А впереди была вся жизнь…

Я чесал репу, глядя на поля до горизонта. Полный «алес капут»! Сподвижники из моей группы охреневали не меньше. Нужно было ползти на карачках по борозде, собирая в ящики помидоры далеко за горизонт.

– Ну, это ваш участок, – определил бригадир в кирзухе и видавшей виды, клетчатой кепке. Он всё время «нукал». И неопределённо махнул рукой вдаль. – Ну, обед с двенадцати до часу. Но прошу не расслабляться. У вас соцсоревнование с соседней группой – кто наберёт быстрее и больше.

Совхозник скептично оглядел нашу чистую городскую униформу. Единственноое различие на головах: парни в треуголках из газет, девчонки в платочках. Ухмыльнулся. Накануне поморосил дождик, и грязи в полях хватало.

– Как с оплатой? – робко спросил толстяк в очках Толик.

– Ну, как… Как заработаете, так и получите, – неопределённо ответствовал нукала. – Начальство решит.

Вот паразит. Всё неизменно по стишатам: справа – молот, слева – серп, это наш советский герб; хочешь жни, а хочешь куй, всё равно получишь… Сами знаете, что.

В толпе скривились, недовольно зашептались. Некто голосом совы прогундел: «Без-воз-мезд-но». Вспомнилось бабулино присловье (видно, она вспоминала своё, в печёнках въевшееся): «Колхоз – дело добровольное, но вступить ты в него обязан». А для нас что колхоз, что совхоз – всё едино. Вот как оно значит…

Однако делать нечего. Разве при добровольно-принудительной системе не считается нормальным упираться, не вякая лишнего, а получать, сколько скажут? Замычишь против, получишь по шапке.

Сначала мы ползли между валков с самыми честными намерениями победить соседние группы. И даже стали их обгонять. После привезли на «козле» обед в бачках. Поели наспех, и что-то нас развезло. Солнышко припекало, было душновато от испарений сырой земли, и охватывала такая дремливость что ль. Взялись нехотя, хотя сгибаться уже не было сил.

Толик выразил общее сомнение:

– По-моему, до конца поля, как до коммунизма. Не скоро к нему доползём. Караул какой-то!

Здоровенный и кучерявый Петро откликнулся:

– Сам знаешь, развитый социализм – что недоразвитый коммунизЬм. Потому будь доволен тем что есть.

И мы покорячились в бороздах, подбадривая друг друга шутками и анекдотами.

Затем что-то стало скучновато, и я навесиком бросил зелененький томат в плотно сбитую Светульку. Как бы заигрывал с ней, симпатичной и совершенно не любящей штукатуриться, как многие девчонки группы (даже если на них никто не смотрел в этих кушерях). Она, точно училка, строго глянула. Ишь недотрога! Экс-отличница в школе, такие редко бывает улыбчивыми.

Тогда кинул помидорчиком в Надюху. Та была всегда заводной и сразу ответила смачным помидорищем. Я еле успел уклониться! Как заговорщики улыбнулись друг другу, и уже все вошли в азарт. Приколисто получалось: метнёшь незаметно в Толяна и нагнёшься, будто вроде не ты. Он подслеповато потаращиться и метнёт в другого, подозревая того в подлянке, и тоже нагнёт голову – мол, не при делах. Тот тоже в кого-то метнёт. Ошмётки от сочных снарядов так и разлетались! Доставалось всем по спине и тыквам (чтобы никому не было обидно).

Однако нам показалось мало собственных разборок. Бригадира поблизости не наблюдалось, и мы открыли огонь по соседям, на что те живо откликнулись. Контратаки следовали одна за другой, и хохоту было полно! В общем, неплохо провели рабочий день. До горизонта мы так и не добрались, и к пяти нас сняли с трудовой повинности. Возвращались грязные, перемазанные деревенской «косметикой». Зато отдохнули от души.

В другой раз отправили в степь собирать арбузы. Кидали их в кузова грузовиков. Увесистую ягодищу не всегда удачно ловили сверху, и она шмякалась оземь, смачно трескалась на куски. День был на редкость жаркий, и мы с удовольствием лопали разбитые арбузы. Одно неважно – руки слипались от сладости. Мало того, мы по глупости надумали мыть их нежной мякотью. Получилось ещё хуже. Приторная липкость чуть не сделала нас крэйзи – мы ни к чему не могли притронуться! Воды не было, и едва дождались, когда заберут из знойных степей.

Так проходила тягомотина наших трудодней.

Поселили в огромнейшем ангаре. Эдакая половина стальной бочки длиной в сто метров. По центру с одного бока к другому висела белая материя – как обычно: мальчики налево, девочки направо. Как бы, храните духовную чистоту, господа потенциальные медики. Увы, в первые же сутки я убедился в обратном.

Матерчатая перегородка была для проформы. В мальчиковой зоне сидели лишь «позвонки». Поначалу. Второй курс почти сразу перебрался в девчачью зону. По вечерам-ночам там, по-моему, даже уравнилось количество гендерных типов. Разумеется, первокурсники, беря достойный пример со старших братьев, стали чаще окупировать женскую половину.

Некоторые девушки, конечно же, возмущались (или хотя бы делали невинный вид), но, в целом, всё было мирно. Но не тихо. Сказывалось то обстоятельство, что употребляли русскую еду – водку, закусывая лимонадом и плавленным сырком. И как же для поднятия настроения без песен? В разных углах или звучали гитарные переборы, или просто кто-то пел хором всякую муру.

В общем, было здорово! Пока старшекурсники не завели песенку с несложным мотивчиком и столь же несложным сюжетом: в ночном лесу, вроде бы, благодать, да только всякое зверьё и птицы мучаются бессоницей. У каждого почти своё горюшко. Тот же барсук повесил член свой на сук и… «Вот и не спит барсук». Олень вообще зацепился яйцами за пень! И не спит, дёргается туда-сюда. Какого хрена рогатое животное лезло куда не надо, оставалось загадкой. В каждом куплете очередной пернато-волосатый бедолага мучился личной-аналогичной тайной. И мы вникали в вариации самой животрепещущей проблемы:

– Тихо в лесу,

Только не спит весь лес.

В каждой дыре и в каждой норе

Идёт половой процесс.

Животный психоанализ в музыкальном исполнении не менялся на протяжении, как минимум, часа. Что даже вызывало пьяный смех со всех сторон. Я тоже ржал. Хотя что-то подспудно не нравилось. Нет, я конечно, давно был напичкан блатняком в родимой Сарепте. Но чтобы так громко петь матом на публику!.. Это казалось странным, даже пошлым. Я-то предполагал, что попал в приличное общество, а не в подворотню. Увы, здесь тоже хватало быдляка. И в том была неизбежность сермяжной правды.

* * *

Потом была дискотека. Единственный праздник средь серых будней! Приехали развлечь музыканты «Альтернативы» из нашего вуза. Поначалу я поморщился при упоминании словосочетания «вокально-инструментальный ансамбль». Всяких ВИА столько развелось в Союзе, что уже не отличишь друг от друга: «Поющие гитары», «Голубые гитары» и прочая гитарня. Зато модное слово «дискотека» притягивало однозначно. Отправились всей группой и не пожалели.

Предварительно полился советский репертуарчик. После стало ясно – для проформы. Объявили:

– Сейчас можно будет потанцевать под всем известную мелодию.

Песня не называлась. Но едва зазвучали орга̀н, как я узнал её без ошибки: едва слышные, как утренний восход, протяжные звуки мелодии ни с чем не спутаешь. И далее – словно разгорающийся день – протяжные, мерно повторяющиеся аккорды, которые нарастали уже в полифонии. Они улетали вместе с нашими душами-птицами в звёздное небо, заставляя достигать невиданных вершин экстаза. Конечно же, супер-знаменитый медляк July Morning!

И ты, вместе с другими, уже ничего не мог поделать с собой. Как противиться божественному? Волшебный мотив повторялся и повторялся в разных вариациях, и ему невозможно было сопротивляться. И музыканты в свете рамп выглядели уже полубогами. И мы, одурманенные волшебным опиомом, ме-е-дленно танцевали с Надеждой под безразмерный хит «Хипов» 10.

Чудилось, даже сам музыкант на «Ёнике» 11 тщился изо всех сил оттянуть финиш «Июльского утра». Но всё же удивительная мелодия (к великому сожалению!) должна была закончится. Как, наверное, бывает и с жизнью: какой бы она ни была длинной, выясняется, что пронеслась вдруг, как миг. Эх… Нам хотелось бо̀льшего. И свистом мы уже требовали на бис ещё что-нибудь забойное. Но чуть остерегались: как бы вообще не запретила играть рок дальше. Я почти полюбил эту «Альтернативу», также как своих заграничных кумиров. Такая альтернатива нам нравилась, хотя непонятно чему. В разуме ещё долго звучало: «In my heart, in my mind, in my soul…12».

Возвращаясь с вечера я размышлял в некотором недоумении: «Каким образом однообразные рифы могут так очаровать слушателя? Всё же элементарно в этой мелодии! Хотя не зря где-то слышал, что простейшее – самое гениальное. Кто же тот талантище, что сумел отыскать среди нот подобную простоту? Встретиться бы с этим Хенсли13, да напрямую спросить, как он сумел сотворить такое чудо из семи нот? Как вообще умеет обращать свою фантазию в нужное русло? Ведь, например, композиция Return to fantasy14 бесподобна! Благодаря ей ты уже сам расправляешь крылья, желая сочинить нечто необыкновенное! Я был благодарен неведомому англичанину, который так будоражил воображение. Впрочем, уверен, и других фанатов рока.

Наконец, мы со своей сельхозодиссеей очутились в финале. Однажды сообщили, что пора отбывать в Волгоград. Ждали окончания дня, как зеки освобождения. Вечером студентов погрузили, извините за тавтологию, в грузовики, и мы помчали вперёд, к родному «Змееведу» и маминым пирожкам. Впрочем, не будем обижать гостеприимных хозяев – нас кормили сытно: борщ, компот, картошка или макароны с мясом. Просто однообразное меню уже начало надоедать, хотелось пожевать чего-нибудь «домашнего». И всё же, спасибо селянам, которые откормили нас перед предстоящими учебными боями.

Наша группа тряслась в кузове и веселилась от души. Уже скоро начнут сбываться мечты о познании любимой профессии, и как тому не радоваться? Мы успели почти сдружиться, и это было прекрасно.

– Давайте, что-нибудь споём? – предложила чёрненькая, пухленькая Любка.

– А что? – все были в кратком замешательстве. И Толян выдал вполне удачный вариант:

– «Во французской стороне».

Ух, как не затянуть песню бродячих вагантов! Никто не был прочь помчаться по волнам своей памяти из ставшего враз популярного диска. Звонкие голоса разносились по уже пустеющим улицам:

– Во французской стороне

На чужой планете,

Предстоит учиться мне

В университете…

Вверху простирались бездонные небеса, и ветер с прохладцей бил в лицо. Мы мчались навстречу нашим молодым мечтам, особо гордо нажимая на строчку:

– Если на чужбине// я случайно// не помру// от своей латыни.

Да, что-то всё-таки есть замечательное в колхозных трудоднях.

ЧАСТЬ II

Всё закрутилось в студенческой кутерьме не совсем так, как предполагалось. Первые месяцы были невероятно напряжёнными – нужно было упорно вникать в абсолютно иную жизнь. Её ритм ускорялся, и уже никак не расслабишься! Учёба требовала полной самоотдачи. ИМы носились по этажам, переходам и закоулкам огромного здания буквой «П», чьи лабиринты иногда ставили в тупик. Бывало, хочешь перейти с одного этажа на другой, а там закрыто. Ткнёшься ещё куда-то, да поцелуешь закрытую наглухо дверь. Сплошь загадки планировки! И пока их разгадываешь, можешь опоздать на лекцию. Да ничего, уже скоро изучили всё досконально.

И среди всей этой суеты во весь рост встала проблемка, о которой я ранее не задумывался. Требовались деньги, чтобы ВЫГЛЯДЕТЬ СООТВЕТСТВУЮЩЕ. Мать-одиночка не могла меня толком содержать, а стипендии не хватало хоть тресни! Если у некоторых однокурсников родители что-то доставали по блату, то у меня подобных вариантов не было. Моя маманя не какая-нибудь начальница или директрисса. Заветное слово «достать» она, конечно, как все, знала. Да только что она могла предложить взамен «доставальщикам»? Блат предполагал выгодные знакомства, когда всё обменивалось почти как в натуральном хозяйстве: ты – мне, я – тебе. Если ты никто, то кому ты нужен? И потому: нету, нету, нету – для большинства.

Уже к концу осени я вовсю занимался фарцой с иностранными студентами, входя всё сильнее во вкус. И сделал, пока обвыкал на толкучке, занятный вывод: можно «толкнуть» даже ржавый гвоздь, если правильно преподнести товар покупателю.

Фортуна была благосклонна, мне достались вовсе не гвозди, а более существенное. Немцы ГДР, арабы, африканцы навезли с собой кучу импортного барахла и толкали его по дешёвке. Это была золотая жила! Разумеется, нужно было напрягаться, чтобы заработать «тяжёлое» бабло. Но ты приезжал после очередного дельца, переворачивал сумку, и из неё высыпалась на стол целая денежная кучка! От разноцветного холмики из бумажек захватывало дух: «Вот это лафа-а…». Перед тобой открывались заманчивые перспективы: ближние – с чисто человеческой жизнью, когда всё под рукой, дальние – с островом в океане и мулаткой Пятницей. И никакого Back in USSR! 15

Толкучка (её ещё называли «толчок») находилась, ну, слишком далеко. Где-то в Дзержинском районе, о котором я имел смутное представление. Волгоград изгибается змеёй на десятки километров вдоль реки, а я жил в Красноармейске – почти на конце хвоста этого сити-чудища. Чтобы попасть в Дзержинский, нужно было допереться до центра (почти час езды!), и после пилить на трамвае ещё 30-40 минут. Это же почти как поездка в другой город. Поэтому приходилось вставать в пять утра.

Ещё пугала неизвестность: то ли сбудешь товар, то ли тебя захомутают менты. Тем не менее, щекочущий риск лишь подстёгивал. Собственный Клондайк! Конечно, это не морозный Север Джека Лондона. Да ведь у каждого своя планида! Мне нравилось быть наглым и самоуверенным. Кто не рискует, тому шампанского не достанется! И, что ни говори, капиталец давал силу и уверенность в завтрашнем дне. Я не хотел прозябать, как большинство в Сарепте (да и в других местах тоже!).

Однако фортуна решила совсем расщедриться и отвалила ещё более заманчивый шанс. Случайно прослышал, что есть некий «чешский городок». Заинтриговало. «Там точняк должно быть импортное шмотьё», – забрезжил маячок в тумане.

И, вправду, в заполотновской части центра (что за желеной дорогой) притаился во дворах неведомый большинству волгоградцев «городок». Он состоял из двух многоэтажек и нескольких вагончиков, приспособленных для жилья. Там же приютился ресторан «Радгост».

Как-то в обед появился в полутёмном холле ресторана. К той поре я уже был прикинут по последней моде – джинсы-клёш с широким ремнём и короной на блестящей бляхе, светлая рубашка с непонятной зеленью повсюду и длинными язычками воротника.

На свою физию я всё также нацепил маску наглости. Да и как может быть иначе, коли понимаешь: выкинут за порог, если не выглядишь прилично. И, вообще, не может же быть такого, что В НАШЕЙ СТРАНЕ вдруг обслуживали бы только чехов.

Подхожу к стойке, оглядываю полки с блестящими бутылями. Эге, как бы не лохануться в разнокалиберном ассортименте! «Спокуха!» – говорю сам себе. И кидаю небрежно напрягшемуся бармену:

– Дайте лёгкий коктейль на свой выбор.

Мол, деньги карманы жмут. Я уже не тот, что был с Иришкой в «Остраве» (об этом я вспомнил позже).

Оглядываю быстренько зал. Вокруг там-сям кучкуются мужики совершенно несоветского образца. Ведь наш сероподобный гражданин, безошибочно определит иностранца, даже если они не чирикают по-своему.

Посидел, продегустировал сиропный коктейль. И… уже через полчаса общаюсь с чехами. Несмотря на ненашеский видок, они оказались своими в доску! Особенно, розовощёкий здоровяк Вацлав.

Я, как страстный с детства поклонник языков, стал допытоваться:

– Как переводится название ресторана и пива «Радгост»?

От Вацлава последовал несколько путанный ответ:

– Это такой… Бог у наших предков. В Чехии так говорят: «Жизнь горька, о, Боже!», потому надо пиво пить, чтобы она легче стала.

Я хмыкнул и добавил:

– А у меня сразу такое напрашивается – «Рады гостям!».

Теперь уже чехи засмеялись неожиданному обороту в словесности.

Я им:

– А как будет хорошее пиво?

Они мне:

– Добре пиво.

Я очумел – почти по-нашему!

Мы присматриваемся друг к другу и обсуждаем пока самое главное – погоду. Понимаю, они наслышаны о советских порядках, и у них нет желания иметь проблемы с законом. Я тоже пока не знаю, как подступиться.

Выясняется, чехи строют в нашей области газопровод «Дружба». Здесь у них перевалочная база: одни приезжают на работу из Чехословакии, другие уезжают на отдых.

– Так в чём дело? – воодушевляюсь я. Поднимая здоровенный бокал с «Радгостом». – Выпьем за дружбу народов!

Мы дуем пенистый напиток, и языки постепенно развязываются. Я хвалю пиво. В самом деле, нашему «Жигулёвскому» до него далековато. Чехи расплываются в улыбках, и я вижу: они готовы к следующему этапу.

– У вас есть ещё что-нибудь хорошее, кроме пива, – предлагаю неожиданно. – Я бы купил.

Вацлав хлопает меня по плечу и приглашает в гости.

Их городок (точнее, квартал) с бетонированными дорожками выглядит игрушечным. Обескураживают восьмиэтажки-двойняшки, совсем не похожие на советские панельки. Стеклянные лифты без дверей вообще загоняют в ступор. Абсолютно не похожи на наши гремящие железом гробы.

В комнату Вацлава набивается ещё народ.Все хотят что-то мне втюхать. Надо бы быть поразборчивее, дабы не потратить бабки зря. От блоков жвачки, батников и даже косметики рябит в глазах. Новоявленные друзья трясут джинсой, повторяя:

– Добре колготы.

Я хренею:

– Чиво-о? Штаны по-вашему колготки?

Они кивают, и я в полном отпаде машу рукой. Шутя, мысленно ругаюсь: «Вот басурманы!».

И тут – о, боже! – Вацлав вытаскивают из коробки тупорылые шузы на платформе сантиметра на два (или больше?). Подобную обувь я видел лишь у рок-звёзд на фотках. Примеряю. Невероятно, но они мне впору. Вот точно, их для моего полного гардероба не хватало! Чех отдает почти по-братски: за 80 «деревянных». Но это не главное! Они подогнали мне три(!) пары нового «Райфла». Понятно, что это не «Ли» с «Вранглёром», но всё-таки! К ним, как и полагается в комплекте матерчатые ремни, где на пряжке выдавлена фирменная надпись Rifle.

Всё забрать не получается, и мы договариваемся о новой встрече. Забивая сумку под завязку, ликую: «Здесь разбогатеть – плёвое дело!». Жаль, пластов с музыкой у чехов нет, но обещали привезти. Отныне я на коне с названием «Удача»! А не за конём, и уж, тем более, не под конём. Под ним оказываются лишь те, кто наслушался речей политбюрошников о справедливости. Только почему-то в нашей стране советов совсем иное наблюдаешь. Выхожу безмерно счастливый в новых шузах. Такие же братья по фарце враз оценят. Не зря базарят: «Встречают в любом случае по прикиду, провожают по понятиям».

Скоро попёр бешенный навар! Это я оценил в ближайшую толкучку. Джинсы закупалась по 100-120 рэ в зависимости от фирмы̀, толкал их по 180-200. С таким каналом сбыта можно жить припеваючи. Где-то во мгле засверкала пятизвёздочная мечта. Эх, судьба, строгий мой крупье – дай мне сыграть! И сколько бы этот хитрый круг не вертелся, я уверен, что сорву свой куш. Так что ли у них в казино?

Обращал ли кто внимание, КАК пахнет новая джинса? Я бы сказал, что у новых джинарей волнующий, неповторимо «синий» аромат денима. И он само собой увязывался с фарцой, с тем забугорным «бизнесом», о котором в СССР довольно смутное представление. И, едва в сумке оказывалась очередная партия заграничных штанцов цвета индиго, как я чувствовал прикосновение к некоему захватывающему и запретному действу. Хотя недоумевал от экономического парадокса: «В целом мире можно торговать, а у нас нельзя, с чего бы это?». Помню, поразился мысли западного бинесмена в газете: «Давайте торговать, а не воевать!».

Начиналась эра АББЫ. Прямо из телебудки по ступенькам спускались блондинка с брюнеткой и проникновенно выводили: «In my Dreams I have a Plan…»16. Затем будто отсчитывали в супермаркете: «Money, money, money». Гилмор из «Пинков» тоже советовал тоном миллиардера, печатать презренный металл: «Money…» (о, да, «деньги – это хит!»17). И, наконец, неизвестная мне девица также звонко тараторила до бесконечности: «Мани-мани-мани-мани…»; её продажное щебетание в конце подтверждал слащавый Мефистофель: «Money…» . И скажите, как не поддаться греху? Изобретение Люцифера, увы, порабощало даже тех, кто не видал крупных денег в глаза. А всё почему? Оно сумело, как девка продажная, очаровать заманчивостью. И все бежали за пьянящим туманом, в надежде обогнать прочих.

Правда, хитрые сучки из шведского квартета откровенно признавались, что их задумка проста: подцепить в Монако или Лас-Вегасе богатенького Буратино, дабы повеселиться на халявку. О, нет! Я САМ ЗАРАБОТАЮ КУЧУ БАБЛА, сделаю подкоп под «железный занавес» и свалю на тропический остров в синем океане, где буду млеть на белосверкающем песке со смуглой Пятницей.

Впрочем, мутота с коммерцией вытягивала из меня уйму времени. Из-за неё стал меньше встречаться с Иришкой. И, чтобы как-то оправдаться в глазах любимой, задаривал её косметикой. Я преподносил самой лучшей девушке во Вселенной цветные, прозрачные, аляповатые и блестящие коробочки. Всё в модном пакете из полиэтилена с ярко-чувственными губами, за который отдал целую десятку.

Я искренне верил, что сохраняю так свои до до конца не раскрытые чувства. И не то что надышаться не мог моей любимой, даже сморкаться при ней стеснялся! Иногда хотелось сказать ей нечто столь нежное, что сам удивлялся: «Что за допотопные порывы?». Мне всё ещё претило, что мог так втюриться. Ведь я вырос в хулиганском гнездовье, где телячьи нежности не приветствуются. Но уже чуть затеплело: «Всё-таки любовь, наверное, существует».

* * *

Дух авантюриста и торгоша жил во мне изначально. Честное пионерское! Как только вылез на белый свет, так почти сразу потянуло на приключения. Иначе для чего мы ещё рождаемся? В далёкие времена я бы, как наши предки-казачки, загуливал по швабским и анатолийским краям.

Уже младшеклассинком я взахлёб читал романы «Затерянный мир», «Робинзон Крузо», «Плутония», «Охотники на мамонтов». Брал книги в железнодорожной библиотеке, куда ходил с отчимом: он брал свои, я – свои. Я спрашивал его, когда что-то было непонятно из прочитанного, и он добродушно и понятно объяснял. И мы как-будто даже стали друг друга понимать.

Как-то летним утром мы пошли с отчимом на рыбалку. Сначала стояли с удочками молча. Но рыба клевала плохо (наверное, тоже ещё не проснулась). Истекло часа два, а толку от рыбалки никакого! Было чуть прохладно, и отчим попросил насобирать веток. Разожгли костерок, Сидели, болтали. Так всё было задушевно. Я с ним делился своими планами:

– Вырасту и буду путешествовать, объеду весь мир…

Он почему-то печально усмехнулся. Проронил:

– Да, я тоже не был прочь куда-нибудь поехать.

– И чего?! – посмотреля я на него запальчиво. – Чего тут? Взял да поехал, куда глаза глядят.

Отчим пожал плечами:

– Когда вырастешь, посмотрим, как далеко уедешь. Я сам с Саратова. Приехал сюда, да так и остался. Хотя мечтал в своё время махнуть на Дальний Восток. Там кругом тайга и сопки, бесконечный океан, чайки и корабли. Природа, говорят, прекрасная. Можно было бы и на рыболовецкий сейнер наняться.

И негромко запел:

– Ну, что тебе сказать про Сахалин?// На острове прекрасная погода…

И дальше – про самую дальнюю гавань Союза, где можно бросать камушки с бережка в пролив с загадочным названием «Лаперуза». Смешной он мужик, однако. Я вот вырасту, и обязательно рвану на Сахалин. И ничто не удержит меня в этой дыре, где полная скукота! Воображение рисовало, как увижу кровавое солнце, встающее прямо из океана…

Когда к обеду мы шли домой, я уже думал: «Может быть мы даже с ним вместе поедем? Он добрый и надёжный».

Пришли домой. И я незаметно спросил маму:

– А можно я буду звать дядю Толю папой?

Она удивлённо отстранилась от меня. Потом сказала:

– Да, конечно. Так лучше будет.

Сказать-то я сказал это. Да всё не решался напрямую обратиться так к отчиму. Надо было ещё время.

Кстати, страсть к чтению однажды обернулась занятной стороной. Как-то полез в кладовку и на стелажах обнаружил около десятка томов Жюль Верна. Откуда там взялись, так и осталось загадкой; возможно, от прежних хозяев сохранились. Принялся листать книги, и… Среди страниц обнаружил две(!) двадцатипятирублёвки. Такое богатство столь ошеломило, что я совершенно откровенно рассказал об этом мамочке. Однако, сколько мы после не перелопатили книг, купюр больше не находилось. Вывод: иногда любовь к деньгам может после обернуться любовью к книгам. И наоборот.

Фантастика так захватила мою душу, что следом вмиг одолел Герберта Уэлса и Александра Беляева. Я поражался изощрённости их мышления, буйности воображения, масштабности охвата и уменя предугадывать научные открытия (точняк их после передирали учёные). Так разве можно не ЛЮБИТЬ такие книги? Не зря они затёрты до дыр! Именно они звали к подвигам и приключениям, таинственным странам, которых нет даже на карте. Не зря же, когда в школе забетонировали в стену капсулу желаний, я нацарапал пером в третьем классе: «Хочу стать путешественником, и объехать весь мир». Чёрт возьми, лет через …надцать узнаю ли об осуществлении своего желания? Поживём, увидим.