Чистое везение

– Не густо, как говорится. Но будем работать с тем, что есть. А про Москву старую мне Валерьяныч много полезного рассказывал. Глядишь, что и пригодится.

Работать я могла и за двоих. Тем более с сильным и здоровым телом! Но нужно было что-то хорошо оплачиваемое, потому что с мозгами из двадцать первого века работать в девятнадцатом горничной – неимоверная глупость. Только вот времени у меня было немного: со дня на день надо съехать из дома. Значит, надо подыскивать место с проживанием прямо сейчас!

Подпалила в очаге несколько лучин, положила на них щепки, прикрыла дверцу, чтобы огонек схватился, и, развернув тряпичный мешок с вяленым мясом, принюхалась. Пахло так, что желудок вот-вот должен был заумолять человеческим голосом о еде.

Железная кастрюля нашлась тут же, на полке. Поставила с водой на нагревающуюся чугунную плиту, нарезала кубиками мясо, в деревянной бадье нашлась квашеная капуста, а в корзине – картошка. Суп должен был быть чем-то средним между солянкой и кислыми щами. Соленых огурцов в доме я не нашла. Если они и были, им место в погребе.

Подкинула дровишек и рядом с кастрюлей водрузила сковороду. Топленое масло из горшка зашкворчало на ней почти сразу. Туда же полетел резаный лук и очень мягкая морковь, которую я почистила и порезала с большим трудом.

– Еленушка, милая, ты чего это тут? – матушка бросилась ощупывать мой лоб, потом щеки.

– Все хорошо. Очень есть хочется. У нас сухарей нет? – отстраняясь от навязчивой заботы, спросила я.

– Я-аа… я не знаю, доченька, – женщина прошла к окну и присела на табурет. Она наблюдала за моими действиями, как дети в цирке наблюдают за жонглёром.

– Сиди. Я должна кое-что тебе сказать. Но не для того, чтобы ты бухнулась без чувств. Времени у нас с тобой очень мало, матушка, – я отодвинула кастрюлю и сковороду на край плиты, чтобы продукты не сгорели, подошла к ней, присела и, обняв ноги, посмотрела испуганной женщине в лицо.

– Говори. Обещаю все выдержать… Это об отце? Где он? – Губы ее стали сухими и задрожали.

– Мы с тобой остались вдвоем… – я выдержала паузу и как только заметила, что она уже собирается понять все неправильно, продолжила: – У отца есть полюбовница. И он сейчас у нее. Он купил ей дом, давал денег. Только я уверена: она его выгонит, как только поймет, что он теперь нищий.

– По… лю… Да ты что? Чуть сердце не остановилось. Думала, помер, – она была даже счастлива такому повороту событий… в общем, как я и планировала.

– Матушка, ты знаешь, что можно забрать из дома? Нам нужно быстро все делать. Ты говорила, что завтра мебель продашь…

– Да. Приедут смотреть и сразу заберут, – она отвечала, а сама будто была не со мной рядом.

– Так вот, я хочу узнать, есть ли у тебя в городе хорошие друзья? Да чего я спрашиваю? Кому мы сейчас нужны, – я вслух моментально отмела эту идею.

– Если про отца…

– Да забудь ты хоть на часок про отца. Нам бы самим сейчас на полянке не остаться! Отправь кого-нибудь утром к матушке Агафье, только срочно.

– А она зачем? – взгляд Марии, наконец, сфокусировался на мне, и я увидела собирающуюся на глазах пелену слез. – Кто тот мужик, с которым ты говорила? Тот… Федор, кажется?

– Управляющий наш. Тоже батюшку ищет, чтобы денег у него забрать. И с ним не рассчитался… Ой, беда, Еленушка, ой, горе нам, – затянула она. И я поняла, что «здесь рыбы нет»!

Добавила зажарку в ароматный, отдающий дымком бульон с картошкой и капустой. Было бы неплохо потушить все подольше. Но мой желудок отказывался ждать.

– Идем в столовую. Идем, моя милая. Всё мы переживем, всё с тобой выстоим! Вот увидишь. Он еще придет и станет прощения просить. А пока мы должны быстро все дела сделать. Матушка, ну хоть ради меня, умоляю, не реви, – я довела ее в столовую, усадила за стол и вернулась в кухню, чтобы налить в обычные миски, стоящие тут для готовки, суп.

Ели мы молча. После второй ложки у матери тоже проснулся аппетит. Видимо, сама не ела очень давно. Я принесла и добавила в обе миски бульона. Сухарей я не нашла.

После плотного обеда глаза начали закрываться. Но я не позволила себе расслабиться: проводила убитую горем женщину до кровати, уложила и накрыла покрывалом. Она попросила капли «от горя».

Я принюхалась к содержимому указанного флакона и, узнав запах пустырника, подала несчастной. Посидела рядом минут десять, пока она задремала и, умывшись, вышла на улицу.

Федора я нашла не сразу. В лавке суетно складывали на полотно отрезы сукна, сворачивали, перевязывали бечевой и уносили на телегу. Это была уже очередная телега. Хозяйственник во мне зашевелился, заурчал.

– Елена Степановна, вы чего на ногах? – тот самый голос, который я слышала в диалоге с матушкой, прозвучал сзади.

– Федор, я вас и ищу! – я обернулась и увидела целиком человека, ноги которого видела утром у крыльца. С аккуратно постриженной бородкой, крепкий, кряжистый, в заломленном набок картузе, в мокрой от пота рубахе он походил на богатыря.

– Чаво стряслось? – брови его сдвинулись к переносице.

– Матушка не больно хорошо себя чувствует. Давайте я во все вникну быстро. Сами знаете, у нас времени рассусоливать нет. А положенное я вам оплачу, как только мебель продадим. Куда все везете? – я указала на телеги.

– Матушка Ага-афья, – он тянул слова так, словно выдает какую-то тайну, – она распорядилась все в подворье Полевское  перевести. Чтобы хоть это осталось на содержание. Склады-то опечатали, и туда доступа больше не имеем. А это вам вроде как… на первое время она сказала.

– Ладно, делайте, а потом в дом поднимитесь. Надо вещи матушкины тоже туда отправить. Есть кто из горничных? Ну, хоть кто-то кто поможем мне? Сил еще нет. Стою еле-еле. Но рассчитаюсь, будь уверен! – твердо заявила я управляющему.

– Пришлю Наталью. А вам бы лечь, – он посмотрел на меня с жалостью. Раньше меня бы это не порадовало, а сейчас, надеясь на людское добро, я либо выиграю, либо еще больше потеряю. Поскольку он знает, что хозяев в доме не осталось.

– И за матушкой Агафьей отправь кого-нибудь. Чтобы прямо с утра сама явилась.

– Сделаю, Елена Степанна, сделаю, милая. Глядите, чего надо, не стесняйтесь. Меня ваш батюшка никогда не обижал. А сейчас, коли его… черти носят неведомо где, то я за вас должен ответ держать.

Я улыбнулась, поблагодарила, надеюсь, честного мужика. И хотела было уже подняться в дом, но то самое утреннее желание пройтись по улице, осмотреться вдруг навалилось, как что-то необходимое.

«Хоть пойму, где я и что вокруг. Язык со мной.», – подумала я и пошла по улочке, которая спускалась заметно вниз.

Когда через несколько минут дошла до поворота и уткнулась в усадьбу, чуть не упала от неожиданности. Это была та самая усадьба, в подвале которой мы обедали и ужинали с Валерьянычем. Усадьба в Черниговском переулке!

Глава 8

– Вот это мы попали! – прошептала я и подошла к кованым воротам. Это был не дом. Это был целый комплекс строений, в центре которого возвышалось прелестное персикового цвета трехэтажное здание с белоснежными колоннами.

Во дворе сновали люди: что-то выгружали с телег, кричали и ругались на нерасторопных коллег-возниц, хохотали, подтрунивали над девушками, шастающими между телегами с корзинами.

– Кирилл Иваныч, батюшка, мочи уже нет ждать. Мы эту землицу аж с леса на другом конце города везем. Поторопи мужиков, а то до ночи нужное не успеем привезти, – проорал один из мужиков, и я замерла.

«Кирилл Иванович Вересов – один из хозяев усадьбы. Ученый-агроном, которого…», – пронеслись в голове слова Валерьяныча, моего любимого деда, считаемого всеми блаженным.

– Чертовщина, не иначе. Но он будто знал, что я сюда попаду, и рассказывал мне, да так подробно…

– Барышня, вам тут не музей и не театра! – за моей спиной раздался окрик, и кто-то аккуратно за плечо отодвинул меня от ворот. А потом их отворил, и во двор въехала очередная телега с бортами, груженая землей.

Я успела войти внутрь за телегой и прижалась к стене одноэтажного строения с небольшими окнами, на которых висели кованые решетки.

В суете никто не заметил девушку, аккуратно фланирующую меж горланящим народцем, и это мне было на руку.

«Идти прямо к Вересову? Или найти управляющего? Или кто тут должен быть по хозяйству?», – мысли в голове скакали как кузнечики, и я, подгоняемая страхом существования в монастыре, выдохнула и направилась к центральному входу.

– А вас как сюда занесло, барышня? – голос, явно обращавшийся ко мне, сделал меня «видимой», и все обернулись на женский окрик. Уперев руки в бока, за мной стояла крупная и налитая как яблочко женщина лет сорока. В сером платье, белом переднике, аккуратной шляпке. В руках она держала стопку полотенец или тряпок, но белье было белоснежным.

– Я к Кирилу Ивановичу, – стараясь держаться с некоторым превосходством, ответила я.

– Он никого сейчас не принимает. Можете мне передать, если что срочное, – она обогнала меня и направилась к центральному входу.

– Не могу, дело личное! – добавив голосу серьезности, настаивала я.

– Он не принимает, сказано ведь. Не говорит с теми, с кем говорить не желает! – Женщина поднималась по лестницам на крыльцо, словно уточка.

– Ладно, а вы кто?

– А я Варвара Михална, я тут по хозяйству, – важности в ее голосе тоже прибавилась.

– Я с очень важным разговором, милая Варвара Михайловна! Я на работу к Кириллу Иванычу хочу. Я столько про его дело знаю, что ему и не снилось! – я смотрела на лицо Варвары и понимала, что на нее мои слова никакого впечатления не произвели.

– Говорю ведь, не берет никого, не говорит ни с кем. У него тут еще кабинет, где преподает. Ни времени, ни сил у барина нет на вас, прохиндеев, – женщина отвернулась и вошла внутрь.

– Навредить ему собираются. И я знаю кто. Коли не сообщите, сами виноваты останетесь, из-за заносчивости своей, – прокричала я и добавила: – Я Елена! Дочь купца Степана Семеныча… – и я поняла, что фамилии своей я не знаю! – Тут недалеко, вверх по улице живу! Завтра нас из дома выгонят и не найдете меня.

Развернувшись, я приподняла надоевшую, путающуюся между тощими ножками юбку и зашагала к воротам. Мужики хохотали. Люди, проходившие по улице, останавливались, чтобы посмотреть, кто это орет.

Мне было плевать, потому что уже вторая моя жизнь рассыпалась прямо в моих руках, превращаясь в пепел.

– Господи, за что мне это все? Вот ты хоть намекни, в чем я провинилась? – я шагала по улице, как гренадер и совершенно не думала, что с этим телом не выгляжу грозно, скорее смешно. Думать о мелочах мне было просто некогда. Смеются? Отлично! Смех продлевает жизнь!

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – бубнила я.

Группки женщин, которых я обходила, даже не шептали мне в след, а просто говорили достаточно громко между собой, что я совсем сошла с ума после такого горя, свалившегося на мою семью. Но самое страшное было то, что на их взгляд я это тоже заслужила, поскольку дети отвечают за ошибки родителей.

К дому я подошла доведенной до кипения. Заглянула в лавку, где Федор складывал в огромный холщевый мешок клубки веревки и бечевы.

– Управились, Елена Степановна. Наталья-то пришла и вас искала. Будем чего возить из дома-то? – поинтересовался мужчина, внимательно всматриваясь в мое лицо.

– Будем, Федор. Все увезем, что успеем. Матушка не вставала?

– Наталья из окна мне помаячила, что спит.

– Вот и хорошо. Начнем со столовой. Посуду переложим тряпками. А в телеге ее на одежду погрузим, чтоб не перебить сервизы. В нашем хозяйстве сейчас и пулемет – скотина.

– Хто?

– Скотина-то? Корова с рогами! Знаешь? Нам сейчас любая рухлядь дорога. Поднимайся через полчаса, только скажи мужикам, чтобы не орали.

Натальей оказалась молоденькая дочка Федора. Округлая, но не толстая. Чуть выступающий животик намекал о четырех – пяти месяцах. На полных плохо заметно до этого срока. Но видно, что она не лежала ни дня своего интересного положения. Крутилась Наталья, как веретено. Пока меня не было, споро вытащила из шкафа матушкиного шубу, платья и уже сворачивала их в простыни.

– Идем сюда, – шепотом позвала я женщину, и она заулыбалась. Я поняла, что она меня знает.

– Елена Степанна, милая вы наша, я молилась за тебя ежевечерне…

– Наталья, потом будем говорить. А сейчас смотри… – я обрисовала план работы и отправилась к своему шкафу. Забрать я планировала все. Но что-то нужно было отправить сейчас, чтобы не волочь потом на себе. Как говорится: «пока чешется, надо чесать».

И почему я так свято уверилась, что Вересов возьмет меня? Неужели хотела рассказать, что я из будущего? И чего? Что я ему расскажу? Что у нас там телевизоры, интернет и Юрий Гагарин совершил первый полет в космос?

Как быстро здесь отвозят на «гафуровские дачи»? Тут ведь не наше время: говорить с тобой психологи не будут. Ноги в ванну, ток врубят, если его уже придумали, и трясись, наслаждайся, пока вся дурь из головы не выйдет. Знаем, видели в кино такие процедуры. Может и выдумка, но проверять точно не стоит.

– Или я ему про рассаду свою расскажу? И что с ней? Я знаю о рассаде ровно то, что написано на упаковке. И то только пока читаю, – за этим бормотанием меня и застала проснувшаяся матушка.

– Еленушка, милая, тебе лежать надо, – она прошла и села на мою кровать, на которой валялось все, чем был ранее начинен царь-шкаф.

– Я в порядке. Главное есть сейчас, чтобы силы были. Завтра тетка приедет, остальное все решим…

– Я помню, что ты сказала. Только страшно мне оттого, что ты делаешь. Боязно, что голову повредила-таки.

– Матушка, не повредила, так… чутка запамятовала, что к чему. Но я по чуть уже и Федора, и дочку его Наталью вспомнила, – я указала на окно, – и Софьюшку тоже!

– Вот и хорошо. Только ты никогда и ножа в руках не держала, деточка, – она рыскала взглядом по моему лицу, видимо, ища какие-то особенные черты, присущие сумасшедшему. Или хотела встретиться со мной глазами, но я кидалась то к шкафу, то к комодам.

– Знаешь, я как-то читала в одной книге про графа Калиостро! Так вот, он вводил людей в сон. И пока они спали, говорил им, что они умеют, допустим, шить. Эти люди просыпались и начинали шить. День шьют, ночь шьют, и самое-то главное: остановиться не могут: так им это нравится… – я тараторила без умолку, привнося в этот мир несусветную «дичь», частично услышанную где-то, частично только что придуманную. Мать то хваталась за щеки, то закрывала ладонью рот от изумления.

В общем, примерно через час я убедила ее, что это Бог меня ведет своею рукой. Потому что чертям в наш дом хода нет – матушка Агафья наш лучший защитник от всего, что касается нечисти. А раз дал мне Бог силы и умения, то про них шибко трепаться не стоит, а то поедем далеко и надолго.

Подняв голову, я повернулась к двери и увидела в проеме белое, как саван, лицо Натальи.

– Еле-ена Степанна, я тоже никому не скажу. Вот чудеса-то, тайна Божия! – шептала Наталья и крестилась.

Это в мои планы не входило, но времени на запугивание темной, хоть и городской жительницы у меня не было. Да и судя по тому, что она ходила потом за мной и канючила еще рассказать про «графа Козий Остров», кроме любопытства в девке ничего не было. Уж точно не злая и не навредит.

Глава 9

Игуменья прибыла к нам рано. Как только рассвело, закрытая наглухо карета остановилась возле дома. Хорошо поставленный приказной тон моей тетки даже не указывал. Она повелевала. Велела открыть ворота и въехать во двор.

Этим утром я уделила своему внешнему виду больше времени: нагрела воду и помылась сама, как могла, высушила волосы, уложила в прическу. Труда это не составило, потому что волнистые волосы выглядели опрятно, даже если их просто собрать шпильками на затылке.

Перебирая накануне вещи, я нашла чулки, сорочки и прочие «прелести» дамского гардероба этого времени. В отличие от матушкиных вещей, отправленных на подворье, свои вещи я собрала сама. Включая одно из самых нарядных платьев: из шелка нежного зеленого оттенка с тонким кружевом. Оно было не ношеное ни разу. Видимо, планировалось для моего сватовства.

Шляпки тоже имелись, и я не торопилась ими пользоваться, потому что надо было разобраться, какую когда надевать. Некоторые были из того же материала, что и платья. И тут сомнений не возникало.

Наученная когда-то дочкой, я просто положила их одно на другое, сверху разложила белье и закатала все это в разноцветный «ролл». Оставалось только упаковать его в покрывало, перевязать бечевой. Я думала, что соберется настоящая гора из вещей. Теперь же я имела небольшой «ковер» в рулоне, горку шляпных коробок, мешок с обувью и дорожный саквояж.

При желании я могла все это перенести сама.

Одевшись, я встретила Наталью и уточнила: нет ли сейчас поста? И  подготовила к приезду игуменьи что-то вроде шарлотки: распарила сушеные яблоки, как смогла, взбила яйца и испекла в остывающей печурке. Цвет вышел не очень красивый: высокую температуру нельзя было регулировать. Но на глаза попалась каменная ступка, в которой перетерла сахар до пудры и посыпала пирог.

– Матушка Агафья, позавтракайте с нами. А потом все обсудим. Это я за вами послала, – я пригласила ее в столовую, где мать, обалдевшая на этот раз от пирога, уже сидела за столом.

Наталья тоже пришла рано и суетилась, заваривая чай. Ругала она меня за то, что посуду всю увезли. И такую гостью принимаем с обычными щербатыми кружками.

– Кто решил вещи перевезти? – съев пару ложек пирога, монахиня долгое время тянула горячий чай из блюдца и рассматривала нас, словно хотела увидеть что-то новое. Или просто оценивала наше состояние.

– Еленушка собрала все с Натальей. Я задремала днем, а вечером только и встала чаю попить, да снова заснула. А сегодня встала рано, а она вот… одета уже… И пирог, – Марии будто неудобно было за «такую» дочь.

– Чего звала, Елена? Я бы завтра и так за вами приехала! – Агафья посмотрела на меня, а мне показалось, что меня просвечивает аппарат МРТ.

– Хотела сказать, что я не поеду на подворье, матушка. В городе останусь. Вас с матушкой провожу, а сама работу поищу. Руки, ноги есть, голова на месте. А к вам в гости приезжать стану, – я не отпрашивалась. Я доводила до сведения. И надеялась, что это сработает.

– А жить где будешь? – в голосе Агафьи не было и намека на издевку или недоверие. Мы говорили, как два взрослых человека.

– Дак… у нас пока может остаться. У батюшки. Я как замуж вышла, они без меня места себе не находют! – голос Натальи прозвучал так уверенно, будто мы с ней это уже обсуждали. – Братья-то малы еще, а матушке по дому никто не помогает. Да и без помощи… хоть поговорить будет с кем. А то я на другом конце города живу и времени к ним зайти никак не найду.

– К Федору можно, это правда. А делать ты что будешь? – Агафья явно чувствовала себя сейчас главой семьи. Но я и не боролась за это место. Если бы не такая заступница, я даже не представляю, куда бы мы пошли и что бы нас ожидало.

Вдруг в голове мелькнула мысль, что никогда в жизни у меня не было такой поддержки. Такого человека, к которому можно прийти в любом случае: и с головой покаянной, и за советом. И найти помощь, заботу и, главное, утешение!

– Я осмотрюсь, придумаю что-нибудь, матушка Агафья. А коли не получится, сразу к вам. Дай мне шанс, – спокойно и уверенно сказала я.

– Две недели. Я денег дам Федору за твое проживание и содержание. Через две недели приеду. Коли мне чего не понравится, заберу тебя. Уговор есть уговор. Так решим? – начала она фразу хмурой и даже грозной, а закончила с улыбкой. Только сейчас поняла, что женщина с юмором и специально жути нагоняла: смотрела, как я отреагирую.

– Да, договорились! – ответила я и не удержалась, поднялась из-за стола и обняла Агафью. По глазам видела, что она меня любит не меньше матери.

– А как это она одна, Агафьюшка? Как она одна-то тут, в городе? – мать принялась было снова выть. Но игуменья глянула на нее, и та притихла.

– Я сегодня у вас задержусь, пока мебель продаете. А то вдруг и спать не на чем будет! Заберу тебя, Мария, к Федору заедем, поговорим о Елене.

И повернулась ко мне:

– Ну всё, иди. Вижу, не сидится тебе на месте, – монахиня отстранилась от моих объятий и указала на двери. Видимо, был у нее с матушкой свой разговор.

Наталья выручила меня совершенно неожиданно – это первое. Второе – у нее хороший слух и запредельное любопытство. Из этого можно сделать один вывод: надо быть внимательнее к тому, что говорю и как себя веду. Ладно, граф «Козий остров». Она могла и чего другого от меня наслушаться.

С мебелью получилось смешно: с разницей в час прибыли две купчихи. И пожелания их совпали на мебели из гостиной и этих чертовых шкафах.

– Я приехала раньше, а значит, я первая должна выбрать, – голосила одна.

– Я постарше, да и муж у меня рангом повыше, – орала вторая.

И хорошо, что весь сыр-бор происходил в доме. Иначе зевак, притормаживающих на ор из наших окон, было бы куда больше.

«Не знаю, что там за ранги у купцов, но бабы богатых мужей, похоже, и в этом, и в моем прежнем времени очень похожи. Здесь шкафы, а там сумки известных брендов.», – подумала я и вышла из-за спины Марии.

– Кто больше даст, тому и продадим гостиную и шкафы, – выпалила я и незаметно взяла ладонь матушки в свою. Когда я подвела ее к Агафье, восседавшей на диване из этого самого гарнитура, монахиня чуть заметно улыбалась.

Вот такая молчаливая поддержка с ее стороны была для меня куда значительнее денег сейчас. Одно заботило: ведь она видит, что племянница ведет себя не так, как раньше. Неужели это ее не беспокоит?

– Тридцать рублей тебе хватит на две недели. Еще десять отдадим Федору. А ты, Мария, рассчитайся с ним и с Натальей, – раздавала указания Агафья, когда мы, собрав оставшиеся узлы с нашими вещами, выходили из дома.

Матушка смотрела на голые стены с такой грустью, что у меня сжималось сердце. Я вспомнила себя, когда пришлось продавать дом, принадлежавший когда-то родителям и прадеду, которого хорошо помнила.

Мы вышли на улицу, и я обомлела: люди стояли вдоль домов на тротуаре, засыпанном соломой, кто-то торчал в окнах, наблюдая за крахом некогда богатой, успешной во всем семьи с очень хорошими «подвязками» в духовенстве.

Я подняла глаза на окна второго этажа дома Софьи и увидела ее заплаканное лицо. Нет, она не желала мне зла, и я держала дружбу с ней в уме. Конечно, на деле наши отношения могли бы со временем так или иначе зайти в тупик: ведь мы разного «возраста», у нас разные взгляды на жизнь. Но хоть какая-то родная душа мне все равно была необходима.

Я качнула головой в знак приветствия, провела пальцем в перчатке под глазом, намекая вытереть слезы, и послала легкий воздушный поцелуй. Лицо Софьи изменилось, губы растянулись в улыбке.

– Ну, чего улицу запрудили, проезжайте, – голос возницы, который вот уже несколько минут не мог проехать из-за нашей посадки, прозвучал как выстрел. Назад пути не было.

Мы уселись в карету, Федор с Натальей поехали впереди в коляске. Вот сейчас-то и начиналась моя новая жизнь, а не в момент, когда я проснулась в незнакомой комнате!

Глава 10

Семья Федора жила небогато, но чисто: небольшой дом минутах в десяти езды от нашего бывшего. Небольшие окна, рамы которых собраны из малюсеньких квадратов стекла. Пара свиней, валяющихся в грязи, куры, сидящие на свиньях. От дороги к дому разложены ветки и старые доски, чтобы не тонуть в земляной каше.

 Грязь на дороге была такой, что проходящие мимо увязали в ней по щиколотку. Народ брел куда-то в обе стороны, и все шли не с пустыми руками. Улица походила на дорожку перед муравейником. Там, где был наш дом, все выглядело куда чище!

– Анна, встречай гостью. Поживет у нас Елена Степанна пару недель, – зычно крикнул Федор в приоткрытые ворота.

– Мы не будем сходить. Так попрощаемся, – Агафья придержала за руку сестру, собравшуюся выйти.

– Спасибо вам за все, матушка, – в карете я сидела напротив. Когда монахиня протянула ко мне руку и взяла за подбородок, перекрестилась и поцеловала ее сухую ладонь.

– Храни тебя Бог, девочка. Но сама тоже старайся. Ты знаешь, в каком положении твоя семья. Сейчас тебе не будут рады нигде. Но все забывается, как только в городе появится новая история. Не стань ее участницей. Иди с Богом, не переживай за Марию, – Агафья постучала по стенке кареты.

Возница, спрыгнув, протянул ко мне руки.

– Он тебя донесет. Не бойся, – подсказала сзади хозяйка кареты, и я обхватила за шею высокого и сильного мужика.

– Ой, как хорошо, что вы к нам! Идем в дом. Не стойте тут, не стойте, – вышедшая к воротам суетливая баба, видимо, и была той самой Анной, матерью Натальи.

В отличие от меня, они прошли по грязи и сами вытащили из коляски мое барахло. И мне было стыдно за это.