Учительница нежная моя

Извини, пишу на следующий день. Мать пришла с работы и погнала покупать сахар. Сахар стал пропадать из магазинов, а тут дали. Нам пришлось бежать, брать по два кило в одни руки, больше не давали. Очередь была страшная, где-то полтора часа простояли. Слава богу, что хватило.

По телевизору показывают какие-то жуткие фильмы про мафию. Вот, оказывается, в какой стране мы живем. Постоянно показывают съезды депутатов. Родители смотрят, спорят. Как я от всего этого устала.

Ясик, я к тебе скоро приеду! Обещаю!

Ты спросишь: а как же институт? А ну его к бесам, пусть исключают. Тошно мне там…

Он сунул письмо обратно в конверт. Посмотрел на марку, наполовину заляпанную бороздами печати. Какой-то видный партийный деятель П.В. Крутихин с зачесанными назад волосами устремлял в неведомую светлую даль соколиный взор. «Почта СССР».

Когда-то он собирал марки. Заводя их под прозрачную пленку, следил, чтобы марки стояли (вертикальные) и лежали (горизонтальные) ровно, и чтобы просветы между ними были одинаковыми. Академики Курчатов и Келдыш располагались симметрично по обе стороны от паровоза братьев Черепановых, а из семи марок из серии «Животные» ни одна не должна была налезать друг на друга. С «Животными» было непросто: марки были разного формата – пять горизонтальных, а две, жираф и гиббон, вертикальные. Разместить их гармонично было целой проблемой. Но одновременно и редким удовольствием. Тасуя их так и этак в поиске идеального сочетания, можно было забыть о времени.

Точно так же увлекательно было с Рембрандтом из серии «Эрмитаж». Марки "Возвращение блудного сына", "Святое семейство" и "Молодая женщина, примеряющая серьги" выбивались из общего ряда своей вертикальностью. Это подсказывало разные варианты их расположения.

Государственные деятели, видные ученые, писатели выглядели на марках мертво и нелепо. Он и Келдыша с Курчатовым не хотел вставлять в кляссер, мечтал сменять их на марки о Космосе. Но приятель, счастливый владелец космической серии, артачился. В общем, Ярослав воткнул академиков в свой альбом больше для того, чтобы заполнить пустоты вокруг черепановского паровоза.

Куда приятнее было иметь дело с динамичными спортивными марками, которые клепали в основном почему на Кубе и в Монголии. Занятно было возиться и с изящной флорой-фауной, с ледоколами. Не говоря уже о «почтаэсэсэровских» сериях живописи – Федотов, Юон, Ге…

Еще раз взглянув на каменноликого функционера Крутихина, Ярослав подумал, что ни разу не видел на почтовых конвертах красивых марок. Лишь что-то безликое клеили в верхнем углу – физиономии партийцев, эмблемы, лозунги на фоне развевающихся флагов…

Fructus temporum

4 февраля 1990. Массовые митинги в Москве

На Манежной площади в Москве прошли массовые митинги, на улицу вышло около 200 тысяч человек. Они требовали отменить 6-ю статью Конституции СССР, в которой говорилось "о руководящей и направляющей роли КПСС" в жизни государства.

На следующий день состоялся расширенный пленум ЦК КПСС, на котором Михаил Горбачев заявил о необходимости отменить 6-ю статью Конституции.

27.

Стонала ночь. Казарма всхлипывала, всхрапывала, разговаривала во сне. Над кроватями солдат летали тени невидимых фантазий. Кто-то, раскинувшись, жадно бредил июльским солнцем и морем. Кто-то ерзал и вздрагивал, словно пытался от чего-то освободиться. А кто-то, сжавшись в комок, сладко мечтал… о пирожных. О целой горе пирожных, облитых густым повидлом.

Спали и сержанты. Отвесив лошадиную челюсть, храпел Логвиненко. Уютно посвистывал Боков. Бредил непристойными видениями Шихин.

Ярослав осторожно открыл глаза. Высвободил из-под одеяла левую кисть с часами. Половина второго.

Он покосился по сторонам. Справа сипел заложенным носом молдаванин Бараган. Слева через проход виднелся силуэт верблюда. Это из-под одеяла выпирали плечо и бедро сержанта Шихина.

Ярослав откинул простыню с одеялом. Стараясь не звенеть пружинами, встал. Оглядел пространство над вторым ярусом кроватей и выскользнул из прохода. Немного постоял, прислушиваясь. Ох, Ира, зря ты это все затеяла.

Во время последнего диктанта она сказала, что ждет его сегодня ночью. Истосковалась страшно.

Он тоже тосковал. Но все равно ночное свидание было безумством.

Он стал одеваться. Штаны, китель. Быстро намотал портянки, окунул ноги в сапоги. Подхватил шапку и ремень.

Дневальным на тумбочке стоял Леша Лукашов. Парень смышленый и не подлый. Но принципиальный. Вряд ли даст уйти. Ведь если Ярослава отловят, Лешу по головке не погладят. "Куда смотрел, дневальный?"

Ярослав легко представил себе рожи Зотова, Логвиненко и, скорее всего, еще какого-нибудь холеного политработника из штаба, сгрудившихся вокруг невысокого Леши. Нависли и пугают всевозможными карами.

Но отступать было нельзя. Ира ждет. Да он и сам рвался к ней.

– Ты куда? – удивился Леша, протирая глаза.

– Туда, – кивнул на выход Ярослав.

– Не положено.

– Послушай, Леха, меня мутит что-то. Нужен свежий воздух. Я просто похожу немного по улице, лады? Здесь, рядом с казармой. Обещаю, никто не заметит.

– Не положено, – повторил Леша.

– Я же говорю, тошнит меня.

– В столовой что-то сожрал?

– Наверно.

– Пойди открой окно в умывальнике, подыши. Холодной водой умойся.

– Бесполезно. Здесь только прогулка поможет.

– Давай я дежурного разбужу, пусть он решает, что с тобой делать.

– А кто дежурный?

– Логвиненко.

– Издеваешься?

Леша пожал плечами, поправил штык-нож.

– Ну, тогда терпи.

«Вот черт. Остается «план Б», – сокрушенно подумал Ярослав.

Он потащился обратно в казарму и нехотя остановился у кровати курсанта Кандыбы.

Этот Кандыба отличался повышенной потливостью. Его портянки были самыми вонючими в роте. Даже видавший виды Логвиненко старался не приближаться к нему.

В темноте Ярослав без труда, по терпко-кислому запаху отыскал сапоги Кандыбы. Поверх сапог были наброшены те самые знаменитые портянки.

Ярослав заставил себя взять их в руки. Чуть не задохнулся от лютых спазмов и скорее понес к Леше. Скучающий Леша Лукашов листал «Красную звезду» и не сразу среагировал. А когда вскинул глаза, было поздно. Ярослав сунул ему в нос портянки Кандыбы.

Леша чуть не грохнулся с тумбочки, роняя газету. Надрываясь спазмами, позеленел и понесся в туалет.

Путь из казармы был свободен.

Даже трехминутная пробежка по морозному воздуху не до конца выветрила чудовищный шлейф Кандыбиных портянок. Казалось, они все еще здесь, с ним. Даже в яму Ярослав спрыгивал с ощущением, что на свидание с Ирой он пришел не один, а с Кандыбой.

Она уже была там.

– Ты почему озираешься? – спросила встревоженно.

– На всякий случай.

Он зажег фонарь.

– За тобой следили?

– Нет, все в порядке.

Он коснулся ее ледяной руки. И обхватил ее, принялся мять, растирать, дуть.

– Бедная, давно ждешь? Извини, не сразу смог выбраться из казармы. Полезли скорее в тепло…

Роберт Ачиян был черняв, эффектно носат и молод. Ему было от силы лет тридцать. «А уже полковник-полковник», – ревниво подумал подполковник Больных.

Он поймал взгляд Караваева, в котором метался беспокойный вопрос: «Вариант надежный?»

Переговоры с армянами шли через десятые руки. И хотя эти руки были проверенные, а каналы отработанные, Роберт Ачиян майора смущал.

«Изящен, как лорд. Набриолиненная башка. Пробор, как демаркационная линия!» – напряженно думал Караваев, наблюдая, как вошедший, артистично отбросив полу шинели, садится в УАЗ-469, как он небрежно извлекает из дипломата бутылку, пятизвездочный армянский коньяк.

– Надеюсь, бокалы у вас найдутся, уважаемые партнеры? – лукаво прищурился он.

Больных уважительно пригрел руки. Караваев ее тут же отобрал.

– Товарищ полковник, вы уполномочены? – спросил сухо.

Ачиян достал из внутреннего кармана бумагу и подал Караваеву. Тот долго и внимательно ее изучал. Мял, морщился. Что ж, подпись Ашота. И печать вроде бы не липовая.

Он вернул бумагу.

– В таком случае, товарищ Ачиян, предлагаю приберечь коньяк для момента, когда мы заключим сделку.

– Согласен. Только зовите меня просто Роберт. Надеюсь, нас ждет долгое сотрудничество. Хотелось бы подружиться, – сверкнул он зубами.

«Не хотелось бы мне с тобой дружить, лощеная тварь», – улыбаясь, подумал Караваев.

К подобным типам он относился с настороженной опаской. Очевидно, что блатной. Чей-то сынок, племянник, двоюродный или черт знает чей родственник. Штабной бездельник, словом.

«Под пули бы тебя куда-нибудь в Кандагар», – сузил глаза майор, вспоминая Афган.

Очнувшись от недолгого отлета в прошлое, он увидел, как Больных радостно жмет ему руку. Армянин ронял ритуальные междометия, Больных косноязыко выпутывался из какой-то сложно-подчиненной фразы.

– Товарищи офицеры, – громко прервал их расшаркивание Караваев. – Время позднее, поэтому предлагаю приступить к делу.

– Отлично, – откликнулся Ачиян. – Но имейте в виду, нам нужны не только восьмидесятки, но и шестьдесятчетвёрки. И кроме БМП, еще десантные машины – двушки и трёшки. А ещё арт-самоходки – 2С7, 2С9. Если есть, то и девятнадцатые возьмем.

– Тогда прошу следовать за нами в специальное помещение штаба, где мы сможем обсудить все детали.

Они вылезли из УАЗика и вошли в штаб. На пути к секретному подвалу нарцисса Злыднева миновали два коридора. Когда начали спускаться по сумрачной лестнице в подвал, Караваев с преувеличенным любопытством спросил:

– Как ваши дела на карабахском фронте?

– Ситуация непростая, – насупился Ачиян. – В прошлом месяце азеры порядком потрепали нашу оборону под Мардакертом. С боеприпасами напряженка.

– Найдем все, что вам нужно, – пообещал Караваев.

– Найдем-найдем, – поддакнул Больных.

– А самолеты?

– Будут вам и самолеты.

Армянин, кажется, искренне удивился.

– Интересно, как вам это удается? Танковая часть, а торгуете всем подряд.

Эту реплику Караваев пропустил мимо ушей. Они пришли. Он открыл первую дверь, извлек из кармана ключ от второй. И замер.

Ему вспомнился бой в окрестностях Баграма, когда осколок перебил ему ключицу. Тогда он точно так же застыл на секунду, переваривая боль.

А теперь он переваривал страх. Из-за двери сочился монотонный женский голос.

– Витя-Витя, чего не открываешь-открываешь? – прогудел за спиной Больных.

Караваев обернулся и беззвучно нарисовал губами три слова: «Там кто-то есть». И прибавил: «Не засада ли?»

«Чья?» – съежился Больных.

– Товарищи офицеры, долго мы будем в темноте торчать? – осведомился Ачиян.

– Одну секунду, – просипел Караваев.

Он теперь слышал за дверью смутную возню и смешки…

Ярослав настраивался на сумбурную любовную схватку. Но Ирина вдруг затеяла ролевую игру. Зачем-то протянула ему тетрадку, вытащила из сумки книгу.

– Ты мой ученик, садись писать диктант.

Она раскрыла «Тёмные аллеи».

– С ума сошла.

– Молчанов, не разговариваем на уроке! – постучала она шариковой ручкой по столу.

Принялась диктовать. В нескольких местах ее голос взволнованно хрипел. Ярослав писал, копя желание. Но на четвертом абзаце не выдержал и дернулся к ней.

– Молчанов, порядок в классе! – возмутилась она.

Он отшвырнул ручку.

– Что ты со мной как с пятиклассником?

– Осталось немного, – мягко произнесла она.

И стала метрономно прохаживаться вдоль стола, словно и впрямь на уроке.

«Училка», – обидчиво и в то же время жадно подумал он. Рука машинально выводила:

Ученье свое я, конечно, вскоре бросил, она свое продолжала кое-как. Мы не расставались, жили, как молодожены, ходили по картинным галереям, по выставкам, слушали концерты и даже зачем-то публичные лекции… В мае я переселился, по ее желанию, в старинную подмосковную усадьбу, где были настроены и сдавались небольшие дачи, и она стала ездить ко мне, возвращаясь в Москву в час ночи. Никак не ожидал я и этого – дачи под Москвой: никогда еще не жил дачником, без всякого дела, в усадьбе, столь непохожей на наши степные усадьбы, и в таком климате…

С каждой фразой его желание росло. Лоб покрыла испарина.

– А теперь домашнее задание, – прошелестел ее бумажный голос.

Но он уже не был послушен. Грохотнув стулом, шагнул к ней и жарко обхватил, обрушил в кресло. Они забились, как две столкнувшиеся птицы.

Дверь открылась с резким кряком. Ярослав скатился с кресла.

В дверях зиял дулом пистолета майор Караваев. Пару секунд он скалился, потом что-то шикнул кому-то невидимому и быстро прикрыл дверь. Уперся в Ярослава хищным взглядом.

– Что ты здесь делаешь, курсант?

– Занимаемся, товарищ майор, – ответил Ярослав, вытягиваясь в струнку.

– Вижу, чем вы тут занимаетесь.

Лицо Караваева стало густо-серым, словно он полдня брел по пыльной дороге. Губы плотно сжаты, взгляд угрюм.

Ярослав показал ему исписанный листок.

– Диктант. В соответствии с разрешением командира части полковника Сысоева.

– Издеваешься?

– Никак нет.

– Диктант по камасутре? – Караваев перевел дуло на Ирину. – А, товарищ учительница? Или уборщица? А может, вы шпионка? Что вы делаете в штабе в три часа ночи? Если я вас обоих сейчас пристрелю, мне за это ничего не будет.

– Но тогда вам придется объяснить, что вы сами здесь делали в три часа ночи, – парировала Ирина.

Она казалась спокойной. Разве что голубая жилка на виске дергалась.

– Уж как-нибудь объясню. Появляться в штабе мне не запрещено в любое время суток, – ухмыльнулся Караваев.

– И в этой комнате тоже?

Пистолет Караваева дрогнул.

– Что вы хотите сказать?

Ярослав переглянулся с Ириной. Та едва кивнула. Он вспомнил, как она кивала ему на уроке, когда он давал правильный ответ. "Почему Грушницкий ходил в солдатской шинели?" "Потому что он был на редкость закомплексованный тип".

– Я знаю, для чего вы используете эту комнату, – сказал он.

Майор потянулся к верхней пуговице кителя. Ярослав понял, что нащупал болевую точку.

– Да-да, майор, мы кое-что знаем о ваших темных делишках с Больных.

– Например?

– Вы тайно торгуете оружием. А еще вы застрелили своего партнера Баши-Заде и скормили его нашим солдатам. Я нашел его голову.

– Вот как?

– Да. Любая экспертиза подтвердит, чья это голова.

– И где же она? – прохрипел Караваев.

– Спрятана в надежном месте.

Ярослав блефовал. Обглоданный крысами череп так и валялся за утеплителем. Но Караваев этого не знал.

Ярослав подошел к двери, которая вела к яме на полосе препятствий. Многозначительно постучал по ней.

– Ход, ведущий на улицу. Ваша ошибка.

– Вы ничего не докажете!

– Докажу. Во-первых, у меня есть свидетель. Во-вторых, когда начнется расследование, наверняка здесь найдутся и следы крови, и орудие убийства.

Караваев спрятал пистолет в кобуру. Стал энергично тереть виски, словно пытаясь добыть из них огонь.

– Убирайтесь, – сказал он не глядя. – Мы вас не видели, а вы нас.

Он резко дернул на себя дверь и вышел. Ярослав и Ирина тоже не стали медлить – выскользнули в противоположную дверь, ведущую к полосе препятствий. И вскоре уже бежали в направлении казармы, поминутно озираясь.

Забежав за муляж танка, они остановились. Ирину колотило, как после наркоза.

– Ярослав, что мы наделали? Они нас отсюда не выпустят живыми.

Он с минуту напряженно думал.

– Тогда мне нужно вернуться за черепом. Это наш шанс и спасение.

– Куда ты его денешь?

– Есть идея. А тебе надо сейчас же, немедленно уходить из части. Собирай все свои манатки и беги.

– А ты?

– Не волнуйся, я найду способ отсюда вырваться.

– А мне куда, в гостиницу?

– Нет, там опасно. Жди меня у свинофермы, куда помои из столовой вывозят. Знаешь, где это?

– Да, продавщица магазина рассказывала. Когда тебя там ждать?

– Рано утром, ближе к 6.

– Но как ты выберешься?

– Выберусь.

Он неистово прижал ее к себе и побежал обратно.

На спуск в ров и преодоление подземного хода ушли считанные секунды. Он так хорошо изучил эту яму, что обошелся без света. Рванул на себя железную створку, пролез дальше и выпрямился. Зажег фонарь.

Впереди, в зарослях стекловаты, кто-то ворочался, сопя. На миг почудилось, что это крупное животное.

Но это был человек, одышливый, источающий душно-одеколонистый запашок. Ярослав мазнул светом фонаря по выпуклому заду. Человек встрепенулся, мелькнул подполковничий погон.

Больных! Похоже, сказке про голову Баши-Заде "в надежном месте" Караваев не поверил. Это следовало ожидать.

Больных навел на него свой фонарь. Теперь они слепили друг друга, словно дуэлянты. Стали пинаться и лягаться. Больных потянулся к кобуре. Ярослав сгреб стекловату и ткнул подполковнику в морду, яростно ее растер. Больных взвыл.

Ярослав нырнул влево от двери, куда он зафутболил голову Баши-Заде. Где же она? Он углубился в стекловатные глубины, зажмурившись. Что-то звякнуло под ногой. Топорик! Посветил фонарем – лезвие в бурых разводах. Подняв его, он нырнул еще дальше, как в омут. Наступил на визгнувшего грызуна. В ужасе отдернул ногу и задел что-то твердое. Посветил – череп! Схватил его и с колотящимся сердцем кинулся назад.

Навстречу вынырнул жуткий Больных. Харя в набухающих волдырях, в руке таращится пистолет. Ярослав махнул топором. Попал по касательной, но хрустко – пистолет упрыгал в колючие джунгли. Он продрался мимо вопящего Больных к тоннелю. Подполковник не преследовал.

Выбравшись из ямы, Ярослав рванул в направлении столовой. "Только бы ни на кого не наткнуться", – молил он. Руки горели от стекловаты.

С черепом под мышкой и топором в руках он пересек спортплощадку, обогнул учебные классы и устремился к центру воинской части. Где-то вдали, за кромкой плаца, мелькнул кто-то. Ярослав прильнул к щиту с лозунгом «Будь готов сложить свою голову во имя Родины!» Крепко прижал к себе башку Баши-Заде.

Выглянув из-за щита, осмотрелся. Кажется, никого. Он решил не маячить на открытом пространстве плаца, а свернул вбок и побежал задами. Пригнувшись, проскочил под тыльными окнами штаба. До столовой было рукой подать. Только бы она была открыта!

Ему повезло. Минут десять назад наряд по столовой потопал спать в казарму, вымыв посуду, убрав и почистив картошку. В столовой остался только повар. Он тоже мог уйти, но в эту ночь остался.

Витя Лещенко решил устроить себе маленький праздник – сварганить жареной картошки на сале с лучком. Сало у него было припасено, картошки тоже вагон – почищенная бойцами, она мокла в грязной ванне. "От пары-тройки бульб в котле не убудет", – рассудил Витя, выуживая из ванны несколько лобастых корнеплодов.

Порезал он их красивой соломкой и кинул на раскаленный противень. Жареную картошку в армии не готовили, бойцам давали только вареную. Но повара для себя жарили втихаря.

Ярослав пошел на этот ни с чем не сравнимый солёно-дымкий, подгорклый запах. Лещенко как раз ворочал на противне аппетитно-хрусткий ворох, щерился в предвкушении роскошного пиршества, выставляя наружу раздвоенные, как у зайца, зубы.

Услыхав чьи-то шаги в зале столовой, Витя чертыхнулся. Кого там несет? Делиться вкуснятиной с каким-нибудь сержантом ему страшно не хотелось.

Вытерев руки о передник, он выглянул в зал. Впервые в жизни передние зубы Вити Лещенко втянулись в рот. Перед ним стоял солдат с черепом и топором.

– У тебя что-то горит, – сказал солдат.

Витя вспомнил про картошку и нырнул в кухню. Сдернул противень с плиты, чертыхаясь.

– Не ори, – оборвал его жуткий боец.

Он стоял уже за спиной у обливающегося потом повара.

– Нужна твоя помощь, Витя.

Ярослав стал рассказывать. Поначалу повар думал только о том, как бы сбежать. Бросив картошку и все на свете. Но когда он услышал про убийство азербайджанца, невольно навострил уши.

– Погоди, когда это случилось?

– Месяц назад.

Витя Лещенко стащил колпак и вытер мокрое лицо.

– Караваев, говоришь? А кто с ним был?

– Подполковник Больных.

– Я так и знал, – прошептал Лещенко.

– Что?

– Что это человечина.

– Можно подробнее?

Витя промокнул лицо передником.

– Как раз месяц назад Караваев и Больных привезли сюда рубленое мясо. Ночью. Приказали молчать.

– Они объяснили, откуда оно?

– Да. Сказали, что это подарок местного колхоза. Мол, у нас с ними шефские отношения: мы им солдат на работу, а они нам – мясо страуса.

– Чего?

– Страуса. Так они сказали.

– И ты им поверил?

– Нет. Я сразу понял, что это не страус. Идем покажу.

Витя подвел Ярослава к потайному морозильнику, вмурованному в стену. Там он хранил краденые продукты. Туда же месяц назад сунул и то, что ужаснуло его месяц назад.

Лещенко с трудом отодрал примерзшие страницы «Красной звезды» от того бесформенного, что было внутри. Угловатый предмет, похожий на неправильной формы камень.

– Это тазобедренный сустав человека, – сказал повар. – Вернее, его кусок. Видишь здоровый полукруглый выступ? Это тазовая кость. А это головка бедренной кости. Рядом с ней – вертлужная впадина.

– Проклятье, – содрогнулся Ярослав.

– Это не все. Здесь в морозилке есть еще берцовая кость. И часть ноздри. Показать?

– Не надо.

– А безымянный палец?

Ярослава передернуло.

– И ты молчал?

– А что я мог сделать?

– Скармливал нам Баши-Заде, подлец.

– Тебе хорошо говорить! Они прибежали, как бесы. Глаза у обоих, как у хищников.

Ярослав перевел взгляд на угловатый кусок тазобедренного сустава, который когда-то был частью Баши-Заде. Он помогал ему ходить, сидеть, нагибаться, поворачиваться налево и кругом…

– Я хочу наказать этих сволочей. Поможешь?

Лещенко неуверенно комкал в руках свой колпак.

– Ты должен спрятать в свою морозилку еще и эту голову. И топор.

Повар неуверенно почесал голову.

– Боюсь.

– А не боишься, что я доложу, как ты кормил солдат человечиной? Знаешь, что тебе за это будет?

Лещенко жалобно хрюкнул.

– Ладно, – выдавил он через силу.

– И еще. Мне надо выбраться за пределы части. Кровь из носу.

– Как же ты это сделаешь?

– В помойном баке. Скажи, когда отсюда вывозят баки с отбросами?

– Где-то в 5.30.

– Везут сразу на армейскую свиноферму?

– Да.

– Я залезу в один из них.

– А если на КПП их проверят?

– Нырну.

Но нырять Ярославу не пришлось. Сонный дежурный по КПП молча открыл ворота, и ЗИЛ с громыхающими баками в кузове выкатил за пределы части. С медлительностью гусеницы повернул направо и, извергая в морозный воздух солярную гарь, потащился в сторону свинофермы. Там держали свиней для нужд учебной части.

Через десять минут ЗИЛ уже сворачивал к воротам, за которыми в нос шибал густой и едкий запах.

Свиновод, рядовой срочной службы Кулюбакин, здоровенный детина под два метра, немало подивился тяжести одного из баков. Крякнув, он с размаху бахнул его на цементный пол (Ярослав зажмурился от бурды, плюхнувшей ему в лицо). Покачав головой, Кулюбакин хмыкнул в усы: «Совсем солдатня зажралась, продукты центнерами выбрасывает. Ничего, вот на гражданку вернетесь, будете там лапу сосать».

Fructus temporum

12 Февраля 1990. Газета "Известия":

"Новинка – фарфоровый заварной чайник литровой емкости, снабженный специальным приспособлением, заменяющем ситечко… Внешне чайник напоминает утюг… И не только напоминает. Можно залить в чайник воду, опустить в неё кипятильник – и приступать к глажению".

28.

Роковой просчет Караваева заключался в промедлении. Шокированный ночными событиями, он на какое-то время оцепенел. К тому же пришлось успокаивать армянского партнера. Ачиян распсиховался и стал бурно рваться обратно в Ереван. Караваев еле сбил с него панику анекдотами, картами, коньяком. Оставил Ачияна в своем кабинете с бутылкой, а сам побежал искать Больных.

Но стонущий подполковник уже сам волокся по коридору штаба. Рожа в красных пятнах, рука болтается плетью. Комкая одни и те же слова, он загугнил, что упустил бойца. Да еще и топором по руке получил. Каким топором? Тем самым.

Караваев изменился в лице.

– Ты же клялся, что избавился от орудия убийства.

– Избавился-избавился. Поглубже в стекловату засунул-засунул. А он, вишь, сыскал-сыскал.

– Придурок.

– Наверно, перелом-перелом у меня, – хныкнул Больных.

Караваев еле сдержался, чтобы не сломать ему что-нибудь еще. Надо было срочно поймать этого Молчанова. Перехватить, арестовать. Или убить.

А если он уже в казарме? Значит, немедленно вытащить, отобрать улики и мешок на голову…