Полная версия:
История души
Прогулка вдвоем
(Зарисовка)
А. Б.
Всем знакомым казалось странным и непонятным мое пристрастие гулять в одиночестве в дождливую погоду. Наверно, я и сама полностью не отдавала себе отчета в том, почему этими промозглыми светлыми, летними вечерами вместо теплой, уютной и пустой квартиры меня тянуло в мокрое серое ненастье. Лето уже кончалось, и работы нашему студенческому стройотряду, работавшему на одном из московских объектов, доставалось немного, так что в неделю обязательно выпадала пара выходных. Правда, все были недовольны мелким, моросящим дождем, который многим мешал приятно проводить время на свежем воздухе. Но я не относилась к их числу.
В тот день часов в пять вечера я, как обычно, надела непромокаемый плащ с капюшоном и вышла на улицу. Моих родителей по счастливой случайности не было в городе, и я наслаждалась свободой. Да и погода была моей самой любимой. Сначала прохладный ветер заставлял зажмуриться, но очень скоро я привыкала к нему. Станция метро. Потом автобусная остановка. Я в центральном парке, в своем излюбленном месте. В такую погоду здесь никогда не бывало народу, и я привыкла гулять только с одним неутомимо-постоянным спутником – дождем. Сквозь капюшон были слышны частые удары мельчайших капель, а мокрые листья деревьев казались обсыпанными сахарной пудрой. Я остановилась, дотянулась до ветвей и потащила их вниз. Мгновенно холодный хоровод дождя окружил меня со всех сторон. Я подождала, пока он кончится, и пошла дальше. Было очень тихо. Шаги я услышала неожиданно и подняла голову. Кто-то шел мне навстречу под большим черным зонтом. Я улыбнулась. Пожалуй, я никогда в жизни не могла бы понять предназначения зонтов в такую погоду, без них, на мой взгляд, куда интересней! Может быть, из-за моих биотоков, но зонт вдруг исчез. Он шел еще далеко от меня, но походка была на столько знакомой, что я сразу же его узнала. Мы «враждовали» с начала учебного года, хотя причина казалась мне глупой и страшно банальной. Он влюбился, я – нет. Теперь он меня ненавидел.
Я ждала, что он пройдет мимо, но вдруг услышала:
– Привет! Ты не промокнешь?
Я удивленно подняла на него глаза и ответила: – Нет.
– Тебе не кажутся опасными прогулки в одиночестве? – он откровенно разглядывал меня.
Я рассмеялась и покачала головой. Он вдруг пошел со мной рядом.
– Неужели трудно кого-нибудь пригласить?
– А что?
– Ничего. По-моему, лучше.
– Я пригласила.
– Кого?!
– Дождь.
Он рассердился. – Какая была, такая и осталась! – зло проговорил он.
– Фантазерка! – это слово он произнес почти с ненавистью.
Я, улыбаясь, посмотрела ему в лицо, потом сказала:
– Стало быть, нам снова не по пути.
Он резко повернулся и исчез почти мгновенно, а я пошла вперед. Вдалеке начинало мягко синеть небо, и этот свет делал всё вокруг нежным и блестящим. Я достала из сумки зеркальце и увидела, что он стоит на повороте и смотрит мне вслед. Не оборачиваясь, я ускорила шаги и с бьющимся сердцем продолжала идти сквозь серебристую дождевую пыль. Мне хотелось окликнуть дождь по имени и сказать ему нежно-ласковые слова, но я не знала, как его называть…
Если молчат двое
(Зарисовка)
Г. С.
В комнате темно. На рояле в старинном подсвечнике мерцает желтое пламя, отбрасывает серые тени на потолок, стены, лица. Я сижу в углу в кресле, где меня совсем не видно. Рядом тоже кто-то сидит, но открывать глаза, чтобы посмотреть, мне не хочется. Пламя свечей колышется от ночного ветра, и комната постоянно меняет свои цвета и оттенки.
– Можно пригласить на танец? – не слышится ли мне?
Узнаю по голосу – Игорь. Выходим. Руки на плечах, руки на талии. Медленный ритм танца. Поднимаю глаза. Игорь смотрит в сторону, на Лену. На лице тоска, боль. Но, возможно, его делает печальным лишь блеск свечей.
– Мне ужасно весело, – шепчет Игорь.
А глаза предательски блестят.
Я слегка сжимаю его руку.
– Ты же мужчина, держись, – шепчу я, – жизнь, она такая, знаешь, полосатая, то белая, то черная… Мне ведь тоже нелегко, Игорёк.
Теперь он смотрит не в сторону, а мне в глаза.
– Спасибо!
Я улыбаюсь ему.
Музыка меняется, медленный ритм уходит. Только свечи по-прежнему отбрасывают блики на серые лица. Гремит оркестр. Кто-то клянется в вечной любви, кто-то не верит… Ча-ча-ча! А голоса веселые. В жизни так не бывает. В жизни куда сложнее. Ча-ча-ча! – отбивает ударник. Я опять закрываю глаза.
– «Where do I begin to tell the story of how great a love can be?»[12] – откуда взяться здесь этой песне?
Но передо мной уже стоит Он.
– Потанцуем! – это даже не просьба, а утверждение.
Выходим. Руки на плечах, руки на талии. Медленный ритм танца. Поднимаю глаза. Саша, как будто почувствовав мой напряженный взгляд, наклоняется, смотрит жестко, с иронией. Мне горько. Я кривлю рот в усмешке. Саша отворачивается. Вдруг вспоминаю: «Знаешь, так хочется сделать что-нибудь и не думать при этом о последствиях! Ведь еще Шамиль считал, что тому, кто „просчитывает“ варианты, не дано совершить подвиг; по-моему, так это элементарная трусость». Саша сказал мне это вчера. Я понимаю, что мне тоже хочется вести себя с ним по сердцу, а не по уму.
Опять поднимаю глаза. Та же насмешливая улыбка. Нет, никогда я не смогу вести себя с ним по сердцу; он просто не поверит мне.
Свечи блестят в серебряном подсвечнике. Звучит тягуче-грустная мелодия. Молчим. Кажется, еще древние считали молчание знаком согласия. А если молчат двое, что тогда?
«Шиповник цвёл. Через забор клонилась вишня…»
Шиповник цвёл. Через забор клонилась вишня.Заревом пожара полыхали маки.На солнце золотом блестели крыши.Где-то лаяли в разбой собаки.Так наступило незаметно лето.Пришли экзамены. Жара. Цветы.Так странно было вновь увидеть это,дивясь: как будто ты?И вместе с тем, не ты…Было скучно, непривычно, тихо.Недвижимость. Застывший взгляд.А за окном на велосипедах – лихо! —неслись ребята,как год иль два назад.В доме было пусто и чужо́.Едва заметный огонёк в глазах раскосыхвдруг вспыхнул и погас.Как бабушкин рожокпо вечерам блестел на волосах белёсых…И снова тишина.Лишь сердце стучит сильней.Задумчиво рука скользнула внизи сжалась.Как будто вдруг вольнеезадышалось?А, может, это толькопоказалось?..«Благодарю за всё тебя сейчас я…»
В. И.
Благодарю за всё тебя сейчас я.Благодарю за то, что так судьба сложилась.Тем вечером, холодным и ненастным,секунду или две, но я любила.Благодарю тебя за радость встреч,за то, что жизнь всю эту зиму с летоммогла свободно, без волнений течьс твоей любовью и твоим приветом.Но было мне всего семнадцать лет,и чувство новое не слишком я ценила.Теперь уверена, что зря дала обет,тебе ненужные страданья причинила.Порой, наверно, счастлива была,и – ненавидела себя за это!И знала, лишь тебе благодарябегу, лечу во тьме без света.Ты уходил – я думала: навечно.Ты приходил – я знала: навсегда.Была наивна и глупа, конечно…А где-то падала горящая звезда.Она пропала. Отблески исчезли.Прошла любовь. А благодарность – нет.И жизнь с волненьями пойдет, как прежде,но в сердце навсегда остался след.«Деревья облетают. Осыпались цветы…»
Н. Г.
Деревья облетают. Осыпались цветы.Так осень наступает,и вдруг приходишь ты.Всегда веселый, бодрый…Тебя как описать?Ведь мне при встречах больно,не знаю, что сказать.Я глаз поднять не смею.Я как в огне горю.Любить я не умею,но вдруг тебя люблю?Ты ласковый и нежный,но стало ясно всё:не сбудутся надежды,ведь у тебя кольцо.Деревья облетели.Осыпались цветы.Так осень наступает…К другой уходишь ты.Любовь
(Рассказ)
Н. Г.
Иринка стояла у расписания. Только что прозвенел звонок с пары, из коридора доносился шум. Иринка беспокойно водила глазами по стенам, лицам. Приди, ну, скорее, приди, пожалуйста…
Мимо спешили однокурсники. Они здоровались с ней, и Иринка нетерпеливо отвечала им. Она ждала Его.
…Несколько лет назад у Иринки умерла мать. Девочка была на столько потрясена горем, что не обратила внимания на хмурые лица врачей, обследовавших ее в клинике вскоре после смерти матери. А вчера отец сказал ей:
– Доченька, нужно лечь в больницу.
– Зачем? – удивилась Иринка. – Я прекрасно себя чувствую.
– Милая, ты больна.
И она поняла.
– Значит, то же, что и у мамы? Кровь? – вопрос повис в воздухе, но в глазах отца она прочитала всё, это конец. Надо подводить итоги.
Два месяца назад она познакомилась с Колей во время работы в студенческом строительном отряде. Они подружились. Иринка приносила для Коли английские книги из отцовской библиотеки, а он просто уделял ей много внимания, всем своим видом показывая, что получает от ее общества искреннее удовольствие.
– Ну, как, понравилось? – спросила как-то раз она у него, получая назад очередную книгу.
– Я и не думал читать ее, – последовал неожиданный ответ.
– Да? – засмеялась Иринка.
– Да, – и Коля ответил на ее не высказанный вслух вопрос: – Книгу я брал для жены. А теперь слушай, мне рассказали потрясный анекдот…
Но Иринка не слушала. Это был удар. Теперь она поняла, что любит его.
И вот наступил последний день в университете. Завтра и впредь будет только клиника. Иринке хотелось увидеть Колю, сказать ему что-то, пусть незначительное, а потом вспоминать его лицо, глаза, улыбку – легкую и всегда неожиданную.
– Здравствуй, Ириш! Ты чего это не в аудитории на лекции? Звонок скоро будет.
Иринка улыбнулась.
– Здравствуй, Коля.
– Ты страшно бледная. Больна? Ну-ка, марш домой! Еще разболеешься, кто мне тогда книги приносить будет? – Коля шутя подтолкнул ее за плечи. Иринкины глаза расширились.
– Я проститься с тобой пришла. Сейчас пойду домой.
– Что за чушь! Завтра увидимся обязательно, захвати, кстати, рассказы Стивенсона, ну, помнишь, ты говорила…
– Нет, Коля, завтра не увидимся. Вообще больше не увидимся. Я… в общем, меня не будет…
– Ты что, очень больна? – серьезно спросил он.
– Ну, к чему тебе это знать? На лекцию поторопись, опоздаешь.
– Иришка, девочка, ты не сошла с ума?!
– Нет, Коленька, нет. Прощай.
– Милая моя, постой!..
Вечером Коля сидел у открытого окна с книгой. В комнату заглянула Надежда.
– Интересно?
– Я не читаю, – Коля отложил книгу и посмотрел на жену.
– Надя, ты помнишь ту девочку, которая приносила для тебя книги? Она, кажется, скоро умрет.
– Ты что, опять фантастики начитался? – насмешливо поинтересовалась Надежда.
«Может быть счастьем осенний день…»
Может быть счастьем осенний деньс серым дождем проливным.Может быть счастьем любимого тень,тающая, как дым.Может быть счастьем запущенный сад,сладко пропахший травой.Может быть счастьем весенний град,бьющий по мостовой.Может быть счастьем и первый снег,вьюга, метель могут быть…Если – покажется дальний брег:трудно, но стоит доплыть!«Ты плакала…»
Ты плакала.Катились слёзы.Но почему?Ты думала.О чём?Бежала мимо,но – куда?Ждала кого-то ты,зачем?Молилась ты.Кому?В сне мечтала.Но о ком?Встречалась,не встречаясь, ты,когда?А грустьв глазах твоих всегда.«Болело сердце…»
Болело сердце.Белёсым паводком садился снег.И таял, и не таял за окном.Морозил, убивал осеннюю листву.Страдало сердце,мысля об одном.Я рано утромчто-то встала вдруг,шторы откинулаи – замерла:он появился,бывший белый друг,и – всё убил.Жизнь умерла.Опять ищу ясапоги своии шапку с шубойвынимаю вновь.И что-то повернулосьвдруг внутри,и с этого моментапошло вкось.Тринадцатое!Пора бы вспомнить.Но эта желтая листвапод снегом…Мне отчего-тострашно больно,я – от окна!Скорее! Бе́гом!…Не билось сердце.«Ты говорил: – Всё будет. Подожди…»
В. И.
Ты говорил: – Всё будет. Подожди.Я соглашалась, хоть душа кричала.Залили землю сизые дожди,на лицах – лишь следы печали.Ты говорил: – Всё будет не сейчас.Но будет, верь мне. Всё придет.И я ждала. Надеялась подчас,что вправду «всё» придет или уйдет.Придет или уйдет – вопрос один,но тот же дождь стекает за окно.Пусть будет он брюнет или блондин —какого чёрта? Всё равно.«Покраснели глаза от слёз…»
В. И.
Покраснели глаза от слёз,низко волосы спали волной.Дум прекрасных и чистых грёзне оставят тебе одной.Не оставят в покое тебя,хоть глаза твои станут молить,хоть ты, плача, молчишь, не виня,кого можешь ты вправду винить…«Рвала листки – прошлое…»
Рвала листки – прошлое.Жгла дневники – реальность прошлого.Хрустели, ломались страницы.И – корчилась рядом,рыдала,но – жгла дневники,рвала дневники,как – умирала[13].«Благодарю…»
Благодарю.Счастливой быть я постараюсь.Коль доля правды естьв пожелании, —благодарю.Я, право, очень каюсьи в лицемерьи, и в молчаньиТвоём.Своём.И всё-такисчастливой бытья постараюсь.Благодарю.«Я с другим, ты – с другой…»
Я с другим, ты – с другой.Мы забыли друг друга.Та ж зима за окном,на дворе та же вьюга.Время, время – пошло,встречи стали печалью.Было что, всё прошло,стало старью и далью.И с другим я теперьи смеюсь, и встречаюсь.Ты – с другой. Карусель!Я тебя вспоминаю…Ты – с другой, я – с другим.Мы забыли друг друга…«Льют за окном дожди…»
Льют за окном дожди,и беспросветна даль.Не уходи, подожди!Сердце болит, печаль.Подожди уходить, постой!Может быть, он придет…Капли стучат в разбой,дождь всё идет и идет.Мокро вокруг и темно.Больно. Упала слеза.Впрочем, теперь всё равно:уйду, не подняв глаза.Часть 3
Жизнь. Изломы
Случайность
(Рассказ)
Нине, А. Е.
Лестничная площадка. Полумрак, как всегда экономят электроэнергию. На улице начинало смеркаться. Был обыкновенный августовский вечер, один из тех, когда лето незаметно переходит в осень. Мы стояли перед дверью моей квартиры, и он сильно сжимал мои руки в своих. Я всё ждала, когда он, наконец, отпустит меня, я открою дверь и буду дома. Он молчал, но, пожалуй, впервые за всё время нашего долгого знакомства мне было безразлично, о чем он думает. Звякнула моя большая спортивная сумка, лежавшая между нами, и завалилась на бок.
– Ну, вот и всё, – зачем-то сказала я и сразу же почувствовала себя банальной и глупой, какой бывала прежде с ним. Закусила губы. А он молчал.
– Может, зайдешь на чашку чая? – предложила я, надеясь услышать «нет» и исчезнуть за дверью своего дома.
– Ты устала, – тихо сказал он и посмотрел мне в лицо. У него были большие озабоченные глаза.
– Мариш, – он шагнул и обнял меня за плечи, – пошли за меня замуж?
– Пошли, – улыбнулась я, – но не сейчас, прежде всего мне надо…
– Да, понял, – он крепко сжал мои плечи, и, хотя было немного больно, я рассмеялась.
– Я позвоню? – мне показалось, что в его голосе прозвучала какая-то неуверенность.
– Звони, – я всунула ключ в замочную скважину, услышала, как в вечерней тишине гулко отозвались его шаги.
– До свидания! – крикнул он, когда я уже стояла в прихожей.
– Прощай, – откликнулась я.
Шаги смолкли, он, наверно, остановился. Тишина.
– До свидания! – повторил он.
Прислонившись к косяку двери, я смотрела вниз.
– Прощай, – сказала я и захлопнула дверь.
Включила свет, огляделась. Как же чудесно дома! Скинула сабо, ноги уже устали от высоких каблуков, и босиком прошлёпала в свою комнату. Чисто, тихо. Я открыла шкаф в «стенке» и засунула туда свой багаж, разбирать его буду завтра, вот только достану маленькую книжечку в сером переплёте. А теперь раздеться и в ванну. Впрочем, нет, сначала надо взвеситься. Да, похудела даже больше, чем рассчитывала, сорок пять кило при моем ста семидесяти одном сантиметре – это уж, пожалуй, очень «по-американски». Как это сказал Мартин тогда в бассейне? Что-то вроде «ты, кажется, задалась целью по возвращении домой поцарапать ванну своими рёбрами, нет?» Я улыбнулась. В конце концов, всё это такая чепуха! Достала полотенце, прихватила серую книжечку и через несколько минут уже лежала в прозрачной зеленовато-голубой воде. В руках – дневник, мой единственный и самый большой друг. А, забыла заколоть волосы, теперь они наполовину мокрые. Ну, ничего, завтра и так делать новую прическу. Похоже, я загорела. Довольная этим обстоятельством, я открыла дневник на той странице, с которой началась одна из самых странных и неправдоподобных историй в моей жизни.
…В тот день я проснулась поздно, часов в одиннадцать. За окном пасмурно, небо в грязных сизых тучах. Думала, думала, что предпринять, и не нашла ничего лучшего, чем съездить в центр к знакомой билетёрше и достать билет в театр[14]. Дальше обычный ритуал: shower – make-up – get-dressed-routine[15] (где-то я читала, кажется, в одном из детективов на английском, что у героини эта процедура занимала пятнадцать-двадцать минут; вот счастливая! а я трачу не меньше часа, и куда время идет, ума абсолютно не приложу). Потом я, как всегда, внимательно осмотрела себя в зеркале и осталась почти довольна. Правда, бледность больше, чем следует, зато оливковый плащ, закрытые туфли на высоком каблуке и сумка того же цвета отлично подходят к моим зелёным глазам (которые, кстати, мой бывший муж сравнивал с кошачьими). Волосы я закалывать не стала, и они пышной волной падали мне на плечи. Словом, я была до известной степени удовлетворена своим отражением, заперла дверь квартиры и вышла из дома.
Погода была совсем не летней, холодный ветер пронизывал до костей. Я подняла воротник.
В вагоне метро я долго не могла согреться, но, к счастью, народу было немного, и потому вряд ли кто-нибудь обратил внимание, как мои зубы пытались выстукивать чечётку.
Я вышла на «Калининской»[16], а потом в недоумении остановилась у закрытой театральной кассы. Ну, да, это на меня очень похоже, – забыть, что сегодня выходной… Я немного постояла, похмурилась, повздыхала, а потом опять направилась к метро.
Когда я села в поезд (как всегда, в углу у окна) и успела, поёживаясь, засунуть руки глубоко в карманы плаща, я вдруг почувствовала, что меня осторожно берут под руку. Я повернулась. Рядом, улыбаясь, сидел Андрей.
– Это я, – сказал он, – здравствуй.
– Здравствуй-здравствуй, старый дружище, как поживаешь?
– Спасибо, понемногу. А я тебя давно заприметил, еще на улице, и пошел следом.
– Да?
– Да. Всё не мог понять, где это я тебя видел, – он засмеялся, я тоже. Правда, забавно, наши встречи были редки и случайны, но довольно регулярны с тех пор, как… А, впрочем, первая любовь неудачна у многих.
Помолчали.
– А ты изменилась, – сказал он, – вот только не пойму, в чём.
– Похудела-постарела, – подсказала я.
– Похудела? Да… Ты такая стала… Слов не подберу, – вдруг совсем по-детски сказал Андрей.
И я засмеялась. – Ну, уж и правда!
– Правда! Можешь мне верить, – он прижал к себе мой локоть и потребовал, совсем как прежде, – давай, рассказывай!
Но о чём мне было ему рассказывать? Может быть, о том, как мой бывший муж долго не хотел давать мне развода, а согласился, лишь когда выяснилось, что его очередная любовница ждет от него ребёнка и он должен с ней расписаться? О том, сколько я провела бессонных ночей, вспоминая нашу совместную жизнь, длившуюся чуть больше трех лет? А, может быть, о том, почему я так похудела, – что последние пять месяцев постоянно лежала в больнице, совсем близко от его дома, с осложнениями после операции на сердце, и много думала о нём, Андрее? Нет, об этом говорить, безусловно, не стоит. Тогда о чём же?
– Ну, не молчи, – услышала я и улыбнулась.
– У тебя улыбка новая, – неожиданно заключил Андрей. – Как же ты всё-таки изменилась!
Поезд выехал из подземки на мост. Шел мелкий колючий дождь. Косые струйки стекали по стеклам вагона.
– А в Прибалтике сейчас солнце, – сказал Андрей.
– Завидую тем, кто в Прибалтике, – отозвалась я.
Мы опять замолчали. Потом подъехали к нашей станции, вышли из метро. Я раскрыла зонт и взяла его под руку. Я видела, что Андрей как-то странно поглядывает на меня, словно оценивает что-то.
– Да ладно уж, говори, я ведь свой парень!
– И скажу, подумаешь, испугала! – у него было явно хорошее настроение.
– Пойдем ко мне, выпьем кофе?
– Пойдем, – спокойно сказала я.
– Ну, вот и славненько!
Мы быстро шли по мокрому асфальту, обходили лужи, смотрели друг на друга и улыбались. Я думала о том, что, наконец, увижу, как живет Андрей, и, может быть, пойму его чуть-чуть лучше.
В лифте он мне заметил: – Приготовилась?
– К чему? – не поняла я.
– Сейчас буду знакомить тебя с маменькой!
– А…
Андрей позвонил. Дверь открылась почти сразу, как будто его ждали. Андрей подтолкнул меня вперед.
– Это Марина, моя старая, старая… – он запнулся, – знакомая.
– Здравствуйте, Галина Александровна.
Она показалась мне очень милой и домашней, с детским маленьким ртом. И еще я заметила, как светлые брови Андрея взлетели вверх, когда я назвала его маму по имени.
Через десять минут мы уже уютно сидели за столом и пили с Галиной Александровной чай. Один Андрей пил кофе. Он объяснил, что так пристрастился к нему на работе, что теперь ничего, кроме кофе, не признаёт. Мы немного поговорили, вернее, это Андрей всё рассказывал нам смешные истории, которые происходили у него на работе, а мы смеялись. Потом Андрей проводил меня в свою комнату и, сказав «я сейчас», исчез.
Его комната была именно такой, какой я и представляла её себе раньше, когда всё, буквально всё, имевшее отношение к Андрею, казалось мне священным.
– Ты уже уложил вещи? – услышала я голос Галины Александровны.
– Успеется, – он вошел и плотно закрыл за собой дверь. – Ну, вот, так я и знал, ты всё стоишь!
– Я смотрю…
– Нравится? – насмешливо спросил Андрей.
– Очень! – я здо́рово скопировала его тон, и мы оба засмеялись.
– Слушай… – начал он.
– Да, поняла, – я взялась за ручку сумки, – тебе надо собираться, я ухожу.
– Ничего ты не поняла! – он с какой-то непонятной свирепостью почти толкнул меня в кресло и сам уселся напротив.
– Скажи мне лучше, как твоя аспирантура?
– Потихоньку, – я твердо решила не болтать обо всём откровенно, как это случалось со мной в его обществе раньше. К чему ему знать, например, что я не захотела брать «академку»[17] после операции, и все экзамены за первый год пришлось сдавать за две недели? Что я спала по четыре-пять часов в сутки, но получила высшие баллы и была счастлива? Я молчала.
– Иди сюда, – позвал меня Андрей и пересел на диван. Когда я подошла, он обнял меня и внимательно посмотрел в глаза, словно вспоминал всё, что знал обо мне.
– Ты развелась? – спросил он.
– Да, – я стиснула руки и повторила, – да.
Он задумчиво провел пальцем по моему подбородку, улыбка дрожала на его губах. Потом он тесно прижал меня к себе и зарылся лицом в мои волосы.
– Какая же ты худенькая! – вдруг с удивлением сказал он. – Все рёбра пересчитать можно, почему?
Я улыбнулась. Нет, дорогой мой, время откровений между нами прошло.
– Модно, – лениво протянула я, – а тебе не нравится?
– Ты мне вся, абсолютно вся нравишься, – он сказал это тихо, но голос его изменился. Наши лица теперь почти касались друг друга. Андрей потянулся губами к моим губам. Да, он умел быть нежным, ласковым, обворожительно красивым. Недаром я так любила его. Он очень долго целовал меня, и я почти задохнулась. После операции мне вообще пока часто не хватает дыхания, а тут… Сердце моё бешено стучало, впрочем, его тоже.
– Мариш, – прошептал он, – поехали со мной на неделю в Прибалтику?
– Поехали.
Он отодвинулся и взял с письменного стола конверт. В нем было два авиабилета.
– Рейс завтра, в шесть тридцать утра. Ты успеешь собраться?
– Конечно.
– А паспорт у тебя с собой?
– Да.
– Тогда диктуй выходные данные, у меня знакомая в кассе, съезжу и быстренько перерегистрирую билет.
Уже оказавшись через какой-нибудь час дома, я почувствовала, что не восприняла тогда этот разговор всерьез. Это, скорее всего, была просто шутка, как и его прощальное: «Завтра заеду в пять утра, жди».
Но теперь, когда я отчего-то достала свою спортивную японскую сумку на колесиках, я вдруг поняла, что завтра действительно еду с Андреем в Прибалтику. Я спокойно написала список вещей, которые необходимо с собой взять, собрала всё по порядку, завела будильник. Спать не хотелось. Мной овладело какое-то лихорадочное возбуждение. Я понимала, что второй билет предназначался для очередной женщины, которых было так много в жизни Андрея, но, вероятно, возник спор из-за чепухи – из тех, которые чаще всего приводят к глубокой ссоре или разрыву… Но мне-то не всё ли равно? Тем более, что занятия в аспирантуре начнутся только в октябре. И я решила ехать.
