Сломанные вещи

– Нас обучали.

– Как это? – разочарованно морщусь.

Мужчина отвечает настороженно, словно опасается ещё больше испортить впечатление о себе:

– Показывали, как делать, и требовали повторить.

– Может, у вас ещё и учебники были?

– Да.

– Ну-у, так не интересно. Я думала, вы как в кино – суперсолдаты, сошли с конвейера и сразу… А там школа вместо армии.

Он переводит неуверенный взгляд между мной и Дэном, молчит.

– Кстати, а ты видишь всякие там цифры, данные? Вот когда смотришь на что-нибудь? На нас?

– Нет. У меня нет встроенных экранов и подобных им деталей.

– Полностью как человек… – и тут я неожиданно даже для себя ляпаю: – А почему тогда ты называешься «роботом»?

– Что?.. – мужчина растерянно хлопает глазами.

В голове уже сплошной туман сонливости, сформулировать мысль непросто, но я старательно подбираю слова:

– Я говорю, роботы ведь должны быть… ну, механические? Что-то запрограммированное на определённые действия. А у тебя, получается, нет ни прошивок, ни загруженных баз данных, ни алгоритмов…

– Общепринятая сейчас технология, основанная на жёстком программировании, не позволяет роботам функционировать без контроля человека. Мы должны были действовать самостоятельно, для этого нужна самообучающаяся операционная система. Насколько я знаю, такие разработки ведутся и считаются перспективным направлением.

– Но они же!.. Они всё равно компьютеры. А у тебя – мозг. Так можно сказать, что у людей тоже «самообучающаяся система». У тебя ведь нет деталей, как у них.

– У меня есть детали, – его голос звучит уверенно.

Я перебиваю:

– Ты дышишь, у тебя есть сердце… А если ты не будешь дышать? И есть? И пить кофе?

– Это приведёт к нарушениям в работе моего тела.

– И ты умрёшь?

– Мне кажется, использовать этот термин некорректно.

– А ты как думаешь? – я хмурюсь, поворачиваюсь к Дэну. – Может, я чего-то не понимаю?

– Энто я не шну, куда ты гнёшь.

– Да блин, туда! Какой же он «робот», если у него, вон, органы, всё…

– И што?

– Да что «што»?! Ну!..

Я возмущенно указываю ладонями на мужчину, который отвечает:

– Я не понимаю.

Выудив на столе пачку папирос, Дэн постукивает ею по тыльной стороне ладони.

– Мисса грит, што ты человек. – Он вытаскивает папиросу.

– Я совершенно точно не человек. По документам мы относились к категории «движимое имущество», раздел «роботы».

Я возмущённо выпаливаю:

– А ты, значит, веришь всему, что написано?

Прикурив, Дэн тушит спичку.

– Так, мисса, кончай, а то ему щас последние мозги перекоротит. Энто не важно.

– Почему это?!

– Его сделали чёрные, они хозяева. Ну так и всё, харэ болтать.

Мужчина кивает согласно и даже как будто успокоено. Я некоторое время рассматриваю его, возмущённо поджав губы. Бурчу:

– Это какое-то рабство.

– Мне снова кажется, что ты используешь некорректный термин.

– Вполне нормальный! Как ещё это назвать?!

Он ненадолго задумывается.

– «Владение»? Вещами владеют.

Так, мне срочно нужно закурить!

Затягиваюсь и раздражённо тычу зажигалкой в его сторону.

– Ты – не вещь.

– Почему? – Дэн откидывается на спинку кресла, складывает руки на груди. Упёрся, значит. Или раздражён моим упрямством.

Ну, и мужчина, посмотрев на него, тоже говорит уверенно:

– Конечно, вещь. Меня сделали техники, из искусственного материала.

– Но ты выглядишь как человек, – от избытка чувств я принимаюсь рисовать сигаретой круги, – живёшь как человек, ведёшь себя… Ай, ладно. Как хотите.

Крутанувшись на стуле, поворачиваюсь спиной к Дэну и бухаю локти на стол. Раз они оба такие умные – вот и пусть. А я покурю, разглядывая стену.

– Если тебя это успокоит, каждую модель инженеры модифицировали. – Этот бархатистый низкий голос успокаивает одним лишь звучанием. Будто что-то мягкое гладит по спине и плечам. – В деталях моё тело значительно отличается от прототипа.

– В каких, например? – кошусь на мужчину как можно равнодушнее.

– Например, что касается еды – на меня не действует кофеин. И алкоголь.

– Как это?! – от ужаса мой голос падает на октаву ниже.

За спиной раздаётся насмешливый голос Дэна:

– Ты его два года ше́рстила, штоб бухать вместе?

В ответ на мою расстроенную физиономию – у меня просто в голове не укладывается, как можно жить без успокаивающего действия алкоголя! – робот словно извиняется:

– Алкоголь – удобный вариант, когда нужно быстро восполнить запас энергии. Он калорийный. Однако он не влияет на моё восприятие и рефлексы.

– Да уж, вашим инженерам, наверное, платили дофига за такие гениальные идеи. А ещё что?

– Компенсаторная терморегуляция. Ольфакторные модификации…

– Что это?

– Запах тела. Должен вызывать симпатию или даже сексуальное возбуждение и таким образом облегчать взаимодействие с людьми.

Повезло, что я успела отвернуться обратно к своей сигарете, а то щёки опять теплеют. Это он про тот момент, когда я его обнюхивала? И вправду пахнет слишком приятно для бомжа.

– Ряд компенсаторных модификаций на случай ранения – ускоренный гемостаз, повышенная выработка адреналина…

Я больше не смотрю на него, чтобы не светить покрасневшей физиономией, – в самом деле разглядываю столешницу и стену перед собой – и мужчина замолкает.

Пожалуй, настолько изменить человека нельзя. Ладно ещё поставить бронированную кожу, чтобы останавливала пули, – это будет сложно, дорого и долго, потому что за один раз выдержать приживление такого количества псевдо-органики трудно, – но так масштабно изменить внутренние параметры… Тем более если у него не армейская система, а стандартная, она ещё сильнее ограничивает процент изменений.

А если это военный эксперимент, изучение пределов изменения тела… Нет, вряд ли. Это только со стороны кажется, что фигня, а на самом деле к любым изменениям, даже небольшим, нужно привыкать, в клинике после настройки системы с клиентом работают тренер и психолог. Само тело человека, да и его психика накладывают ограничения, нельзя модифицировать всё подряд в любых объёмах. На один успешный результат – значительно модифицированного человека – будет слишком много неудачных попыток.

11.

С мысли меня сбивает голос Джанки:

– Долго дуться бушь?

Сунув окурок в пепельницу – почти пустую, в отличие от той, что на столе Дэна, – поворачиваюсь как можно спокойнее.

– Ничего я не дуюсь.

– А то как же, расселась будто фифа. Я, штоль, с твойным робаатом лялякать должен?

– А что тут лялякать? Всё понятно. У него нет ни «железа», ни операционки, ни прошивок, вообще ничего, зато есть самообучающийся мозг. При этом он робот, собственность армии, и это всех устраивает. Я поняла. Хм-м… А долго это ваше обучение длилось?

– Два года.

– И потом ты сразу сбежал?

– Нет. После экзамена прошло одиннадцать месяцев.

– Но почему не раньше? Если у тебя нет алгоритма подчинения конкретным людям.

Джанки подсказывает:

– Порт.

– А, точно. Отходишь на какое-то расстояние, и он взрывается вместе с головой?

– Не совсем так. Базовый алгоритм уничтожения – это электрический разряд, сжигающий все компоненты системы. Активируется командой. Но причина была не в страхе перед уничтожением. До модификации у меня не было даже мысли о неподчинении.

– Почему?

– Мне известно, что у нас были деактивированы некоторые кластеры физического носителя операционной системы. Видимо, те, которые отвечают за мотивацию, способность к анализу и принятию самостоятельных решений. Поэтому мы лишь выполняли приказы командования. Воспринимали их абсолютно некритично, как прямое руководство к действию.

– Что такое «физический носитель системы»? – я оглядываю мужчину, ожидая, что всё-таки поняла неправильно и у него есть механические детали.

– Мозг?.. – Дэн вопросительно поднимает бровь.

Робот кивает, и я с недоумением переспрашиваю:

– Можно «выключить» какие-то кластеры в мозгу, чтобы заставить подчиняться? Значит, эта ваша модификация – это была операция? С хирургами?

– Нет. Изменение параметров системы через порт.

– Чего?.. В смысле, людям тоже так можно?!

Непроизвольно тянусь к своему затылку, касаюсь круглого отверстия. Я как-то не задумывалась, что стоит за красочными рекламными буклетами, обещающими чудесные изменения в организме. Приходишь в клинику, тычешь в прейскурант и говоришь: «Хочу такое». Дают наркоз, просыпаешься уже обновлённый. А что конкретно происходит в этот промежуток… Ну, мы же верим, что врачи не причиняют вреда, у них этика…

А что, если военные могут заставить их провести эксперимент – внести в систему и другие изменения? Это ведь не почувствуешь, может, даже и не заметишь… Да нет, отдаёт паранойей и безумными теориями заговора. Так можно дойти до мысли, что в клиниках воруют органы, чтобы продать, а вместо них пришивают органы животных, – помню, видела такие заголовки в жёлтой прессе.

Тем временем Дэн фыркает презрительно:

– Мисса, а как, по-твойному, отключают чувствительность к боли, к температуре? Да половина модификаций на энтом пашет. Я ещё впервой грил, што херня, а ты – прогресс, прогресс…

Я торопливо перебиваю:

– Как думаешь, я нормальная? У меня же ничего не выключено?

– Ну ты шибанутая, ясен хрен, но вряд ли энто врачи виноваты, – Дэн озаряет меня улыбкой.

– Мм, спасибо, успокоил… Так, ну-ка расскажи подробнее? Про модификацию.

– Технических деталей я не знаю. Заявленная цель – увеличить реалистичность паттернов поведения. Для более правдоподобной имитации человеческой личности.

Слишком много умных слов для моего засыпающего мозга. Просительно кошусь на Джанки, но он курит как ни в чём не бывало. Что ж, не хочется, но придётся признаваться, что я тупая.

– Что это значит?

– Изначально наши психические реакции и поведение не соответствовали стандартным человеческим паттернам. Пока инженеры искали решение этой проблемы, нас отправляли на обычные боевые операции. Перед последней модификацией было ещё две, но они, видимо, не достигли цели. А об этой техники говорили уже давно. Что она самая масштабная, и инженеры возлагают на неё большие надежды.

– А что было не так с вашим поведением? В смысле, было заметно, что у вас в мозгах копались?

– Говорили, что у всех экземпляров в той или иной степени присутствуют нарушения эмоциональной сферы: низкий уровень эмоциональности, нарушение понимания как эмоций окружающих, так и своих собственных… – мужчина запинается, поднимает взгляд к потолку, словно вспоминает формулировки. – Наверное, проще описать. Было два варианта поведения. Один – полное отсутствие инициативы, безразличие к происходящему, апатия.

Оживлённо шепчу Дэну:

– Похоже на меня? У меня вечно какая-то апатия.

Однако мужчина отвечает:

– Не думаю, что это было похоже. Например, я в свободное время обычно сидел и смотрел в стену. Не видел смысла что-либо делать, просто ждал следующего занятия в расписании. Некоторые сотрудники говорили, что это их пугает, но я не понимал почему.

– А, тогда нет, – успокоившись, вытаскиваю из пачки сигарету.

– Другие экземпляры, наоборот, вели себя активно, инициировали общение с окружающими, но, как я понял, отсутствие эмпатии всё равно их выдавало. В разговоре они могли сказать что-то грубое или неадекватное и не заметить этого. К тому же у них были проблемы с самоконтролем – импульсивность, непредсказуемое поведение, вспышки агрессии.

Последние слова отзываются внутри неприятным уколом. Похоже, я настолько засмотрелась на этот прекрасный голый торс, что забыла, кому – чему – он принадлежит. Кошусь на Дэна: лицо непроницаемое, но, уверена, он тоже это отметил.

Осторожно спрашиваю:

– Но ты, значит, относился к первой категории. С низким уровнем агрессии. Да? – дождавшись кивка робота, тихо выдыхаю от облегчения. Не хватало мне ещё одного психа, бросающегося на людей. – Но как военные инженеры сделали такие странности? Я думала, там профессионалы.

Дэн пренебрежительно фыркает:

– Они ж технари, а тут – мозги из органики. Хрен шнает, как настроить.

– Я тоже предположил, что причина в особенностях физических носителей. Видимо, каждый кластер отвечает за несколько функций. В результате модификации активировались они все. Эмоциональность. Инициативность. Также мне кажется, что я стал сильнее ощущать боль. Не знаю, связано это или нет. Может, всего лишь сбой программы.

– После модификации ты сразу понял, что стал другим? Что ты почувствовал?

– Мм, не уверен, как правильно описать. Меня оглушило, – он запинается. – Было ощущение, что моё восприятие переполнено, и я не знал, что с этим делать. Хотел вернуться к прежнему уровню, сконцентрировался на воспоминаниях, но восприятие прошлого тоже изменилось. Я вдруг осознал, что на лицах людей были эмоции – всегда, раньше тоже. До этого я их не различал. Как будто смотрел, но не видел. И ничего не чувствовал по этому поводу, только знал, что нужно выполнить приказ, – под нашими взглядами мужчина сбивается, опускает глаза. Облизывает губы. Сжимает пальцы так, что кожа белеет. – А после модификации… стало очень неприятно. Хотелось прекратить это, но оно не проходило. Все воспоминания стали… болезненными?.. Как эти люди смотрели на меня. Объекты – наверное, со страхом или злостью…

Дэн перебивает:

– «Объекты»?

Робот смотрит недоуменно, затем выражение его лица неуловимо меняется – становится жёстче.

– Те, кого я убивал.

Мне кажется, или в комнате повисло напряжение? Словно гудящее электричество, от которого волоски на руках встают дыбом, а мышцы сводит.

– Ему приказывали! – выпаливаю я резко.

– Ясен хрен, – тянет Дэн издевательски, – не сам же он…

– Заканчивай с этим, – рычу приглушённо.

Но тут робот перебивает:

– Он прав.

Растерявшись от неожиданности, я обиженно повышаю голос:

– Вы что, типа, вдвоём против меня? Я думала, мы заодно. Осуждаем произвол армии. Что вы на меня-то бычите?

– Командование отдавало приказы, но выполнял их я. Именно я убил тех людей.

– И что дальше?! – все мои спутанные эмоции выплёскиваются в раздражённый тон. – Я знаю только одно: если бы не ты, два года назад я лежала бы мордой в снегу, с кишками наружу, как другие. А я сижу здесь. Это меня радует, а прочее не волнует. Просто не надо называть мёртвых людей «объектами», это звучит не очень.

– Хорошо.

Разворачиваюсь к Дэну, готовая продолжить – даже устроить скандал, если придётся, – но он примирительно поднимает ладони:

– Всё, шкнулся.

– То-то же. Мы тут все не святые.

– Шнырила жвачку у малышей? – Джанки снисходительно усмехается.

Я недовольно поджимаю губы. Хочется ответить, но… Лучше не трогать эту тему.

– Значит, ты остановился на том, что воспоминания стали болезненными.

Мужчина кивает.

– Я не знаю, может, это искажение восприятия. Ошибка операционной системы. Но мне кажется, что люди часто смотрели на меня с негативными эмоциями. Как на что-то… неприятное. Даже сотрудники нашей базы. Техники.

– А щас?.. – голос Дэна звучит неразборчиво, потому что он грызёт ноготь.

Робот оглядывает его изучающе, и я машу ладонями, привлекая внимание к себе.

– Не-не-не, на Джанки не смотри, он негативист. Смотри на меня.

– Кто я?.. – опешив, Дэн даже выпускает палец изо рта.

– Подожди! – отмахиваюсь от него, не отрывая взгляда от робота. – Тебе кажется, что я смотрю, как они? С неприязнью?

Мужчина разглядывает моё лицо настолько внимательно, что от смущения я улыбаюсь. Надеюсь, это выглядит доброжелательно, а не как нервный спазм.

В конце концов отвечает:

– Нет. У тебя другое выражение.

– Фух! Значит, это не искажение. С другой стороны, а чего им было радоваться? Если ты… – я многозначительно обрисовываю его ладонями. – Вот они и смотрели так, это понятно.

Встрепенувшись, словно что-то вспомнил, робот добавляет торопливо, сбивчиво:

– Техники между собой говорили, что люди отказываются подчиняться приказам. То есть… Нас отправляли вместо них. Потому что они отказывались. Я тогда не понимал услышанное. Как возможно не подчиниться приказу? Потом… То есть когда я уже привык к изменениям и стал анализировать свой прежний опыт, я впервые обратил внимание – то есть осознал это, – что нас отправляли в населённые пункты после бомбёжек. Чтобы мы убивали всех выживших.

Он запинается, как будто задумался. Смотрит в пол и говорит тише, словно рассуждает сам с собой:

– Генерал, которому мы подчинялись, говорил, что мы герои. Помогаем сохранить мир. И мы верили. Я верил. – Он молчит. – А ещё что зачистка территории – важная и ответственная операция. Мы спасаем множество жизней, потому что быстрые и устойчивые к повреждениям. Иначе это пришлось бы делать обычным солдатам, и они бы погибли. А у них семьи… Хотя сейчас я сомневаюсь, что им бы что-то угрожало. Те люди почти не оказывали сопротивления.

Не выдержав, я хватаю пачку, закуриваю, нарочито громко прокашливаюсь. Ковыряю ноготь, избегая взглядом робота.

– Вот и понятно, почему техники так на вас смотрели. Но это всё равно не ваша вина, – я внимательно изучаю огонёк сигареты.

– Но убивал их я. Это мои воспоминания.

В его голосе звучат просительные нотки, и я заставляю себя взглянуть ему в глаза. Лицо ждущее – словно надеется, что я что-то объясню. Выдам волшебный рецепт, как жить дальше.

Мне всегда было трудно смотреть на переживающих людей, даже в кино, а этот мужчина выглядит так искренне, что я буквально чувствую его эмоции – и выдерживать их вес очень тяжело. Всё внутри переворачивается от желания помочь. Сделать хоть что-нибудь. Исправить его прошлое.

– Воспоминания ничего не значат, – в противоположность чувствам мой голос полон то ли недовольства, то ли злости. – Главное, дальше поступать нормально. А прошлое… Всё это хрень. Можно просто не обращать внимания.

В поисках поддержки я невольно оборачиваюсь на Дэна, но он не смотрит на меня – водит пальцем по кромке дисплея, лежащего на столе.

Однако я настойчиво продолжаю пялиться. Нет уж, пусть выразит своё мнение! Пусть скажет мне в лицо, что мы не будем помогать тому, кто спас мне жизнь, потому что считаем себя лучше него. Не хотелось бы поднимать эту тему, но вообще-то мне есть, что ответить, и Дэн это знает.

Продолжая меня игнорировать, Джанки берёт дисплей, включает и принимается тыкать в экран.

Побуравив его взглядом ещё немного – для профилактики, – я в конце концов поворачиваюсь обратно к роботу. Нужно сменить тему.

– Кстати, я что-то хотела… А, вот. Что ты называешь «операционной системой»? В смысле, у тебя ведь её не может быть?

Мужчина надолго задумывается.

– Этот термин использовали инженеры и техники. Я не знаю, как это выглядит объективно, если подключиться к моей системе. Субъективно, как мне кажется, это обозначение всего, что я воспринимаю, когда включён. И как на это реагирую.

– Мм. Угу. – Так и хочется ляпнуть: «Вообще-то это называется “сознание”», но я терплю. Раз уж моя точка зрения непопулярна в данном коллективе, я могу держать её при себе. – И почему ты считаешь, что в ней есть ошибки? Ты ведёшь себя адекватно, разговариваешь как обычный человек. Если из-за модификации ты начал различать эмоции и перестал верить пропаганде военных, то я не вижу здесь проблемы.

– Раньше я всегда был уверен, как нужно поступить. Сейчас всё стало неопределённым. Сложнее анализировать происходящее. Нужно учитывать больше переменных, потому что я начал обращать внимание на мимику и интонацию людей. Во-вторых, у меня тоже появились эмоции, их сложно предсказать и сложно понять. У нас был курс психологии, так что я разбираюсь в теории, но на практике приходится во многом опираться на предположения. И я не знаю, насколько правильны мои выводы.

– Знаешь, это звучит похоже на обычную человеческую жизнь. Ничего не понятно, сплошные предположения, домыслы и фантазии. Тем не менее, люди с этим живут, значит, к этому можно привыкнуть.

– Вещь не может «привыкать», её делают для конкретных задач. Моя функция – выполнять приказы командования. Без этого я бесполезен.

– Это ты имеешь в виду – убивать всех, на кого укажет первый попавшийся генерал? О таком и жалеть не стоит.

– Давать оценку не входит в мои задачи.

– Но ведь они не записаны у тебя в голове, у тебя там нет диска с алгоритмом. Значит, их можно поменять. Например, стать телохранителем. Что тебе мешает? Ничего! Мне кажется, это гораздо лучше, чем твои прежние функции. Как считаешь?

Однако вместо ответа мужчина выжидающе смотрит на Дэна, который развалился на кресле, вытянув ноги, и скучающе листает дисплей. Заметив повисшую паузу, Джанки поднимает взгляд.

– Што?

– Что? – я тоже с недоумением оглядываю робота.

– Разве не господин должен решать, могу ли я быть телохранителем?

– Господин Джанки, ты как насчёт этого?

Дэн снисходительно закатывает глаза.

– О-о-о, мисса, если те што приспичило, лучше поперёк не стоять. Хошь шнилого чёрного робаата с прибабахом? Да бери, – он широко взмахивает рукой в жесте щедрости и снова утыкается в экран.

– Видишь? – перевожу взгляд на мужчину. – Я же сказала, всё будет нормально, потому что… – я демонстративно повышаю голос: – Джанки лучше всех.

– Угу, – не отрываясь от чтения, Дэн берёт со стола коробок спичек и бросает в меня. Попадает, конечно.

Ясно, что ему вся эта затея не нравится, но формально – Джанки согласился, а уж дальше я как-нибудь сумею его умилостивить.

Пока же я поворачиваюсь к роботу, стараясь держать себя в руках и не показывать восторг совсем уж явно.

– Так что? Ты-то сам хочешь?

Мужчина задумчиво изучает моё лицо.

– Раньше про меня говорили, что я ответственный и тщательно выполняю свои обязанности. Мне кажется, эти качества не изменились, так что я мог бы попробовать.

– Отлично! – я расплываюсь в счастливой улыбке и, дотянувшись до Дэна, пихаю его кулаком в плечо: – Мастер, давай чинить.

12.

Джанки нехотя отрывается от дисплея. Встаёт, потягивается со смачным хрустом. Сдвигает всё содержимое стола дальше к стене. Присев, роется в ящике стола, вытаскивает свёрток мягкого прозрачного пластика. Разворачивает. Блики холодного белого света поблескивают на сгибах, затем пробегают по поверхности металлических инструментов. Пинцет какой-то…

Не успеваю я даже осознать, что именно вижу, а тело уже реагирует привычно: сердце замирает в приятной невесомости, взгляд так и скачет по острым лезвиям скальпелей, выбирая, с какого хотелось бы начать. Сладкое предвкушение…

Голос-в-голове резко перебивает: Нельзя при всех! Прекращай пялиться!

Чтобы отвлечь внимание Дэна, ляпаю первое попавшееся:

– Ты что, собираешься его резать?

Не глядя на меня, он вытаскивает инструменты из отделений чехла.

– А как ещё достать пули?

Фух, кажется, не заметил.

– А зачем тебе вообще… такое вот? – я фыркаю, все видом демонстрируя незаинтересованность и даже пренебрежение. – Похоже на набор маньяка из фильма ужасов.

Подозрительно кошусь на руки Дэна – под шнудами не видно, но, насколько я знаю, он себя не режет. Хотя это могло измениться со временем. Может, сейчас, когда Джанки живёт в безопасности, ему не хватает прежних драк и привычного уровня боли.

– Ну, мисса, чипы так и ставят.

Разве?.. Когда мне ставили, то привели в палату с красивыми инсталляциями, там медсестра, очень милая и доброжелательная, помогла лечь на койку и надела мне маску, подключённую к аппарату. Проснулась я там же, с той же медсестрой. Ни хирурга, ни, тем более, подобных инструментов не видела. Впрочем, меня-то скальпелями не испугать…

Голос-в-голове шепчет возбуждённо, аж постанывает от нетерпения: Посмотри на эти лезвия – такие острые… Тебе нужно наказание… Тогда все забудут о твоём мерзком поведении, простят тебя… Просто возьми один… Представь, какая у него удобная, надёжная ручка, как легко он порежет кожу, как выступит кровь… Ты же хочешь этого…

Неожиданно поперёк тела, под грудью, перехватывает рука, и Дэн тащит меня к выходу из лаборатории, в коридор и дальше на кухню.

– Чего ты? – невинно хлопаю глазами.

Он озирает помещение, взгляд останавливается на подставке с ножами.

– Да бля! – голос приглушённый.

Чёрт, всё-таки заметил. Иногда я жалею, что Джанки такой наблюдательный. Вот я, между прочим, более вежливая и не тычу людям в нос их вредными привычками!

– Ладно тебе… – я тоже отвечаю тихо. Будто мы заговорщики.

– Аха. Типа, мне не надо их ныкать?

Взгляд так и залипает на чёрных ручках ножей, однако Джанки прав: я обещала «ничего такого» в его квартире.

– Я же не маньячка какая-нибудь.