Чистое везение

Марьяна Брай

Чистое везение

Глава 1

– Ты же трактор, Лен. Самый настоящий трактор «Беларусь». Прешь напролом и в делах, и … в общем, во всем, – моя единственная подруга Кира могла себе позволить и назвать меня так, и пожалеть, и совет дельный дать.

А я и правда, даже внешне, наверное, похожа на этот чертов трактор. Потому что, как говорится: «я и лошадь, я и бык…». А мне нельзя иначе, потому что у меня за спиной дочь с внуками. Больше у нас никого нет. Да и Кира была не всегда. Кира появилась только когда мы переехали в Москву.

Дочка моя Алиса, очень поздно родила. А как первого смогла родить, второй тут как тут. А мы и рады были. Потому что уже и не надеялись.

Из морозного сибирского городка решение уехать приняла дочка, когда ее муженек ушел в туман. Да, как ежик: собрал манатки в узелок и, пока мы спали, отчалил. Я хотела им добра, поэтому не ввязывалась особо в их отношения. Квартирку справила, помогла с обустройством, детишек забирала на выходные.

Да и после его пропажи не держала зла на гуляку: благодарна была за внучков. Он ведь вместе с дочкой по врачам да по клиникам. Не один и не три года, а больше шести.

А сама уставала, как проклятая, потому что работа была тяжелой: крановщица на заводе металлоконструкций. Да, платили там нормально, а коли кого подменить надо было, так еще и сверху приплачивали. Кроме этого, сиделкой подрабатывала вечерами.

Но везде было ощущение, что судьба ставит палки в колёса. Только дело пойдет на лад, что-то да портится: доучиться не смогла, поскольку ухаживала за заболевшей, да так и не выздоровевшей матерью. Муж мой ушел к другой, как только чуть располнела после родов. Завод, где работала, обанкротился. У дочери жизнь как будто тоже  из-за меня не складывалась.

В общем, карусель из тяжелых дней и коротких, словно ворованных ночей.

Жила в поселке: домик, баня, небольшой загон с курами. Только дома я бывала редко.

 Дочка стала хорошим кондитером. А вот со вторым ребенком все никак не могла на работу выйти: болел и болел. Она и принялась дома торты эти печь на заказ. Да так бойко у неё получалось, что я диву давалась. Но и тут нашлись нехорошие люди. Пожаловались куда-то, и пришлось закрыть «лавочку».

И как-то после поездки в Москву к хорошему доктору, мальчонке нашему вдруг легче стало уже к вечеру. Еще до посещения врача. Эскулап потом объяснил, что климат ему нужен помягче. В идеале вообще бы юг выбрать.

Тогда-то мы и затеяли передислокацию. Юг нам был недоступен, да и с работой там трудно. А вот Подмосковье – вполне себе, коли в трех-пяти часах от столицы. Все, что было, продали, купили квартиру в ипотеку и переехали.

Вчетвером в однушку. На радостях даже не расстроились, потому что Ванюшка через неделю выглядел здоровым. А дочка моментально рекламу сделала по городку, и пошли заказы.

Но этого было мало, потому что ипотеку надо было платить ежемесячно. Крановщицей меня здесь не брали. Возраст уже не тот. И я, как говорится в сказках, закручинилась.

Ездила на собеседования, как на работу. А проезд в столицах совсем не дешевый. В итоге собиралась уже уборщицей в несколько мест пойти. Пока не встретила Киру!

Кира работала в конторе, которая подбирает персонал. Я пришла туда с последней надеждой устроиться сиделкой, как раньше. А Кира Петровна на меня тогда глянула и зачем-то спросила:

– Вы же из Сибири, так?

– Да, из Сибири. А что? – я распахнула пуховик, сняла колючую вязаную шапку и положила на колени.

– А баню любите? – эта самая Кира даже прищурилась.

– Конечно. Что-что, а баня у нас на первом месте, – ответила, а потом подумала, что зря, наверное. Решит еще, что жалею о переезде.

– Тогда у меня для вас есть отличная вакансия, Елена Васильевна. Парильщицей. В самом центре. На Ордынке! – подняв палец вверх, Кира хотела дать понять, что это не хухры-мухры, а мне что «ордынка», что «мордынка» – те же яйца, только вид сбоку.

– Ну и что там? – аккуратно спросила я.

– Да это же в Москве. В самом центре! Приличная баня. Не «Сандуны», но и не хуже. И платят там прилично, – даже возмутившись немного, что я не раскрыла рот от такого предложения, разъяснила Кира.

– Там, наверно, девушки помоложе нужны, да пофигуристее, – чтобы зря воду не лить, я сняла пуховик и показала свой прекрасный почти шестидесятый размер.

– Леночка, – вдруг перешла на более дружественный тон Кира, – это  самое то! Они и запрос отправили, прямо как будто с тебя писали! Вот читаю: «Женщина в теле за пятьдесят… хорошие физические данные, крепкое здоровье.».

– Ну, если и правда банщицей, то еще куда ни шло. А-а… далеко ведь от городишки нашего, – я показала на карту за моей спиной.

– По зеленой ветке, а дальше электричка. Все идеально Елена Васильевна. Сутки через трое можно или два дня через два. Ночь между сменами можно в общежитии остаться. Тут указано, что приезжим предоставляется, – Кира даже мне показала этот самый запрос.

– А зарплата? – я понимала, что это самый неудобный вариант из всех имеющихся на данный момент, и готовилась услышать цифру, которая меня рассмешит.

– Если два через два, то около ста пятидесяти выходит. А…

– Чего? Тысяч? – несколько ошалев, переспросила я. Мне показалось даже, что вот он, счастливый билет. За все то, что пережила. И теперь судьба, наконец, повернется к нам лицом.

– Да, это на руки, – подтвердила она, снова сверившись со своими данными в компьютере.

– Пишите адрес или что там надо? Куда ехать? – в моей голове уже сложились все цифры, и я понимала, что с этими деньгами мы за пару – тройку лет закроем ипотеку и сможем придумать что-то еще, чтобы не жить как цыгане.

Кира почему-то стала мне подругой. Сначала предложила просто посидеть в кафе. Потом позвонила и заказала у Алиски пару тортов на юбилей к сестре, а потом и вовсе пригласила к себе.

Оказалась одинокой женщиной моего возраста. Правда, выглядела куда моложе меня.

Через полгода мы были не разлей вода. Встречаться удавалось редко, потому что большую часть своей новой жизни я работала.

И что удивительно, я не чувствовала, что работаю. Даже представить не могла, что можно такие деньжищи получать за банные дела: коллектив будто на подбор: такие же бабы, как и я. Видимо, брали пошире, чтобы клиентки себя увереннее чувствовали. А может, и правда мы кто «помягче», терпеливее к пару.

За пару лет работы я уверилась, что женщины в теле самые добрые, самые внимательные и самые неконфликтные. Общежития не было. Был рядом с банями небольшой хостел. Вот там мы и занимали комнатку. Некоторые вообще на неделю приезжали. Как на вахту. А вторую неделю дома с внуками да детьми «отдыхали».

В общем, я расслабилась, выдохнула наконец, задышала полной грудью. И боялась слово сказать вслух о наконец-то постигшем нас везении.

Глава 2

Кроме того, что работа нравилась, мне нравились люди. И не только те, кого я могла по голой спине опознать. Нравились все, кто жил в этом дворе. Старая московская улочка, протянувшаяся между Пятницкой и Большой Ордынкой, была похожа на историческую фотографию. Особенно зимой.

Здания, которым больше сотни лет. Деревья, которые видели чуть ли не пару веков. А самое главное – люди!

– Васильна, вы сегодня людей вениками не причащаете? –  тощий Валерьяныч, мужчина лет семидесяти, в затертом, но чистом свитере и пиджаке поверх него, вошел в столовую, где мы обычно и завтракали, и обедали.

Она находится в цокольном этаже старой усадьбы, о которой он мог говорить часами. И цены здесь были настолько смешными, что притягивали окрестный люд. В основном это были не самые зажиточные горожане, не захотевшие продавать свои квадраты.

Да, их дети и внуки ждали с нетерпением, когда драгоценная жилплощадь на бумагах поменяет владельца на их имя. Но и приглядывали за стариками, боясь прогневить балованных уже дедушек и бабушек, подкидывая деньжат, оплачивая им жизнь, а некоторым и путешествия. В общем, контингент здесь был приятный.

– Валерьяныч, я часа на три свободна, поэтому извольте присоединиться к нашему столу. Сегодня я решила остановиться на рассольнике и котлете «по-киевски». Шеф-повар был в ударе, о чем со мной поделился Ильяз, мой сегодняшний официант.

– О! Душа моя, Елена Васильна! Как же я несчастен, что родился мужчиной! Тогда я мог бы ходить под ваши белы рученьки, под ваш веничек. Знаете, как вас хвалят в нашем околотке? – да, манере так говорить я научилась от него.

– В следующей жизни, коли Бога не прогневаете, Федор Валерьяныч, непременно станете женщиной! Только тогда, наверное, и меня не станет. Но это совсем другая история. Вы лучше, батюшка, расскажите мне чего-нибудь интересного. Вы же ходячая энциклопедия! Я домой приезжаю, дочке рассказываю, и она мне завидует! Все собирается со мной приехать, чтобы с вами познакомиться! – Алиска и правда мечтала найти денёк и поехать ко мне в выходной день, чтобы погулять в центре. Но завалила себя заказами так, что иногда в магазин выйти не могла.

– Да все я вам уже рассказал, Еленочка Васильевна, – и тут мой собеседник задумался, словно зацепил краешек ниточки и, боясь ее не упустить, разматывает у себя в голове.

В такие минуты я молчала, уже зная, что после вот таких пары минут молчания он обязательно что-то расскажет.

– Так вот же, я не рассказывал вам об аптекаре! Это было-ооо… Сейчас… – он снова задумался, видимо, чтобы вспомнить все точно и полно. Я дожевала котлету и жестом попросила у Ильяза кофе. Парень готовил его отменно и знал, как я люблю. Главное: не опоздать и получить напиток прямо к началу новой истории Валерьяныча.

О том, что в середине восемнадцатого века усадьба эта была фабрикой-усадьбой, где шили великолепную шелковую обувь, Валерьяныч мне уже рассказывал. Верили ему здесь не шибко, но меня его рассказы зачаровывали. Я словно оказывалась во временах, которые он описывал.

– А это было еще до купца Григория Васильева. Он ведь усадьбу отстроил с нуля. А до него тут было очень интересное место – мастерская Матеуса Кирца. Страшного человека по нашему времени. А тогда… коли не можешь доказать, то и молчи, – словно сложив все в своей голове, начал мой собеседник.

– Значит, здесь были сплошь мастерские? – уточнила я.

– Ну, он славился своими украшениями. Но не красота их привлекала покупателя. Кирц был великим отравителем!

– Вот те на!

– Да, Леночка. И основными его заказчиками были османы. Один из правителей того времени особо отличился: заказал перстни для всех своих братьев. И через неделю стал единственным наследником трона! – Валерьяныч поднял палец вверх. Это на его языке означало особый момент, кульминацию события или рассказа, – но мастерскую позже сожгли. И столько ходило легенд о том, что весь квартал проклят, – он покачал головой и тяжело вздохнул. – Много разговоров было и о том, что все еще души умерших приходят сюда, в место, где были созданы эти самые украшения, убившие их, – завершил рассказчик.

– Валерьяныч, и не лень тебе народ пугать? – к нам незаметно подошла Вера, единственная сотрудница, с которой у меня не сложились отношения. Вот не пошли, и все! Никто не мог понять, чего она ко мне цепляется и даже жалуется начальству. А я и внимания на нее не обращала.

– Ты, Верочка, думаю, ревнуешь меня к Елене, –  пропел наш пожилой друг. Загадочно улыбнувшись, он попытался сгладить между нами «складочку».

– «Складочки», как вы выражаетесь, Федор Валерьяныч, Елена Васильевна сама складывает. Работать надо усерднее, а не чаи гонять в столовой, – бухнувшись рядом с мужчиной, грозно заметила Вера.

Вера была злой, мне казалось, просто от природы. Все ей было не то и не так, во всех видела если не предателя, то плохого сотрудника и лентяя. Люди вокруг просто не замечали ее, старались не пересекаться. Я же просто попала, как говорится, в струю. Потому что специально ее не избегала, даже общаться пыталась. Но змеи, они и в Антарктиде змеи. Коли в тепле держать, то обязанности свои выполняют с особым рвением и старанием.

В этот день у меня было прекрасное настроение, потому что дочка с внуками должны были приехать в Москву утром, и мы могли погулять здесь целый день.

Я отработала остаток дня, а под ночь, когда закончили в банях уборку и подготовили все к следующей смене, вышла с работы позже всех. Торопиться было некуда, чаю мы напились на месте.

– Леночка, ты мне не поможешь? – голос из-за арки я узнала моментально. Подбежала и увидела на земле лежащего Валерьяныча.

– Я скорую сейчас вызову, Федор Ва…

– Нет, это со мной часто такое. До дому проводи, милая, подсоби. Голову окружило, свет из глаз выкатился. Думал, к стенке прижмусь, в порядок приду, ан нет… Очнулся, лежу, прохлаждаюсь, будто и без того спина ноет мало, – он пытался шутить даже в таком положении.

– Я все же вызову врача, Валерьяныч, – приподняв щуплое и почти невесомое тело, я прижала его одной рукой к себе, второй вынула из кармана телефон и набрала номер «скорой».

Врач приехал, осмотрел, поставил укол, повышающий давление, и проверил аптечку деда. Уведомил, что завтра с девяти до десяти приедет доктор на дом и возьмет анализы, а потом велел присмотреть за пациентом и был таков.

Я осталась с Валерьянычем. Чему он страшно обрадовался и засуетился в маленькой кухоньке.

Дочка приехала, как обещала, рано. Но пока я ждала со своим подопечным врача, она добралась до нашего переулка. Позвонила мне, и я попросила дождаться.

– Нечего на улице их держать. Утро, а жара уже вон какая стоит. Приглашай домой, – приказал Валерьяныч.

Когда доктор дал рецепт на новые лекарства, приказал пить их по расписанию, а после уехал, мы вместе отправились в нашу столовую, потому что подошло время обеда.

Там мы снова встретились с Верой и снова я выслушала от нее порцию гневных оценок моего труда.

– Это что за баба? Мама, какое она имеет право так с тобой говорить? – тихо спросила Алиска. Валерьяныч, слава Богу, нас не слышал: он болтал с моими внуками, учил их складывать пальцы в виде животных, шевелить ушами. И много еще чему, полезному будущим мужчинам в социуме.

– Не надо злиться на людей потому, что они сами злы на себя, Алиса. Запомни это. Доброта, она ведь всегда с тобой, а зло ты раздаешь, а значит, сама остаешься ни с чем, – прошептала я дочке.

– А вот нынче это совсем немодно, Васильевна. Чему дочь учишь? Хочешь, чтобы, как ты, правдой да добром улицу подметала. Не твой век сейчас, Леночка. Не твой! – я поверить не могла, что дед так хорошо слышит. Не было у него аппарата слухового, доктор поставил чуть ли не склеротическое состояние. А он, оказывается…

На этом дочка отправилась в центр на метро, а я решила побыть еще с дедом, поскольку показался он мне слишком уж бледным.

Вечером, когда мы все, поужинав у настоявшего на этом старика, а Алиса моментально прибралась, пока я готовила пирог, собрались ехать домой.

Нам позвонили, чтобы сообщить: квартира наша горит. И та, что над ней, тоже. Видимо, дочка забыла закрыть балкон. А бросающих окурки с этажей выше развелось в новостройке превеликое множество.

– Поезжайте, а мальчишек оставьте, я скажусь соседке, она помоложе. Будет к нам каждые пару часов заходить. Справимся домом. А у вас сейчас дел невпроворот, – Валерьяныч был собран, словно хирург перед операцией.

На останках нашего жилья утром мы обнаружили целой только ванную. Да, сильно закопчённой, но целой. Нужно было искать, где жить, что делать с ипотекой и где брать самые необходимые вещи.

Валерьяныч вечером, когда мы приехали за мальчишками, твердо приказал:

– У меня остаетесь. Я занимаю свою комнатушку, а вторая огромная комната стоит без дела. Не хотел сдавать, не хотел чужих в доме. А с вами мне хорошо. И мальчики хорошие: читали мне, песню спели, показали, как искать в интернете мультфильмы и кино, – он отошел от двери, чтобы пропустить нас внутрь.

Когда все улеглись, мы с хозяином сели в кухне и заварили чай. Я чувствовала, как в груди сдавило все от горя и от обиды. Больше от обиды, потому что не понимала: за что мне это все.

– Не бойся, Васильна. Не бойся. Прорвемся. Я еще поживу, подниму твоих. До института точно доведу, – начал странные речи дед, и я улыбнулась, понимая, что доктор был прав. Нужно было вести Валерьяныча к врачу иного характера.

– Ладно. Я так благодарна вам, Федор…

– А ты не перебивай, ты слушай дальше, – он протянул тонкие сухонькие руки через стол и взял мои ладони в свои. – Я твоих не оставлю, Леночка, а ты не бойся. Иди, куда идешь! Без жилья не оставлю, познакомлю Алиску с кем надо, чтобы достойный отец был у мальчишек. Они же все хорошие, все в тебя. Да только тебе не место здесь, милая, – он говорил и говорил. И весь его монолог означал только одно: я не жилец.

Кое-как уговорив его не продолжать, я дала таблетки, проводила в комнату и сама устроилась на стареньком диване с младшим внуком. Дочка со старшим спали на полу, на матрасе, найденном в чулане. Глядя на мою небольшую семью, лица которых хорошо различались при свете фонаря, думала я снова о своей судьбе, о своем невезении, преследовавшем меня с самого начала жизни.

Засыпала с мыслями о завтрашнем походе по инстанциям, поиске выхода из положения. А еще о враче для деда, потому что такое он говорил впервые. И это был даже не звоночек, а набат.

Глава 3

– Не оттого-о, не оттого-оо, – тянул какой-то очень уж неприятный бас то ли в другой комнате, то ли через стенку. Просыпаться я не хотела. Сон затягивал, как это бывает, когда болен или очень устал накануне.

– Доколе ты мне душу рвать будешь, Степан? Они пятый раз уже приходят, Елена в жару мечется, ты не просыхаешь. У меня сердце не выдержит этого, выпрыгнет вот-вот, – тонкий женский голос срывался на плач в ответ басу.

– Не оттого обеднели, что сладко ели, а оттого, что долго спа-али, – протянул тот же мужской голос. – Уйди-и, не перечь мужу!

Женский плач стал слышнее, а потом послышался храп того, с басом.

– Ну и соседи у тебя, Валерьяныч, – прошептала я, понимая, что во рту будто наждачная бумага. И язык о нее цепляется, грозя и вовсе прилипнуть к небу.

Потом в голову приходит все, что случилось до этого. Возвращается в памяти, почему мы остались ночевать у моего пожилого друга. Пожар! С этой мыслью силы вовсе уходят. Но глаза я все же открываю. Свет слепит так, словно я неделю просидела под землей. Голова взрывается болью.

– Еленушка, милая моя, очнулась? – голос той самой плачущей женщины нежен, заботлив и очень трогает мое сердце. Ощущение, будто это мама, будто я снова в детстве, в том прекрасном отрезке моей жизни, где все было хорошо до ее болезни.

Холодок прикасается к губам, теплая рука поднимает голову, а невнятный силуэт, наконец, закрывает нещадно лупящее из окна солнце.

Вода. Холодная, словно со льдом. Она сначала даже не течет в горло, а впитывается во рту и моментально оживляет язык. Женщина наклоняет кружку по чуть. И я благодарна ей за это.

Наконец, напившись, я отвожу голову, но так, чтобы ледяная жидкость не полилась на шею. Что со мной? Заболела? С глазами что-то? Где я?

– Не бойся, Бог нас не бросит. Не бросит. Вот увидишь. Коли ты в себя пришла, значит и надежда есть. Лишь бы ты на ноги встала. А там как пойдет, – голос этот успокаивал и давал ту самую надежду, о которой говорил.

Позже я проснулась, видимо, вечером, или ночью. С улицы комнату освещала полная луна, которую я сначала приняла за фонарь. Тишина стояла такая, что заложило уши. Я уже и забыла, что может быть так тихо. Или у меня с ушами беда?

Только через минуту вспомнила о странном сне, выдохнула, поняв, что голова не болит. А ведь во сне казалось, что вот-вот лопнет: гудела как колокол. Но когда я повернула голову от окна, поняла, что комната мне незнакома. И запахи незнакомы. И обои на стенах слишком уж странные.

А потом, присмотревшись, увидела и женщину. Она спала, наклонившись всем телом на кровать. Сидела, наверное, на низком табурете. Руки ее лежали на одеяле, и я чувствовала их тяжесть своими ногами. Здесь же, возле рук, лежал малюсенький молитвослов. То, что это он, мне подсказал бликующий золотым крест, написанный на обложке. Твердый переплет, но книжица размером с именную иконку, которую я носила в кошельке.

Не помнила я, как снова провалилась в сон. А проснулась от голосов на улице. Свет теперь не раздражал, как до этого, как я считала, во сне. Окна с двумя рамами в глубоких простенках. Подумалось, что стена, наверное, не меньше полуметра, а то и больше. Округлые сверху рамы выглядели мило, но слишком уж по-старинному. Такие окна были в доме бабки, который после её смерти остался нам с матерью.

Деревянные, видно, что крашеные белой краской карнизы для штор над каждым из трех окон. И судя по тому, что улицы не видно, а только деревья и крыши соседних домов, находилась я не на первом этаже.

Беленый потолок, «веселенькие» обои, то ли с лилиями, то ли с ландышами, рассмотреть я не смогла: уж больно мелкими были белые крапинки на бежевом фоне. Зеленые листики различала точно.

Медленно скользя взглядом по стене с окнами, я наткнулась на угол. Потом другая стена, та, что была прямо перед кроватью. Комод, столик вроде секретера, а над ним столько картинок в рамках, что зарябило в глазах. Дальше стоял шкаф. Резной, громоздкий, внушительный. Просто Царь-шкаф, а не какой-то там… Балясины по углам слева и справа от двух дверок явно потолще моей руки и упирались в доску типа порога внизу и в козырек над шкафом. Я впервые видела такое чудовище мебельной промышленности. Даже задержала на нем взгляд, чтобы понять, зачем эти сложности и носят ли эти финтифлюшки хоть какую-то смысловую нагрузку.

Дверной проем тоже имел вид арки, как и дверь. Ну и еще один комод возле кровати справа, с зеркалом, стоящим над ним, был густо заставлен украшениями вроде статуэток в стиле «деревенский скотный двор». Были тут и коровы с белыми, блестящими фарфором боками, гуси, тянущие длинные шеи, видимо, шипящие и кидающиеся на кого-то, кого следовало допридумать самому, коза с пучком травы, торчащей изо рта.

В общем, странным было всё!

Так я думала до того, как решила потереть глаза. Тоненькие, будто детские ручки с аккуратными пальчиками напугали меня больше, чем этот дом. А когда я, кое-как встав с кровати, подобралась к зеркалу, то устояла только благодаря своим морально-волевым качествам.

На меня в отражении глядела светловолосая чуть курносая, светлоглазая девушка. Круги под глазами говорили о болезни, как и торчащие скулы и ключицы под распахнувшейся на груди сорочкой.

Покачала головой, помахала рукой, даже ущипнула себя перед зеркалом. Но девушка не сдавалась, повторяла все ровно то же и в нужный момент.

А потом все увиденное подтвердилось при ближайшем рассмотрении. Ноги, руки, живот, грудь. На ощупь и при рассмотрении оказались теми же.

Не моими!

Кружка воды на столе снова помогла преодолеть сухость во рту. Голова хоть и кружилась, но ничего не болело и даже не было усталости.

Не отпуская рук от кровати, я прошла к окну. И, выглянув, замерла. Там была не привычная мне улица. Там была улочка, по которой кто-то брел, кто-то бежал. По улице ехали лошади, запряженные в коляски и в телеги.

Было грязно, и грязь эта в данный момент засыпалась сеном. Да, мужик в картузе, черной куртке и сером переднике брал сено с телеги и бросал большими охапками туда, где был тротуар. По которому сейчас шли две странно одетые женщины в широченных юбках, замысловатых шляпках и приталенных куртках с мехом. Или это пальто…

Они подошли к коляске, смеясь, по очереди сели, и возница тронулся. Мужик с самоваром вышел из двери дома напротив, пошел налево, дошел до соседнего дома и вошел внутрь. На двухэтажном доме во всю ширину между окнами первого и второго этажа я прочла: «Мануфактурный магазинъ».

Восемь окон наверху, четыре внизу, потому что между окнами первого этажа есть три двери… Кирпичный, солидный и очень похожий на старинный дом в городе, где я родилась. Этот дом сейчас занимает администрация, а раньше, до грандиозного ремонта, в нем был сельсовет. Скрипучая деревянная лестница, голландские печи в каждом большом светлом кабинете. Запах бумаги, печатей: запах бумажной волокиты. Я словно почувствовала его. Но этот дом был свежим.

В какой-то момент я заметила движение на втором этаже и, подняв глаза, увидела девушку, активно машущую мне в открытое окно. Она тоже была в сорочке и поэтому старалась держаться подальше от оконного проема. Я, не думая, помахала ей в ответ.

А потом услышала шаги за дверью и, не зная, что меня ждет, решила притвориться спящей. Я стрелой метнулась на кровать, закинула на себя одеяло, и в момент, когда я зажмурилась, дверь открылась.