Я иду искать…

– Это и так понятно, – устало поморщилась Маруся. – Можно узнать, какого числа лично мне придется ехать? Это же самое главное.

Даме, привыкшей командовать, не понравилось замечание, и она, вместо ответа, ехидно скривилась:

– Вас, Мария Павловна, нагрузим по полной программе. Поставим в график несколько раз. Вы у нас молодая, энергичная, без детей. Вам и карты в руки, – очень довольная собой, она рассмеялась.

Маруся помрачнела, но спорить не стала, понимая, что все равно ничего изменить нельзя – последнее слово в любом случае будет за главным врачом.

После работы Маруся, сердито побросав документы в сумку, позвонила Зине.

– Зинка, привет!

– Привет! А что такая мрачная?

Зинаида отличалась тем, что всегда чувствовала настроение подруг даже на расстоянии.

– Как ты это делаешь? Ты же нас не видишь? – поражалась Римма.

– Мы, филологи, все такие: тонкие, духовные и смиренные, – делала загадочное лицо Зинка.

– Вот насчет смиренные – я бы поспорила, – хохотала Римма. – А в остальном, быть может, ты и права.

Вот и сегодня Зина тут же поняла, что у Маруси на душе кошки скребут:

– Мусенька, а ты где? Давай чайку хлебнем где-нибудь поблизости?

Марусе не хотелось никуда ехать, но и сидение дома в одиночестве тоже не радовало.

– А давай, – отозвалась она. – Поехали в наше любимое кафе на Третьяковской.

Они с подругами давно договорились: если необходимо срочно увидеться, надо ехать в кафе, которое по расположению было для каждой из них ближайшим. Выбор пал на достаточно тихое двухэтажное кафе, спрятавшееся в переулках Большой Ордынки.

Зина приехала раньше подруги. Заняла столик, сразу заказала несколько пирожных и в ожидании подруги мечтательно поглядела в окно.

Зина – самая впечатлительная, эмоциональная и трепетная из подруг, всегда торопилась на помощь. В отличие от Риммы, которая никогда не жалела собеседников и рубила с плеча, Зина обычно старалась придать даже неприятным новостям более мягкую, обтекаемую форму.

Время тикало. Уже и пирожные принесли, и чай заварили, а Маруся все не появлялась. Голодная Зина молча глядела на пирожные, всячески уговаривая себя сдержаться, не налетать на сладкое, соблюдать правила приличия.

Проявляя небывалую силу воли, она вставала из-за стола, борясь с соблазном, зажмуривалась, но, в конце концов, не выдержав этой пытки, махнула рукой.

– Да что на них смотреть? Засахарятся, засохнут. Кто не успел, тот опоздал. Надо есть, пока свежие, а то аппетит пропадет.

Маруся появилась минут через десять.

– Пробки, – покачала она головой. – Непонятно, кто куда едет? Столпотворение какое-то.

К этому времени на столе сиротливо лежал одинокий эклер.

– Так… – сердито прищурилась Маруся. – Слопала уже? Интересно, сколько тут изначально было штук?

– Перестань, Маня, – ласково улыбнулась Зина. – Чего их считать?

– Ты мне зубы не заговаривай, – грозно нахмурилась Маруся.

– Отстань, – счастливая улыбка сползла с лица Зины. – Что ты как банный лист? Ну, съела я эти эклеры, и что? Зато мне, в отличие от тебя, легко и радостно!

– Да пойми же ты, дуреха, – недовольно вздохнув, села за стол Маруся, – много сладкого вредно! Сахарный диабет заработаешь. Тем более, что ты склонна к полноте.

– Вот и не ешь, если боишься диабета, а полнота уже ко мне пристала, и это меня не пугает, – Зиночка восторженно закатила глаза. – Зато так вкусно было… М-м-м-м… Крем заварной, свежий, пахнет сливками и ванилью… Объеденье!

– Какой ужас, – Маруся поежилась. – Ты еще оду пирожному напиши!

– Надо будет, напишу. Так что? – Зина хитро кивнула на оставшийся эклер, сладострастно причмокнув. – Будешь есть эклер или я доем?

– Господи! Обжора!

– Значит, не будешь? – миролюбиво уточнила Зина.

– Буду! Чтобы тебе, сладкоежке, меньше досталось, – Маруся подвинула тарелку с одиноким пирожным к себе. – Наливай чай!

Вечер близился к закату. Небо потускнело. Потом поблекло и быстро потемнело. Но, подсвеченное тысячами городских огней, казалось не темным, а чернильно-серым.

Улицы, и без того переливающиеся неоновым светом витрин и рекламных щитов, озарились вспыхнувшими фонарями. Совсем рядом, на противоположной стороне улицы, светилась большая аптека.

– Ой, смотри, смотри, – Зина, удивленно хмыкнув, указала на улицу, лежащую перед ними как на ладони. – Точно как у Блока, помнишь?

– А то, – улыбнулась Маруся. – «Ночь, улица, фонарь, аптека…». Помню, конечно.

– Вот что значит – гений, – восторженно воскликнула Зина. – Больше века назад написал, а какие слова… «Живи еще хоть четверть века, Все будет так…». Понимаешь, о чем он? Ничего не меняется! Все остается таким же: насущным, злободневным, современным.

– Да не волнуйся ты так, – Маруся усмехнулась. – Я сейчас прямо как на уроке литературы в школе.

– Да, ну тебя, – обиделась Зинка и, позвав официанта, потребовала еще пирожное.

– Нет-нет, – испуганно подскочила Маруся. – Ни в коем случае! Я тебе как врач запрещаю.

– Ты мне не врач, а подруга, – отмахнулась Зинка. – И должна понимать, что для меня это как витамины. Или как любимые духи. Понимаешь, о чем я? Ты же пьешь витамины? А я ем пирожные. У них духоподъемная сила. Вот! Точно! Мне с ними жить легче.

Подруги сидели долго. Пожалели, что к ним не смогла присоединиться Римма. Но у той, в преддверии грядущего первого сентября, оказалось столько заказов, что она едва ли не ночевала в своем ателье.

День заканчивался. Обычный. Один из сотни.

Кусочек нашей жизни. Крупица истории. Мгновение вечности.

Глава 3

Маруся, думая о своих подругах, всегда поражалась, насколько жизнь мудра и удивительна. Притягивает противоположности, разводит непримиримых…

Совершенно непонятно, как эта самая жизнь смогла выбрать ей в подруги именно этих девчонок… Таких разных. Противоречивых. Как шутил Павел Петрович, – разнокалиберных.

С какой стороны ни посмотри, они словно небо и земля, солнце и мороз, белое и черное, соль и сахар. Совершенно непохожие характеры. Противоречивые натуры. А уж о внешности и говорить нечего.

Зинаида – упитанная, коротко стриженная, черноволосая, мнительная, но бесконечно добрая. Трепетная, чувственная и упрямая, Зиночка всегда добровольно делала шаг навстречу, оказывалась в подчинении подруг и считала, что худой мир лучше доброй ссоры.

Не в пример ей Римма, характерная и своевольная, никогда не шла на компромиссы. Говорила правду любому, не взирая на возраст и чины, строго пресекала любые недовольства подруг, ненавидела посягательство на свою свободу и пыталась все всегда держать под контролем.

Маруся отличалась от всех.

Страстный борец за справедливость, рыжеволосая Маруся считала себя самой спокойной и, кстати, самой некрасивой из подруг. Она не была вспыльчивой, умела быстро отходить и забывать обиды, но, при всем этом, отличалась невероятной настойчивостью, фантастическим упрямством и безудержной целеустремленностью.

Чего только эти три фурии ни выделывали! Сколько седых волос добавили они своим близким! Их дружба всегда грозила большими потрясениями, громкими разоблачениями и скандальными открытиями.

Еще в годы учебы в школе девчонки устраивали такое, что учителя и родители только хватались за голову! Например, в седьмом классе Римма убедила подруг изобразить российский флаг на мероприятии, посвященном флагу и гимну. Она уговорила девчонок выкрасить волосы в цвета российского флага, объяснив это своей глубокой патриотичностью.

После уроков подруги заперлись в классе и долго бросали жребий, решая, кому какой цвет достанется. Иметь волосы белого или красного цвета – это еще куда ни шло, а вот как с синими-то по улицам ходить? Но Римма заверила, что главное – конечный эффект!

Эффект получился оглушительный. Успех этого мероприятия превзошел бы все ожидания, если бы не его последствия.

Наутро, когда три подруги явились в школу в цветах российского флага, вся школа стояла на ушах. Зина, выкрашенная в белый, Римма в красный, а Маруся, согласно выпавшему жребию, в синий, вошли в класс и гордо встали у доски, крепко обнявшись!

Повисла жуткая пауза. Классный руководитель испуганно вытаращила глаза и, не оценив их патриотизм, тут же отправила всю компанию к директору, куда пригласила и их родителей.

Что там началось! Мать Зины безутешно рыдала, уткнувшись в платочек, отец Риммы хмуро отмалчивался, отвернувшись к окну, и только Павел Петрович, отец Маруси, со спокойным достоинством выслушал все обвинения.

– Простите, конечно, мою безмятежность, но я все-таки хочу уточнить, – удивленно развел руками Павел Петрович. – А отчего такая паника?

– Как? – чуть не упала от неожиданности классная дама. – Разве вы не видите, что они натворили?

– Вижу. И что?

– Как это что? Они посягнули на самое святое! На цвета нашего флага, – женщина сердито кусала губы, испепеляя Павла Петровича горящим от возбуждения взглядом.

– Да ведь это хорошо, что девочки так патриотично настроены! Они любят свою страну и гордятся флагом, – мужчина невозмутимо обернулся к директору. – Это говорит лишь о том, что вы правильно их воспитываете. Молодцы, ваше воспитание на высоте!

Директор растерялся, чувствуя, что дело принимает совсем иной оборот. Классная дама тоже не нашла, что возразить такому реверансу. Сказав для приличия несколько дежурных фраз, директор все спустил на тормозах. Девчонок отпустили, приказав немедленно вернуть волосам природный цвет.

Дома им, конечно, досталось по первое число, но из школы, слава богу, не выгнали.

В другой раз они устроили еще большее безобразие. На уроке физкультуры учитель объяснял классу, как нужно лазить по канату. У мальчишек выходило неплохо, а вот девчонки все никак не могли освоить эту, вроде бы, несложную науку. У всех получалось скверно, но особенно нелегко пришлось Зинаиде. Достаточно упитанная, она никак не могла не то что преодолеть длинный канат, но даже и подтянуться, чтобы запрыгнуть на него.

Зина пробовала и так, и эдак. Поднимала то одну ногу, то другую. Обхватывала канат то бережно, то яростно. Ничего не получалось!

Одноклассники смеялись, подтрунивали, язвили, а учитель, вместо того, чтобы пресечь разговорчики и поддержать ученицу, лишь добавил масла в огонь:

– Что ж ты, Петрова! Ты ж болтаешься, как соломенный тюфяк! Соберись, наконец.

Зиночка краснела, как помидор, от натуги, но канат не поддавался.

– Петрова, напрягись. Пробуй еще раз, ну, – физрук нервничал. – Что ж ты такая неуклюжая! Медведь в цирке в сто раз проворнее!

Мальчишки захохотали в голос.

Зина, вместо того, чтобы возобновить попытки, вдруг прикусила губы, отвернулась и стремглав кинулась вон из спортзала. Маруся, ахнув, бросилась за ней, а Римма, пытаясь восстановить справедливость, вскочила с лавочки и, треснув по спине ближайшего к себе мальчишку, гневно глянула на смеющегося учителя.

– Как вам не стыдно!

– Ты что себе позволяешь, Нефедова? – обомлел физрук. – Ты только посмотри! Совсем распустились! Ну-ка, прикуси язык! То же мне защитница!

Римма, переживая за подругу, успокоиться уже не могла и затаила обиду.

Когда мужчина в пересменке пошел в столовую, Римма забежала в тренерскую, где физруки переодевались, и забрала со стола связку ключей. Странно, но физрук до конца уроков даже не заметил пропажу. Когда уроки закончились, и одноклассники шумной гурьбой отправились домой, Римма с Марусей залегли в раздевалке за матами.

Все было как обычно. Уборщица вымыла спортивный зал, выключила свет, поговорила с физруком, который что-то заполнял, сидя за столом в тренерской, и ушла.

Повисла тишина.

– Пошли, – ткнула Маруську в бок Римма.

Они на четвереньках выползли из женской раздевалки и, перебежками, на цыпочках, выскочили в коридор. Там, задыхаясь от страха и волнения, огляделись и, убедившись, что в опустевших коридорах их никто не видит, вставили большой ключ в замочную скважину и, беззвучно повернув его два раза, заперли спортзал, где в тренерской физрук спокойно заполнял журналы за своим столом.

Домой девчонки неслись на всех парусах… Сердце колотилось, грозясь выскочить или остановиться, колени тряслись, во рту пересыхало. Связку ключей Римма выбросила в ближайший мусорный бак.

– Так будет правильно, – пробормотала она.

За физрука подруги не переживали, вполне разумно предполагая, что у него есть телефон, и он позвонит кому нужно.

Разбегаясь по домам, Римма критически оглядела трясущуюся от страха подругу и погрозила ей пальцем:

– Смотри, Муська, не проболтайся отцу. Молчи изо всех сил, поняла? И хватит трястись!

– Ты сама молчи, – Маруся обиженно уставилась на Римму. – Я никогда не болтаю лишнего! – Но уже через минуту отходчивая Маруся заволновалась. – Римка, постой. А вдруг у него зарядка на телефоне закончилась? А вдруг он номера сторожа не знает?

– Ну, все, началось, – Римма вернулась и возмущенно двинула бровями. – Ничего с ним не случится, поняла? Переночует в школе. Ты лучше о Зинке подумай, она в раздевалке два часа прорыдала. Ты за кого? За него или за Зинку?

Маруся, конечно, была за Зину и, вздохнув, понуро поплелась домой.

Ночь прошла как на иголках. Утром они явились в школу невыспавшиеся и хмурые. Ничего не подозревающая Зина спокойно дожевывала у окна свой бутерброд. и, глянув на них, удивленно вскинулась.

– Маняша, ты чего такая помятая? Глаза красные. Плакала что ли? Или всю ночь читала?

– Зуб болит, – нервно поежилась Маруся.

– Так что ж ты терпишь? Отпросись и беги к стоматологу, – спохватилась сердобольная Зина.

– Отстань от нее, – подала голос Римма. – Сходит после уроков.

– А ты почему такая?

– Какая? – Римма сразу пошла в атаку. – Отвяжись, липучка. Иди к уроку готовься.

Как физрук выбирался на свободу, они так и не узнали, но через день Марусю и Римму вызвали к директору.

Маруська тряслась как осиновый лист, на нервной почве пошла красными пятнами. Римма тоже переживала, но держалась гораздо увереннее подруги. Однако, уверенность ее быстренько улетучилась, когда она увидела в кабинете не только директора, но и физрука, и своих родителей, и отца Маруси.

Директор школы, пряча улыбку в уголках губ, заинтересованно оглядел учениц.

– Вот уж не думал, что и в нашей школе неуловимые мстители подрастают.

Физруку, который выбрался из спортзала только часа в два ночи, было не до шуток.

– Это ж надо до такого додуматься, – грозно хмурясь, он резко подступил к Римме, – взрослого человека запереть на ночь в школе! Знаю я, кто зачинщица! Признавайся: ты это, Нефедова, все устроила?

– Не нужно так запугивать ребенка, – Римкина мама испуганно вздрогнула и предостерегающе выставила руку вперед.

– Да какой она ребенок? Взрослая деваха организовала нападение на учителя, – физрук кипел от негодования. Потом обернулся к Марусе, которая угрюмо глядела себе под ноги. – А ты что строишь из себя ангелочка? Ветрова, это же ты меня вместе с этой бандиткой закрывала?

– Я бы попросил вас выбирать выражения, – не выдержав, возмутился Павел Петрович.

– Может, мне тут еще и в реверанс перед вами присесть?

– Я просто не понимаю, почему мы должны выслушивать эти упреки? – отец Маруси начинал терять терпение. – У вас есть доказательства?

– Есть! К сожалению, есть. Иначе я бы не пригласил вас сюда, – физрук перевел взгляд на понурых подруг. – Ну? Сами расскажете или мне начать?

Римма, ничуть не растерявшись, ткнула пальцем в пышущего гневом мужчину:

– Да ведь вы сами Зинку унижали! Оскорбляли! Скажете – нет? Все видели! Весь класс подтвердит!

– Тише. Не надо, – испуганно дернула подругу за руку Маруся.

– Чего не надо? – Римма нервно обернулась. – Зинка и так стесняется, что очень полная, а вы еще нарочно это подчеркиваете! Позорили ее, смеялись…

– Ах, вот оно что… Это меняет дело, – Павел Петрович развел руками, обернувшись к присутствующим. – Вы же видите, девочки заступились за подругу. Пытались ее защитить. У них обостренное чувство справедливости, ответственность за подругу, верность дружбе. У них, конечно, не совсем верные методы, но цель оправдывает средства.

– Да подождите, – опомнилась, наконец, мать Риммы. – А какие все же доказательства? Я что-то не поняла.

– Доказательства стопроцентные, – усмехнулся директор школы. – Запись на видеокамерах. Ваши правозащитницы позабыли, что у нас в каждом коридоре камеры висят, и в спортзале, кстати, тоже. Вот они-то и отследили их передвижения: и как за матами прятались, и как ключ поворачивали в замке, и как убегали по коридору. Показать?

Павел Петрович, сообразив, что девчонки все же виноваты, строго глянул на дочь.

– Извинись, Мария, перед учителем, – велел он.

Маруська опустила голову и, покраснев, прошептала:

– Извините.

Но Римма ни за что не хотела произносить это заветное слово. Отвернувшись, она упрямо молчала, не поддаваясь на уговоры матери, поэтому вместо нее извинился отец.

Однако, вытолкав подруг из кабинета директора, он тут же взглянул на учителя:

– Я уже извинился за дочь, правильно? Но душа у меня горит. При ней не хотел говорить, а теперь скажу. Я горжусь своей дочерью, слышите? Горжусь! Она не побоялась заступиться за подругу, не оробела, не стушевалась. А ведь могла бы! За это неравнодушие Римму только уважать можно, а не наказывать. Мне жаль, что вы этого не понимаете!

– Позвольте пожать вашу руку, – шагнул к нему Павел Петрович. – Я уж думал, что я один такой бестолковый. Стою здесь и не понимаю, за что мы судим наших дочерей. Заступились, поддержали… Молодцы! Конечно, нельзя было так с учителем поступать, но ведь они не могли по-другому выразить свой протест…

Девчонок знали все ученики, а некоторые мальчишки даже побаивались их. Они всегда выступали единым фронтом, грозно и громко: то выражали протест поварихе, которая, по их мнению, редко пекла пирожки с повидлом, то на смотре художественной самодеятельности отказались танцевать, потому что сидящие в первом ряду старшеклассники кривлялись. То устроили бойкот двоечнику, то подговорили весь класс и сбежали с географии в кино. То Римка сцепилась со старшеклассницей, которая наступила ей на ногу и сделала вид, что не заметила. Драка случилась грандиозная!

В общем, эти трое хандрить и тухнуть никому не давали.

Зато когда они закончили школу, классная дама, всплакнув, призналась, что больше всего скучает именно по этой неугомонной тройке. Так и бывает: запоминаются только яркие личности, а уж эти своим светом точно затмевали остальных!

Глава 4

Школьные годы пролетают быстро.

С ними связано то, что всегда вызывает снисходительную легкую улыбку: милые детские проказы, смешные ситуации и добрые ученические истории. А вот дальше начинается пора, о которой иногда и вспоминать не хочется.

Взрослая жизнь, как разбившееся зеркало, состоит из кусочков, черепков, фрагментов и осколков, в которых, как ни погляди, видишь только краешек себя, частичку другого, чуточку настоящего, мгновения минувшего. И самое страшное в том, что осколки эти никогда не складываются в целое, ведь нельзя склеить то, чего уже нет.

Любовь, разлука, слезы, одиночество… Работа, разочарования, предательства… Встречи, расставания, признания… Ох, как много всего! И как мало.

Как безжалостно время и как оно категорично! Оно то летит, то тормозит. То дает, то отнимает… Недолго катит в гору, а затем все под гору и под гору. Да еще и ускоряется, не дает одуматься, оглянуться, отдышаться. И вот ты уже у черты, которую никак не обойдешь, не перешагнешь и не минуешь. А ведь так хочется вернуться к началу, к истокам, туда, где все еще было возможно.

Взросление – историянеизвеселых. Сразустольконаваливается…

С семейной жизнью у повзрослевших подруг не все удачно складывалось. Вернее, не складывалось совсем ничего.

Самой влюбчивой, конечно, оказалась Зинаида. Эмоциональная, доверчивая и очень неуверенная в своей красоте Зина пыталась самоутвердиться за счет противоположного пола. Процесс это занимал достаточно долгое время: Зина неторопливо высматривала объект внимания, медленно и придирчиво выбирала предмет нового обожания и, наметив жертву, тут же кидалась в бой, уверяя себя, что бесконечно влюблена.

В борьбе за ответное внимание своего избранника девушка проявляла недюжинную настойчивость и так доставала мужчин своим вниманием и восхищением, что кавалер просто начинал ее бояться и старательно избегал любой встречи.

Горевала Зина недели две-три, безутешно плакала, уткнувшись в подушку, уплетала не одну дюжину пирожных, громко сморкаясь, жаловалась на судьбу, а потом, утешившись, искала новую жертву для своего неиссякаемого обожания. Однако, и новый мученик довольно быстро понимал, что за ним охотятся, и пускался наутек. Отношения никак не складывались, Зина страдала, и все больше и больше уверялась в своей несчастливой звезде.

За все эти годы, правда, один раз Зине повезло. Как-то на улице она обратила внимание на молодого человека, который нес, сгорбившись, огромный баул. Сердобольная Зинаида, не задумываясь ни на секунду, подошла к нему и предложила помощь. Парень поначалу даже не понял, чего от него хочет эта коротко стриженая, румяная девушка, но, смутившись, все-таки остановился и попытался объясниться. Он оказался хоккеистом, от души посмеялся, от помощи отказался, но номер телефона у девушки попросил. Зинка была вне себя от счастья и, сияя как медный пятак, рассказывала об этом с таким азартом, будто она сама в космос слетала! Однако, счастье ее длилось недолго.

Месяца через полтора хоккеист честно сказал:

– Нам, Зина, надо расстаться.

– Почему? – обомлела Зинаида.

– Задыхаюсь я от твоей заботы, понимаешь? Душишь ты меня, Зина, – парень глаза не отводил и не юлил.

– Как это? – едва не упала от неожиданности Зинаида.

– А вот так. Ты ж так опекаешь, что выть хочется! Ты ж меня спеленала своим вниманием по рукам и ногам! Дай мне дышать свободно!

Расстроенная Зина приехала к Марусе и, рыдая, бросилась на диван.

– Я так старалась, а он…

– Он тебя ударил? – Маруся, ничего не понимая, подала подруге стакан воды.

– Нет, – захлебывалась слезами Зина.

– Оскорбил?

– Нет!

– А что случилось?

– Он меня бросил. Бросил!

Чуть успокоившись, она посмотрела на подругу зареванными глазами, шмыгнула покрасневшим носом.

– Муська, почему я такая несчастливая? Мало того, что толстая, так еще и несчастливая, – утопая в горе, простонала подруга.

– Дурочка ты, – Маруся обняла Зину за плечи. – Разве ты толстая? Глупышка. Ты аппетитная. Вкусная! Мужики таких обожают. Зачем им, скажи на милость, худышки и дистрофички? А ты красавица, рубенсовская женщина, обладательница пышных форм. А посмотри на свое лицо: кожа нежнейшая, губы удивительные. Просто мужчины устроены по-другому, у них мозги не так, как у нас, работают. Ты слишком активно начинаешь проявлять заботу, а они теряются и впадают в панику, боясь потерять свободу. Для них пресловутая свобода – самое важное, – Маруся погладила подругу по голове, словно ребенка. – Зинуль, нужно ослабить хватку. Пусти все на самотек, и твой суженый непременно найдется. Вот увидишь! Сделай шаг назад, не дави. Отыщется твой избранник.

– Ты с ума сошла? Где отыщется? Я работаю в детской библиотеке, там мужиков днем с огнем не сыщешь, – горестно всхлипнула Зина. – Вот как мне жить?

– Прекрасно жить. Да ты и сама все это знаешь и понимаешь, у тебя просто сегодня такое настроение. А завтра накупишь пирожных и забудешь о своих бедах, да?

– Ты правда думаешь, что я такая обжора, что за едой все могу позабыть? – Зинаида отодвинулась от подруги.

– Нет, не думаю, но подозреваю, – захохотала Маруся.

Добрая, кроткая и мягкосердечная Зинаида, помолчав, глубоко вздохнула, вытерла слезы и, не сдержавшись, начала хохотать вместе с ней, позабыв о своих обидах и горестях.

С Риммой все обстояло иначе. Худая, длинноногая, белокурая девушка всегда влекла мужчин, но только до той поры, пока они не знакомились с ней поближе. Бескомпромиссная, самостоятельная и решительная, она не терпела насилия, произвола и беспорядка. Готовить Римма умела прекрасно, но не любила, предпочитая не забивать холодильник продуктами, чтобы не соблазняться и не поддаваться искушению их съесть. Сила воли у нее развилась отменная, и мужчины просто не выдерживали ее муштры. Сначала они летели к ней, как пчелы на мед, но столкнувшись с ее непреклонностью, упертостью и категоричностью, ошарашенно замирали и быстренько ретировались.

Только однажды один из них, как говорила Римма, «влюбленный до безобразия», потерял страх и сделал красавице предложение. Они поладили на удивление быстро, съехались, решив перед свадьбой пожить вместе, и даже провели на одной территории целую неделю!