Зеленый прилив

Клич атакующей птицы был рассчитан на то, что я остановлюсь в замешательстве. Или побегу. Не на неуклюжее падение. Она просто охотилась, без седока, поэтому действовала по своему птичьему усмотрению. А тут, вот досада, только клацнула когтями по камням. Одной лапой вообще мимо добычи, ну хоть второй что-то намотала на коготь.

Меня потащило вперед и вверх. Волшебный плащ, плохо сыгравший свою защитную роль, узлом впился мне в горло. Я в панике вертелся ужом в этой виселице, пока не выпал. От удара оземь – лязгнул зубами и почувствовал острую боль в спине и ребрах. К тому же тесак очень чувствительно впился рукоятью в бедро. Стоило сказать лишь спасибо, что пришёлся плашмя, а не развернулся, к примеру, лезвием и не рассек мне ногу.

Где-то в вышине птица разочарованно пискнула, унося в когтях мою последнюю надежду на незаметность. Я отметил, что взлетает она почти так же быстро, как и пикирует. Еще секунда, лишняя пара метров высоты – и из меня при падении просто вышибло бы дух.

Упал я почти у самого подножия каменного сердца Перекрестка. Если меня преследовали, то теперь однозначно потеряли, только вот здесь не было недостатка в новых охотниках. Рыки и вопли теперь доносились, кажется, со всех сторон. Раздумывать оставалось некогда, а делать нечего: я рывком поднялся и побежал, очертя голову, к ближайшему порталу.

Кажется, на повороте даже наступил кому-то на ногу. Оглядываться и извиняться не стал. Проскочил три больших, не под человеческий шаг, ступеньки. Ухватился пальцами за каменный край портала, резко изменил курс, перенес тяжесть тела на руки. Не вбежал, а мешком ввалился в первый попавшийся – другой мир.

36. Запретные казематы

Мир был, действительно, другой. Об этом можно было судить по более тёмному, чем над пещерами Колыбели, и более высокому, чем над городами Земли, небу. Настоящему небу с небольшими облаками и яркими звездами.

С другой стороны, может быть, дело просто в тёмном стекле? Небо было видно в узкие стрельчатые окна по обеим сторонам помещения, начинавшиеся метрах в трех над полом и уходившие еще метров на пять вверх. Там, почти под самым потолком, оконные проемы изгибались, сходясь каждое со своей парой. Получалось что-то вроде вереницы высоких узких арок.

Стекла в окнах были очень толстыми. Причем, стекло тоже изгибалось, строго по форме окна. А ещё, оно было закреплено каким-то образом прямо в камне, без рамы. Не функционально, попробуй замени в случае чего, но красиво. Словно каждое из этих стекол отлили прямо в предназначенный ему проём. Или вырезали одним куском из бока гигантской фиолетовой бутылки.

Если насчет неба трудно было судить из-за толщины и цвета стёкол, то дополнительным признаком иного мира служил более жаркий воздух. В коридоре стоял легкий сквозняк, создаваемый, видимо, разностью давления здесь, перед порталом, и за ним. Ветер гулял тёплый, гораздо более сухой. И пах совершенно иначе, чем в мире пещер.

Скатившись с постамента по небольшой лестнице, тоже в три ступеньки, по метру шириной и высотой каждая, я еще раз ощутил каждый синяк и каждую стонущую косточку в своем теле. Очень хотелось полежать и поглядеть вот так в потолок. Только понимание, что преследователи ждать не будут, заставило с ненаигранным стоном и нецензурными проклятиями подняться на ноги.

Портал здесь был стационарным: его контуры красиво вплетались в растительный орнамент всего зала, при этом являлись частью глухой каменной стены. Или гладко отполированной цельной скалы, от которой начинались боковые стены со стеклянными арками. Они формировали небольшой продолговатый зал, затем резко сужались и переходили в длинный коридор.

Ничего, напоминающего систему управления порталом, с этой стороны не наблюдалось, отключить преследователям переход было невозможно. И гранат у меня с собой не было, так что попытаться разрушить линзу я тоже не мог.

Выбор был крайне невелик: принять бой прямо здесь или сперва немного помучиться, попытавшись скрыться где-нибудь в глубине здания. Я даже почувствовал в некотором роде дежавю: особо деваться от орды зеленокожих снова некуда, один коридор – одна дорога. Оставалось просто ноги переставлять.

Первый гоблин как-то уж слишком задержался. Он выскочил из портала, когда я уже отошел шагов на двадцать. И мне показалось, что мерзавец уже бывал здесь, поскольку не загремел, как я, с лестницы, а сделал лишь шаг и очень уверенно остановился у самого края верхней ступени. Быстро сориентировался, увидел меня и стал слишком ловко для такой колченогой бестии спускаться следом.

Каждый шаг мне, битому и мятому, отдавался болью в ступне левой ноги. А также в колене и бедре – правой. И в позвоночнике чуть ниже шеи, а сильнее всего – в локте, на который я приземлился, вырвавшись от птицы. Пожалуй, сейчас я не готов был драться и с обычным человеком, что говорить про гоблина?

Вернее, про гоблинов, во множественном числе. Когда я обернулся в очередной раз, их было уже трое. Двое только что выбрались из линзы, а первый уже неплохо сократил дистанцию. Прихрамывая и морщась, я поднажал.

Это даже хорошо, что рюкзака со мной нет. Не так важен сейчас сухой паёк, как лишняя сотня-другая шагов, на которую меня хватит. Налегке, оказывается, сохраняется гораздо больше шансов дожить до того момента, когда можно будет ещё раз поесть.

Снова я обернулся, когда топот и сопенье стали совсем близкими. Да, вовремя, гоблин как раз настиг меня. Еще три коротких шага – и он задрал морду, оба глаза затянула белесая кожистая плёнка.

Ну понятно, щелчок. Не напугал, это мы уже видели: в одиночном бою они почти всегда так делают. Поэтому я просто шагнул в сторону, развернув корпус.

Если бы гоблин продолжал бежать, возможно, сумел бы скорректировать свой выпад и плевком заостренного грузила разрубить мне шею. Да так бы и вышло, не обернись я в нужный момент. Подходить вплотную, глядя в лицо вооруженного противника, щелчки не любили.

Однако их подлый трюк был рассчитан на совсем неопытного врага. В случае со мной гоблин промахнулся почти на полметра. Я настолько угадал момент щелчка, что даже сумел врезать по мерзкому языку запястьем. Пластины бронекостюма, теперь уже редкие и торчащие как попало, сделали щелчку очень больно.

Пока ящер поднимался с пола, я подскочил сзади вплотную, после чего обрушил свой тесак ему на загривок. Бил, конечно, в полную силу. Гоблин рухнул замертво, но моя травмированная левая отозвалась острой колющей болью. Вот так новости, неужели трещина? Шансы выбраться из этой передряги тают на глазах.

Пять шагов спустя, сзади послышался новый топот. И мне пришлось блокировать лезвием удар второго гоблина, нанесенный снизу вверх диагонально, наотмашь. В глазах от боли потемнело. Тесак вылетел из онемевших пальцев.

Гоблин оскалился и снова пошел в перёд, тогда я просто пристрелил его. Глушитель был на месте, но после перехода через портал распух и толку давал ноль. Грохот выстрела пошел гулять под потолком, многократно отраженный эхом. Затем еще раз, когда я продырявил третьего гоблина, заходившего мне справа.

До следующей атаки моя фора была секунд тридцать: в портал как из ведра сыпались всё новые преследователи. Боль в руке притупила все остальные болевые ощущения, и бежать стало даже как-то легче. Даже возродилась призрачная надежда выкрутиться, поскольку впереди показались ответвления и многочисленные двери, за которыми, теоретически, можно хотя бы на время укрыться.

Тут в голове моей возник шум, словно кто-то прямо над ухом мял бумагу или сдувал воздушный шарик. Ноги сразу стали ватными, в глазах всё пошло лёгкой рябью. Но длилось это буквально секунду, затем прошло. Зато всплыло яркое и очень четкое воспоминание – когда я уже испытывал такие ощущения. Да, действительно, раньше у меня такое бывало, всего пару раз. Оба – давно, ещё в детстве.

Впервые, когда я упал с крыши сарая и сломал палец на ноге. Было не просто больно, а очень больно. А прибежавший отец, не понимая, что случилось, но очень напуганный моим криком, сам орал не меньше моего. Под этот крик я вдруг помрачнел, замолчал и вырубился.

Второй раз такое произошло, когда лет пять спустя в больнице мне делали укол новокаина перед плёвой операцией. Даже не помню, с чем было связано: то ли удаляли жировик, то ли рассекали вросший ноготь. Но факт, что-то намудрили с дозировкой, в результате я вместо местного обезболивания получил падение на пол и веселую истерику медсестры, у которой никак не открывалась баночка нашатырного спирта.

Да, ощущение это, приходящее вместе с болевым шоком за секунду до обморока, и впрямь очень похожее… Да только откуда сейчас взяться болевому шоку? Неужели я настолько плох и вот-вот упаду?

Нельзя, нельзя, это – смерть. Надо терпеть. Я смогу. Один раз вот вытерпел, всё исчезло, и я по-прежнему на ногах! Глупость какая-то: почему все эти воспоминания, давным-давно затертые временем, вдруг так ярко всплыли?

А об этом ли мне сейчас нужно думать?

Что вообще происходит с моей головой?

Как в тумане, я начал осознавать, что не бегу – иду, и уже довольно долго, а звуки погони не становятся ближе. Я уже миновал несколько ответвлений в другие коридоры – но не свернул ни в один из них, а продолжаю упорно топать вперед. Хотя нет, кажется, я все-таки бегу. Почему тогда движения мои кажутся такими медленными?

Я встряхнул головой и оглянулся. Преследователи никуда не делись, они всё также находились позади. Хотя, кажется, вовсе не нагоняли меня. Двигались тоже очень медленно, словно кинофильм замедлили.

Мне это кажется? Или воздух на самом деле густеет?

Да что, черт возьми, происходит?

Шум в ушах и рябь в глазах снова нахлынули, захлестнули. Мир сузился до слабо различимого просвета впереди. Только бы не упасть, только бы не сбиться с шага. Удар сердца. Второй. Третий. Шаг. Не упаду. Еще шаг.

И так же, как в первый раз, всё неожиданно прекратилось. Полумрак коридора снова стал различимым, шум погони за спиной явным, оружие в руке тяжелым, а каждый синяк – больным.

Но осталось и новое чувство. Я теперь каким-то образом знал, с какой стороны приходит волна неприятных ощущений. Как бы объяснить? Словно они не являются моими чувствами, не возникают непосредственно в моем сознании, а их вносит в моё тело волна. Живая, осмысленная, мягкая, но настойчивая. Сопротивляться которой не было способа. Она нашла меня, окутала и вдавила эту боль в затылок. В затылок?

Морок разом слетел, как бы почуяв, что замечен. Я ощутил, что снова мыслю ясно и могу двигаться быстро. Резко обернулся влево.

Существо в балахоне стояло прямо передо мной. Чуть дальше, чем нужно было бы, решись я пальнуть от бедра навскидку. Андрей или Артём попали бы в цель, но не я. Я это знал, и эта тварь тоже знала, а я почему-то знал, что она знает, что я знаю.

Но оно стояло достаточно близко, чтобы различить под капюшоном вытянутую, заостренную книзу морду. Как и тогда, на развалинах старой фабрики, существо молча подняло руку над головой. Я увидел три растопыренных пальца, покрытых ороговелой бурой кожей, с длинными и острыми черными когтями. На кончиках когтей блестели искры.

Я вскинул ствол и потянул спусковой крючок. Волна шума и ряби в третий раз накрыла меня – и вот теперь, как и положено при болевом шоке, я потерял сознание.

37. Изолятор

– Как ты сюда попал?

Существо было не просто похоже на того незнакомца с фабрики. Это именно он и был. Я догадался с первого взгляда, без слов и объяснений. Понял так же чётко, как понимал, что он и есть истинный ящер, цептатин, уникальный представитель своего вида, избежавший трансмутации.

Эхор что-то говорил насчет элегантности? Да, пожалуй. Это была элегантность аллигатора, подплывающего в мутной воде к глупой молодой антилопе. Элегантность хамелеона, такого забавного, пока он не выстрелил смертоносным языком в зазевавшегося кузнечика.

Ящер стоял в круге из полированного зеленого камня. Я бы сказал – малахита, если бы мог отличить малахит от любого другого камня зеленого оттенка. Издалека казалось, что фигура в балахоне занимается регулировкой невидимого и бесшумного потока машин: пальцы словно прикасались к чему-то, передвигали в воздухе, нажимали… Что?

– Смышлёный. Ты просто не видишь. Хочешь, покажу?

Я замер, затаил дыхание.

– Можешь не притворяться. Я знаю, что ты проснулся. Я не вижу тебя, но слышу, как дрожат твои пальцы.

Что?! Откуда…

– Да, я могу пользоваться не только твоим языком, но и твоей памятью. И проснулся ты только потому, что я велел проснуться.

Голос шел не от ящера. Говоривший словно сидел у меня на макушке.

– Это нормально, – пояснил голос сразу же, как только я заинтересовался этим фактом. – Так твое сознание адаптируется к новой форме общения. Чтобы не сойти с ума, ему требуется вообразить источник звука и куда-то его поместить. На самом деле, никакого голоса нет, он лишь плод твоего воображения. И моей воли.

– Как это?

Ящер прекратил свой танец и повернул ко мне голову. Губы его зашевелились, я впервые услышал от зеленокожего скрипучий осмысленный голос, а не рявкающую гоблинскую перекличку.

– Довольно просто. И удобно. Если я буду говорить с тобой привычным для тебя способом, ты не поймешь ни слова.

Слова в моей голове снова звучали, но на этот раз – в унисон с реальными словами чужого языка, которым пользовался ящер. Получалось как в старых иностранных кинофильмах, плохо продублированных, где голос настоящего актера порой перекрывает текст перевода.

Так он что, действительно в моей голове? Он вживил мне этот шарик, как старый эльф Денису?

– Эльф? Смешно. Хотя мне некогда было разбираться в вашей мифологии, но в воспоминаниях некоторых людей я встречал упоминание эльфов. Что ж, назвать этих мерзких недоучек эльфами – в этом есть большая ирония. Жаль, что ты её даже не поймёшь.

– Других людей?

Я почувствовал веселье. Но не своё. Похоже, разговор забавлял ящера, а его эмоции транслировались и на меня тоже.

– Скажи мне, ты считаешь нормальным, когда впервые встреченный представитель иного народа, иного мира – говорит на твоем языке? Да еще свободно и без всякой подготовки?

– Ну…

– Конечно, были другие люди, – перебил он. – У меня нет недостатка в пленниках.

Маринка? Она тут, у него?

– О, эти ваши социальные привязанности. Хорошо, чтобы не терять времени даром, смотри.

Фигура в балахоне провела рукой в районе пояса – и одна из стен напротив потеряла плотность, стала полупрозрачной. За ней оказалась еще одна комната. Очень большая, с таким же сводчатым потолком, но с грубыми каменными стенами без узоров. Может, пещера или грот? И там повсюду стояли, сидели и лежали прямо на полу десятки людей.

– Не знаю, их имена мне не интересны. Может быть есть там и тот, кого ты назвал.

Я пытался разглядеть, но не мог. Далеко. Еще и угол обзора такой неудобный: я лежал не на полу, но достаточно низко. И пошевелить головой не мог, даже немного. Даже косить взглядом. В моём распоряжении было только поле зрения стеклянно застывших глаз.

– Дёргаться не надо. Ты сможешь встать, когда я разрешу.

Ящер снова повел рукой и стена пещеры затемнилась. Я непослушно дёрнулся. Безрезультатно. Выждал секунду и рванулся ещё несколько раз, убедившись, что это бесполезно. Кажется, подо мной (или во мне?) что-то шевелилось, но самостоятельно ни одним членом пошевелить не удавалось. Даже пальцы оставались недвижимы, хоть и чувствительны.

– Начнём сначала. Как ты сюда попал?

Собеседник стоял ко мне спиной и возобновил свои загадочные движения руками. Внешне выглядело так, словно он не обращал на меня никакого явного внимания. Но кое-что изменилось. Я заметил, что теперь вокруг него мерцала, медленно колыхаясь в воздухе, сложная система цветовых сполохов: белых, зеленых, золотых. Как там, на фабрике, пятна света поднимались из пола. Полупрозрачные, они проходили прямо сквозь тело ящера и вращались вокруг него.

Ящер ловко, не глядя, цеплял когтем световую точку, прокручивал вокруг себя, фиксировал лёгким пожатием. Затем передвигал и подсвечивал касанием целую горсть парящих капель, заставлял нужную частицу потемнеть, сменить цвет на почти чёрный, либо наоборот – засветиться ярче. Иногда растягивал пятно света вокруг себя почти в кольцо, а иногда зачёркивал когтём, тогда они исчезали, взамен появлялись другие.

Вот теперь вся его предыдущая пантомима становилась мне понятной. «Капюшон» занимался очень сложным колдовством, из тех, которые требовали многих знаний и многих усилий. Тут уж не обойтись взмахом руки, без ахалай-махалай.

Цептанин стоял внутри сложнейшей системы управления. Только управления – чем? Башней-цитаделью? Системой порталов? Всей Колыбелью?

– Тебе незачем это знать. Ты должен только отвечать на вопросы. Первый вопрос очень прост. Как! ты! сюда! попал?

Ящер проговорил последнюю фразу медленно, сделав чёткое ударение на каждом слове. Словно объяснял нечто важное иностранцу, плохо владеющему языком, и сам при этом боялся что-нибудь напутать. Я мысленно промолчал. Ну нет, разумеется, мысли роились в голове тысячами, но я старался так же тысячами их и гонять, не формулировать ничего достаточно чётко. Понадеялся, что тогда Капюшону будет труднее их улавливать.

Он и правда некоторое время стоял в задумчивости. Потом проговорил:

– Оригинальный ход, но бесполезный. С каждой минутой, что ты проводишь под моим контролем, я проникаю в твой разум всё глубже и понимаю его всё лучше. Твои потуги лишь затягивают время до неизбежного и заставляют меня сердиться.

Он зашипел, и радужные сполохи сформировали прямо перед когтями пиктограмму белого цвета.

– Итак, ты знаешь о Колыбели. Знаешь про ахеев и шар-эмпатант. Значит, ты уже встречался с альбиносами. Где они?

Я чувствовал, как во мне разливается гнев – бледное отражение его гнева. А под ним начал просыпаться страх – уже лично мой страх. Да, я вовремя почувствовал его и постарался загнать обратно, разрешив остаться в себе только гневу. Вспомнил, как едва избежал смерти в коридоре, разозлился на эту чванливую ящерицу, на то, что она меня так подло поймала. Разозлился на свою беспомощность и на то, что впустую уходит время. Я чувствовал, как в меня через воображаемые поры проникает отголосок его гнева – и постарался раскрыть поры в ответ, дать ему почувствовать мой гнев.

Во взгляде цептанина мелькнул интерес. Или мне так показалось, потому что на это я и рассчитывал?

– Хорошая попытка. Для существа, чей вид не способен управлять своим разумом, действительно хорошая. Я даже что-то почувствовал. Кажется. Ты ведь не всерьёз думал, что сможешь состязаться со мной? Твой потенциал ниже, чем у только что вылупившегося детёныша.

Да, бредовая была идея.

– Если ты не будешь сам отвечать на мои вопросы, придется сделать процесс более длительным и неприятным, – произнес, не дождавшись от меня реакции, ящер.

Кончиком пальца, легко-легко он коснулся символа на своем белом луче. Лавина боли, накрывшая меня, вышибла дух, но даже там, по ту сторону сознания, продолжала жечь все органы чувств разом. Это продолжалось несколько дней подряд.

– Пришел в себя? – голос раздался четко, в нем слышались нотки интереса. – Поздравляю, ты отлично справился! Всего несколько секунд! Как ты сумел так быстро вернуться?

Я сфокусировал взгляд. Ящер стоял на том же самом месте, в той же самой позе. Кажется, насчет нескольких секунд он не шутил.

– Я ведь предупреждал, что тебе не повезло со мной. Суггестивная техника исполнителя наказаний может сделать остаток твоей жизни очень ярким. В своём роде. Это вовсе не плюс для тебя, поверь. Я способен повторять и повторять, пока ты не ответишь на простой вопрос: как попал в Запретные казематы?

– Вот за это вас, сволочей, и извели. Ничего, дойдет дело, найдут тебя и в Колыбели!

Похоже, упоминание Колыбели сильно задело его. Ящер пристально посмотрел на меня, в зеленых глазах с прорезями зрачков пылал огонь. Расстояние было приличное, но сразу возникло желание отвести взгляд, словно колдун мог проникнуть в мою голову еще глубже, в самую душу.

– Сколько в Колыбели ахеев? Что они затевают?

Я приказал себе не думать. Ни о чем не думать, гнать мысли, чтобы не выдать планы… Нет, можно ведь думать о море, о набегающей на берег волне, о мелкой гальке и приятном теплом песочке…

– Да прекрати!

Кажется, гнев покинул ящера так же внезапно, как и захлестнул. По эмоциональному эху в своем сознании я почувствовал, что он почти смеется надо мной.

– Ты же как ребёнок, который нашкодил и юлит перед родоначальником. Ты всё равно не умеешь думать приватно. Так громко излучаешь свои эмоции, особенно когда сопротивляешься, что мне даже не хочется тебя пытать.

Я не успел язвительно поблагодарить за великодушие – ящер добавил:

– Вот оставить бы тебя здесь в качестве шута, для развлечения! Не так было бы тоскливо. Но нужно поскорее найти твоих эльфов. Если я начну рыться в твоей голове силой, то изорву в клочья твоё сознание. Мне бы не хотелось, ты можешь ещё пригодиться.

После слов об эльфах я непроизвольно представил себе Эхора и Хайду. Не успел переключиться с этого образа на что-нибудь нейтральное.

– Вот как? Всего двое? – цептанин был удивлён. – Хотя всё верно, они же ищут орка или тролля, обычного мага, второсортного, как и они сами. Иначе прислали бы сразу всю свою армию.

– Что же у вас за мода такая, всех делить на сорта?

– А что в этом необычного? О, ты считаешь это неправильным? Почему? Я сильный маг, гораздо более сильный, чем любой из их народа. При том, что среди своих сородичей я был так себе, середнячком. Значит, я стою на более высокой ступени развития, чем проклятые альбиносы. Я качественно выше них.

– Фашизм какой-то.

Он задумался. Выходит, знал значение даже этого слова.

– Наверное, да, в какой-то степени.

– Говоришь так, словно это нормально.

– А что в этом ненормального? Существо более развитое и более могущественное имеет большую ценность по сравнению с остальными. Я сильнее них, они сильнее тебя; я считаю их ничтожествами, они – тебя. Это иерархия, она повсюду в окружающем мире, и с этим бессмысленно спорить.

– Думаю, эта идеология и довела вас до войны!

– Война… Что ты знаешь о нашей войне? Интересно, какую из версий рассказали тебе… эльфы?

– А их что, несколько?

– Конечно. В разных мирах о причинах, целях и последствиях этой войны рассказывают по-разному. Я знаю как минимум четыре варианта, в том числе наиболее распространенную версию. Лживую, извращенную для самооправдания и принятую у эльфов за основу.

– Ваша версия, разумеется, другая?

– Разумеется! – Кажется, он не уловил в моем вопросе сарказма.

Я ждал продолжения, но ящер не собирался развивать тему.

– Так ты расскажешь?

Он опять повернул ко мне свою морду.

– Наверное, я бы мог. Но какой в этом смысл? Для чего тебе эта информация?

– Я хочу разобраться. Понять, что движет ими, и что вами. И причём здесь наш мир. А еще, как сделать, чтобы вы убрались обратно к себе или ко всем чертям куда угодно, а Землю оставили в покое.

Теперь ящер полноценно расхохотался. В своей голове, по крайней мере, я почувствовал эту эмоцию как смех. В реальности он издал несколько коротких тявкающих звуков.

– Если честно, всё, что ты сказал, – это полная ерунда и никак меня не мотивирует. Как я уже отметил, к вашему виду, с ущербным мозгом, я отношусь как к третьесортному мусору на обочине эволюции. Хуже, чем к ахеям, которые биологически почти ваша родня, тоже потомки млекопитающих, но в части прогресса разума они всё-таки намного ближе к нам.

– Но ты же всё равно хочешь доказать мне свою правоту? Я чувствую, тебя злит, что я знаю историю ахеев и скорее поверю ей, чем тебе. Иначе зачем бы ты взял меня живым, изучал мой язык, а теперь вот разговариваешь со мной?

Я почувствовал исходящее от ящера раздражение. Он вынул руки из светящихся колец, и схема тут же погасла, рассеялась. Лапы, на которых, несмотря на эволюционный прорыв, природа все-таки сохранила рудименты чешуи, поднялись вверх, обводя помещение, указывая мне на коридоры, темные не видимые мне комнаты и залы, загадочные приспособления повсюду.

– Вот это всё было создано одной лишь силой разума моего народа. Моих несчастных собратьев, потомки которых сейчас там, в нескольких жалких мирах, оставшихся от огромной процветающей империи, влачат существование на уровне первобытных животных. Но при этом и ты, и вон они, все вы – только лишь корм для этих животных.

Он подошел очень близко, наклонился, почти прикоснувшись острой мордой к моему лицу. Теперь он вызывал во мне панический страх, но убежать я не мог. Не мог вообще сделать ничего, даже моргнуть – не чувствовал своего тела.

– Я взял тебя живым только потому, что ты можешь обладать важной для меня информацией. И я не желаю ничего тебе доказывать, хочу просто вынуть из тебя нужные сведения. Добровольно или под пыткой – мне даже это безразлично.