Учительница нежная моя

– Папа!..

Промелькнул Новый год. Ярослав провел его в наряде. Стоял на тумбочке, прислушиваясь к казарменной какофонии, льющейся из ленинской комнаты. Там были накрыты столы, туда перенесли телевизор. Оттуда слышался возбужденный гомон, доносились всплески музыки.

Через порог перевалил и грузно плюхнулся в сенях, задышал, захрипел 1990-й год. Словно вестник смертельной болезни.

Ярослав об этом не думал. В его собственной жизни стряслось нечто такое, что затмило собой все.

Подошел Игорь, сунул ему парочку конфет с праздничного стола. Шепнул, что чуть позже кусок торта вынесет.

Но не вынес. То ли забыл, то ли всё съели прожорливые бойцы…

Ирина Леонидовна отметила Новый год в одиночестве. В комнате при армейском магазине четыре на три метра. За маленьким столиком выпила немного шампанского, чокнувшись ровно в 12 ночи с квадратным будильником. После чего раскрыла дневник. Тот самый, который мяла своими пакостными руками Коняева.

Она не вела его давно. Разгладила страницы, взяла ручку. Коснулась бумаги и почувствовала, как ее уносит, словно течением. Она не пыталась сопротивляться. Как в далеком детстве на Десне ее подхватило и унесло далеко-далеко. Это было так приятно и восхитительно, даже несмотря на испуганные крики мамы и всплеск позади – это отец слетел с песчаного откоса и бросился за ней в воду…

В ее обязанности вменялось убирать все гражданские помещения на территории воинской части. Продуктовый, книжный и хозтоварный магазины, а также домик швеи.

Ирина Леонидовна работала на совесть. Чуть свет вставала и мыла полы, вытирала пыль. Вечером после закрытия магазинов совершала повторный обход с тряпками.

С непривычки она умаивалась, спина к концу дня побаливала. Но мысль о том, что Ярослав где-то рядом, отвлекала от рутины.

Несколько раз, таща ведро с водой, она сворачивала к плацу. Здесь круглые сутки шла подготовка к 23 февраля – топтанье колонн, гавканье сержантов, окрики офицеров.

Она как бы случайно замирала на краю плаца, делая вид, что утомилась. Утирая лоб, вглядывалась в силуэты бойцов. Пару раз ей казалось, что в строю, среди одинаковых шинелей и шапок, она видит родной профиль.

В один из вечеров в продуктовый магазин заглянул майор Караваев. После рабочего дня он никогда не спешил домой, где его ждали толстая жена и двое мерзавцев-подростков, длинноволосый рокер и лысая байкерша. Майор обычно прогуливался по воинской части хозяйской походкой, проверял, все ли в порядке. Втайне Караваев ненавидел командира полка Сысоева и мечтал однажды вскрыть какой-нибудь фатальный недостаток, который поможет сковырнуть Сысоева с его должности. И тогда, глядишь, он, Караваев, получит еще одну звезду и взлетит из обычного штабного офицера в замы командира части. А там и до главной должности рукой подать.

Когда он скрипнул дверью в магазин, Ирина домывала пол. Тщательно выкручивала ворсистую тряпку, грязная вода стекала в эмалированое ведро с литерами в/ч 32752. На Ирине был короткий форменный халат, доставшийся ей от приземистой предшественницы. Когда Ирина нагибалась, полы этого халата взмывали почти до попы.

Караваев вперил в ее ноги жадные глаза. Его брыла под щеками затрепетали.

Ирина Леонидовна обернулась. На ее лице блуждала улыбка – отсвет мечтаний о Ярославе. Караваев истолковал этот взгляд по-своему. Его губы плотоядно выпятились.

–Добрый день, уважаемая, – пробасил он. – Я вас раньше не видел. Вы новенькая?

– Да, – кивнула Ирина, набрасывая тряпку на крестовину швабры.

– Вы замечательно убираете.

– Спасибо.

Она плавно заработала шваброй, не без изящества отставив бедро.

Караваев залюбовался. "Кто она такая? Откуда?"

– Разрешите… То есть, гм, позвольте попросить вас убрать еще одно помещение. В виде исключения и в обмен на поощрение, – пробубнил он.

– Какое помещение?

– В штабе.

Ирина выпрямилась.

– Но в штабе, как мне говорили, должны убирать дежурные курсанты. Разве не так?

– Все верно, но… Простите, как вас зовут?

– Ирина Леонидовна, можно просто Ирина.

– Уважаемая Ирина, эти бойцы, между нами говоря, такие разгильдяи. Как с ними ни бьешься, а грязь остается. Наказывай, не наказывай. Что ни говори, а ни один мужчина не уберет так, как это сделает женщина. А у меня, признаюсь честно, аллергия на пыль.

– Мне это знакомо, – кивнула она, вспомнив, как много раз пыталась заставить лоботрясов из восьмого «Г» Хаплова и Овчаренко нормально вымыть кабинет, а не размазывать по полу узорчатую грязь.

Всю дорогу, что они шли к штабу, Караваев крепко раздумывал. Единственным местом, где он мог безбоязненно уединиться с этой кралей, была секретная комната в подвале штаба, о которой знали лишь он да Больных. Но тащить ее туда – означало прислонить к важной тайне. Стоят ли мимолетные утехи такого риска? Он сомневался.

Но очень уж хотелось заарканить симпатичную уборщицу.

Эта маленькая секретная комната не значилась ни на одном из планов здания. Её рядом со штабным подземным бункером оборудовал предшественник Сысоева, полковник Злыднев. А нанимал строителей начальник штаба Больных.

Бывшему командиру части Злыдневу тайная комнатка понадобилась для удовлетворения экзотической страсти. Он любил… переодеваться в женскую одежду. Двухметровый усач с грозными бровями недели прожить без того, чтобы втихаря не покрасоваться перед зеркалом в юбке, колготках и туфлях на высоком каблуке. Больных предпринимал чудеса героизма и разбивался в лепешку, чтобы доставать этому гренадеру женскую одежду подходящего размера.

Когда тайный транссексуал Злыднев скоропостижно скончался, в тайной комнатке остался целый ворох огромных платьев, сарафанов, колготок, нижнего женского белья и прочего, а также ящик косметики. Все это Больных спешно утилизировал с помощью взвода солдат. Костер на загородном полигоне пылал чертовски едкий…

И все же Караваев решился. Уж больно привлекательна и сочна была эта Ирина.

Она шла за ним по длинному коридору штаба. Потом они спустились по лестнице вниз. Затем поднялись, прочесали весь коридор в обратном направлении и вновь спустились.

Всеми этими маневрами майор решил запутать уборщицу, заполоскать ее внимание так, чтобы она в жизни не вспомнила дорогу к тайной комнате.

Караваев свернул на боковую лестницу. Решил нарезать очередной круг, чтобы уж наверняка дезориентировать красавицу. Ирина шла за ним, пожимая плечами и слегка хмурясь. Все это ей не нравилось. Мало ли что этот майор задумал. В голове возилась смутная мысль, что, возможно, они вычислили ее. И тогда что? Куда он ее ведет? На допрос?

Хотя с какой стати? Какой закон она нарушила?

– Ну вот мы и пришли, – тихо сказал майор, отпирая замок.

Сердце Ирины Леонидовны забилось еще неспокойнее. "В подвале?"

Очень не хотелось ей входить туда. Но она все же вошла.

Комнатка как комнатка. Голые стены, выкрашенные в стандартный светло-зеленый цвет. В углу сейф, вдоль стены кожаный диван. На противоположной стене – тикающие часы. И огромный шкаф с зеркалом во всю дверцу. Перед этим зеркалом когда-то часами кокетливо вертелся полковник Злыднев.

Караваев помог ей снять пальто.

– Что мыть-то? Не вижу особой грязи, – заметила Ирина.

– Ну как же? А вот.

Караваев провел рукой по столу и протянул ей ладонь – словно на танец приглашал. На кончиках его пальцев серело что-то похожее на бабочкину пыльцу.

– Или поглядите на это зеркало, на эти сальные пятна.

– Тряпка есть? – деловито осведомилась Ирина.

На всякий случай она прокручивала в голове варианты самообороны, которым когда-то научил ее "несостоявшийся жених" Анатолий: коленом в пах, кулаком в кадык, ребрами ладоней – по ушам.

– Есть и тряпка, и губка, – улыбнулся Караваев, как бы невзначай запирая дверь.

"Итак, он чего-то от меня хочет", – едва успела подумать Ирина.

Что он будет действовать так быстро, она никак не ожидала. Караваев широко к ней шагнул, и она почувствовала на своей талии нажим его ручищ. Майор решил взять быка за рога.

Физиономия с колышащимися щеками близко замаячила у ее носа. Густое дыхание говядины с луком обдало её. Захотелось увернуться, улизнуть.

Она вдруг вспомнила Вику Шканину, свою непутевую ученицу, дурочку с ёкающим либидо. Ругала, ругала ее, а тут сама попалась. А этот зверь покрупнее того хлыща видеосалонного будет.

Он зашептал ей в лицо какую-то тошнотворную муть. Она попыталась вывернуться, но куда там! Под напором Караваева рухнула на диван, он навалился сверху. Ей стало тяжело дышать. Она хотела впиться ногтями в его щеки и глаза, но руки были прижаты.

Он рвал ее колготки. Ею овладела истерика:

– Сволочь!

Раздался скрежещущий щелчок замка. Кто-то резко толкнул дверь. Упреком пыхнул гайморитный голос:

– Вот ты где, Витя-Витя.

Караваев нервно вскочил. Ирина вслед за ним. В ее голове шумело. Она дрожащими руками одернула халат. В дверях мешком застыл подполковник Больных. ЛУпил на нее свои бесцветные глаза.

– Ваня, в чем дело? – вызверился на него Караваев.

– Сысоев всех срочно строит-строит.

Караваев схватил портупею.

– Какого черта?

– В третьей роте солдат застрелился-застрелился.

Fructus temporum

1989 год. Рок-фестиваль в Москве

В этом году в Москве впервые прошел фестиваль с участием популярных рок-групп – Skid Row, Cinderella, Motley Crue, Scorpions, Bon Jovi, Оззи Осборна и "Парка Горького". В июне этого же года в столице впервые выступили легендарные Pink Floyd.

22.

Несколько дней воинскую часть № 32752 колыхала волна проверок и инспекций. Солдатский самострел в те годы был уже не редкостью, но для учебной части все же делом неординарным. Ведь курсантов учебки к оружию почти не подпускали, да и хранилось оно за бронированной дверью.

Как самоубийца сумел добыть автомат? А может, это было вовсе и не самоубийство?

Впрочем, военный врач быстро накатал справку о самостреле. Следователей военной прокуратуры это удовлетворило, и гроб отправили на родину покойного.

Все командиры вплоть до полковника Сысоева получили дисциплинарные взыскания. Тем дело и кончилось.

Пока шла вся эта канитель, солдат мучили бесконечными собраниями и политчасами, на которых вдалбливали, каким должен быть моральный облик настоящего защитника родины. Особенно усердствовал майор Караваев:

– Кто же будет защищать нашу любимую советскую отчизну, если все начнут стреляться? Так поступать – это значит лить воду на мельницу американского империализма и израильской военщины…

Ни один гад не сказал о том, что самоубийство – просто грех. И ни одна сволочь не вспомнила, из-за чего, собственно, покончил с собой этот парень, затравленный сержантской кодлой и добитый обстоятельствами. У него был гастрит, обострившийся в последние недели. Его рвало кровью, но вместо того, чтобы отправить человека в медсанбат, его заставляли отжиматься от пола. Лишь когда он потерял сознание, парня положили на больничную койку. Но через пару дней выписали. Тогда-то Слава Лютиков и решился на отчаянный шаг: пробрался в караулку и, украв автомат у задремавшего бойца, бахнул себе в живот…

Несмотря на усилившийся контроль, Ярослав сумел несколько раз вырваться в магазин. Но не столько за конфетами и материей для подворотничка, сколько ради встречи с милой уборщицей. Скрываясь в подсобке магазина, они с Ириной до одури целовались, расталкивая ногами гремящие ведра и спотыкаясь о падающие швабры, невольно играя в футбол кусками хозяйственного мыла. К счастью, престарелая продавщица хозмага была глуха на оба уха.

Ирине, как и Ярославу, этих урывочных встреч было мало. Она пылала, а ей предлагалось довольствоваться тоненькими веточками для поддержания крохотного огонька. Все чаще она высматривала роту Ярослава, приглядывалась к ее перемещениям. Шли ли бойцы на учебные занятия или в столовую, отправлялись маршировать или убирать территорию – она старалась держать их в поле зрения. Чтобы не вызвать подозрения, тягала за собой рабочий инвентарь, веник с ведром. Хотя поле ее деятельности ограничивалось магазинами, она уже давно вышла за эти пределы – мела плац, отгребала снег с дорожек, протирала тряпкой стенды.

Это заметили. Кадровик Зюзин вызвал ее и торжественно предложил повышение зарплаты на 27 рублей.

– За это предлагаю вам убирать везде, где заметите непорядок. Идет?

Ирина потупила глаза. Это была неслыханная удача.

Зюзин истолковал ее молчание по-своему.

– Ладно, на 35 рублей больше, – просопел он. – Эти бойцы такие неряхи, все делают как попало. А вы, я вижу, удивительно добросовестная женщина.

Она улыбнулась и кивнула:

– Я согласна.

Раздвинув горизонты своей уборки, она обрела больше свободы. Теперь ее можно было видеть у казарм и штаба, возле учебных корпусов и столовой, вблизи медсанчасти, даже в районе спортгородка…

Вечером 16 января четвёртая рота Ярослава закончила занятия на спортгородке – отмотала несколько кругов и подрыгалась на турниках. Потом их отправили на полосу препятствий. В этот день бойцы были в ударе – полосу успешно прошли все. Даже коротконогий Дятел сумел чудом перемахнуть яму, после чего на радостях одолел и щит.

Логвиненко сиял.

– Молодцы! – гаркнул он перед строем. И объявил свободное время аж до ужина. То есть на целых полтора часа.

Бойцы разбрелись кто куда – по курилкам, по магазинам, по другим ротам. Игорь пошёл играть в шахматы с Лешей Лукашовым. Звали Ярослава, но тот отмахнулся. Еще на полосе препятствий он высмотрел за кромкой кустов знакомую фигуру в рабочем комбинезоне.

Дождавшись, когда все рассосались, он быстрым шагом вышел на полосу препятствий и встал у своей ямы, как вкопанный. Словно над покоренным рубежом флаг водрузил. Огляделся. Никого не было. Только Ирина, жадно глядящая на него из-за кустов.

Нервы были на пределе. Он махнул ей рукой.

Быстро нагнувшись, она громыхнула поставленным ведром. Нырнула между кустов – и через пять дыханий была рядом с ним.

Он показал глазами: прыгай в яму. Она опешила.

Тогда он сам спрыгнул. Протянул ей снизу руки.

– Быстрее!

Она повиновалась. Он увлек ее во тьму.

– Куда ты меня тащишь? Сумасшедший, отпусти, больно.

Он что-то бормотал ей успокаивающее, поглаживал по растрепавшейся голове, и уже на ходу, на четвереньках бросился стаскивать с нее одежду. Она сначала сопротивлялась, потом начала помогать.

Они отползали вглубь, подальше от света, избавляясь от ненужной оболочки. Ее теплое тело было все ближе. Этого упругого, уже горячего тела, было все больше.

Они сплелись, срослись. Вжались друг в друга.

Здесь, на специально оставленной подстилке, сырой и грязноватой, им было хорошо. Им было больше, чем хорошо.

Они уже давно не были учительницей и учеником. Они были творцами своего нового состояния и дирижерами своих тел. Они гениально импровизировали, и в то же время придерживались верного такта.

Все мыслимые и немыслимые позы они перепробовали в этой холодной тьме. В неистовой экзальтации проползли, проскакали еще метр, пока не уперлись в землистый тупик. Но и упершись в него, не остановились. Сотрясавший их тела экстаз был сильнее любых преград. Земля осыпалась и рушилась, но они не чувствовали страха быть погребенными в этом земляном мешке. Новая энергия влилась в обоих. Дрожа от переполнявших их сил, они размолачивали землю вокруг и впереди себя, как гигантским блендером. И ввинчивались, вкручивались вглубь, не стесняясь своих чудовищных стонов, вскриков, всхлипов.

Внезапно они провалились куда-то. Прорвали своими телами земляную преграду и рухнули.

Несколько секунд лежали, прислушиваясь, принюхиваясь зверино. Стали ощупывать обломки завалившейся стены.

Он включил фонарик и посветил. Сначала задержался лучом на Ирине, счастливо замурзанной. Щеки, нос, шея, грудь были в грязи. Подшутил над ней.

– Думаешь, ты лучше? – засмеялась она.

Он оперся на локоть и направил луч ей за спину. Вместо обвалившейся стенки тупика там зиял провал. А за ним виднелась какая-то металлическая перегородка.

Он прополз вперед и пошарил светом фонаря. Даже не перегородка, а створка с ручкой. Он потянул ее на себя – створка не подалась. Внизу она была присыпана землей.

Ирина тронула его за плечо.

– Ярослав, холодно.

Они наскоро оделись.

– Поможешь? – спросил он.

Они принялись отгребать руками землю, высвобождая створку.

– Как первобытные люди, – прошептала она. – Хотя бы детские совочки сюда.

– Лучше армейскую саперную лопатку, – прокряхтел он. Грязь врезалась под ногти.

– А куда этот ход ведет?

– Один наш солдат предположил, что в штаб.

– Ничего себе. Может, тогда не будем копать?

– Любопытно проверить.

К счастью, земля была рыхлая и податливая. Наконец он смог потянуть на себя металлическую створку. Достаточно, чтобы пролезть. Он на четвереньках пробрался вперед, Ирина за ним.

– Здесь теплее, – заметила она.

Он посветил фонарем по сторонам. Слева и справа курчавились грязные заросли. Запах был затхлый и немного едкий.

– Осторожно, стекловата, – предупредил он.

И сам же чертыхнулся, задев колкий утеплитель.

Здесь можно было встать в полный рост. Поднявшись с колен, он посветил фонарем. Перед его носом была деревянная дверь. Ее нижний край был сильно ободран. Скорее всего, обгрызен крысами.

Ярослав потянул на себя дверь. Она не поддалась. Но было непохоже, что она заперта изнутри. Скорее всего, просто давно не открывали – створки разбухли и плотно притерлись.

– Ир, давай вместе.

К счастью, массивная фигурная ручка была широкая, и они смогли взяться за нее в четыре руки. Резко потянули на себя. Дверь затрещала и пошла. Не полностью, но открылась.

Они протиснулись внутрь. В темноте почти ничего не было видно. Пошарив лучом фонаря по стенам, Ярослав отыскал кнопку выключателя.

Едва зажегся свет, Ирина в ужасе прижалась к нему.

– Я здесь была.

– Когда?

– Меня сюда заманил майор Караваев, чуть не изнасиловал. Я еле вырвалась.

– Вот гад. Так он еще и развлекается тут.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Что значит "еще и"?

Поколебавшись, Ярослав рассказал, как они с Игорем случайно подслушали разговор Караваева и Больных с покупателем оружия.

– Они с ним сначала ругались, а потом убили его.

– Боже мой. Надо кому-нибудь рассказать об этом.

Ярослав покачал головой.

– Мы тогда из части живыми не выйдем.

Он обошел комнатку осторожным шагом, как танцор в самом начале пляски, перед тем как залихватски взбрыкнуть и завертеться полоумной юлой. Только плясать он вовсе не собирался. Застыл перед огромным зеркалом покойного Злыднева. Машинально одернул китель и поправил ремень.

– Просто Алиса в стране чудес, – заметил он. – Я одного не пойму. Почему мы с Игорем хорошо слышали все, что здесь происходило? Каждое слово и каждый скрип долетали отсюда так, словно не было ни двери, ни металлической створки, ни земляного тупика.

Он несколько раз обошел комнату. Лишь встав на карачки, обнаружил под шкафом огромную дыру с рваными краями. Похоже, крысы добрались и сюда. Среди россыпи крупных фекалий он коснулся пальцем чего-то свалявшегося. Хотелось плюнуть, но любопытство пересилило. В детстве они с другом Павликом обожали искать клады.

Преодолевая омерзение, Ярослав закатал рукав гимнастерки и с горем пополам дотянулся до странного предмета. С трудом его выудил.

Грязная штуковина оказалось всего-навсего комком бумажки. Он разочарованно развернул обгрызенный крысами клочок. Дыхание перехватило от обрывков казенных слов: «выдан… Азербайджанской ССР… Заде».

– Что там у тебя?

– Ничего.

Он незаметно сунул в карман замусоленный огрызок жизни (военный билет? справка? командировочные?) Баши-Заде.

– Ладно, Ир, давай уходить. Что-то мне не по себе. Кажется, что сейчас вот-вот вынырнет чей-нибудь призрак.

Она лукаво на него посмотрела.

– А все-таки здорово, что мы раскопали этот ход. Здесь встречаться лучше, чем в твоем подземелье.

– Гаси свет, психопатка.

– Не думала, что ты у меня такой трусишка.

– Я просто осторожный.

Он сунулся обратно в дверь и невольно замер. Справа среди клочков стекловаты происходила какая-то возня. Нехорошая и противная.

Он направил луч туда. Огромная крыса грызла что-то угловато-круглое. Деловито и сосредоточенно, пошевеливая аспидным хвостом-хлыстом. Причем без всякой опаски. Ни присутствие людей, ни даже свет фонаря не смутили ее.

Когда же он увидел, что она терзает, фонарь едва не выпал из его рук.

Это была обглоданная голова человека.

– Ты там в застрял, что ли? – пихнула его сзади Ирина.

– Идем-идем, – пробормотал он.

Думать было некогда. Он резко пнул крысу ногой, с гадливостью ощутив, как носок сапога вонзился в крепко сбитое тело.

Тварь визгнула и проворно юркнула в стекловатные глубины. Ее "лакомство" осталось валяться. Ярослав поспешно зафутболил череп вслед крысе.

– Что это было? – вздрогнула Ирина.

– Успокойся, все в порядке. Дверь хорошо закрыла? Плотно?

– Да.

– Тогда поползли.

В тоннеле, посветив фонарём, он почти сразу отыскал тот самый крысиный ход, через который доносились все звуки из штабной комнаты. Здесь он был намного шире – диаметром с футбольной мяч. Они с Игорем не заметили его, поскольку дыра зияла над головой. Ярослав с легким содроганием сунул в нее руку. Вытащил птичье перо и высохшую воробьиную лапку.

Отчего грызунам взбрело в голову прорыть этот канал именно так, что он расширялся от комнаты Злыднева к яме на полосе препятствий? Так или иначе, эта воронка прекрасно справлялась с ролью звукоусилителя.

Fructus temporum

13 января 1990. Кровавые события в Баку

После состоявшегося в Баку митинга азербайджанских националистов в городе начинаются погромы армян. 35 человек убиты, тысячи домов и квартир разграблены, 220 000 тысяч армян становятся беженцами.

23.

– Ярила, стой! Да стой ты!

Он не сразу среагировал, не узнал голос Игоря. Тот бежал наперерез, в кое-как застегнутой шинели и перекошенной шапке. Подлетел запыхавшись.

– Как хорошо, что я тебя встретил. Чего такой грязный?

– Неважно. Упал. А ты куда так несешься?

– В медсанчасть к Мишке.

– Что с ним?

– По дороге объясню.

Мишку Александрова избили. Жестоко и изощренно. Никаких следов на лице и теле. Били четко по ногам, в область икр и лодыжек. До сине-фиолетового состояния.

– Кто?

– Семёнов, Лупахин и Гордиюк.

Ярослав простонал от злости. Опять эта скотская троица! Не так давно они издевались над спящим Дятлом, душа его голыми задницами. Потом задразнили Кулиева до нервной истерики. И вот теперь Мишка. Падлюки.

Рыжего Семёнова Ярослав однажды в психическом беспамятстве отделал в бане. После того случая Семёнов обходил его за километр.

Лупахин являл собой существо другого рода. Это было тупое и сильное животное. Приподнятый загривок и длинные ручищи в сочетании с отвислой челюстью придавали ему сходство с гориллой. Излюбленным развлечением этой твари было подойти к какому-нибудь бойцу и внезапно зажать ему нос своей потной портянкой. Или сорвать с него шапку и наплевать, насморкаться в нее под радостный гогот дебилов.

Гордиюк из них казался самым безобидным. Но это было обманчивое впечатление. Тощий и смуглый, словно копченый, вечно чем-то недовольный, он слонялся с кислой миной по казарме. Слонялся вроде просто так, но на самом деле выискивал, где бы чего спереть. Пару раз его ловили и лупили. После чего он прибился к мускулистым Семенову и Лупахину. Стал шакалить на них, то есть тягать им часть уворованного. Те взяли его под свою опеку.

Прибежав в санчасть, Ярослав с Игорем застряли в приемной. Их не пустили дальше порога. Фельдшер-сержант заявил, что у больных процедуры. Как они ни уламывали его, тот был непреклонен.

– Ну хоть скажите, с ним все в порядке?

– Как зовут?

– Александров Михаил.

– Это который с ногами? Ампутировать придется.

– Да ты что!

Ярослав схватил фельдшера за воротник.

– Ярила, он же смеется, – оттащил его Игорь. – Пошли, скоро построение на ужин.

Они побрели в казарму. Ярослав все не мог успокоиться.

– Как они его избили? Ты где был?

– Мы перекинулись парой фраз, а потом я пошел в ленкомнату почитать, как раз в библиотеке взял свежий номер "Юности". Поэтому не видел, как эти сволочи Мишку в умывальник затащили.

– Он разве не орал?

– Не знаю. Кто-то из сержантов врубил магнитофон на полную катушку – казарма тряслась, как припадочная. Если б Мишка и орал, я бы все равно не услышал.