Дай мне согреться

Вероника заметила, что Алик умеет интересно рассказывать. Его голос был звучным и четким, он делал паузы где нужно, а также умело повышал или понижал интонацию так, что вольно или невольно хотелось “раствориться” в его истории.

–Я смешил ее своими историями и анекдотами, и был просто уверен, что свидание идет так, как надо, когда, рассказав очередную из своих смешных историй, начал смеяться сам…

– Что ты обманываешь девушку? – укоризненно спросил Максим, – Разве ты смеялся? Ты просто гоготал как умалишенный.

Слушать Алика было безумно интересно, и Вероника решила устроиться поудобнее. Решив, что ничего страшного не случится, если она все-таки залезет на двиван полностью, она воплотила эту задумку, оказавшись между двух парней. А Алик тем временем продолжал, словно ничего и не произошло:

– Верное уточнение. Спасибо, мой друг. В результате кусок мяса застрял у меня в горле и я начал дико кашлять. Ко мне сбежались официанты, и один из них начал бить меня по спине, стараясь помочь. Добрый оказался человек, он спас мою жизнь. В результате, кусок мяса вылетел из моего рта и попал прямо на тарелку Люды. Больше она ничего себе не заказывала и ни к чему не притрагивалась за весь вечер…

– Какая печальная история любви, – подытожил Максим.

– И не говори, она не оценила насколько я неотразим, – подмигивая сказал Алик.

– Зато определенно оценила, насколько ты незабываем, – засмеялся Максим.

Алик подмигнул Веронике.

– Это надо постараться, чтобы попасть в такое неловкое положение, – смеясь, сказала она – но по тебе видно, что ты просто полон таких историй.

– Что есть, того не отнять, – сказал Алик.

– Теперь ты, – Вероника повернулась к Максиму.

Максим был так близко. Она могла разглядеть каждую черточку его лица.

– Ты просила рассказать, что было для меня самым важным в моей жизни, – медленно сказал Максим, – знаешь, в моей жизни было довольно много важных моментов, без которых она могла повернуться совсем-совсем по-другому. Не знаю, лучше или хуже, но точно по-другому. Если выделить прям самое важное событие… То это, наверно, будет встреча с Кариной. Без шуток и лишнего пафоса могу сказать, что она меня спасла.

– Расскажи, – завороженно попросила она.

– Я познакомился с ней в начале прошлого года, – начал Максим, – мне тогда было 33 года. Где-то за год до этого меня бросила моя девушка Настя, которая, повстречавшись со мной 1,5 года, наконец-то поняла, что я для нее скучный.

Я перестал верить в то, что я могу быть кому-то нужен или интересен таким, какой я есть. Я внутренне признал, что во мне просто отсутвует необходимая харизма, и я не создан для любви. Эта мысль не вызывала во мне сопротивления, я не жалел себя и не вваливался в депрессию. Это просто был вывод, который я сделал для себя, и с которым я шел по жизни. С того момента я ударился в работу. Я был не самым успешным программистом и работал без выходных в одной из крупных фирм.

– Я помню тот период, – сказал Алик, – тебя тогда было вообще никуда не вытащить.

– А как давно вы оба знакомы?, – спросила Вероника.

– Мы – закадычные друзья со школы, – ответил Алик.

– Угу, – подтвердил Максим, – я был отличником, а Алик троечником. Алик решил зачесаться ко мне в друзья, чтобы списывать у меня домашку, но дружба зашла намного дальше.

– Это так мило, – сказала девушка. У нее и у самой было впечатление, что их дружба очень очень древняя.

– Карину я встретил случайно, но я бы сказал, что в этом было какое-то… провидение, что ли…

Вероника заметила, что голос Максима был медленный и монотонный, совсем не такой, как у Алика. Его голос скорее расслаблял, но при этом он обладал не меньшей способностью заинтересовать слушателя, чем его харизматичный друг. Просто на его волну нужно было настроиться. Максим, тем временем, продолжал:

– … потому что я все сутки напролет проводил на работе, домой приходил и ложился спать, а потом снова на работу, причем ездил я на машине, и по сути единственный вариант, когда я мог кого-то увидеть – были те несколько метров, пока я иду к машине. Казалось бы, где тут возможность познакомиться с девушкой? Но я все равно как-то познакомился с ней.

Максим сделал небольшую паузу, а затем неспешно продолжил:

– Я тогда уже изрядно опаздывал, так что просто бежал к своей машине, уже представляя как я стартану и где превышу скорость, чтобы не опоздать, Поэтому я не особо смотрел по сторонам. Как оказалось, она тоже не смотрела по сторонам, потому что была в своих мыслях. В результате мы просто “впечатались” друг в друга. Она упала и довольно сильно повредила ногу. Во всяком случае, она не могла стоять нормально. Я напугался как безумный, и предложил вызвать ей скорую или отвезти ее в травмпункт, но она сказала, что с ней все хорошо и не стоит переживать. Но я, разумеется, все равно переживал.

Вероника живо представила эту ситуацию, словно она происходила у нее на глазах. Максим продолжал:

– Так как она отказалась идти к врачу, а я не мог ее так бросить, то я предложил ее отвести к себе, чтобы просто сделать первичную обработку ее ноги из своей аптечки. Я тогда паниковал, поэтому мало соображал, иначе бы понял, как сомнительно звучало мое предложение. Но, к моему удивлению, она его приняла. Я позвонил на работу и предупредил, что у меня форс-мажор, и аккуратно поддерживая ее, повел ее в свою квартиру. Это оказался довольно сильный ушиб, но без каких-либо осложнений в виде вывихов, и, не дай Бог, переломов. Она терпеливо ждала пока я приложу лед к ее ноге, а затем, когда я убедился, что ей стало немного легче, я предложил выпить чаю. Она оказалась очень милой собеседницей, и я должен признать, что мне никогда за всю мою жизнь не было с кем-то так легко, как с ней. Мы обсуждали ее ногу, мою работу, наши страхи, и даже нашествие инопланетян. Это было что-то невероятное, как легко мы соскакивали с одной темы на другую, при этом совершенно не замечая, как идет время.

Вероника в этот момент я перевела взгляд на Алика, и заметила, что на его лице уже не было обычного веселого выражения. Он задумчиво смотрел вперед и взгляд казался то ли мрачным, то ли грустным. Смотрелось это необычно и почему-то… трогательно. Словно Алик сбросил маску и на некоторое время стал уязвимым. Девушка много бы отдала за то, чтобы узнать, о чем он сейчас думал. Максим же продолжал, ничего не замечая вокруг:

– С этого момента, не сговариваясь и не обсуждая это, мы стали встречаться. Общение с ней поменяло меня. Она относилась ко мне очень бережно, веря в меня и мои способности, и со временем я стал и сам больше верить в себя. Я начал браться за такие проекты, которые до этого мне казались недоступны, и, что более примечательно, я начал преуспевать. Мой доход сильно увеличился. Но не это главное. Главное – это то, что я координально поменял отношение к себе и к жизни. Карина умела видеть все самое лучшее и красивое в мире, и, я должен признать, что это было очень заразно. Мир для меня стал ярче, добрее и приветливее.

– Какая красивая история, – мечтательно сказала Вероника, – даже сложно представить, что такое действительно возможно в реальной жизни.

– Я бы тоже не поверил, – серьезно сказал Алик, – люди склонны романтизировать то, что у них есть хорошего, но я видел Карину и видел ее отношения с Максимом. Это действительно были очень красивые отношения.

Какое-то время они просто лежали без движения, каждый погруженный в свои мысли и свои истории.

– Максим? – неожиданно спросила Вероника.

Он поднял на нее взгляд своих искренних голубых глаз.

– А что ты вообще знаешь о своей Карине? Ты вроде как год с ней встречался.

В этот момент Максим сильно покраснел.

– Она не любила рассказывать о себе. Но кое-что я все равно знаю. Она любила рисовать. Она работала учителем в начальных классах, и обожала маленьких детей – медленно протянул Максим.

– А в свободное время что делала?

– Читала что-нибудь из русской классики, иногда играла на скрипке, рисовала– пожал плечами Максим.

Вероника неосознанно скривилась. Уж больно слащавый получался образ. И красавица, и умница, и детей любит. Не хватало только пышного розового платья и платмассовой волшебной палочки для полноты образа. Обычно она на дух не переносила таких. Исключение составляла разве что Маргарет. Но ради Маргарет не грех было сделать и исключение.

Максим немного помедлил прежде чем сказать:

– Она правда мало рассказывала о себе, но где-то месяца за два до того, как случился побег, она начала странно себя вести.

Вероника почувствовала, как ее моментально покинула общая расслабленность. Она навострила уши, готовая ловить каждое слово. Так как Максим снова замолчал, она решила немного «подтолкнуть» его.

– И что было странного в ее поведении?

Максим закрыл глаза, словно воспоминания причиняли ему боль.

– Она стала более отстраненной, не подпускала меня к себе. А потом она начала часто уходить куда-то.

– С фотоаппаратом? – не могла не съязвить Вероника.

– Я не обыскивал ее сумку перед выходом… – невозмутимо ответил мужчина, – а еще…

– Что?

– Один раз она ответила мне на незнакомом языке, – смущаясь, ответил он.

– И что в этом такого? Видимо, заработалась, переволновалась. У меня такое бывает, Особенно, если часто работаешь с языками – не поняла Вероника.

– Да, наверно. Я просто не ожидал. Я не знал, что она говорила на других языках.

Максим замолчал. Почему-то он выглядел очень задумчивым и потерянным, словно столкнуться с чем-то, что он не знал о своей любимой, было для него сродни предательству. От этой картины сердце девушки сжалось. Она хотела сказать что-нибудь утешающее, но слова не шли на ум, поэтому она просто пожала плечами:

– Совершенно очевидно, что говорила, раз оставила письмо на испанском.

Мужчина, никак не отреагировав на ее реплику, продолжил:

– А еще…

– Что?

Максим прикрыл глаза:

– Не знаю. Она начала много рисовать.

Его голос едва заметно дрогнул, словно в том, что он только что сказал, была какое-то великое откровение. Вероника непонимающе уставилась на него.

– А в этом-то что особенного? Многие же рисуют. Тем более, ты сам сказал, что ей это нравилось.

– Да, но в этот период она стала словно одержимой. Могла несколько ночей не спать, рисуя что-то. А если я пытался позвать куда-то, то она либо игнорировала меня, либо отказывалась.

– И что она рисовала? – с нетерпением спросила девушка.

– Животных.

Вероника была уверена, что услышит что-то похожее на "сатанинский обряд"или что-то в этом роде, а это оказались какие-то животные. Ее заполнило разочарование.

– Живых? – на всякий случай уточнила она.

– Что за дурацкий вопрос? Живых, конечно, – нахмурился Максим.

Девушка почувствовала легкое раздражение, которое, уже традиционно, вылезло за грань допустимого, превратившись в злость Ей казалось, что Максим специально издевается над ней, нагоняя какого-то непонятного туману на вполне обденные вещи.

Максим и Алик молчали. Вероника не знала, как еще узнать что-то о Карине, и глядя на хмурые лица новых друзей, легче ей не становилось. Наконец она все же решилась спросить:

– А накануне ее исчезновения было ли что-нибудь необычное в ее поведении?

Почему-то Максим неожиданно замялся, и спрятал взгляд. Это разожгло любопытство девушки еще сильнее.

– Случилось, но это не связано с ее побегом, – наконец сказал он.

– И что же это было?

– Это не имеет значения, – снова сказал Максим, и покраснел до самых ушей.

– Это может иметь значение. Причем большое. Не зря же это первый вопрос, который задает следователь, когда пытается раскрыть чье-то исчезновение.

– А ты у нас следователь? – плохо скрывая раздражение, спросил Максим.

– Нет, но меня это тоже касается. Ты так не думаешь?

Она не хотела давить на Максима. Было очевидно, что он предпочел бы не говорить об этом, но все же стремление выкопать хотя бы что-то, что пролило бы свет на нездоровый интерес Карины к ней, было сильнее, чем сочувствие к нему. Максим выразительно посмотрел на Алика, видимо, намекая, чтобы тот поддержал его, но Алик только пожал плечами:

– Да ладно тебе. Что делать из этого тайну? – непринужденно сказал он.

Максим глубоко вздохнул, и наконец сказал:

– Мы поссорились. Сильно.

Вероника аж чуть не подпрыгнула от возбуждения:

– И ты правда считаешь, что это не имеет никакого отношения к побегу?

– Уверен в этом, – хмуро сказал он.

– Почему?

– Потому что я знаю ее. Она так бы не поступила.

Вероника хотела ответить Максиму, что, очевидно, он и не очень-то хорошо знал свою благоверную, раз не предвидел ее побег, но только взглянув на его лицо, почувствовала себя мясником, отрезающим куски мяса из еще свежей раны. До нее наконец-то в полной мере дошло, насколько тяжело Максиму утолять ее неуемное любопытство. Она поспешила закрыть тему.

Но не смотря на открывшееся сочувствие к Максиму, у нее появлялось все больше и больше вопросов к этой совершенной любви. Где-то внутри нее было глубокое удовлетворение от того, что не все было так идеально, как она увидела на той фотографии. Вероника не могла бы толком объяснить почему так взъелась на Карину. Обычно ей не была свойственна зависть, и она спокойно переживала, что кто-то в чем-то был лучше, красивее или успешнее. Сама Карина не успела прям так сильно наследить или напакостить в ее жизни, чтобы ну так к ней цепляться. Может, только немного напугать своим вниманием, и то уже постфактум…И все же…

– Что ж, сейчас мы знаем, что у нее были какие-то сомнительные секреты, и, возможно, она долгое время скрывала их… – подвела итог она.

– Получается, что да, – грустно ответил Максим.

– И ты никогда не пробовал поговорить с ней об этом, как-то прояснить? – продолжала свой жестокий допрос Вероника.

– Я не очень люблю лезть в душу. Считаю, что человек сам должен созреть для доверия, – не смотря на нее, ответил Максим.

– Что, даже ни одной попытки не было? – настаивала на ответе она.

Максим как-то сгорбился от ее вопроса. «Должно быть, винит себя в бездействии» глядя на его застывшую фигуру поняла Вероника. Ей было противно от того, как она копалась в ранах этого мужчины, но ей было сложно остановиться. В конце концов, она пришла сюда именно за этим – чтобы разобраться. Внезапно на помощь другу пришел Алик.

– А у тебя самой нет никаких секретов, которые ты бы скрывала годами? – без агрессии спросил он

Не смотря на то, что в вопросе не звучало обвинительных ноток, для Вероники он ощущался словно пощечина. Алик действительно был прав. Она никогда не рассказывала ни Свете, ни Андрею, откуда она приехала. Никто из них никогда не слышал имя Маргарет. Никто не знает о ее прошлом. И все же ее отношения со Светой и Андреем как-то развивались и без этого.

– Ну, допустим, я имею некоторое представление, как это может выглядеть, – смущенно сказала Вероника…

– То-то и оно, – сказал Алик, ничуть не удивленный тому, что оказался прав.

В комнате снова воцарилась тишина. Каждый думал о чем-то своем.

Мысли текли медленно, ни на чем особенно не останавливаясь. Говорить не хотелось, вставать с дивана тоже не хотелось. Время как будто застыло. Было только это чувство. Совершенно неожиданно для себя Вероника поймала себя на желании положить голову Максиму на плечо. Для этого желания не было никаких предпосылок, оно не сопровождалось приступами нежности или желанием что-то сказать. Была просто потребность сделать это простое движение, и все. Такой подставы от себя она определенно не ожидала. Осознав этот импульс, она тут же отодвинулась от него. Он сделал вид, что не заметил. Молчание продолжилось.

Максим спокойно смотрел куда-то вдаль, явно находясь в своих мыслях, в которых он еще не потерял Карину. Не смотря на спокойствие, в нем ощущалось что-то сломленное. Девушка неловко заёрзала. Алик заинтересованно оглянулся на нее, а Максим даже не заметил, продолжая смотреть в окно.

– М-максим? – позвала она.

Блондин оторвался от созерцания города за окном и удивленно уставился на нее, словно только сейчас вспомнив, что она все еще рядом.

– Можно задать тебе немного личный вопрос? – чуть заикаясь, спросила она.

– Ты уже задала довольно много таких вопросов. Можешь задать еще один, – спокойно согласился он.

– Скажи, если бы в один день в твоей жизни появился бы человек, который предложил бы тебе… убрать всю твою боль, то ты бы согласился?

За вопросом последовало молчание, и Вероника почувствовала как безудержно краснеет. Вот кто ее за язык тянул? Зачем было задавать столь провокационный вопрос?

Но она знала зачем. Из-за Маргарет. Вероника, так же как и Максим, застряла в проживании своей потери, и ей просто хотелось поговорить об этом.

Наконец молчание прервалось, и Максим медленно произнес:

– Я немного не понял твоего вопроса. Как кто-то может "урезать"чьи-то эмоции? И, самое главное, зачем мне может понадобиться делать это?

Его вопрос заставил ее чуть прикусить нижнюю губу и осторожно спросить:

– Предтсавь, что в один день… например, сегодня, к тебе бы пришел… ну, я не знаю… гипнотизёр или волшебник, или бог или… ну кто-нибудь и сказал, что может убрать из твоей жизни твою способность привязываться к людям, ты бы согласился?

Максим все еще озадаченно смотрел на нее:

– Способность привязываться? Ты что-то говорила про урезанные чувства вроде…

Девушка поспешно пояснила:

– Я не говорю о том, чтобы избавиться от чувств. Нам нужны наши чувства. Они служат индикатором голоса души. Избавившись от них полностью, мы превратимся в роботов. Это было бы неразумно. Но можно убрать только ту часть чувств, которая приносит боль. Монахи часто говорят о том, что самые основные страдания человеку приносят именно привязанности. Так вот, если бы ты мог в один миг избавиться от привязанностей, и прекратить чувствовать боль от предательства, несбывшихся ожиданий, незакрытых гештальтов, то согласилася бы ты на такой эксперимент с собой?

– Ну и вопросы у тебя, Вероника…, – наконец сказал Максим, устало потирая лоб.

– Матрица со своими красными и синими таблетками отдыхает, – довольно сказал Алик, – от себя бы сказал, что мне такое не особо нужно. Я и так свободен от привязанностей, и умею жить налегке.

Девушка перевела взгляд на Максима. Ее дыхание учащалось в ожидании ответа.

– Наверно, нет, – задумчиво, и как-то очень медленно проговорил Максим.

– Почему? – тут же спросила она, удивленная его ответом.

Максим взял себе время, чтобы подумать. Его медлительность действовала как раскаленные угли на ее нервы, но она держалась.

– Я думаю, такие манипуляции так или иначе приведут к потере себя. Человек не случайно создан именно таким, какой он есть. И в этой системе нет ошибок. Мы не можем сами менять этот механизм, не рискуя потерять что-то важное, – проговорил он наконец.

Девушка была недовольна его ответом. Она сама мечтала каждый день о том, чтобы кто-нибудь помог ей забыть или забыться. Ей казалось, что Максим не понимает до конца ее вопроса, и пока просто не в состоянии оценить, какие возможности открываются когда ничто и никто не в состоянии ранить. Во всяком случае, эмоционально. Она отдала бы все что угодно лишь бы только её собственные раны от потери Маргарет прекратили кровоточить. Ей казалось странным, что человек, переживший похожую потерю, мог бы желать остаться со своими страданиями.

– Мы меняем себя каждый день. И хорошо бы, если бы это делали только мы. Все люди, которые нас окружают меняют нашу внутреннюю систему. Что плохого в том, ты бы сделал это сам, осознанно, зная, что это может облегчить твою участь? Соглашаясь на подобное предложение, ты сам задашь направление тому, как ты хочешь меняться, и становишься "у руля"своей жизни.

Глаза Алика заблестели:

– Ух как заговорила. И ведь не поспоришь.

Максима тоже повеселило ее негодование. Он вдруг заулыбался:

– Думаю, тут имеется небольшая путаница в понятиях. Это правда, что на формирование сознания влиет наша среда и наше окружение, и этот процесс бессознательный. Мы так или иначе перенимаем мировоззрение тех, с кем общаемся, но ты зря говоришь, что этот процесс хаотичный. Я сам выбираю людей, с которыми я общаюсь, я сам выбираю места, которые я посещаю, я сам выбираю ту среду, которая в конечном итоге и будет меня менять. Разве это не значит, что я и есть "у руля"корабля своей жизни? А твой гипнотизер не предлагает мне переместиться за руль, а предлагает заменить мой руль на другой, который не подойдет моему кораблю. Все-таки человек создан таким, каким создан не случайно, и если я начну все менять на своем корабле, то он скорее, всего уже никуда не поплывет.

Вероника запуталась в метафорах, которые сама же и создала. Ответ Максима сначала показался ей быссмысленным. Она еще несколько раз проговорила его про себя, пока до нее не дошло, что именно он сказал. Но не смотря на то, что понимание пришло, принятие – нет. Желая взять реванш, она попробовала "зайти с другой стороны":

– Неужели ты никогда не хотел избавиться от боли, которая все время возникает когда ты подпускаешь людей слишком близко, а затем обжигаешься?

Максим прикрыл глаза, раздумывая над ответом, а затем все же ответил:

– Пожалуй, нет, не хотел.

– Но почему? – не унималась девушка.

– Потому что путь к мудрости лежит именно через боль, – наконец заключил он.

У Вероники закружилась голова. Кто в своем уме при наличии выбора выберет для себя сложный путь? Ради чего эти никому не нужные жертвы? Это какая-то форма мазохизма? О какой мудрости он толкует? Заметив ничего не понимающий растерянный взгляд девушки, он по доброму ей улыбнулся, и его глаза начали излучать мягкий успокаивающий свет.

– Начну с того, что то, что причиняет нам боль, грубо говоря, делится на два больших типа – это то, что мы можем избежать, и то, чего избежать мы не можем. Говоря о страданиях, нет ничего плохого в том, чтобы выбирать свою жизнь такой, чтобы их было как можно меньше. Никому не нужны лишние страдания. Если у тебя закончились деньги, а зарплата только через неделю, то никто не выиграет, если ты будешь терпеть втихаря. Всегда лучше попросить или занять у друзей. Все почему? Потому что ты можешь и должен избежать этих страданий. Нет никакого смысла в том, чтобы омрачать свою и без того не самую длинную жизнь.

Вероника покраснела, слушая Максима. Сам того не зная, он невольно расковырял ее душевную болячку. По всей видимости, исходя из его рассказа, он был тем другом, кто свободно делился своими средствами, а не учил финансовой грамотности как Андрей… Невольное сравнение не в пользу своего молодого человека заставило её испытать жгучий стыд, и она поспешила вернуть свое внимание на слова Максима:

– Но есть и другой тип боли. В нашей жизни есть вещи, которые в любом случае произойдут, вне зависимости от того, хотим мы их или нет, готовы мы к ним или нет. Например, друзья, как это ни прискорбно, но я вынужден вам заявить, что вы все умрете. И это еще не все. Все ваши близкие тоже умрут. Это может быть грустно. Это может быть больно. Но это все равно произойдет. Это важная часть жизни. Таким был задуман этот мир. Можно сопротивляться этим мыслям, плакать, ходить к чудо-шаманам, но это ничего не изменит. Мудрый человек понимает это и не сопротивляется смерти. Наоборот, он ждет ее как дорогую гостью, готовится к ней.

Максим помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил все тем же неспешным голосом.

– Или у меня есть другая новость. Вы все состаритесь, и это неотвратимо. Вы можете хоть всю жизнь одеваться как подросток, жевать жевачку и изучать молодежный сленг, но чем дольше вы будете бегать от страха перед старостью, тем большим посмешищем вы сделаете себя в глазах окружающих. Принятие старости не как дефект, не как глобальное несчастье, а как отражение высшего замысла, является одним из важных условий приобретения истинной внутренней силы.

– Все эти даосские уч… – в нетерпении выкрикнула Вероника, но Максим поднял ладонь, призывая ее к молчанию, и она послушно притихла.

А он, тем временем, продолжал:

– Также неизбежной болью является та, которая появляется, когда люди разрушают иллюзии о них тем что предают, покидают, оказываются слабыми, или попросту отказываются удовлетворять наши потребности. И здесь не имеет значения, какого человека себе выбрать – преступника или святого. Ранят все. И дело здесь не в людях и том, что они такие плохие. Дело в наших собственных иллюзиях относительно мира. Мир был создан для того, чтобы мы его видели настоящим, а не жили представлениями о нем. Рано или поздно эти представления встретятся в жестокой реальностью. И, по сути, это очень тяжелый, но бесконечно важный для каждого момент. В этот момент сможет зародиться самая настоящая, на этот раз зрелая любовь не с представлениями о человеке, а с самим человеком. Но чтобы к ней прийти, нужно не бояться боли. А когда уже обжегся – не бояться снова рисковать. А когда риск не оправдается – попробовать снова. Боль – это неизбежная плата за истинную мудрость и истинное счастье. Я не буду выбирать отказываться от нее. Вступая в отношения с Кариной, я знал, чем могло все обернуться, но я готов был рискнуть. Это был мой осознанный выбор, и я не буду торговаться по цене. Вероника… я ответил на твой вопрос?