Тёмное время перед рассветом

А не так давно ей бабка Фаниха по секрету нашептала, что когда долго всматриваться в своё отражение в воде, можно увидеть лицо, по которому тоскуешь… А уж сколько раз на денёчку Ксюша вспоминала своего мужа, так, наверное, в арифметике и чисел столько нету!

Сегодня Ксения намерилась проверить, правду ли поведала Фаниха, которую все считали колдуньей.

Подходя к заветному месту, сразу огорчилась – мостик занимали двое, недавно поженившиеся. Хорошо, Ксюша вовремя успела остановиться и спрятаться за куст.

Вот молодуха набирает в ладони воду и со смехом пропускает её сквозь пальцы. Брызги воды сверкают, распространяя вокруг радость. Молодка наклонилась ещё раз за водой, и её трусики сдвинулись в одну сторону. Молодой муж заботливо поправил штанцы на её попке, ласково приговаривая:

– Ну-ка прикройся, а то птенчик вылетит!

Расширенными от зависти глазами Ксения жадно подглядывала за этими двумя, пока прозвучавшее из уст мужика слово «птенчик» не хлестнуло её наотмашь. Это же её слово! Ей принадлежит! Алёша так называл Наталю. Ещё и трусы этой девки в белых ромашках по синему полю! Точно, как у Ксюши фартук, подаренный мужем!.. Кто-то её обворовывает, прямо в открытую, на глазах!

Ксения намеренно с треском обломала толстый сук и под этот шум вышла из своего укрытия. Затем со словами «дайте пройти, а то ещё уляжетесь здесь!» протиснулась мимо счастливой пары, обронив на мокрую землю висевший на ветке, сверкающий белыми ромашками по синему, сарафан. Остолбенелые молодожены постояли какое-то время молча, затем вслед Ксении послышался весёлый смех.

* * *

От Алексея так и не было никаких вестей.

Ксения взяла себе за правило два раза в год, весной и осенью, ходить в Озерки – родину её Алёши и Натали. Родственников осталось мало, и то все троюродные. Тех, кто породнее – выбили немцы. Чудом уцелела Павлинка, сестра Алексея. К ней-то Ксюша каждый раз и стремилась, хотя та вела себя сдержанно. А Ксении так хотелось к ней прижаться, ощутить связь с Алёшей и говорить, говорить о нём! У себя в Зорянском эта тема была запрещена, не говоря уже о том, что те редкие фотографии, которые Ксюша припрятала, Александра нашла и сожгла в печке. В Озерках также не было ни одной фотографии. Была Павлинка – родная сестра Алёши.

Однажды Ксении всё-таки удалось разговорить Павлинку:

– Павцю, ты у нас с Наталей одна осталась! Не отворачивайся, посмотри на меня! Ты мне только скажи – он помнит обо мне? То, что он живой, я знаю. Одно словцо, Павлинка, скажи!

Павлина впервые за время их разговора жалостливо поглядела на Ксюшу и, решившись, выдала:

– Ксюня, мой тебе совет – пока молодая, ищи себе пару. Алёшка не простит тебе второго ребёнка, я знаю.

Ксения схватила женщину за обе руки и потребовала:

– Откуда знаешь? Скажи!

Павлинка расплакалась, затем, вытерев фартуком лицо и считая себя палачом, глухо, чужим голосом выговорила:

– Женился Алёша. А сам сейчас под следствием. Ходит раз в неделю, отмечается в органах… Человек от него приходил. Но где Алёшка живёт, нам не сказал, вроде как – не положено.

Последние слова она выговаривала опять сквозь всхлипывания. У Ксении глаза загорелись сухим блеском. Она не отрывала взгляда от Алёшиной сестры, будто прощалась. Испуганная Павлинка тормошила её, даже начала щипать, выкрикивая:

– Ну не гляди ты так, Богом прошу! Поплачь!

Она не заплакала. Буднично подумала: «Домой надо идти, мать заждалась! Да! И не забыть выйти замуж – сарай совсем набок завалился, мужских рук требует». Машинально взяла со стула свой платок, которым накрывалась в дороге от ветра, затем не спеша вышла из дома. Павлинка дрожащей рукой крестила её вслед…

Она только к утру явилась домой. Чёткого представления, как шла полем ночью, у неё не осталось. Помнится, закинув голову, кричала в небеса: «Но это же неправильно! Так быть не должно!»… И голосила, вздымая руки над головой, грозя кому-то кулаками… Потом припустил дождь, она спряталась в копне соломы, благо, копна оказалась под её огородом. Когда зашла в дом, мать к тому времени растапливала печь, ставила горшки к огню. Дети ещё спали. Старая Александра всполошилась, увидев дочь в такую рань:

– Я думала, будешь ночевать в Озерках! Что же это родственнички выставили среди ночи?

Увидев на Ксении мятую юбку, а на спине приставшие соломины, мать заохала:

– Это где же ты в соломе валялась и с кем? – кивнув на спящих детей, добавила: – Мало двоих?

Ксюша ничего тогда не ответила, лишь долгим взглядом посмотрела на мать, сказав:

– Не валялась ни с кем. Под огородом в скирде дождь пережидала. – После паузы добавила. – Нет больше родственников в Озерках. А я – выхожу замуж.

Александра всплеснула руками, испуганно глядя на дочь, воскликнула:

– Свят-свят, окстись! За кого? И когда?

Ксения, убирая юбку в сундук, деловито ответила:

– Ещё не знаю, за кого. Но скоро. А то сарай совсем завалится.

Мать испуганно молчала и потом долго ещё с опаской приглядывалась к дочери…

* * *

Ксения механически кушала, спала, что-то кому-то отвечала. Единственным живым местечком были дети. На дочках её взгляд задерживался и вроде как оживал. Ради детей Ксения начала обдумывать своё замужество, как если бы приобретала что-то необходимое в хозяйстве.

Оказалось, выбор был небольшой, а если более точно – никакого выбора. Для тайной связи – это всегда и пожалуйста, при условии, что жена не узнает.

Пришлось Ксюше вспомнить, что когда-то советовал брат Коля. К тому времени он был женат, жил в соседнем селе Калиновка. Брат его жены Аньки, Иван, слыл старым холостяком. Лет ему было за тридцать. Причину его холостяцкой жизни знали все, это – скупость. По иронии природы фамилия у него была – Загреба.

Ксения вспомнила, как Николай полушутя предлагал сестре «породниться» со сватами. Значит, так и будет, решила Ксения! Дождалась, когда брат пришёл проведать мать и сестру с племянницами и, отведя Николая на кухню, шепнула: «Помнишь, что говорил насчёт Ивана? Я – согласна». Колька поначалу испугался. Потом увидел, что сестра ведёт себя вполне разумно – обрадовался.

Разладица началась сразу же. Ксения намерилась забрать с собой в дом мужа старшую дочь Наталю, а младшую Ленку оставить с бабкой Александрой. Но Иван упёрся:

– Нет, возьмём с собой младшую Ленку!

Когда Ксюша потребовала объяснения, муж, отводя глаза, промямлил:

– Мама мои сказали, что будут соседи пальцами тыкать, вот, мол, полицайское дитё ходит. А помогать во дворе будет и Ленка, пусть приучается!

Во время этого разговора девочки были здесь же, в комнате. Они тесно прижались друг к другу и во все глаза глядели на «дядю Ивана».

– Меня не берут, – прошептала Наталя на ушко сестре.

– А может, и меня и тебя возьмут, – успокаивала младшая старшую.

Ксения тогда, стиснув зубы, согласилась, но поставила условие:

– Приведём полностью в порядок сарай и только потом поедем в Калиновку!

* * *

В замужестве Ксения пробыла с весны до осени. Иногда честно пыталась быть довольной жизнью, но её усилия разбивались об очередное замечание свекрови:

– Могла бы поласковей быть с Ванюшкой. Он твой позор покрыл, а ты лишний раз добрым словом не обмолвишься! Ходишь – набычилась!

Возмущённая Ксюша пробовала объяснить, что никакого позора на ней нет, но вопрос свекрови «а двое байстрюков бегают без отца – это не позор?» заставлял Ксюшу молчать.

Однажды вечером в дом зашёл брат Ксюши, Николай. Весь какой-то взбудораженный, Ксюша даже испугалась и начала допытываться, тормошить брата – что случилось? Николай отдышался, прикрикнул на сестру: «сиди тихо, сам всё расскажу!» И рассказал:

– В Зорянский сельсовет пришла бумага из области. Там написано, что следствие по делу Бойчука Алексея ещё продолжается. Но пока сообщают, что Алексей Гаврилович Бойчук во время войны выполнял задания подпольного партизанского центра. Во как! Так что – герой наш дядя Лёша! В этой же бумаге сказано и про бабу Любу. Помнишь, Сеня?..

Её награждают орденом, только посмертно. И приписано там, в бумаге, что погибла она в борьбе с фашистами.

Коля всё это выдал одним духом и остановился. Известие было поразительным – какое-то время стояла тишина. Затем засуетилась свекровь, начала собирать сумку Николаю.

– Отнеси Анюсе сметанки баночку. Свежая, сегодня собрала. Она любит.

Похоже, Ксюшина свекровь хотела побыстрее выпроводить Николая. Иван в это время, засунув руки в карманы, мерил шагами комнату от стола до порога.

Ксения неотрывно глядела куда-то в угол, в одну точку. Казалось, на её лицо набежала лёгкая тень, враз отгородившая Ксюшу от всех.

Николай, выслушав на дорогу напутствия: «Не нагружай Аночку, сам больше работу работай! Вон какой здоровый!» – ушёл. Свекровь торжественно села за стол, скомандовала сыну и невестке: «сядьте!» и начала:

– Завтра, раненько идите вдвоём в правление колхоза. Они как раз утром заседают. Смело заходите и просите материала на крышу дома. Давно просится перекрыть! Напишите заяву, если надо. Ты, Ванька, скажи, что воспитываете ребёнка этого самого героя, который партизанские поручения исполнял. Так что от советской власти вам положено. Заодно проси ещё парочку поросят. Не помешают, корма много. Только не проспите утром…

Оторопевшая Ксения растерянно поглядывала на мужа, не зная, как себя вести. Наконец свекровь ушла, а Иван с довольной улыбкой разъяснил Ксении:

– Умная всё-таки наша мама! Ты всегда её слушай, глупого не посоветует. Надо будет побыстрее детей поменять: Натаху привезти сюда, а Ленку отвезём к бабке в Зорянское.

Ту ночь Ксюша не спала. Так до утра и лежала с открытыми глазами. Первые петухи пропели в четыре утра, и Ксения, поднявшись, начала тихонько собираться. Бросала в сумку только самое необходимое, чтобы не вызвать подозрений. К тому времени, как Иван поднялся, Ксюша уже одевала Ленку. Не ожидая вопроса, объяснила:

– Схожу в Зорянское, в сельсовет. Бумага-то туда пришла. А здесь, в Калиновке, никто ничего не знает. Попрошу, чтобы дали копию. Вот тогда и поросят можно просить с бумагой на руках.

– Да нам главное материал на крышу! А поросята, это так, дадут – хорошо! Ну иди. Здесь близко, быстро обернётесь. И сразу же веди сюда Наташку, а Ленку оставляй там!

Ксения, взяв сумку, поспешила с дочкой к выходу.

* * *

Больше она в Калиновку не вернулась. Пару раз приезжал Иван, звал обратно, согласен даже с обеими дочками вместе… А однажды чуть ли не в любви признался, чему Ксюша безмерно удивилась. Жалостливо на него глядела, понимая – не дано ему больше, чем имеет…

После известия о муже, на неё опять возобновились нападки, прямо противоположные тем, давним:

– Это ж надо быть такоей курвой! Муж – герой, защищал нашу Родину, а она двоих байстрюков приволокла в подоле!

Если кто пробовал выразить несогласие, мол, старшая дочка Наташка от Бойчука, сразу возражали:

– А что, со свечкой стояли? Кто это докажет? Посмотрите, вон кудри распустила и выступает, как пава. Такая на всё способна! Хорошо, хоть Бойчук оказался умным – не похоже, чтобы летел на крыльях к своей супружнице.

– Так говорят, у него уже семья давно есть. Жена и дети.

Со временем новость постарела, волновать перестала.

Дочки росли. Наташа после окончания школы устроилась работать в почтовом отделении. Ждала Лену, когда та закончит школу. Спустя какое-то время обе сестры успешно сдали вступительные экзамены в сельхозинститут на бухгалтерское отделение и переехали в областной город. Ксюша осталась с матерью вдвоём. Работала много – стипендии дочкам не хватало, приходилось помогать. Кроме работы в поле, устроилась ещё уборщицей в правлении колхоза.

Образ Алёши постепенно расплывался, заволакивался дымкой. Обновить в памяти было невозможно – фотографии все уничтожены. И только редко, во сне иногда видела совего мужа – яркого, такого красивого, аж глазам больно! После подобного сна она ходила под впечатлением несколько дней.

Ксения прослыла женщиной работящей, бережливой. Несмотря на отсутствие мужских рук, в её хозяйстве был порядок. Нужда заставила Ксюшу делать всё самой.

Слегла мать – Александра. Поначалу думали: полежит маленько и встанет. Напрасно думали, Александра больше не поднялась. Месяц лежала без движения, не разговаривала. Только водичку тёплую пила из ложечки. Приходили сыновья, дочка Лида с детьми проведать. Уходили, а Ксюша опять оставалась один на один с горем. Как-то зашла соседка, баба Елька, и доверительно посоветовала:

– Ксюню, мне тебя так жалко, сколько ты будешь маяться? Бери топор, пойдём прорубим в сенях потолок, иначе мама не отойдёт! Куда уж теперь правду девать? Знала старая много чего колдовского. Вот и не отпускает её лохматая рука! Пойдём!

Ксюша с ужасом слушала соседку, затем набралась сил и крикнула:

– Ну-ка уходи отсюда, сплетница! Чтоб ноги твоей не было в доме!

Разобиженная баба Елька ушла, а Ксения наконец расплакалась. Приткнулась в углу, закрылась руками и подвывала, как щенок, которому прищемили лапу. Затем уснула.

Во сне Ксюша и не слышала, как Александра отошла в мир иной…

* * *

Наталья Фёдоровна и Ксения Ивановна чинно, под ручку шествовали к месту отдыха. Баба Ксеня под мышкой несла свою заветную сумочку. Фёдоровна озабоченно оглядывалась в поисках кошки, увидев, что та их догоняет, успокоилась.

Когда сели на скамейку, Ксения попросила Наталью Фёдоровну, чтобы та почитала ей письмо из её ридикюля. Кизлякова перебирала пожелтевшие бумажки, затем предложила:

– А, может, это? «Добрый день, а может и вечер мой муж Алёша… квадратно-гнездовой…озимые…овёс… Погоди, ничего не понимаю!

– Фёдоровна, читай только, что написано карандашом химическим. Остальное из книжки, фабричное. Бумаги тогда не было.

С паузами письмо было дочитано до конца: «…писано в пятницу в Петров день».

После чтения установилась тишина. Кизлякова, долго не нарушавшая этого момента, не выдержала:

– А что ты хотела рассказать мужу, Ксения Ивановна?

Баба Ксеня очнулась от задумчивости и легко ответила:

– Правду хотела написать про вторую дочку Леночку. Да всё не знала, как. Не умела. Боялась, что откажется от меня муж. – Помолчав, добавила: – он и так отказался. Донесли ему. Да всё неправильно донесли!

Кизлякова какое-то время озадаченно глядела на товарку, затем, как могла, деликатно спросила:

– Но, Ксюша, скажи – Леночка-то не от твоего мужа? Или как?

– Ну не от мужа, да! Но отчество я ей записала «Алексеевна»! Хотела, чтобы Алёша принял её как родную! Думала, если сама расскажу Алёше, как было дело – он поймёт. Его одного ждала!

Наталья Фёдоровна, пытаясь переварить услышанное и как-то помочь, подсказала:

– Жалко, Ксюша, что ты с ним не встретилась. А то сказала бы ему: «Неважно, чей бычок, важно – телёночек наш!» Думаю, он бы и согласился.

– Теперь-то уже всё равно – у него своя жизнь, – тоскливо продолжила баба Ксеня. – Но он должен прийти. Обещал.

– Скажи мне, Ксеня, а когда ты перестала видеть, ну… совсем?

Баба Ксеня горько усмехнулась, поправив Кизлякову:

– Да спрашивай прямо – когда ослепла. Чего там, – помолчав, добавила: – Катаракту неудачно вырезали. И вот осталась слепой.

Послеобеденный отдых для Ксении Ивановны был волнующим. Она ждала, когда все в палате уснут, чтобы не мешали вспоминать.

«Как я ослепла? Знаю – как! Знаю – когда! Врачи не знают, а я знаю!»

* * *

На дворе стоял 1968 год. Ксения к тому времени жила одна. Дочки повыходили замуж и уехали обе за границу. В поле Ксюша уже не работала. Ходила убирать кабинеты в правлении колхоза. Однажды уборка ещё не была закончена, как в кабинет зашёл главный бухгалтер Максим Павлович. Ксении неудобно стало, что работник пришёл, а она ещё возится с тряпками.

– Я извиняюсь, Максим Павлович, уже всё готово. Только вот тряпочку вам под ноги постелю!

Бухгалтер, пожилой человек, успокоил Ксению и предложил:

– Сядь, Ксеня! Я специально пришёл пораньше, чтобы успеть сказать, пока никого нет. Мой племянник живёт в Озерках. Позвонил мне вчера по одному делу. и заодно вот что рассказал. В их село приехал Бойчук Алексей Гаврилович. Там такое творится, никто не работает – все бегут поглядеть на героя. Говорят, закончилось следствие и Бойчука наградили каким-то орденом. Живёт он у деда Антона, это его родственник. А сегодня будут его чествовать. Говорил племянник, что будет от каждой хаты на улицу вынесен стол или два, покрыты скатертью. Все готовят выпивку, закуску. Режут курей, гусей. А оплачивает всё Бойчук. Ну вот. Всё сказал, а ты, как хочешь, так и поступай. Если спросишь моего совета, скажу: встретиться тебе с ним надо! Как дальше будет – неведомо.

Посмотрев на женщину, Максим Павлович обеспокоенно сказал:

– Ты иди, иди домой! Отдохни, подумай. А там видно будет.

Ксения пошла домой. Как оказалась дома – не помнит. Очнулась сидя на скамье возле стола… Сидела долго – солнце повернуло в кухонное окно, к закату. Бездумно поднялась и машинально начала собираться. Одежду выбирала самую лучшую. Со дна сундука достала крепдешиновую косынку, ещё не одёванную – подарок Наташки, когда та приезжала погостить. Когда оделась, поглядела на себя в зеркало. Испугалась. Оттуда смотрела совершенно незнакомая женщина. Особенно глаза… Почему-то очень строго глядят на Ксению.

Она закрыла висячий замок на двери, положив ключ под старое ведро. Через свой огород, чтобы никого не встретить, направилась на дорогу, ведущую в Озерки.

Шла быстро, стремилась скорее оказаться там, в Озерках, а что дальше будет – не знала.

Жил в Озерках дед Трифон. О его врачевании знали далеко за пределами села, приезжали даже из других областей. Им приходилось ночевать в соседских с дедом домах.

Опустились сумерки, когда Ксения подошла к Озеркам. Она слышала про деда Трифона, но главное, знала, что можно попроситься на ночь к какой-нибудь хозяйке, заплатив деньги.

Получив от Ксюши рубль, ей показали койку, где она может переночевать. Ксения прибегла к хитрости, изображая равнодушие, спросила хозяйку:

– Я слышала, у вас в селе какие-то гулянья на сегодня намечаются?

Хозяйка, моложавая ещё женщина, охотливо ответила:

– Да! Я думаю, дед Трифон и принимать сегодня не будет, потому что тоже пойдёт на пир! Приехал наш сельский герой войны, Алексей Бойчук. Он всё село позвал, будут обмывать орден, наградили его. Там уже накрыли столы. А ещё на каждом столе около тарелки будет лежать в подарок шерстяной цветастый платок. Сюрприз называется. А вы тоже можете пойти, дед сегодня всё равно не примет. Будете уходить, скажете бабушке, она у нас прихворнула, в соседней комнате. Пусть за вами закроет калитку, а я побежала.

Ксения чуть подождала и тоже вышла. Поразмыслив, женщина решила пробираться как-то к дому деда Антона. В любом случае Алёша придёт туда ночевать.

Она не спеша шла по улицам, вспоминая, где стоял дом деда. Всё поменялось, Ксюша с трудом узнавала знакомые места. Чувствовалось возбуждённое настроение людей, все устремлялись в центр села. Ксению это устраивало, не хотелось, чтобы кто-то её признал.

Женщина с трудом отыскала двор родственников. С облегчением отметила, что собачьей будки во дворе нет. Двор освещала электрическая лампочка у входа на крыльцо. Ксения подошла вплотную к дому, обошла вокруг, оглядев все окна, найдя только одно с прозрачными занавесками. Под окном рос огромный куст жасмина. Ксюша под ним спряталась, к счастью, найдя там маленький стульчик.

Она сидела под кустом, слушала звуки баяна, затем сильный женский голос протяжно запел: «Миленькой ты мо-о-й, возьми меня с собо-о-й…» Ксения вспомнила – это была любимая песня тёти Алексея – Антонины. Алёша всегда просил тётю петь эту песню. Наверное, дочка поёт, тёти давно нет, а голос похож.

Неожиданно вблизи послышался разговор. Ксюша притаилась, даже дышать на какой-то миг, перестала – ей послышался голос Павлинки! Сколько лет она не слышала её, а голос не изменился. Второй голос был мужской… Ксения вся напряглась, у неё почему-то по всей коже пошли мурашки, и она быстро зажала руками уши. Разговаривающие приблизились к крыльцу, Ксения разжала руки и услышала уже явно голос Павлинки:

– Алёша, давай присядем на скамеечку у крыльца, а то вечером все сойдутся – будет не поговорить.

У Ксении в ушах несколько раз отдалось слово «Алёша» и какая-то часть разговора для неё выпала. Когда пришла в себя, говорил он, Алёша:

– Павцю, не посылай меня, я туда не пойду! Мне там нечего делать. Не заводи больше этот разговор, а то поссоримся.

Согнутая под кустом Ксюша, с жадностью голодного, ловила каждое слово, совершенно не вникая в смысл. Она наслаждалась звуками голоса и хотела одного – чтобы он не замолкал. Вот после паузы опять говорит. Это уже Ксюша осмыслила:

– Я завтра собираюсь уезжать. Там моя Катя с Дашенькой, знаешь, как меня ждут?

Лучше бы не осмыслила! Это кто такие – Катя, Дашенька?.. А Ксения – кто? Она же живая, Ксения! Куда ей теперь?

Что-то Павлинка отвечала, но Ксюша не слушала. Услышала лишь:

– Она родила себе второго ребёнка. Значит, что-то планировала. Слышал, выходила замуж. Пусть живёт себе с Богом! Зачем я туда пойду?

– Алёшка, никогда не поверю, что не хочешь с Ксюшей увидеться! Вот не поверю и всё! Глянь мне в глаза и скажи, что не так?

Кажется Ксения перестала дышать. А может, дышала, она не знает, потому что её не стало. Сейчас она жаждала услышать ответ. И услышала:

– А этого никому не знать, кроме меня! Не волнуйся, Павлинка, я повидаюсь с ней. – И как бы забывшись, глухо для себя: – Для этого и живу, чтобы повидаться!

– Ну так иди завтра! Что тебе стоит, недалеко! Сходи!

Ксюша еле сдержала слова: «Не надо идти, здесь я!»

– Не пришло ещё время, Павлинка! Я – потом. – Помолчав, добавил – В конце.

– Ты, Алёша, так говоришь, что я ничего не понимаю. В каком конце? В конце чего? То ты не хочешь к ней идти и тут же говришь, что живёшь затем, чтобы свидеться! Совсем меня запутал, – жаловалась Павлинка неивестно кому, потому что Алексей уже зашёл в дом. Стук закрываемой за ним двери ударил Ксению в висок, она встрепенулась, уже не остерегаясь, вышла из-за куста с единственной мыслью в голове: «Я так и не увидела своего мужа! Зачем приходила?!» Ксюша подкралась к окну с прозрачными занавесками и осторожно заглянула сквозь стекло в комнату. Там продолжался разговор, но понять что-либо было невозможно. Но Ксении это и не надо, ей главное – увидеть его! Мелькала Павлинка, постарела, конечно, но узнать можно. Ага, вот появилась большая тень на стене, видимо, выходил кто-то из соседней комнаты… Это был её муж Алексей. Он стоял боком к окну и что-то горячо доказывал сестре. Ксения прилипла взглядом и застыла, не шелохнувшись.

Он тем временем ушёл в другую комнату, где окно было плотно задёрнуто. Увидела Ксюша только плечо и часть головы в профиль, отметив поседевшие волосы, но всё ещё курчавые. Лицо так и не увидела.

Что-то в её сознании произошло – она не ощущала боли, будто её ничего не касалось. Помнила, что ей надо возвращаться домой в Зорянское, и почему-то надо спешить. А вот почему? Ага! Ждать. Алёша сказал, что придёт в конце. Обязательно. Да, может, он и завтра этот конец! Ксюша выбежала со двора, вышла на дорогу и прямиком поспешила за село, в поле.

Дорогу знала по старой памяти. Постепенно в голове успокоилось и вдруг, будто заново, прозвучал голос Алёши: «…Мои Катя и Дашенька!..» Ксения даже остановилась. Небо было всё в звёздах, тишина вокруг. По обе стороны цвела гречиха, пахло вкусно мёдом. Здесь Ксения может всё высказать вслух, даже кричать! И она крикнула:

– Не-е-т! Ты ведь наврал всё, признайся! Катя, Дашенька… тьфу! А я?!

Она заголосила. Потом завыла. Вдалеке ей кто-то ответил ещё более протяжным воем. Ксюша, всхлипнув, замолчала, прислушиваясь. А вдруг волк? Здесь недалеко лес, в котором прятался Алёша от немцев. Ксения сняла свою новую косынку, вытерла насухо лицо и почти побежала по тропинке в сторону своего села. Когда подходила к своему дому, было совсем темно, будто пеленой всё заволокло. Совсем ни к чему вспомнилось, мама говрила, что самое тёмное время – перед рассветом. «Скоро рассвет» успела подумать Ксения и дальше уже ничего не помнила.

Очнулась в доме, на своей кровати. Одежда была вся мокрая от пота. Рядом на стульчике сидела соседка Зина. Увидев, что Ксения пришла в себя, сказала:

– Ну ты и напугала меня! Вся была горячая, прямо жаром несло от тебя! Скажи спасибо своим курям, они закрытые в хлеву кричали, я и пришла. Курей выпустила, а в доме ты здесь, без движения лежишь.

Ксюша, ослабевшая, как после длительной болезни, еле слышно спросила:

– Который час?

– Два часа дня. Скоро мой придёт на обед, побегу. Я тебе занесу горячего поесть, а ты лежи, не вставай!

Зинаида ушла, Ксения водила вокруг глазами, с трудом различая предметы. Она вытерла глаза концом пододеяльника, потом ещё и ладонями потёрла. Поглядела опять – ничего не изменилось. «Наверное, от горячки не вижу. Пройдёт.» – успокаивала себя Ксения.