!
Сказав это, Шнурок покатился по полу от смеха.
Глава 20. Стихи Некрасова… поэта…
– Ну да, ну да… – сказала Маша. – Очень смешно.
– Ты ещё другие мои стихи не видела. – ответил ей Шнурок и отвёл её в ту самую комнату, где он вместе с Каримом крутил Шпатель на своём сверле по ночам. Порывшись в тумбочке, он достал тетрадь с надписью "Стихи" и начал читать.
Некоторые стихи он вообще не стал читать – либо потому что они состояли из одной строки – видно, Шнурка муза внезапно посылала на три весёлых буквы, как только он хотел написать вторую строчку:
Я написал сей стих при свете солнца…
Или:
Скажу тебе, сердечный друг Карим…
Либо, как стих "В Неаполе" или неоконченная поэма "Сказание о сморфах в эпоху Хэйан" состояли практически из одной матерной лексики. Ясно было, что впечатлительной десятилетней девочке, даже привыкшей к садистским стишкам про маленького мальчика,что по стройке гулял, и всякому хулиганству вроде "Вышел заяц на крыльцо, почесать своё яйцо", не стоит читать такое на ночь заместо сказок.
Впрочем, скоро, 4-го июня, ей исполняется одиннадцать годиков, но это не отменяет абсурдности сей идеи.
Шнурок нашёл стих без названия и начал его читать. Орфография осталась нетронутой, ведь именно в ней содержится весь сок:
Начьни-ка бес миня
Звой танець в атроженье звёзт
Любафьто не жилаид
Видь в майом сэрце гнёзт.
– А, это не моё. Это Барсик писал. Он чиркает с такой кучей ошибок, что у меня глаза на лоб лезут. Ладно, прочесть бы своё…
Он нашёл ещё один стих: "Старшине", но он был написан таким жутким почерком, что даже сам написавший Барсик не смог его разобрать. Следом он бросил свой взгляд на стих "Розовые пони" и начал читать:
Розовые дали,
Розовое небо,
Розовые степи,
Розовый закат.
На закате ярком
Топчут травы сочны
Розовые пони,
Разноцветны кони.
Розовые пони,
Розовые кони,
Всё вселяют в брони
Сильфа нежных чувств,
А потом жирдяи
Огоньком смущенья
Загораясь тускло…
Тут Шнурок перевернул страницу и продолжил машинально читать:
Алым огонёчком,
Расстегнут портки…
Тьфу!
Тьфу!
Тьфу!
-Мерзость! – крикнул Шнурок, видя, что дальше начинается какая-то совершенно дикая похабщина. Перелистнув страничку, он начал читать следующее своё бессмертное произведение.
Шашлык на мангале вертелся,
Прожариться вкусно хотел…
Пива бутыль откупорил
Парень и тут налетел
Его лучший друг – ведь скучно пить
В одиночку, как забулдыга какой-то.
И сами не видя того,
Налудилися допьяна…
– Почему все твои стихи либо про пьянство, либо про какую-то гадость? – спросила Маша. Да, слово "секс" она, в отличие от детей из развращённой Европы, которым промывают мозги бесконечными рассказами про однополые и не только отношения ещё в детском саду, слышала лишь несколько раз, и ей совершенно не хотелось этим бравировать.
– Я даже не знаю. Ещё не знаешь, в какую плоскость вдохновение придёт.
Был ещё какой-то стих на болгарском, но Маша, не знавшая этого языка, всё равно не поняла бы. Хотя, может быть, это был не болгарский, а русский с кучей ошибок. Сусло меж тем не унималось и продолжало декларировать:
Я на толчке, словно на троне расселся,
Словно король королей,
В час, когда добежал до заветной двери,
Когда мучал понос…
Спася тем самым портки от потопа бурого,
Что было совсем неминуемо.
– Фу! Гадость! Я всё понимаю, но рассказывать стишок про какашки – это слишком даже для тебя! – сказала Маша Шнурку, но потом заржала как дохлый тюлень.
– Да. Это было смешно.
Как писал один известный фантаст, поэзия вогонов занимает третье место во Вселенной по отвратительности. Исходя из этой логики, поэзия Шнурка заняла бы хоть и не призовое, но довольно почётное четвёртое место. Проза у него получалась, однако, также не слишком хорошо.
Впрочем, Маша предложила интересную идею:
– Давай закинем их в один шкаф с "Больным миром".
– Давай. – ответил ей Шнурок.
С этими словами толстая тетрадь в белой обложке с хмурым котёнком – видимо, от факта причастности к высокому искусству, которое пёрло у Шнурка изо всех щелей, полетела в шкаф – оставаться там до конца дней. Тем более, ни там ни там ни системы нет, ни культивации, ни даже Джеффа-убийцы, так что в чём смысл вообще открывать эти рукописи? Ради того, чтобы просто посмеяться, а потом забыть?
Впрочем, что касается культивации… Тут она представила мага-Шнурка с книгой в руках и с 999-м уровнем души, а потом, смеясь, побежала в свою комнату, быстро намалевала свой рисунок, на котором был нарисован Шнурок с кривой рожей, с колдовской книгой в руках и надписью "999 УР.".
– Ну как, похож? – спросила Маша, показав рисунок Шнурку.
– Да. Прямо я. Такая рожа у меня была, когда я в лужу харей упал.
-Шикарно. – ответила Маша. – А теперь я пошла, мне нужно ещё родителям звякнуть и поесть. – сказала девочка, положила рисунок вместе с трудами Шнурка, мнившего себя человеком искусства – точнее, мультяшкой искусства, и убежала в сторону холодильника.
Шпатель возилась в своей лаборатории, а Барсик тренировался в лесу, поднимая и опуская вниз огромный валун – он боялся, что долгий, сладкий сон под кроватью, которому он предавался, не слишком хорошо влияет на его форму. Хоть он и был очень мягким и дружелюбным, но в то же время – очень сильным. Карим упражнялся в стрельбе из пятизарядного помпового дробовика и неплохо в этом преуспел; Лаэрта просто отдыхала, пока Маша приносила ей всякую ерунду, а Шнурок поливал бесконечные цветы, от которых ломился подоконник в её комнате.