Я иду искать…

– Разные. Как и повсюду. Люди разные и характеры разные. И трудные, и свойские, и несговорчивые, и безразличные. Разношерстные, разновозрастные, но все труженики. Вот лодырей тут точно нет. Здешние люди цену себе знают, но путника всегда накормят. В беде не бросят, но, если нужда случится, за себя всегда сумеют постоять. Злым словом или дурным помыслом не обидят, но любопытных и завистливых не любят. Больше молчат, чем говорят. В общем, как и везде. Нормальные сельские люди.

Маруся, притихнув, задумалась.

Сколько таких деревень и сел еще по России разбросано! Сколько судеб, сколько житейских историй, сколько человеческих жизней… Это только кажется, что в городах сосредоточена вся жизнь людская. А на самом-то деле вот где соль земли русской, вот где суть рода человеческого, сущность наша, не испорченная цивилизацией, не избалованная техническим прогрессом, не развращенная цинизмом и подлостью.

Исконность наша, изначальность, первозданность. Аутентичность в чистом виде, натуральность в лучшем смысле этого слова. Именно такие села и деревни, опустевшие в девяностые годы, и возрождаются нынче, наполняются детскими голосами, развиваются и растут.

Галина и Маруся посетили четыре дома.

Уже совсем стемнело. Воздух, до сих пор серый и прозрачный, быстро наливался чернильной густотой, становился тяжелее и весомее. Прохладный, довольно резкий, пахнущий опавшими слежавшимися листьями, он сильно отдавал горечью и терпкостью наступившей осени.

Маруся, спускаясь по ступенькам крыльца очередного дома, вдохнула полной грудью.

– Господи, здесь даже воздух ароматный! До чего вкусный!

– Нравится? – гордо выпрямилась Галина.

– Угу. Он как клюква из холодильника: пряный, кисло-сладкий, вяжущий и холодный, – Маруся озадаченно оглянулась. – Ой, уже так темно. Много еще домов осталось?

– Два. Ваши врачи, кстати, еще прием не закончили, я звонила только что. Думаю, к одиннадцати отправитесь обратно.

– К одиннадцати? – охнула Маруся. – А ехать-то еще сколько! Да по темноте… Может, и впрямь, лучше нам остаться?

– Ну, про ночевку-то нужно было раньше думать, – заметила обеспокоенно Галина, – чтобы разместить вас у кого-то из местных. А теперь-то уже немного осталось. Уж давайте закончим сегодня, да и поедете с богом.

– Ну, что ж делать. Показывайте тогда, куда дальше ехать.

Когда автобус тронулся, Галина кинула быстрый взгляд на Марусю.

– Сначала к мельнику, но только вы, Мария Павловна, не пугайтесь.

– А чего мне пугаться? Что у них там такое?

– Странный это род. Старинный, со своей историей, тяжкими испытаниями. Из нынешних жителей никто о них толком ничего не знает. Молчуны они, наследники старого мельника, а тот был человеком, говорят, своеобразным. Крутым мужиком с причудами да характером жестким. Никто теперь о нем и не помнит, времени-то много прошло, не одно поколение минуло. Там у них все покрыто тайной. Да сами увидите.

– Я, конечно, не из пугливых, но все-таки страшновато, – опасливо поежилась Маруся. – И много их там?

– Уже нет. Род был большой, дружный. Дед, внук того самого первого мельника, уже и сам едва ноги передвигает, наверное, за восемьдесят ему. Хотя точно не знаю. Есть еще нынешний молодой хозяин, то ли внук этого деда, то ли сын его родного брата – их даже не поймешь, – Галина отмахнулась. – В общем, дело в чем? Дед-то больной, лежит все больше, ходит с трудом, а молодой хозяин дома все на себе тащит, уж очень рукастый, умелый, работящий! Да еще и дочь один воспитывает. Девочке лет пять. Живут очень замкнуто. Скрытно, обособленно. Затворники настоящие. Знакомств не водят, гостей не привечают. Почти ни с кем не общаются. Хранят свои тайны и предания. Кстати, в селе этом малышей до сих пор старым мельником пугают, хотя уж больше века его нет на этом свете. Людей давно нет, а легенды живут.

– Господи, нашли, кем пугать, – Маруся озадаченно нахмурилась. – Так мы кого из них смотреть будем? Старика? Или молодого мельника?

– Старика. Он не совсем лежачий больной, но ходить далеко не может. Ноги болят. Старость, что тут скажешь? Но, в любом случае, посмотрим всех, кто изъявит желание, хорошо?

– Конечно, – Маруся кивнула на дорогу. – Постойте, а мы опять в глубь леса сворачиваем? Зачем?

– А как иначе? Мельница-то не в селе, а на хуторе находится. Это в трех километрах от села, – Галина заспешила. – Раз уж есть время, расскажу вам о них. Раньше, еще до революции, сюда пшеницу да рожь возили со всей округи. Мельник богатым слыл человеком, с крутым характером да твердыми принципами, честно работал, хоть денег не считал. Но никого не обижал, нищих подкармливал, и все держал в своих руках. Да ведь коммунисты, когда пришли, не разбирались, всех гребли под одну гребенку. Их первыми раскулачили, отправили всю семью куда-то в Сибирь, дом разграбили, мельницу колхозу передали. Хутор захирел, сараи да чуланы истлели, пришли в запустение, двор зарос. В общем, все пришло в упадок, а мельница да дом выстояли! Как стояли, так и стоят. Построены на века!

Галина, разговорившись, взглянула на притихшую Марусю:

– А в начале девяностых, когда Союз рухнул, и колхозы приказали долго жить, вернулся сюда мужик с мальчонкой. Бородатый, огромный, страшнючий… Тот самый внук старого мельника, которому теперь уже за восемьдесят, вернулся в родное гнездо, приехал на заброшенный хутор, вернул все законно и стал там жить. Работал день и ночь, помощи не просил, себя не жалел, поднимал хозяйство. А тем временем и мальчишка вырос, окреп, возмужал и пришел ему на смену, стал молодым хозяином.

Дорога вилась среди высоких елок, сосен и других деревьев. Ветви стегали по окнам, цеплялись за крышу и пугали путников хрустом веток. Было темно, хоть глаз выколи. И только неяркие фары автобуса освещали узкую проселочную дорогу, выхватывая из темноты то кривой ствол ели, то срубленный пенек, то темную, сплошь поросшую травой, обочину.

Остановились неожиданно. Автобус затормозил у высокого частокола, за которым высился срубленный из огромных бревен дом, больше похожий на старинный терем: с лестницей на высокое крыльцо, с резными ставнями, со вторым этажом. Что-то еще разглядеть в темноте было трудно, но и этого зрелища хватило, чтобы Маруся ошарашенно замерла.

– Вот, это да! Прямо как в сказке. Только уж больно зловеще!

Галина молча указала ей на ступеньки, ведущие на крыльцо, и пошла вперед. Маруся, боясь отстать, заторопилась следом.

На стук так долго никто не откликался, что Маруся, наклонившись к самому уху Галины, зашептала:

– Галя, может, пойдем восвояси? Жутко как-то.

– Не бойтесь. Я здесь часто бываю. Девочке прививки делала, деду уколы. Постучите еще. Надо же старика посмотреть.

– Так, может быть, сами войдем?

– Да как-то неловко. А если они спят?

– Так что же делать?

Маруся беспокойно оглянулась по сторонам, а Галина, не отвечая, заколотила в дверь кулаком.

– Добрый вечер! – раздался за их спиной глухой, довольно низкий мужской голос. – Вы к нам?

Испуганно вздрогнув, Маруся резко обернулась, а Галина, схватившись за грудь, укоризненно глянула на мужчину.

– Что ж вы так подкрадываетесь? Зачем людей пугаете? У меня чуть сердце не выскочило. Тут, в вашей глухомани, и без того с ума сойдешь от страха.

– Добрым людям здесь нечего бояться. И диких зверей тут не водится, – стоящий у крыльца незнакомец метнул удивленный взгляд на Галину. – А вы к нам в гости или как?

– К вам, но не в гости. Врачи из Москвы диспансеризацию проводят. Вы не пришли в амбулаторию, вот мы и объезжаем дома, где есть лежачие больные, – Галина, не оборачиваясь, указала на Марусю. – Познакомьтесь, это Мария Павловна, врач-терапевт, а это, – она хмуро кивнула на мужчину, – молодой хозяин мельницы и хутора, Савва Игнатьевич. – Ну, войти-то можно? Или так и будем на крыльце стоять? – Галина, не скрывая раздражения, указала на дверь.

– Так входите. Дверь не заперта, – усмехнувшись, махнул рукой Савва. – Могли бы уже давно войти.

Галина запальчиво передернула плечами и, досадливо сморщившись, шагнула в дом. Вслед за фельдшером Маруся тоже торопливо перешагнула порог старого дома и удивленно замерла. Несмотря на его очень почтенный возраст, внутри дом выглядел совершенно обычно, современно. Так, на взгляд Маруси, могли выглядеть все нынешние дома, сложенные из бревен.

Она с любопытством огляделась. Высокий потолок, небеленые бревенчатые стены, небольшие оконца с внутренними ставнями, деревянный, выскобленный добела и чисто вымытый пол, огромная русская печь в изразцах. Здесь все дышало чистотой, свежестью и опрятностью.

– Нравится? – услышала она сбоку и, спохватившись, оглянулась.

Чуть сбоку стоял хозяин. Теперь, при домашнем освещении он не казался ей таким уж страшилой, каким почудился в темном дворе. Высокий, широкоплечий, с большой, светлой окладистой бородой, совсем скрывающей нижнюю часть лица. Чуть прищурившись, мужчина, больше похожий на лесоруба или на путешественника, внимательно и очень дружелюбно смотрел на нее, дожидаясь ответа.

Маруся заспешила:

– Да, нравится. Очень! Настоящий сказочный терем. Не хватает только принцессы.

– Почему же? И принцесса есть. Вон, смотрите!

Савва, улыбнувшись, указал на маленькую девочку, которая торопливо бежала к ним по лестнице, перескакивая через ступеньки. Малышка, радостно визжа, кинулась к отцу, и тот, подхватив ее, ласково прижал к себе и звонко поцеловал в макушку.

– Ну, как ты тут?

Девочка, не отвечая отцу, пытливо оглядела гостей. Серьезно взмахнула ресницами и, застеснявшись, спрятала лицо у отца на груди. Мужчина погладил ее по спине и опустил на пол.

– Ну, принцесса, поздоровайся с гостями.

– Здравствуйте, – девочка поправила платьице, пригладила волосы и застенчиво шагнула к Марусе.

Маруся присела перед ней на корточки и ласково кивнула.

– Здравствуй. Я – Мария Павловна. Маруся. А тебя как зовут?

– Луша.

– Луша? Это Лукерья? – Маруся озадаченно обернулась к отцу.

– Да, – Савва невозмутимо кивнул, не заметив ее удивления. – Лукерья. Так звали мою прабабку.

– Мария Павловна, ну, что же, – Галина, стоя рядом, нахмурилась. – Время идет. У нас еще один дом, давайте начнем.

– Да, пожалуйста, – Савва поспешно указал на дверь в углу. – Руки можно там помыть.

Вымыв руки, Маруся прошла в небольшую комнату в конце коридора, где лежал дед Саввы.

– Ой, что за времена настали, – закряхтел старик, увидев ее. – Докторша сама домой приходит. Неужели и я дожил до таких счастливых времен?

Дед Тихон Егорыч, которому в прошлом году исполнилось восемьдесят, почти не ходил. Болели суставы, изъеденные ревматизмом, поднималось давление и одолевала обычная старческая слабость. Единственным его развлечением оставалась маленькая Луша, которая с утра до ночи пела ему песни и рассказывала сказки.

Марусе дед Тихон понравился. Было в нем что-то мощное, естественное, что не поддается годам и не теряется с возрастом.

Старик не стонал, не причитал, не жаловался на свои хвори, а, напротив, слушал ее спокойно, посмеивался над старческими болячками и приглашал Марусю приехать еще раз в гости. Осмотрев его, Маруся похвалила деда за терпение, изменила ему терапию и предложила все-таки сделать кардиограмму.

– Тихон Егорыч, надо сделать это исследование. Обязательно. Возраст у вас уже такой, что нельзя рисковать. Я бы еще назначила вам и другое обследование, но для этого вам лучше обратиться с стационар.

– Ну, уж нет, милая. Позволишь ли мне так тебя называть?

– Конечно, называйте, как вам хочется. Да только обследоваться все равно надо.

– Поздно мне обследоваться. Помирать пора.

– Ну, это вы еще успеете, – Маруся обернулась к Савве. – Вашему дедушке надо принимать правильные лекарства и желательно сделать кардиограмму.

– В нашей глухомани нет больницы, а в Тверь везти его нельзя, это очень далеко, – удрученно отозвался.

– Можно доктора из районного центра пригласить, там хорошая больница, – нетерпеливо встряла в разговор Галина. – Зачем же в Тверь сразу?

– Вот это правильно, – отозвалась Маруся. – Но мне самой хотелось бы увидеть результат обследования.

– Мария Павловна, но ведь вы из Москвы не поедете за столько верст в Сретенку, чтобы кардиограмму прочитать?

– Да уж, неблизкое расстояние, – вздохнула Маруся.

– Не печалься, детка, – дед Тихон ласково похлопал ее по руке. – Не думай обо мне. Если суждено еще пожить, то и без твоей кардиограммы поживу. А когда время умирать настанет, то и кардиограмма твоя не спасет. Не думай обо мне, у молодости много своих забот.

Маруся, понимая, что сейчас все равно ничего нельзя придумать, заспешила:

– Ладно, Тихон Егорыч. Я подумаю об этом позже. Обязательно. Савва Игнатьевич, у вас ведь есть телефон?

– Ну, конечно, – усмехнулся Савва. – Сегодня, наверное, на земле можно по пальцам пересчитать людей, у которых нет телефона. У меня есть. А что?

– Запишите мне ваш номер. Если я договорюсь с обследованием на дому, то позвоню вам.

Мужчина бросил на нее удивленный взгляд, но, не сказав ни слова, написал на листочке свой номер.

– Звоните. За деда вам спасибо.

– Пока не за что.

Долгий день перетекал в ночь.

Савва, проводив нежданных гостей, занялся привычными домашними делами. Покормил деда и дочь, вымыл посуду, уложил Лушу спать, принес деду лекарство, а потом, глянув на часы, подошел к окну и задумался.

Долго смотрел в темноту подкравшейся ночи, прислушивался к ее тишине…

И вдруг поймал себя на том, что улыбается.

Радоваться, вроде, было нечему, но на душе отчего-то воцарилось такое редкое спокойствие, когда хочется просто остановиться, замереть и бездумно глядеть вдаль, отрешенно и безучастно наблюдая за целым миром.

Глава 8

Ночь уже поплыла над Сретенкой.

Сентябрьские ночи еще не набрались холода, не пропитались сыростью и влагой, но уже становились длиннее и темнее в преддверии первых заморозков.

Холодало. Это была не та ласковая и бархатная августовская прохлада, когда хочется раскинуть руки и шагнуть навстречу легкому шаловливому сквозняку. Холодная, порою пробирающая до костей, сентябрьская свежесть заставляла ежиться и торопиться в спасительное тепло.

За окном все чаще и чаще стал посвистывать бродяга ветер, и уже повсюду слышится шепот и шелест опавших пожухших листьев.

В конце сентября звездные ночи все реже и реже балуют людей своей непостижимой красотой, небо теряет привычную высоту и бездонность, становится низким и хмурым. И только в очень редкие благодатные дни, словно спохватившись, солнце внезапно озаряет землю, осыпает ее теплыми лучами и возвращает бирюзу полинявшему небу.

Сегодня был совершенно беззвездный хмурый вечер.

К последнему дому автобус подъехал ближе к десяти.

– Галь, уже поздно, – глянув на часы, поежилась Маруся. – Может, спят люди?

– Нет, не переживай. Пока ты деда Тихона на мельнице осматривала, я звонила хозяйке. Здесь живет одинокая женщина.

– Неудобно как-то. Почти десять вечера.

– Она ждет нас. Варвара – учитель русского языка в Каменской школе. Вместе с детьми ездит на школьном автобусе. Две недели назад поскользнулась во время дождя, упала и ногу сломала. Промокла насквозь и вдобавок простыла, пока помощь ждала. Температура поднялась. В районной больнице ей гипс наложили, лекарство выписали. Вроде легче стало, но кашляет очень сильно. Прийти не смогла, потому что нога в гипсе. Посмотрите ее, Мария Павловна. Не откажите. Варвара, правда, женщина суровая, ее многие в селе побаиваются. Но справедливая баба. Такая в помощи не откажет, но и за острым словом в карман не полезет. Если что не так, тут же выдаст по полной программе. Так отчитает, что жить не захочется.

– Ого! Так может, и нам сейчас достанется? – Маруся усмехнулась. – Галь, ты меня опять запугиваешь? У вас здесь что ни двор, то загадка!

– Это точно, – очень довольная Галина захохотала. – Но вас Варвара не тронет, она только нас, местных, воспитывает.

В доме ярко горели окна. Маруся, выходя их автобуса, удивилась:

– Живет одна, а дом большой. Свет во всех комнатах!

– Да. Любит Варвара такую иллюминацию устраивать. От одиночества, наверное, так спасается. У нее, как ни проедешь мимо, все окна светятся. Да и ученики к ней часто приходят в гости. Она с ними занимается бесплатно, и дети, несмотря на строгость и несговорчивость, ее любят. Если что, бегут к ней гурьбой.

– Ну, что ж, – обреченно вздохнула Маруся, – пойдемте. Посмотрим на вашу Варвару. Может, и мы, несмотря на ее суровость, найдем с ней общий язык.

Их встретил проницательный взгляд хозяйки. Она сидела на диване, возле нее лежала толстая крючковатая палка, на которую, очевидно, женщина опиралась при ходьбе. Волосы ее были убраны в тугой пучок на затылке, взгляд, цепкий и наблюдательный, пронизывал насквозь. Он, как буравчик, сверлил собеседника, просвечивал, будто рентген, зорко отслеживал каждое движение.

Маруся, взглянув на нее, внутренне поежилась, подумав, что эта женщина из тех людей, что на два аршина в землю видят и умеют предугадывать события.

Уже повидавшая в своей жизни много всяких пациентов, Маруся приветливо кивнула и, не смущаясь, деловито распахнула медицинский саквояж.

– Добрый вечер, Варвара Ильинична. Вы, наверное, нас заждались? Мы на мельнице немного задержались, извините.

Хозяйка, услышав извинения городской докторши, заметно смягчилась.

– Что ж поделаешь. Не мне вас судить. Вы здесь не отдыхаете, а в работе всякое бывает.

Галина, быстренько сообразив, что работа приезжих врачей близится к завершению, сразу предложила докторше:

– Мария Павловна, давайте вот что сделаем. Я, пока вы будете Варвару Ильиничну осматривать, поеду за вашими коллегами в амбулаторию, вы не против? А чего время тратить? Пока суть да дело, мы все вещи и аппараты соберем и за вами по пути заедем. Так удобнее, мне кажется. Вы сможете прямо отсюда домой отправиться. Как думаете?

– Делайте, как считаете нужным, – пожала плечами Маруся. – Мне все равно.

Оставшись наедине с хозяйкой дома, Маруся привычно улыбнулась.

– Ну, приступим?

Она старательно осмотрела Варвару, послушала легкие, измерила давление, расспросила о жалобах, о лекарствах и о планах. Больная отвечала подробно, спокойно и невозмутимо, но все время украдкой приглядывалась к гостье. Напряженно всматривалась в ее лицо. Прищурившись и пряча глаза, женщина исподволь рассматривала доктора, исподлобья наблюдала за каждым жестом, настороженно следила за каждым шагом.

Несколько минут прошли в полной тишине. Тикали старые ходики на стене, поскрипывали рассыхающиеся полы, сердито гудел на кухне холодильник.

Маруся, как ни в чем не бывало, продолжала заполнять карту пациентки и заодно подробно объяснять схему лечения, но Варвара Ильинична, потемнев лицом, ее уже будто и не слушала.

Видно, что-то пошло не так. Варвара напряглась. Нахмурилась. Насторожилась. Прикусила губы, словно пыталась сдержать рвущийся крик. Сжалась в комок, окаменела.

Чем больше Маруся говорила, тем внимательнее вглядывалась в ее лицо хозяйка дома. И чем настойчивее она присматривалась, тем больше мрачнела и с каждой секундой становилась все угрюмее и печальнее.

Маруся, ничего не замечая, делала свое дело. Закончив осмотр, сделав записи и убрав в саквояж инструменты, она подняла на хозяйку глаза и приветливо улыбнулась.

– Ну, что ж… На этом мы с вами расстанемся. Думаю, все у вас, Варвара Ильинична, будет хорошо. Гипс, надеюсь, снимут недели через две, но нужно будет, конечно, в районную больницу ехать. А в легких у вас чисто, хрипов нет. Таблетки от кашля можно уже не пить, а вот микстуру я бы еще продолжила. Рецепт вот выписала. Галине отдам, она в аптеке микстуру купит и привезет вам. Обязательно принимайте, слышите? И прививку от гриппа надо бы сделать недели через две, а то зима вот-вот нагрянет, а с ней, как вы понимаете, вирусы и простуды. Ну, что? Договорились?

Варвара Ильинична словно не слышала ее, не понимала, не отвечала. Она вдруг стала темнее тучи и упорно молчала, будто лишилась дара речи. Казалось, женщина мучительно размышляет о чем-то очень важном.

Маруся, наконец, заметив ее тяжелый неподвижный взгляд, остановилась на полуслове.

– Варвара Ильинична, что такое? Вас что-то беспокоит? Вы не робейте, говорите. Что-то болит?

– Нет. Ничего не болит.

– Но что-то ведь тревожит? Я вижу, вы хмуритесь. Скажите, что вам не нравится? Не стесняйтесь.

– Да чего ж мне стесняться? – Варвара Ильинична насупленно оглядела доктора с ног до головы. – Мне в собственном доме нечего опасаться. Спасибо за осмотр, доктор.

– Ну и ладно, – засобиралась Маруся, – тогда я пойду. Сейчас за мной автобус подъедет. Всего доброго. Не болейте. До свидания, Варвара Ильинична.

Подхватив свой дорожный медицинский саквояж, Маруся накинула кофту, замотала вокруг шеи длинный шарф и двинулась к двери.

Варвара, как завороженная, безмолвно глядела ей вслед. Но в последнее мгновение, когда доктор уже открыла входную дверь, хозяйка дома вдруг вскинулась.

– Постойте. Подождите. Хочу спросить.

– Слушаю, – Маруся, вздрогнув от неожиданности, обернулась.

Заметив на лице женщины непонятное смятение, она поспешно вернулась в комнату.

– Не волнуйтесь. Что такое?

Варвара Ильинична долго молчала, сосредоточенно вглядываясь в лицо доктора, а потом едва слышно прошептала:

– Тебя ведь Марией Павловной зовут?

– Да.

– Ветрова? – Варвара то ли всхлипнула, то ли простонала.

– Ветрова, – внутри Маруси что-то испуганно дрогнуло, растерянно взметнулись ее ресницы. – А вы… Я вроде бы не представлялась. Вы откуда знаете?

– А отца Павлом Петровичем кличут? – Варвара словно и не слышала вопросов, напряженно думая о чем-то своем.

В животе Маруси противно похолодело, неприятно засосало под ложечкой, липкий страх шевельнулся где-то в груди.

– Да. Павлом Петровичем. Откуда вы знаете? Вы с папой знакомы?

Варвара Ильинична, крепко сжав губы, медленно встала с дивана, тяжело опираясь на крючковатую палку. Оберегая ногу в гипсе, сделала шаг вперед, не сводя глаз с ошеломленной Маруси.

– Это как посмотреть. Это он сам тебе расскажет. А вот тебя, Маша Ветрова, я давно знаю. Всю твою жизнь, пожалуй.

Пол под Марусей качнулся. Сердце, тяжело всколыхнувшись, отчаянно застучало где-то в горле, дыхание сбилось. Нахлынула паника.

«Откуда эта женщина из забытой богом деревни знает меня?» – заметалась в голове мысль.

Марусе стало жарко, тяжело и страшно. Чтобы ненароком не упасть, она схватилась рукой за комод, и, едва сдерживая дрожь в трясущихся коленках, хрипло спросила:

– Я не поняла. Вы кто?

Суровая мрачная женщина тяжело молчала и все глядела на городскую докторшу, а потом, словно опомнившись, удивленно хмыкнула.

– Ты только посмотри! Чудны дела твои, господи! Вот жизнь… Не знала я, что доведется мне еще раз тебя встретить…

Оторопевшая Маруся, вжавшись в стену, изумленно слушала неразборчивые бормотания Варвары.

Страх прошел, она поняла, что ей ничего не угрожает. Мысли отчаянно метались в голове…

Маруся мучительно пыталась сообразить, с кем же, все-таки, она встретилась в этой далекой тверской деревне.

– Подождите. Я не очень понимаю… Что вы говорите? Вы меня знаете? Меня и моего отца? Откуда? Кто вы?

– Да ты не бойся, я не сумасшедшая, – заспешила успокоить гостью хозяйка. – А знаю я вас всех давно.

– Откуда?

– Я, Маша, родственница твоя, – Варвара шагнула к ней, потянулась, раскинув руки. – Тетка двоюродная, – она истово перекрестилась, обернувшись к старой иконе в правом углу. – Не чаяла тебя увидеть. Никогда не думала, что доживу до этого. Можно обнять тебя?

Маруся, передернув плечами, неловко отшатнулась.

– Нет, нет! Подождите! Вы ошиблись! Вы точно ошиблись! Обознались! У меня нет здесь родственников, – Маруся лихорадочно сыпала словами, отступая. – Этого не может быть. Я бы знала. Просто вы обознались, такое случается.

– Может и случается такое, но не со мной. А то, что ты ничего не знала обо мне – неудивительно. Ты, я думаю, многого не знаешь. И правильно, до поры до времени ни о чем не надо задумываться. Придет момент, жизнь сама все тайны раскроет, все карты покажет.

– Какие тайны? – нахмурилась Маруся.

– Ты еще молода, Маша. Вот повзрослеешь, поймешь, что не все так просто и прозрачно в нашей жизни, – Варвара горестно вздохнула. – Но, хочешь ты или нет, а мы с тобой, Мария Павловна, близкие родственники. Очень близкие.

Маруся упрямо молчала, соображая, что делать. Сначала решила, что Варвара сумасшедшая. Потом – что она бредит. Дальше мелькнула мысль, что женщина ее просто с кем-то перепутала. Но как быть с именем отца и их фамилией, которую Варвара так легко назвала?