Я иду искать…

Маруся убрала все с кухонного стола и раскрыла на нем старый потертый альбом. Она уже сотни раз видела эти снимки, но сегодня разглядывала их с особой целью, старалась высмотреть те женские лица, которые хоть чем-то могли быть похожи на них с мамой. Она искала рыжеволосых, большеглазых и худощавых.

Это оказалось сложной задачей. На черно-белых, уже изрядно пожелтевших, снимках трудно было разглядеть цвет волос и, тем более, невозможно восстановить цвет глаз, но все-таки какие-то общие черты оставались заметны даже на этих старых, выцветших от времени, фотографиях.

Вот мамина мама, бабушка Оля. Высокая, чуть ссутулившаяся, остроносая. Смотрит тревожно и застенчиво, смущенно прячет руки за спину. Вот она же с крохотной Марусей на руках.

Вот юная мама со стопкой книг позирует у школы, вот стоит у Вечного огня с цветами. Вот ее одноклассницы, подруги, однокурсницы, коллеги. Множество прекрасных женских лиц, но ни на одном снимке не видно той, которая назвала себя Варварой.

Маруся закрыла альбом и замерла, сосредоточенно глядя куда-то вдаль.

Наше прошлое – это не просто время, пролетевшее незаметно и растаявшее в немыслимой дали. Это не паутина, сотканная из дней и часов, которую можно смахнуть и предать забвению. Это не только жесты и слова, события и поступки, которые можно легко забыть. Это даже не место рождения или смерти.

Это нечто другое – целая совокупность неслучайных, логичных закономерностей, сложных, загадочных и постоянных…

Наше прошлое – это, прежде всего, люди. Наши предки, корни, гены, которые ничем не перебьешь, не изменишь и не поменяешь. Предков мы не выбираем, и очень долго живем, не осознавая, что их влияние на нас не просто значительно, а бесконечно.

И только став старше, мы вдруг начинаем листать страницы семейных альбомов, вчитываться в военные письма деда к бабушке, вглядываться в казенные строки официальных документов. Мы так старательно ищем свои корни, изучаем генеалогию, исследуем архивы, что порою это становится навязчивой идеей, затмевающей все остальные проблемы и желания.

Мы ищем, постигаем и штудируем. И чаще всего даже не осознаем, что ищем не прошлое, а себя. Настоящих, нынешних, теперешних. Стараемся найти объяснения своим поступкам, мыслям и желаниям, ведь, по сути, мы – это все наши предки, их невероятный замес, смешение характеров, привычек и личных особенностей.

Не потому ли внучка бывает копией бабушки, а сын как две капли воды похож на прадеда?

Ирония судьбы… Или закономерность? Никто не знает, что такое наше прошлое. Но каждый из нас мечтает его отыскать и понять, наконец, кто мы, откуда и для чего пришли в этот мир.

Утром, едва выпив чаю с невыспавшейся Зинаидой, Маруся отправилась к бабушке. Зина, настроенная скептически, опасливо глянула на подругу.

– Ой, Маняша, что-то мне все-таки неспокойно. Может, Римма права? Не зря говорят, не буди лихо, пока оно тихо? Неизвестно, что ты откопаешь, если начнешь копать слишком глубоко. А? Подумай сто раз!

– Зин, хоть ты не приставай. Я вот, пока ты дрыхла, альбом наш смотрела. И кстати, фотографии Варвары не нашла! Почему? Вот вопрос так вопрос, да? Ведь в альбоме твоей мамы наверняка есть снимки двоюродных родственников, правда? Я не ошиблась? А почему у нас их нет? Молчишь? Вот и молчи.

– Понятно, – обреченно кивнула Зинаида. – Ну, иди. Ты ж упрямая, тебя не собьешь с пути. Только не пропадай, бери трубку, и отвечай на звонки. Я переживаю.

– Не переживай, подруга. Неизвестность всегда хуже.

Сентябрь, переваливший за середину, не торопился на покой. Вторая его половина, на удивление, щедро одаривала теплом, ярким солнцем и чистым небом. Даже ночи еще не заставляли зябнуть запоздавших прохожих, не проливались дождями и не выхолаживали землю. Иногда, конечно, сердитый ветер вдруг начинал нервно рвать еще не опавшие листья с деревьев, но очень быстро успокаивался, утихал и умиротворенно дремал где-нибудь в гуще парковых деревьев.

Солнце светило ярко, приветливо, но все же это было уже осеннее солнце, и лучи его, обнимая горожан, теперь не жгли и не припекали, а лишь слегка ласкали, снисходительно целовали и приветливо нежили…

Глава 11

Бабушка Майя Георгиевна была особой удивительной.

Несмотря на свой почтенный возраст она не сдавалась на милость годам, и среди знакомых слыла образцом для подражания.

Коротко стриженные, совершенно седые, волосы отливали голубизной, придающей прическе почтенный ухоженный вид. Очки в модной круглой оправе добавляли шика холеному лицу. Глаза, уже утратившие блеск юности, однако, не потеряли живости и ясности. Руки с аккуратным деликатным маникюром до сих пор удивляли изяществом.

Майя Георгиевна, больше сорока лет отдавшая медицине, долго не уходила на пенсию, страшась не только потерять любимую работу, но и утратить на пенсии свою подвижность, активность и легкость. На все просьбы сына она отвечала одно и то же: «Отстань! Ну, сколько можно об этом говорить. Не смогу я дома сидеть! Умру от тоски, сразу состарюсь.».

Когда она, поддавшись на уговоры, все же отправилась на заслуженный отдых, врожденные живость и темпераментность не позволили неугомонной Майе дряхлеть и стариться. Привыкшая к активной и деятельной жизни, женщина первым делом отправилась в клуб «Активного долголетия». Однако, долго там не задержалась.

– Да разве это – активное долголетие? Боже мой, настоящий дом престарелых! Там еще быстрее состаришься, – громогласно огласила она свой вердикт.

Тщательно изучив все предложения интернета, Майя Георгиевна нашла для себя студию танцев, выбрала кружок вышивания шелком и школу рисования акварелью.

Деятельная Майя Георгиевна в жизни имела две большие слабости: она бесконечно любила свою работу и обожала единственную внучку. Чувства эти были неравноценны.

Работая много лет акушером-гинекологом, женщина спасла не одного ребенка, помогла десяткам женщин и имела репутацию знающего, но строгого и требовательного врача. К своим обязанностям относилась серьезно, ответственно и усердно. Женщин жалела, но не до слез.

Не раскисала и того же требовала от подчиненных:

– Этого еще не хватало! Сопли будете дома распускать. А здесь надо собраться, сгруппироваться и воевать за каждую жизнь.

Коллеги Майю Георгиевну любили, к ее мнению прислушивались, а пациенты даже немного побаивались. После ухода на пенсию женщина еще долго не могла оторваться от работы: не сразу забросила дела, часто звонила в отделение, консультировала пациенток, выезжала на сложные операции и, если нужно, участвовала в консилиумах.

С внучкой дело обстояло иначе. Майя Георгиевна любила Марусю по-иному. Ее обожание казалось безграничным и больше напоминало болезненную страсть, трепетную одержимость.

Майя Георгиевна совершенно искренне считала, что лучше и краше Маруси нет никакого в целом свете. Когда девочка была младенцем, бабушка часами, почти не дыша, стояла у ее кроватки. Когда внучка пошла в садик, бабушка сама забирала ее, при этом строго требовала у воспитателей отчета о прошедшем дне. Майя Георгиевна сама купала, наряжала и кормила обожаемую девочку, а уж если не могла из-за работы сделать это, звонила бедной няне по сто раз на дню, доводя ту до белого каления.

Даже когда внучка отправилась в школу, она не угомонилась. Учителям сильно доставалось от бдительной бабушки, которая буквально под микроскопом изучала их профессиональное совершенство, адекватность и справедливость. Майя Георгиевна, конечно, знала, что иногда ее внучка, как и все нормальные дети, шалит, ленится, получает двойки. Но все это нисколько не умаляло любви взрослой женщины к этой маленькой худенькой рыжеволосой девчонке.