Сторож брата. Том 1

Стоило обозреть зал, и фраза адмирала об общей семье получала наглядную иллюстрацию. Здесь любой был отмечен печатью причастности к братству и общей вере – куда бы ни повернула его стезя. Так ли важно, какой именно пост сегодня занимает человек – важно, что его выковали в кузнице элит.

Астольф Рамбуйе прогуливался по ризнице со швейцарским послом в Британии, Клодом Пуссье. Колледж, основанный кровавым лордом Камберлендом, породнил французского аристократа и швейцарского республиканца – и разве только их? Вот германский промышленник фон Крок, выпускник колледжа – что знаем мы о его доходах? Но собеседник у него – тихий гебраист Теодор Диркс.

Вот Жанна Рамбуйе разговорилась с лордом Вульфсбери, выпускником колледжа. Лорд Вульфсбери успел побывать президентом «Сотбис», главным редактором «Таймс», министром культуры (в терминологии Британии – Chairman of Art Council), сейчас состоял членом кабинета премьера Джонсона – лорд был приговорен занимать тот или иной пост. Вот величественно продефилировал бывший губернатор Гибралтара, бывший посол в Германии, бессменный экономический консультант правительства – сэр Фредерик Райберн. Полюбуйтесь силуэтом – мантия колледжа, врученная ему однажды, развевается за сэром Фредериком, как боевой плащ его предков в битве при Азенкуре. Где сэр Фредерик служит и кого консультирует лорд Вульфсбери – неважно: важно, что они всегда будут консультировать и советовать. Будет ли это российский Альфа-банк или британский банк «Ллойд», будет ли это французская нефтяная компания «Элф» или российский «Газпром», расположится ли головной офис в Сингапуре или в Астане, но будьте уверены, в любом из этих мест непременно всплывет сэр Фредерик или лорд Вульфсбери. Если некий джентльмен перестанет быть премьер-министром Великобритании, он немедленно станет решать судьбу Тайваня, хотя ни о китайской, ни о британской культуре не имеет никакого понятия. По сути, принцип трудоустройства элит в обществе Запада тождественен советскому понятию «номенклатура», но скреплен вековыми феодальными традициями.

Лорд Вульфсбери, как старший в роду, унаследовал все поместья, все земли и акции, а также кресло в палате лордов; тогда как его младший брат не получил ничего – соответственно, в орбиту номенклатуры попал старший брат-лорд, а младший стал учителем в Шотландии, и его приглашают на рождественскую индейку. Семья Оксфорда демократична – принимает «достойных», вековые традиции помогают фильтровать и отсеивать ненужных. Как выразился один социалист: «Все люди равны, но некоторые равнее других»; сообразно этому закону, все достойны знаний, но некоторые достойны конвертировать знания во власть.

Неужели можно обойти вниманием служителя правосудия, одного из столпов Высокого суда Британии, сэра Николаса Тузпик, – он изучал право в Камберленд-колледже! Если в стране имеется демократия, то лишь потому, что такие люди, как Тузпик, неустанно бдят о правах граждан. И кому же мы должны сказать спасибо за все эти блага? Нашей общей церкви – Камберленд-колледжу!

Мы совершим ошибку, если не отметим гражданственных героев: они тоже здесь. Вот правозащитник Джабраил Тохтамышев и его супруга. Он, уроженец Казахстана, посланный некогда в Оксфорд богатой родней, сегодня борется с режимом Назарбаева и с путинской администрацией, поддерживающей этот режим. Вы не читали статей Тохтамышева? Ознакомьтесь – гневная отповедь тоталитаризму. А вот его собеседник – Вадим Прокрустов, российский телеведущий и, как поговаривают, будущий депутат Государственной Думы. А вы как думали? Вот из таких, отшлифованных Камберлендом ученых формируются и bad guys, и good guys. Оба джентльмена получили образование в Оксфордском университете, их связь прочнее, нежели политические условности. Могло ведь сложиться совсем наоборот: Тохтамышев обслуживал бы режимы, а Прокрустов протестовал бы против таковых. Так ли важны сменяемые кадры реальности?

Жанна Рамбуйе серебряной змеей скользнула к Рихтеру.

– Хотите со мной познакомиться? Мне рассказал про вас адмирал. Собираетесь в Москву? Отправимся вместе, приедем к началу военных действий. Сегодня все говорят о войне.

И Жанна Рамбуйе, выполняя ритуальное перемещение в кругу посвященных, перешла в круг сэра Фредерика, где обсуждали будущую войну России с Украиной. Мнения разделились. Это, разумеется, нонсенс, людоед не решится. Ах, в этих снегах возможно все! Монстр непредсказуем! Напротив, он чрезвычайно рационален и всецело зависит от бизнеса. Шампанское пузырилось, и реплики булькали.

– Скажу по секрету, война начнется через месяц, – сэр Фредерик вещал раскатисто.

– Никому ни слова, но уверена, вы шутите, Фредерик!

– Уверен, Вульфсбери, вас шторм не коснется, – рокотал сэр Фредерик.

– Что касается меня, я лег в дрейф. И держусь ближе к гавани.

– Иными словами – ближе к казначейству? Но и фунт может пострадать.

– И жизни людей под угрозой, – сказал правозащитник Тохтамышев, джентльмен повышенной гуманности.

– Жизни, разумеется, тоже имеют значение, – согласился лорд Вульфсбери, секретарь казначейства. Назначили его уже или нет, никто не знал; но дело решенное. – Да, люди. Хм, люди.

– Не представляю войны в двадцать первом веке!

Среди просвещенной публики принято было так говорить: не представляю, как убивать людей после полетов на Луну и открытия макдоналдсов.

– Поверьте, ничего оригинального; все как обычно. Пуля вылетает из ружья, летит, летит, летит – и раз! Прилетела! Прямо в живот! – палец игривого лорда пощекотал нежный живот сибирской красавицы. Немного фамильярно, но убедительная иллюстрация к серьезной теме!

– В живот?

– Именно в живот, моя прелесть. Вот как раз сюда. Итак, пуля входит в живот, разрывает кишечник, проходит сквозь надпочечник, ломает позвоночник… Вам дурно? Еще шампанского?

– Нет, я решительно отказываюсь от шампанского!

– Значит, сухой херес?

– Через месяц? – спросил Тохтамышев задумчиво. Он кое-что прикидывал и подсчитывал.

– Ровно через месяц и три недели начнут.

– Вы хорошо информированы.

– За это и ценим нашего Фредерика! Узнает курс фунта за неделю до меня, – хохотнул лорд Вульфсбери.

– У фунта нет курса, – сказал не то даосист, не то буддист, но уж во всяком случае знаток Востока Тохтамышев, – у фунта нет курса, но есть Путь!

– Так что все-таки с войной? Ваша честь, уверен, что Высокий суд обладает высокой степенью информации!

Сэр Николас Тузпик слишком ценил всякое произнесенное им слово, чтобы высказывать мнение. Жрец правосудия (стены священного братства поднимали ранг судьи до уровня епископа) редко говорит без особой надобности. Длинные молитвы, экстатические слезы, чтение требника – это для низших чинов церкви. Епископ благосклонно улыбнулся, бросил взгляд на часы: пора бы переходить к горячему. Наступала торжественная часть литургии.

– И все же, – не унимался Тохтамышев, – если все уже решено, то готова ли Украина?

– Ах, поинтересуйтесь у Блекфилда! Блекфилд, вы накоротке с военными: как там с оружием в Украине? Концерн Фишмана богатеет?

Стивен Блекфилд, профессор политологии, узкий, сухой, спокойный человек, принимал условности литургии и даже следовал им, но в Единого Бога почти не верил. По роду деятельности знал слишком многое, и это мешало искреннему поклонению. Церковное вино ценил, но, когда прочие братья молились, он лишь показательно шевелил губами, чтобы не отличаться от прочих.

– Меня интересует скучная статистика, – сказал британский политолог, – а на скрупулезный анализ уходят годы. Отвечу, когда война закончится.

– Помилуйте, это так просто, что даже скучно: газ! – Прокрустов подал голос; эти русские (пусть даже и члены братства) всегда желают перейти на ту тему, в которой у России есть бенефиции.

– Астольф, мой муж, уверяет, что многое зависит от газопровода.

– Прошу к столу!

Мастер колледжа, суровый сэр Джошуа Черч, адмирал королевского флота, подал сигнал к следующей фазе богослужения – надлежало отправиться в главный собор. Наступило время евхаристии.

Ученые вороны в черных мантиях, они же священнослужители храма Единого Бога, они же братья общей семьи fellowship, выстроились в длинную шеренгу попарно и чинно двинулись по направлению к главному собору. Там литургия вступала в свою торжественную фазу. Иные захватили с собой тонкие бокалы с недопитым шампанским, несли их бережно, словно свечи.

У самого выхода Марк Рихтер вновь столкнулся с капелланом.

– Бобслей, вы знаете картины про Страшный суд?

Бобслей раскрыл большие глаза еще шире.

Рихтер пояснил:

– Архангел Михаил взвешивает на весах воскрешенных. На одной чаше весов стоит грешник, на другой праведник. Грешников архангел посылает в ад, а праведников в рай.

– Так и будет, – подтвердил Бобслей.

– Знаете, в чем странность? И Рогир, и Мемлинг рисуют у грешников и у праведников одинаковые тела и одинаковые лица. Как может быть, что люди воскресают совершенно одинаковыми? Разве грех не налагает отпечатка?

– Иоанн Богослов считает, что люди после воскрешения получают тот же земной облик, что и Спаситель.

– То есть условный облик?

– Можно сказать так. Все мы – люди, и только люди.

– Одинаковые?

– Безусловно.

– Но как происходит распределение в ад и рай? Архангел взвешивает совершенно одинаковых людей. Весы Архангела различие устанавливают. Что если архангел выхватит из толпы сразу двух праведников? Или двух грешников? Что покажут весы?

– Весы сопоставят тяжесть грехов грешников и степень праведности праведников.

– Значит, один из грешников окажется в роли праведника по отношению к другому грешнику. И один праведник станет грешником по отношению к другому праведнику?

– Возможно.

– Скажем, предатель предает того, кто предал другого. Что покажут весы Архангела?

– Мы опоздаем, – сказал Бобслей, который любил хорошо покушать, – пора за стол.

Глава 5

Плюралистическая олигархия

Ученые вороны, ведомые мастером, двинулись в направлении средневековой трапезной. Темные силуэты, тяжелые мантии, сакрально выверенные движения – они чинно взошли по ступеням на пресвитериум и чинно расселись за жертвенным столом, сообразно распределенным местам.

Паства (то есть студенты колледжа) взирала снизу вверх на high table; близился торжественный момент евхаристии – преломят хлеб и отведают вино.

Массивный жертвенный стол, сложная сервировка, три разнокалиберных бокала для разных вин. И – непременное условие таинства евхаристии – таблички с именами гостей, столь же необходимые в застолье, как этикетки на винных бутылках. Таблички были установлены напротив каждого из кресел, дабы соблюсти нужную композицию в беседах и необходимый порядок в подходе к телу и крови Христовым.

Алистер Балтимор, галерист, был усажен напротив Марка Рихтера. По левую руку галериста – верховный судья Тузпик; по правую руку галериста – политолог Блекфилд. По левую руку Рихтера – швейцарский посол Пуссье, по правую – Жанна Рамбуйе. Адмирал и старший бурсар, неразлучные в любом священном обряде, – помещались во главе стола. Германский промышленник и сэр Фредерик из казначейства – рядом. Прокрустова и Тохтамышева, обитателей тиранической России, сослали в самый дальний конец стола.

Организовано разумно; застолье сбалансировано; можно приступать.

Вместо распятия – тяжелый молоток: мастер колледжа торжественно стукнул молотком по столу, подал сигнал – и ложки звякнули в тарелках, челюсти задвигались, закуска захрустела на зубах.

Алистер Балтимор поднял на Рихтера глаза, приподнял также тяжелый бокал, покачивая бордо. Бокал держал не за ножку, как то делают люди, не знающие правил винопития, но, подобно профессионалам, он поддерживал бокал двумя пальцами за основание, за самый край, отчего бокал покачивался естественным образом.

Вино взбалтывалось элегантно, бокал не нуждался в вульгарном вращении (такое практикуют профаны, им кажется, они пробуждают вкус вина). Балтимор удерживал шаткий бокал, изучал лицо человека напротив – и хладнокровно говорил:

– Вы хотите знать о брате. Понимаю. Арестовали за финансовую махинацию.

– Невозможно. Роман – ученый.

– Однако факт. Думаю, грозит срок до двенадцати лет. – И галерист, проявив осведомленность, сообщил: – Статья сто пятьдесят девятая, пункт шесть. Или статья сто шестидесятая.

– Что это такое?

– Хищение в крупных размерах.

– Мой брат не способен украсть.

Галерист пожал плечами.

– Деталей не знаю. Сегодня ничто не удивит. Торгуют всем.

– Это Америка оружием торгует! – заметил с другого конца стола Прокрустов, но сказал шутливо, веселя сотрапезников хрестоматийным образом «русского патриота». Все понимают, как должен выглядеть упрямый русский опричник – и Прокрустов, истинный fellow, преданный Камберленду, воспроизвел комичное российское лицемерие.

– Как бы то ни было, – завершил дебаты галерист Балтимор, – ваш брат арестован.

Рихтер был неудачником, ему негде было жить, и, однако, он был огражден надежным британским законом, который не преследует за инакомыслие. Брата его, родного брата – арестовали в бесправной Москве. И стыд за собственное благополучие охватил профессора-расстригу.

Рихтер воззвал к представителю Высокого Суда Британии, к сэру Николасу Тузпику, человеку с отменной репутацией и отполированной портвейном совестью. Тузпик сидел рядом с Балтимором и, скорее всего, слышал их беседу.

– Сэр Николас, позволите вопрос?

На улице Тузпик с Рихтером бы не поздоровался; сейчас fellow проявил благосклонность к другому fellow.

– Как могу помочь?

– Брат арестован в Москве.

– Слышал диалог. Увы, Британия не может влиять на российское правосудие.

– Сэр Николас, – начал было Марк Рихтер, – вы наверняка знакомы с какими-то законниками из Москвы.

– Не думаю. – Тузпик поморщился. – Среди моих знакомых никто не связан с российским законодательством. – Сказанное было не вполне правдиво: регулярный партнер по гольфу, беглый директор российского банка «Траст», в свое время прибегал к услугам сэра Николаса. Впрочем, речь шла только о советах и связях. Переведенные на счет сэра Николаса средства нельзя рассматривать как гонорары.

Марк Рихтер знал, что с высоким судьей так говорить не полагается, но сказал:

– В Англии проживает много беглых олигархов. Вывезли миллиарды из России. Покупают дворцы. Их преследует российское правосудие. Вы им помогаете.

– Какая странная информация, – Тузпик поморщился.

– В самом деле, – заметила очаровательная Жанна, Сибирская королева, – муж рассказывает, что один человек (не вправе называть его имя) купил дворец рядом с Кенсингтонским. А какие усадьбы! Недавно были у знакомых в Сассексе….

– Знаю этот дворец в Кенсингтоне, – сказал швейцарский посол, мсье Пуссье, – сделано с большим вкусом.

– Не может так быть, – сказал Марк Рихтер, – что Лондон помогает ворам и не помогает честным людям!

И Рихтер снова обратился к судье.

– Несколько лет назад – помните? конечно, помните! – суд Лондона рассматривал тяжбу между двумя российскими мошенниками.

– Точно! Абрамович и Березовский! Это же вы их судили! – Сибирской королеве было позволено многое.

– Действительно, тяжбу рассматривал Высокий суд Англии, Отделение королевской скамьи.

– Те самые олигархи, которые украли в России миллиарды, а в Лондоне стали спорить, кому принадлежит ворованное, – не унимался Рихтер.

Адмирал укоризненно поглядел на спорящих. Судья Тузпик успокоил адмирала взглядом: он не обижен на бестактность.

– Вольная интерпретация недоказанных фактов.

– Невиновных сажают в тюрьму, а богатые воры едут в Лондон. Мой брат не воровал! Его должны отпустить на свободу!

– Режим, установленный в России, вызывает негодование.

– Скажите, почему арестовали брата, и почему Абрамовича и Березовского не арестовали прямо в зале Лондонского суда?

– На каком же основании, позвольте спросить, указанных джентльменов могли арестовать? – Тузпик был утомлен беседой.

– Протокол судебных заседаний опубликован, – Марк Рихтер говорил быстро, опасаясь, что Тузпик прервет беседу, – в ходе процесса обвиняемые обнародовали связи с преступным миром и признались в мошенничествах.

– Не могу комментировать. Если мошенничество имело место, то в другой стране. Не в компетенции нашего правосудия.

– Как это – «если»? Они не просто признались в преступлениях, но на основании их признаний в преступлениях судьи принимали решение, кому из укравших эти деньги принадлежат.

– Буду аккуратен. – Тузпик выговаривал буквы отчетливо, чтобы смысл слов дошел до невежливого человека. – Британский суд разбирал казус на основании того, что оба джентльмена – резиденты Великобритании и могут обратиться в британский суд. Но деяния, совершенные вне Великобритании, не могут быть рассмотрены как уголовное преступление в этой стране.

– Скажите, ваша честь, если принципы таковы (вы излагаете их убедительно), то на каком основании можно осудить аннексию Крыма? Россия называет это результатом референдума, Украина – аннексией. Однако, что бы там ни произошло – случилось это вне территории Британии.

– Верно. Однако этот случай – нарушение международного права. Осуждая аннексию, я придерживаюсь не британского, но международного закона.

– Логично. А убийство, разбой, организация преступных синдикатов, коррупция, рэкет, вымогательство, незаконная приватизация народной собственности – если это происходит не на территории Британии, то не подпадает под международное право? Не существует общего международного права на преступления такого рода? Убийство в одном обществе не является преступлением в глазах другого общества? Верно?

– Советую проконсультироваться у коллег. В стенах Оксфорда имеются знатоки права. Существует процессуальная последовательность. Если бы страна Россия обратилась в Интерпол, подняла вопрос об уголовных преступлениях Березовского на планетарном, так сказать, уровне, – тогда, возможно (не утверждаю, но говорю: возможно), британский суд мог бы заняться проблемой с этой точки зрения.

– Благодарю за уместную критику. Я не специалист.

– Not criticism but just observation. Должен уточнить, обращение в Интерпол не изменило бы ситуации, поскольку мистер Березовский получил в Британии политическое убежище. Как узник совести.

– Oh, really? – Так полагается выразить удивление.

– Indeed so. – Так полагается вразумить собеседника.

– Good for him. – Сказано с некоторым осуждением статуса «политического беженца», выданного мошеннику.

– He obviously deserved his status. – Расставляет приоритеты: у Березовского есть этот статус, у брата Рихтера такого статуса нет.

– Остается сожалеть, что брат не занимался политикой.

– So sorry.

– Позвольте суммировать то, что я понял. Вывезенные в Британию капиталы, украденные из российского бюджета, связанные с убийствами частных лиц, не являются нарушением международного права. Но проведенный референдум в Крыму и последовавшее переподчинение территории являются нарушением международного права.

– Вы упрощаете, – благосклонно улыбнулся судья.

– Арест вашего брата связан с махинациями России на Донбассе, – поляк Медный подал голос, подслушал реплику. – Тогда – в Гаагу!

– При чем тут Донбасс?

– Как, неужели ваш брат поддержал агрессию Путина?

– Но при чем тут Донбасс и Путин? Брата арестовали по ложному обвинению!

– Сегодня нельзя остаться в стороне от политики, – сказал швейцарский посол.

– Сегодня все связано с войной, – сказал Медный.

Подавали «Сен-Жульен» 2008 года. Сомелье колледжа, пожилой испанец Антонио, возникал за всяким плечом, мягким движением дополнял бокал до положенной трети, едва бокал грозил опустеть. Таким образом создавалось впечатление, что пьют умеренно, хотя ученые вороны пили не переставая.

– Поднимаю бокал, – сказал адмирал, – за братство. Здесь, – отметил флотоводец значительно, – наблюдаю людей из разных стран, они пришвартовались к нашей семье. Здесь – надежней, чем в Европе. Ни для кого не секрет, что Европа переживает непростые времена. Зададимся вопросом: неужели ковчег тонет?

Поскольку именно корабль Британии выпустил в старую лоханку Европы торпеду, вопрос адмирала был риторическим.

– Если ковчег тонет, то лишь наука способна объединить умы. Соединим наши знания! Сплотимся вокруг колледжа! – Сам адмирал университетов не кончал, знаниями не располагал, но убеждения его вызывали овацию.

Алистер Балтимор, галерист, в знак одобрения речи постучал ножом по бокалу – мелодичный перезвон, подхваченный десятком ножей и бокалов.

– Не бросаем своих в беде! – никакой беды в обозримом пространстве обеденной залы не предполагалось, но адмирал говорил о человечестве в целом.

– И наш президент так говорит, – ляпнул русский политолог Прокрустов с другого края стола. – Потому русские и поддержали Донбасс.

– Диверсантов заслали в Донбасс! – вскипел Джабраил Тохтамышев, предварительно обменявшись со своим другом – цепным псом российского режима Прокрустовым – доверительным взглядом. Ссоры их происходили с общего согласия и в утвержденных заранее рамках.

– Лучшие люди страны протестуют! – Тохтамышев привстал, чтобы его могли увидеть все. – Вспомните выступление Шпильмана! Что скажете о статье Казило? У вас есть ответ Плескунову?!

– Джентльмены, полагаю, пришла пора оставить споры.

Диалог, неуместный во время евхаристии, был пресечен адмиралом. Пусть случится землетрясение или война; возможны даже перестановки в правительстве, но конфликты убеждений – недопустимы.

Адмирал легко перевел судно на другой курс и сказал:

– После «Сен-Жульен» будем пить бургундское. Порядок необычен. Но Антонио настоял на том, что сегодняшний «Сен-Жульен» достаточно легок, а «Шамбертен», как ни странно, потяжелее.

– Как? Неужели?

– Необычно.

– Экстраординарно.

Проследив, чтобы беседа шла в фарватере указанной реплики, адмирал повернулся к Рихтеру. Посажен Марк Рихтер был не столь далеко – всего через две тарелки.

– Ваш vis-à-vis Алистер один из нас. Оканчивал Камберленд тридцать лет назад. Он вам поможет.

Галерист активно жевал филе зебры: бакенбарды ходили ходуном; не отвлекаясь от процесса, кивком подтвердил слова адмирала.

– Жанна! – воззвал адмирал, разворачиваясь в другую сторону и сигнализируя бокалом Рамбуйе, – мы рассчитываем и на ваше участие.

Плоское лицо красавицы выразило солидарность с чаяниями адмирала. Уверившись в согласии на сотрудничество, адмирал послал Рихтеру ободряющий взгляд.

После каре ягненка, которое запивали бордо, ученым воронам предложили жареный козий сыр с латуком, и душистый «Шамбертен» прекрасно завершал трапезу.

Паства – то есть студенчество – снизу могла любоваться жертвенным столом на пресвитерии.

Марк Рихтер чувствовал, что пьянеет. Состояние было знакомым – он ждал, когда опьянеет настолько, чтобы уже не думать о семье. Пил рюмку за рюмкой, а сомелье Антонио подливал.

Бруно Пировалли развлек присутствующих новеллой о том, как он случайно перепутал бордо с бургундским и что из этого вышло. Потеха, да и только. Застольная беседа журчала ровно, реплики были негромкими, и, когда Рихтер проваливался в пьяное забытье, а потом возвращался к общему разговору, он убеждался, что ничего не пропустил: все остается на прежнем месте.

Таинство евхаристии вскоре было завершено, мастер колледжа сызнова постучал по столу молотком, призывая священнослужителей покинуть храм и спуститься по лестнице в комнату, предназначенную для портвейна и сигар – своего рода крипту собора.

Там, в этой тайной крипте, мантии снимали, воротники расстегивали, пиджаки скидывали – и каждый садился там, где хотел, чтобы отдаться приватной беседе, неуместной за общим столом.

И здесь, пока наполнялись стаканы портвейном и малагой – ибо как завершить таинство без них? – подвыпившего Рихтера увлекли в оконную нишу, где были приготовлены три кресла. Реджинальд Лайтхауз и сэр Джошуа Черч разместились по обе стороны от Марка Рихтера; разговор повел старший бурсар.

– Вы понимаете, что у колледжа имеются деньги…

– Догадываюсь.

– Банковское дело в России вам известно?

– Неужели вложили в российский банк?

Бурсар рассказывал спокойно и точно.

– В России существует Нацбанк. Это не обычный банк, имеет статус государственной корпорации развития, используется для стратегически важных проектов. По сути, это часть правительства, выведенная в отдельную форму, чтобы проще осваивать деньги. Понимаете?

– Пока да, – сказал Рихтер.

Отец-казначей продолжал:

– Нынешний руководитель Нацбанка владеет недвижимостью в Белгравии. Сейчас его дворцы арестованы. Мы здесь решили покончить с русской коррупцией.

– Да, – сказал Рихтер. – Это заметно.