Я иду искать…

Однако, на этом все хорошее закончилось: к концу недели молодой человек, похудев от стресса сразу на два килограмма, словно прозрел. Одумавшись, он даже не дождался утра. Ночью подхватил чемодан, на цыпочках выскочил в коридор и, не вызывая лифта, пустился наутек, перескакивая сразу через две ступеньки. Он так торопился сбежать, что позабыл половину своих вещей у Риммы.

Девушка недолго горевала.

– Бог отвел, – заявила она обомлевшим подругам. – Мы еще не поженились, а он уже по всей квартире свои носки разбрасывает, требует горячих завтраков и выглаженных рубашек.

– Ну, это нормально, – пожимала плечами Зинаида. – В чем подвох?

– Ничего нормального тут нет, – злилась Римма. – Я работаю не меньше него, и тоже устаю, но не прошу подавать мне кофе в постель!

– А могла бы и попросить, – хмыкнула Маруся. – Не зря же говорят, что в браке надо уступать друг другу.

– Вот я и посмотрю на тебя, как ты уступать будешь, – кипела от негодования Римма, так и не дождавшись сочувствия.

Маруся, в отличие от подруг, не торопилась замуж, не грезила о браке и не расставляла сети. Известная перфекционистка, она долго присматривалась, оценивала и только потом делала вывод.

Молодых людей, любящих рыжих женщин, оказалось немного, но если кто-то и влюблялся в Марусю, то уже оторваться от разумной, смешливой и очень адекватной девушки ему было очень сложно.

Выросшую без матери Марусю, никто не учил терпению, трепетности и ласке, но отчего-то она сама понимала, что мужчины – это вечные дети. Ощущала, что их непременно нужно хвалить, вкусно кормить и изредка поклоняться. Поклоняться, причем, не как идолу или божеству, а как защитнику, кормильцу и опоре.

Когда Маруся попыталась рассказать об этом подругам, Римма чуть не поперхнулась чаем.

– Кто тебя учит таким глупостям? Что за бред, – фыркнула она.

– А мне нравится твоя позиция, – мечтательно закатила глаза Зиночка. – Я бы хотела, чтобы возле меня оказался кормилец, защитник и опора.

– Опора и защитник – я еще понимаю, но кормилец… Извини, но я сама кого хочешь прокормлю.

– В твоих силах никто и не сомневается, – тряхнула головой Маруся. – Но изначально природа уже распределила роли между мужчиной и женщиной. Исторически так сложилось, что женщина – родоначальница, мать, исток. А мужчина – добытчик, охотник, кормилец. Понимаешь? Ты ничего изменить не можешь, это у нас в крови. И чем больше будешь сопротивляться этой закономерности, тем чаще будешь терять своих мужчин. Просто потому, что они тоже знают эти негласные законы природы.

– Я для себя свои законы напишу. Новые, – упорствовала Римма. – Для меня сейчас одно правило действует: лучше одной, чем с кем попало.

– А я бы хотела замуж, – грустно поджимала губы Зиночка. – Не за кого попало, конечно. Но если бы приличный попался, я бы пошла.

Такие разговоры случались часто, но заканчивались всегда одним и тем же. Они спорили, злились друг на друга, тут же мирились и сходились только в одном: что лучше их женской дружбы нет ничего на всем белом свете!

Маруся, несмотря на свой тридцатилетний возраст, как и ее подруги, замужем не была, но однажды попала в любовные сети так основательно, что едва вырвалась из объятий цепкого и хваткого мужчины.

Девушка встретила Игоря в пору своего двадцатитрехлетия. Она заканчивала медицинский, и уже работала ординатором в известной городской клинической больнице. Ей, молодой, активной и любознательной, так все нравилось, что она мечтала остаться здесь и после окончания ординатуры. Маруся тогда еще не знала, что мечты, конечно, должны сбываться, но не всегда они приводят к долгожданному результату.

Заведующий отделением Олег Яковлевич, взрослый семейный мужчина, имеющий двоих взрослых детей, вдруг стал по любому поводу цепляться к рыжеволосой девушке. Она ему явно не нравилась! Так бывает. Просто антипатия, без всяких видимых причин.

Он прилюдно делал ей замечания, наедине отчитывал, не позволял никакой самостоятельности, пресекал любую инициативу.

Поначалу Маруся даже растерялась. Она всегда хорошо училась, считалась перспективной, была дотошной к мелочам, внимательной и заботливой с пациентами. Явная неприязнь заведующего ее пугала и обижала. Подругам она не раз жаловалась на несправедливость начальника, но отцу ничего не рассказывала. Во-первых, не хотела, чтобы отец, известный в медицине человек, оказался вовлечен в скандальные разборки. А во-вторых, не считала правильным пользоваться именем отца: ей хотелось самой разобраться, понять, чем она не устраивает заведующего отделением.

Первые три месяца пролетели довольно быстро. Маруся освоилась в больнице, научилась не робеть, не краснеть, не теряться. Поняла, что терпение – важная черта для врача, потому что опыт приходит с годами, а вот стремление учиться – это каждодневная обязанность.

Девушка подружилась с коллегами, но с заведующим отношения по-прежнему не складывались. Мужчина грозно хмурился, сверлил ее недовольным взглядом, придирчиво проверял результаты работы, раздраженно поджимал губы и отводил взгляд при встречах.

Маруся, теряясь в догадках, терпела из последних сил. Подруги, жалея ее, возмущались, перебирали всевозможные причины такой неприязни, искали способы воздействия.

Римма, известный борец за справедливость, выслушав ее очередные страдания, однажды ахнула:

– Маняша, я все поняла! Он просто влюбился в тебя!

– Мусенька, и как это я сразу не догадалась? Точно! Молодец, Римка, – Зинка, заинтересованно хмыкнув, отложила пирожное и подозрительно прищурилась. – Он точно в тебя влюбился и так выражает свою симпатию.

– Вы с ума спятили, что ли? – Маруся возмущенно хлопнула себя по лбу. – Чем вы думаете? Большей глупости я давно не слышала!

– А что? Вполне себе вариант!

– Да какой вариант, Римма? Что это за любовь такая, когда каждый день идешь как на амбразуру?

– Это ты идешь, как на амбразуру, а он-то спокойно и глубоко дышит. Я тебе точно говорю – он в тебя влюбился. Ты к нему приглядись.

– Не мели чепуху, – Маруся раздраженно отмахнулась.

Она стала еще тщательнее выполнять свою работу, надеясь, что сердце грозного начальника смягчится. Однако, не тут-то было!

Как-то утром Олег Яковлевич вызвал ее в кабинет.

– Мария Павловна, – он сунул ей под нос стопку бумаг, – потрудитесь объяснить, что это?

– «Истории болезни» моих пациентов, – Маруся растерянно посмотрела на лежащие перед ней бумаги.

– Я вижу, что это «истории болезни», – фыркнул заведующий. – А почему они до сих пор не заполнены?

– Как не заполнены? – Маруся передернула плечами. – Я заполняла.

– А вчера вы не осматривали пациентов?

– Осматривала, – она никак не понимала, куда он клонит.

– И где этот вчерашний осмотр?

– Было уже поздно. Я все внесла в электронную карту, а в бумажную хотела сегодня с утра записать, еще просто не успела, – Марусе было неприятно оправдываться, она чувствовала себя абсолютной преступницей. – Ведь вы сами требовали сразу работать с электронной версией.

– Я просил сразу вносить и туда, и сюда, – заведующий нервно хрустнул пальцами правой руки. – Это документ! Если не хотите выполнять свои обязанности, мы вас не держим!

– Да почему же не хочу? – Маруся чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Мария Павловна, не нужно пререкаться. Вы ординатор, знайте свое место. Учитесь аккуратности, это важное качество для врача. И нечего здесь сырость разводить, на меня ваши слезы не действуют, мне нужен результат.

Больше Маруся не могла сдерживаться. Всхлипнув, развернулась и стремглав выскочила из кабинета заведующего, захлебываясь слезами. Рыдая, понеслась по коридору, никого и ничего не видя перед собой, и на повороте за лестницей так налетела на высокого мужчину в белом халате, что тот даже покачнулся от неожиданности.

– Ой, извините, – прошептала Маруся и, отшатнувшись, кинулась дальше, вытирая ладонью текущие слезы.

Мужчина ошарашенно остановился и, озадаченно сдвинув брови, внимательно поглядел ей вслед. Потом развернулся и решительно двинулся за рыжеволосой девушкой.

В ординаторской никого не было, кроме Маруси. Она рыдала, закрывая лицо руками и содрогаясь всем телом. Вообще-то, девушка никогда не считалась плаксой, но тут ее нервы не выдержали, и Маруся безутешно плакала, постанывая, как маленький обиженный ребенок.

Мужчина вошел, осторожно прикрыл за собой дверь, взял стул и придвинул его к Марусиному столу.

– Так… – строго произнес он. – Быстро, внятно и, главное, коротко: что случилось?

– Вам-то что? – Маруся испуганно отпрянула. – Вы кто? Вы что тут делаете?

– Терпеть не могу, когда плачут женщины, а уж когда рыдают молодые врачи – тем более, – мужчина развел руками. – Ну?

– Что – ну? – Маруся залилась слезами.

– Чего рыдаете?

– Вам какое дело?

– Мне – никакого, – произнес он ласково. – А вам, я вижу, обидно. Ну? Что-то случилось, горюшко?

– Случилось, – Маруся зарыдала еще пуще.

– О, сейчас мы утонем. И я захлебнусь первым, – он достал из кармана носовой платок и протянул ей. – Возьмите. Ну, все. Тихо, тихо. А то ведь и я поддамся. Вы так азартно плачете, что мне уже очень хочется составить вам компанию.

– Скажете тоже, – Маруся, не удержавшись, улыбнулась.

– Вот, уже лучше. Вытирайте слезы, успокаивайтесь. И да… Меня зовут Игорь Семенович. Я заведующий кардиологией. Той самой, что на этаж выше первой терапии.

– Спасибо, – Маруся взяла платок, вытерла лицо, высморкалась и всхлипнула. – Постираю и завтра вам верну.

– Это уж обязательно, – он захохотал. – Так отчего такое горе?

Маруся, сама не понимая, зачем, поведала Игорю всю свою невеселую историю. Она не жаловалась на заведующего, а просто пересказывала день за днем, вспоминая мелочи и недоумевая, за что ее так наказывают. Игорь Семенович внимательно слушал, потом вздохнул.

– Как зовут-то тебя, рева? – вдруг перешел он на «ты».

– Мария Павловна.

– Ну, все, Мария Павловна, – мужчина едва сдерживался, чтобы не захохотать. – Считай, горести твои закончились. Больше Олег Яковлевич не будет тебя обижать.

Он озорно подмигнул ей, совершенно изумленной таким оборотом дела, и вышел из ординаторской.

Что происходило в кабинете заведующего, о чем и как Игорь с ним говорил, она не знала, но факт оставался фактом: с того дня Олег Яковлевич прекратил тиранить молодого ординатора. Он не воспылал к ней любовью и не проникся симпатией, но никогда более не позволял себе унижать ее, повышать на нее голос или как-то иначе выражать свое недовольство.

С того дня началась ее любовь…

Любовь всегда приходит внезапно. Она укалывает как игла. Пронзает, словно луч света. Проливается дождем благодати, радости и невероятного счастья.

Любовь не умеет молчать. Она поет, смеется и рыдает. Звучит гимном, вальсом и торжественной ораторией.

Любовь, словно детский калейдоскоп, переливается всеми цветами радуги, искрится и будоражит. Она, будто хмельной напиток, кружит голову, лихорадит и пьянит. Щекочет нервы, сводит с ума, выводит из равновесия. Нечаянно подстерегает, и даже самых стойких и жестких превращает в доверчивых, наивных и беззащитных.

Любовь требует повиновения. И никогда не прощает оплошности. Не проявляет снисходительности, не слушает оправданий. Она просто тихо отворачивается и без предупреждения уходит.

Глава 5

Игорь Семенович, которому едва исполнилось сорок, влюбился как мальчишка. Он даже и не помнил уже, как это можно не спать по ночам, звонить по сто раз на дню, ждать свидания, считая каждую секунду.

Игорь давно привык к спокойной безбедной жизни, комфортному быту, заслуженному авторитету. Женившись еще в годы учебы в медицинском, он со временем понял, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. Поэтому, несмотря на то, что к жене, давно сменившей белый халат врача на место чиновницы в Минздраве, Игорь уже не испытывал любви, жилось мужчине очень даже неплохо. Обеспеченно, сыто и беззаботно.

Игорь медицину обожал, и до встречи с Марусей она оставалась единственной его любовью: доктор работал не покладая рук, учил своих ординаторов, не обижал коллег и пользовался славой честного и доброго малого. Но неожиданное столкновение с рыжеволосой Марией мгновенно перевернуло его безмятежную неторопливую жизнь.

Все встало с ног на голову. Мир Игоря, размеренный и комфортный, разлетелся на осколки.

Когда на него внезапно налетела рыдающая Маруся, у мужчины в голове будто что-то щелкнуло. В сердце вспыхнуло не просто пламя, а разгорелся пожар такой силы, что Игорь на какое время просто впал в ступор: он просыпался, вспоминая ее глаза, засыпал, слыша ее голос, и на работе едва сдерживал себя, чтобы не кинуться в первую терапию.

Поначалу он подтрунивал над собой, загружал себя работой, запрещал себе крамольные мысли, но во сне, когда не мог себя контролировать, ему все снилась и снилась рыжеволосая девушка.

И тогда он решил, что пришло время познакомиться с ней поближе, очень надеясь, что она хоть чем-нибудь его разочарует, оттолкнет, и интерес его угаснет сам собой.

Но не тут-то было. Мария оказалась удивительной!

Она смотрела так, словно хотела разглядеть в собеседнике что-то особенное. Улыбалась загадочно и сдержанно. Но за нарочитой сдержанностью явно сквозили невероятное обаяние и пленительная женственность. Рыжеволосая ординаторша обладала такой притягательной силой, таким естественным очарованием!.. Игорь чувствовал, что вся его заранее приготовленная холодность таяла без следа. Вся его мужская суть тонула в единственном желании – просто стоять возле нее, держать за руку, молчать и дышать с ней в унисон.

Любовь разгорелась с такой силой, что Игорь чувствовал себя совершеннейшим глупцом. Не в силах справиться со своим счастьем, он ходил по больнице, беспричинно улыбаясь, щипал себя за руку, думая, что все это ему снится и, сидя в кабинете, напевал во все горло модный мотивчик, чем вызвал несказанное удивление у старшей медсестры, случайно услышавшей его пение.

Маруся, на которую эта сумасшедшая любовь обрушилась словно снег на голову, сначала опешила и ужасно испугалась.

Повод для страха имелся немалый: заведующий кардиологией был гораздо старше, имел высокопоставленную жену и репутацию приличного женатого человека, считался превосходным педагогом и врачом от бога.

Пугало еще и другое. Не секрет, что коллектив в больнице по большей части женский, а сплетницам ведь только повод дай. Уж такого наговорят и придумают, что и кристально честного оболгут и обольют грязью.

За себя девушка не боялась. А чего ей? Незамужняя, молодая, без обязательств. Одно только смущало. Маруся всегда считала, что любить женатого – это большой грех, блуд и порок. Раньше даже сама мысль о таком грехопадении вызывала у нее отвращение.

Но жизнь умеет вовремя внести свои поправки и уточнения в наши представления об идеальности и абсолютности. Поэтому очень скоро Маруся осознала, что все ее прошлые убеждения рассыпаются в прах, рассеиваются как дым.

По ночам она долго глядела в потолок и все старалась понять, как же это происходит? Отчего все ее пристрастия и увлечения отошли на второй план? Как и когда этот незнакомый мужчина стал ей близким, необходимым и каким-то родным?

Она не раз пыталась объясниться с подругами:

– Я как во сне, девочки! В бесконечном забытьи… Ну, что вы молчите?

– А что сказать? – Римма подозрительно прищуривалась. – Ты чего сейчас от нас ждешь? Порицания или одобрения?

– Вы не понимаете… Он такой хороший!

– А ты словно оправдываешься? Или мне кажется? – Римма недоуменно пожимала плечами. – Смущает только это внезапное ослепление. Чем он тебя взял?

– У нас все одинаковое, понимаете? Все-все-все! И мысли, и чувства, и желания. Мы сопредельные люди!

– Что? Я вроде не дура, но не понимаю этой твоей витиеватости, – отложив в сторону книгу, сердито хмурилась Зинка. – Как это – сопредельные? Что это значит? Ты мне на простом русском языке объясни.

– Да что ж тут не понять? – Маруся удивленно разводила руками. – Сопредельные чувства или люди – это близкие, родственные, задушевные, максимально приближенные, понимаешь?

– Где ты набралась этой гадости? Кто тебя этому учит? Так и скажи – похожие, свойские, любовные… – тонкая филологическая натура Зины возмущенно кипела, и она нервно оборачивалась к молчащей Римме. – А ты-то чего молчишь? Нравится тебе эта Маруськина высокопарность?

– Да какая разница, как сказать? – Римма цинично поджимала губы. – Главное не в словах, а в постели. А Маньке, видно, в постели все нравится, вот тебе и сопредельность!

– Фу, бесстыдство какое, – Маруся раздосадовано швыряла в подругу салфеткой. – До чего ты, Римка, циничная и пошлая!

– Зато, в отличие от тебя, называю вещи своими именами, – Римма от души потешалась над смущением подруги. – И не юлю, и не краснею по мелочам.

Маруся ожесточенно спорила с ними, но наедине с собой не кривила душой, и отлично понимала, почему ее так тянуло к Игорю: он оказался замечательным другом, собеседником и, конечно, любовником. Нежный, страстный и чувственный, мужчина не только сам таял от любви, но сумел и Марусю, до тех пор казавшуюся всем снежной королевой, утопить в своей горячей страсти. Девушку теперь так тянуло к Игорю, что порою она боялась задохнуться от силы своей любви, одержимости и пылкости.

Но недолго сказка сказывалась…

Они встретились случайно, но, как известно, ничего случайного в жизни не бывает.

И казалось до поры до времени, что нет в мире силы, способной разлучить этих двоих. Но это только казалось, потому что против одной силы всегда найдется другая сила. Против силы любви всегда найдется сила долга, обязанностей и общественного мнения.

Много в мире незримых причин, которые могут подтачивать любовь, подрывать ее, разрушать. Если любовь ничем, кроме страсти, не подпитывается, она мгновенно вспыхивает, горит ярко, но быстро гаснет.

Два года пролетели как один день. Игорь и Маруся любовь свою берегли, конспирацию соблюдали, встречались в старой квартире мужчины, где давно уже никто не жил. На работе никогда не оставались одни, и позволяли себе расслабиться только когда уезжали из города. Это случалось редко, но иногда выездные конференции, симпозиумы и другие профессиональные мероприятия их спасали.

Но старая истина о том, что нет ничего тайного, что не стало бы явным, не подвела и на этот раз.

Все закончилось темным мартовским вечером. Министерство здравоохранения проводило традиционный прием, посвященный Международному женскому дню. Вечер проходил в одном из московских ресторанов, приглашенные гости отдыхали в непринужденной атмосфере изысканной еды, хорошей музыки и светил медицины.

Лучшие хирурги, профессора, заслуженные врачи, высокие чины – все веселились, шутили и танцевали. Игорь, который пришел вместе с женой, отлучился на минутку, и его жена, уже полнеющая, но активно молодящаяся блондинка средних лет, подошла с бокалом красного вина к Павлу Петровичу. Они мило поулыбались, выпили по глотку, поболтали о том, о сем.

– А вы, профессор, здесь один? Без дочери? – Ольга Ивановна очень удачно изобразила удивление, взмахнув приклеенными ресницами.

Павел Петрович, ничего не подозревая, шутливо развел руками.

– Ну, что вы! Она еще слишком молода для таких мероприятий. У нее нет званий, титулов, степеней и должностей, открывающих двери на такие вечера. Минздрав ее пока не приглашает, не заслужила.

Сказал и осекся, изумленно замерев. Лицо чиновницы вдруг изменилось до неузнаваемости. Приятная вежливая улыбка сползла с него, женщина, неприятно скривившись и потеряв напускную любезность, угрожающе оскалилась.

– Я смотрю, дочь у вас, Павел Петрович, молодая, но чересчур хваткая, – произнесла она холодно, даже брезгливо.

Не позволив ошарашенному мужчине что-то ответить или возразить, она жестко и властно процедила сквозь зубы, наклонившись к самому лицу опешившего профессора:

– Я, Павел Петрович, долго могу терпеть. Очень долго. Но всему есть предел. Два года – срок немалый.

– Да помилуйте, Ольга Ивановна, голубушка, о чем вы? – изумленный профессор оглянулся по сторонам, будто искал у кого-то поддержки. – Я, право, совсем вас не понимаю.

– А вы у дочери своей поинтересуйтесь. И вот еще что. Я Игоря слишком люблю, чтобы терзать его допросами и упреками, тем более, что у нас и стены имеют уши, правда? В общем, хватит ломать комедию, – чиновница ткнула в грудь растерявшегося профессора указательным пальцем, словно хотела проткнуть его насквозь. – Значит так. Передайте дочери, что любовный сеанс окончен. А то ведь я ее так прижму, что она никогда в жизни ни в одном городе страны на работу не устроится. Мы это умеем, не сомневайтесь. – Заметив направляющегося к ним Игоря, Ольга Ивановна, сразу переменившись в лице, ласково усмехнулась и похлопала побледневшего профессора по плечу. – Я понятно излагаю, Павел Петрович? Надеюсь, вы меня поняли? Да? Время пошло.

– Пойдем танцевать, милый? – она фальшиво весело подхватила подошедшего к ним Игоря.

Они легко и весело закружились в вальсе, а Павел Петрович, чувствуя, как ослабели ноги, присел за стол и, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, глубоко задумался.

Гремела музыка, что-то говорили коллеги, вокруг поднимали тосты, а озадаченный и расстроенный профессор прокручивал в голове разговор, в котором уловил явную угрозу и дурные намеки.

Всю дорогу до дома Павел Петрович пытался понять, на что намекала министерская чиновница. Но, как ни старался, никак не мог взять в толк, в чем суть ее претензий. То, что это была претензия, он не сомневался, слишком уж очевидно звучало в ее голосе раздражение, слишком явственно слышались в нем угроза и гнев.

Профессор вернулся домой около одиннадцати…

Маруся что-то смотрела по телевизору, на кухне капала вода из крана, мирно посапывал старый рыжий кот на диване. Все дышало спокойствием и безмятежностью. Но во всей этой домашней идиллии мужчине отчего-то почудилась странная напряженность. Тишина, словно натянутая тетива, звенела незаданными вопросами, неполученными ответами и неразрешимыми задачами.

Переодевшись, профессор вошел в гостиную и, взяв пульт, выключил телевизор.

– Потом досмотришь.

– Папа, – Маруся недовольно округлила глаза. – Ты чего? Осталось совсем немного.

– Потом, – Павел Петрович очень редко позволял себе резкость и несдержанность, но сегодня даже не старался скрыть свое настроение. – Мария, нам нужно поговорить!

Дочь еще со школьных времен усвоила, что если отец называл ее Марией, то это непременно предвещало грозу. И теперь, услышав это официальное «Мария», она, наконец, сообразила, что на торжественном приеме произошло что-то немыслимое.

– Ну, говори, – дочь заинтригованно обернулась к отцу и испуганно ахнула, заметив его бледность и непонятное смятение. – Да на тебе лица нет! Что случилось?

– Мария, ты знакома с Ольгой Ивановной? – Павел Петрович замялся.

И хотя на свете существовали тысячи женщин с таким именем, Маруся почему-то сразу поняла, о какой именно Ольге идет речь.

– Нет, лично не знакома. А что?

– Но ты знаешь, о ком идет речь?

– Догадываюсь. У нас в Минздраве, по-моему, одна высокопоставленная дама с таким именем. А с чего это ты о ней вспомнил на ночь глядя?

Павел Петрович, поджав губы, растерянно присел на диван рядом с дочерью.

– Понимаешь, какое дело… Эта самая Ольга Ивановна сегодня как-то странно себя вела.

– Выпила лишнего, что ли? Эти министерские чиновницы любят расслабиться.

– Нет, – отец перебил дочь резко и жестко. – Она затеяла со мной довольно странный и неприятный разговор. И просила, кстати, и тебе кое-что предать.

– Что? – похолодела Маруся.

Павел Петрович внимательно поглядел на нее, словно пытался прочитать на ее лице ответ на свои мысли.

– Сказала, что терпение у нее не бесконечное, что два года – срок немалый, и всему есть предел. И что стены, оказывается, тоже имеют уши. О чем это она, а? Ты, случайно, не знаешь, Муся?

Маруся помертвела от страха. В висках запульсировало. Она-то как раз сразу поняла, о чем идет речь. Выходит, что жена Игоря все это время знала об их связи, но, позволяя мужу развлекаться, молчала до поры до времени.

Кровь прилила к ее щекам, и Павел Петрович, заметив это, недоуменно прищурился.

– Ты чего так покраснела? Что, собственно, происходит?

Маруся молчала, подыскивая нужные слова.

– Понимаешь, дочка, – отец искренне терялся в догадках, – Ольга Ивановна делала какие-то ужасные намеки! Вот ты объясни мне, о каком таком любовном сеансе она говорила и почему он затянулся?

Маруся опустила голову. Отец, удивленно нахмурясь, тронул ее за руку.

– Да что ты молчишь-то? Ты, вообще, слышишь меня? Ты понимаешь что-нибудь?