Девушка на фотографии футболиста Березина. Часть 2

– Нет, вы первый, ― усмехнулась я. ― Зато вы, наверно, делаете это не в первый раз!

– Хотите, не верьте, но в первый.

Опять этот его обволакивающе смеющийся взгляд, что за ним скрывается: искренняя потребность в поддержке или очередная насмешка?!

– Зачем вам это?

– У меня впереди непростой период восстановления, я намереваюсь сделать все возможное для того, чтобы уехать играть за границу, но для этого мне нужно прийти в форму, и нужны вы, чтобы можно было обратиться в любой момент, когда это будет нужно.

– А что будет после того, как вы восстановитесь? Мы с вами успешно разведемся, и я получу положенную по контракту неустойку? ― сыронизировала я, но он, похоже, принял мои слова за чистую монету.

– Если захотите, то да. Если нет ― поедем вместе.

– Вы искренне верите, что большинство девушек мечтают именно об этом?! ― уже без иронии воскликнула я.

– Уехать за границу с популярным, молодым, перспективным, обеспеченным спортсменом и мужем?! Нет, конечно, они об этом даже не мечтают!

Сколько самодовольства, самоуверенности, все это вернулось вместе с чувствительностью и непередаваемой харизмой.

– Ладно, с вами все понятно, вам нужен человек, на которого можно положиться, который поддержит и поможет, если что, не выдаст секретов. А какой мне прок от нашего «союза»?

– Разве я вам совсем не нравлюсь? ― недвусмысленно расплылся в улыбке Димка.

– Мало ли кто мне нравится, этого мало. Я буду осуществлять психологическое сопровождение, а что будете делать вы? Только не говорите, что платить, этот ответ мне уже понятен, ― колюче улыбаюсь и жду ответного аргумента.

Жду, он вроде задумался, даже отвернулся. Потом опять этот взгляд. И снова смотрит в сторону. Или в душу.

– Я буду… буду делать для вас бутерброды по утрам, комментировать матчи, посвящать вам свои голы и усыпать розами полы перед вашим кабинетом…

Улыбка сходит с моих губ. Неужели он это серьезно?

Внезапно различаю звук вызова своего телефона из соседней комнаты. Извиняюсь и выхожу. Это мама, хочет узнать, как у меня дела. Ушла в ванну, чтобы спокойно поговорить, потом умылась, посмотрела в зеркало и вспомнила, как Поля однажды сказала мне, что такие парни не влюбляются в таких, как мы. Или все-таки влюбляются?

Возвращаюсь в спальню к Димке ― мы еще не договорили. Кажется, он чем-то расстроен. Он хмур и усиленно растирает пальцами виски, сидит на краю постели со стороны прикроватной тумбочки. Что могло случиться всего за несколько минут моего отсутствия?

– Вам плохо? Что-то болит? ― встревожено бросаюсь к нему я.

– Помогите мне встать, ― бесцветным голосом приказывает он. И добавляет, ― пожалуйста.

– Держитесь за меня, ― без расспросов повиновалась я. Потихоньку мы встали.

Я поддерживала Димку за спину, а он опирался на мои плечи. Вдруг футболист отбросил мои руки и обнял меня за талию, прижав к себе. От неожиданности я смогла проронить только:

– Наверно, вам больно.

– Да, Маша, больно, очень больно! Почему ты не сказала про Кротова, про условия, по которому приехала сюда? От кого угодно, но не от тебя… Хочешь продвижения за мой счет? Говорила, что дело не в деньгах, а сама… И в какое положение ставишь меня: из-за тебя я не могу ни уйти из клуба, ни остаться там! Почему ты не сказала?!

Он говорил это тихо, но с таким надрывом и безысходностью, что я не смогла сказать ни слова.

– Какая самоуверенность! Откуда ты знала, что сможешь так быстро поставить меня на ноги? Я сам в это не верил!

Димка говорил одно, а голос и руки выдавали другое. Я чувствовала, что он губами едва касается моих волос, что вдыхает их запах… Мои же руки безвольно висели. Мне требовалось пару минут, чтобы прийти в себя.

– С чего ты это взял?

– Неважно, ― мой подопечный на какое-то мгновение опустил голову мне на плечо. ― Перезвонил своему агенту. Кротов интересовался, не изменилось ли мое решение «ввиду новых обстоятельств», тебя же уволят, если я не подпишу контракт! Ты специально спрятала телефон? Почему молчишь? Скажи, что это неправда!

Есть ли смысл его обманывать?

– Это ― правда, такое условие было, но у меня не было выбора, иначе я…

Березин поднял глаза на меня.

– Пожалуйста, не надо.

– Но ты же не так все понимаешь!

– Не надо, я прошу.

Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. Я пыталась одними глазами сказать все, что так хотелось произнести… Но разобраться в том, что творится в глазах напротив, я была бессильна.

Наконец, пытка кончилась: Димка отвел взгляд.

– Уходите, ― подчеркнуто равнодушно и почти в духе своей привычной расслабленности бросил он, но при этом, видно, забыл, что все еще очень крепко держит меня.

Скрывая подкатывающий к горлу комок, как можно спокойнее и буднишнее уточнила:

– Можно уйти завтра, рано утром? Вы будете еще спать. Сейчас уже очень поздно, до завтра я не попадусь вам на глаза.

– Да, давайте так.

– Разрешите, я провожу вас к кровати? ― как иначе я еще могла намекнуть, что мне не уйти, потому что меня держат?

Димка снова оперся на мои плечи, я помогла ему сесть. Потом он попросил достать ему из шкафа костыли. Мы больше не упоминали ничего, что выходило за рамки работы. Это походило на театральную постановку, в которой играют актеры-непрофессионалы. А может быть, это был театр одного актера.

– Еще что-нибудь могу сделать?

– Нет, вы и так сделали достаточно.

Так двусмысленно звучит эта фраза!

– Тогда я пойду. До свидания. Или лучше «прощайте»?

– Прощайте.

Гордо, как мне казалось, вышла, зашла в «свою» комнату. И тут мои ноги подкосились. Слез не было. Было отчаяние, жгучее ощущение несправедливости. Просто опустилась на пол возле кровати и смотрела в стену. Там стоял электронный камин и языки пламени чрезмерно размеренно и предсказуемо то поднимались вверх, то практически затухали. Это успокаивало. Нужно было много сделать и о многом подумать.

Чтобы прояснилось в голове, сходила умыться, а потом принялась собирать вещи. Благо, их было не так много, но разбросаны они оказались по всему дому. Хоть какое-то занятие.

А в душе все болело. Нет, это будет незавершенный гештальт, еще один груз, который потом всю жизнь придется таскать за собой. Такие вещи лучше разрешать здесь и сейчас. Решила написать письмо.

«Дмитрий!

Не думайте что я пытаюсь оправдаться, я в этом не нуждаюсь. Но Вы должны знать, как все было на самом деле: никто не знал, где Вы находитесь. Узнав о случившемся, я бросилась Вас искать, но никто не мог дать даже приблизительного ответа. А время шло. И это все могло плохо кончиться. И я должна была спешить.

Кротов рассказал, что знает, где Вы, но расскажет только при условии, что я поставлю Вас за неделю на ноги и Вы продлите контракт, в противном случае я доработаю до конца сезона, и ни дня больше. Он все просчитал: зачем Вы ему, если окончательно сломались?

Телефон я спрятала специально: боялась, что Вы вызовете полицию или еще что-нибудь выкинете.

Почему не сказала… Вы не спрашивали, как я Вас нашла. Да и что бы это изменило? Вы бы быстрее встали? Вряд ли. Будь моя воля, это вообще осталось бы между нами с Кротовым. А Вы бы… восстановились и уехали спокойно играть в свою ненаглядную Европу.

Что Вы и так сделаете, я не сомневаюсь.

Требовать благодарности ― последнее дело. Да я и сомневаюсь, что это чувство Вам знакомо, как и многие другие.

Выздоравливайте.

Мария

P.S. Вы обещали завтра связаться с врачом!»

Хотела закончить без приписки, но он же забудет про врача! Хотя нет. Когда к нему вернулась чувствительность, кажется, что добрую часть другой, не менее важной чувствительности он потерял. Поэтому первым делом позвонит врачу. Впрочем, это все теперь не важно…

Открываю глаза, кажется, я заснула. Пытаюсь проснуться. Так и заснула, сидя у трюмо перед зеркалом. Вид не очень. Ну, это мелочи. Ах, да, письмо… Что с ним делать, отдать? А что это изменит? Взовет к совести? Едва ли… Его минутной слабости вряд ли хватит надолго. Но он очень талантлив, он должен попробовать себя…

Пусть выздоравливает и уезжает поскорее. Чтобы мои глаза его не видели.

Беру письмо, комкаю его и выбрасываю в урну.

Написала другое.

«Дмитрий!

Должна извиниться перед Вами, что так получилось! Предложение президента сначала смутило. Но это был интересный опыт для меня, поэтому согласилась. Я собираюсь выйти замуж и представляю, как будет выстроена моя жизнь дальше, поэтому меня не пугает перспектива увольнения.

Никого не слушайте, езжайте спокойно, пусть все у Вас получится.

С уважением, Мария».

Минут десять не могла заставить себя написать фразу, где извиняюсь перед Димкой, горько смеялась своему выражению в зеркале, когда писала про замужество и будущую устроенную жизнь, да и с «уважением» было непросто. Но вот оно, готовое, лежит передо мной. Оставлю его здесь, подпишу его «Д.Б.».

Больше здесь меня ничего не держит…

Однако не смогла заставить себя пройти равнодушно мимо комнаты Димки. Дверь была приотворена. Так и хотелось посмотреть на него еще раз, как он там! Все ли в порядке? Не случилось ли чего?

Но я пересилила себя. Тем более такси дало сигнал, что уже заждалось.

Прощайте, значит, прощайте!

Люди и книги

Мария пробыла дома буквально пару часов и прямиком устремилась на базу. До главной игры оставались всего сутки.

На работе все кипело: разные тренеры давали свои рекомендации, в других кабинетах строилась тактика, в просмотровом зале доразбирались наиболее важные моменты построения обороны соперниками, а также их выход из обороны в атаку и так далее ― у каждого было свое дело, а то и несколько.

Мария бродила по всем комнатам, будто уже прощалась. В бильярдной, где обычно шумели голоса, было непривычно безмолвно, даже в столовой не было ни души, кроме обслуживающего персонала, да и те только и делали, что говорили о предстоящем матче.

Некоторые игроки полушутя или даже серьезно возмущались, что Маша оставила их в таких обстоятельствах, когда следовало бы быть рядом. Только Егор непривычно молчал, выжидая момент остаться наедине.

– Ну, как?

– Ему лучше.

– А тебе? ― он посмотрел более пристально.

– Было нелегко. Справлюсь. Спасибо.

– За что?

– За то, что не сомневался. Это очень ценно.

– Но я же вас знаю.

– Я вас тоже. Поэтому все получится. Разрешите вас обнять? А то, боюсь, случая может больше не представиться.

Егор широко улыбнулся. Маша растворилась в его объятиях, надеясь передать ему капельку энергии и хотя бы чуточку удачи.

– Вам надо идти, ― напомнила она. Футболист отдал честь и помчался догонять остальных.

Затем был неприятный разговор с Кротовым. Маша говорила кратко. Сказала, что Березин встал на ноги, но травма дает о себе знать. И что он не собирается продлять контракт, насколько ей известно. Президент поблагодарил ее за работу, ничего не добавив.

Добравшись до кабинета, Маша была вынуждена еще раз пересказать всю историю Николаю Степановичу. Тот только покачал головой:

– Чему быть, того не миновать. Всему свое время. Иногда приходит время собирать камни…

– Или вещи, ― добавила Мария.

– Я расскажу про вас друзьям, не останетесь без работы.

– А вы?

– За меня и подавно не стоит волноваться.

Психолог выглядел, мягко говоря, не бодро. «Что ж, и ему непросто», ― заключила Маша.

Ей не хотелось оставаться дольше в кабинете: за то время, что она знала профессора, у нее сложилось стойкое впечатление, что он умеет читать мысли, если посчитает нужным. А мысли девушки были тяжелыми. Но, как ни удивительно, иногда тяжелую ношу легче перенести в себе, чем делить с другими, у которых и так свои кандалы или, наоборот, они не привыкли к тяжестям, и груз их просто раздавит…

Одним словом, Маше не хотелось жаловаться, сетовать, хотелось собраться с мыслями. И себя собрать заодно. Она вышла погулять по территории, подышать весенним воздухом. Прошла мимо первого тренировочного поля, потом второго, того, где с Димкой проверяла свою гипотезу. Присела на лавку, ту самую, под окнами психологического кабинета и архивной.

С обратной стороны комплекса находился небольшой парк с уютными скамеечками, кленами и клумбами. Воздух, как всегда весной, казался необычайно живым и певучим…

Но уединение девушки нарушил Философ. Этот угловатый, вечно взъерошенный курчавый парень в джинсах, клетчатой рубашке, да еще и в очках производил впечатление скорее подростка-геймера или хакера, нежели известного футболиста. Всегда на своей волне, всегда в своих мыслях, не слишком контактный, но зато бесценный на поле своей созидательной способностью и склонностью к нестандартным решениям. Именно таким его знала Маша. Он обычно ни на что не жаловался, тесты проходил исправно и без пререканий ― идеальный подопечный. Футболист восстанавливался после травмы, пропускал завтрашний матч, поэтому имел возможность организовать время по собственному усмотрению.

– Можно с вами? ― поинтересовался он, намекая на прогулку.

– Пожалуйста, ― согласилась Маша. ― Давно хотела у вас спросить, как вы играете без очков?

– Я нормально вижу, ― он заторопился спрятать очки в карман, ― это чтобы читать было удобней и глаза не уставали, по привычке ношу.

– Это похвально, сейчас мало кто так много читает, как вы.

– Это как сказать, если сравнивать объем прочитанных мной страниц книг и просмотренных Тони новостей в Фейсбуке, то еще неизвестно, кто победит, ― справедливо заметил он.

– Вы правы, главное, не сколько читать, а что читать.

– Вы знаете, что существует теория, якобы опыт, перенятый из книг, фактически равняется жизненному опыту?

– Интересная теория… А вы хотели бы уметь читать людей так же, как книги?

– Понимаю, что вы имеете в виду ― читать мысли, понимать других людей. Но, видите ли, книги тоже не каждый умеет читать, не все могут заметить смысла за словами. Для многих слова ― это только слова. Но мы-то с вами знаем, что это не так. Уметь читать мало, надо уметь вчитываться.

– Но вы так и не ответили, а если применительно к людям? Нужно ли тут «вчитываться»?

– Вам ― да, вы же психолог. А мне… Затратно это, вчитываться. Это все равно, что в себя впускать, что человека, что книгу. Это не всегда в радость, иногда остается тревога, боль… Но, с другой стороны, столько всего не почувствуешь, если не попробуешь. Тут каждый решает за себя.

– Почему вы отдаете предпочтение книгам, а не людям?

– К книгам можно почитать аннотации, отзывы, посмотреть биографию автора, в конце концов, бросить ее, если совсем не хочется читать. С человеком так не сделаешь.

– Да уж, не сделаешь.

Философ задумался: то ли Маша искренне согласилась с ним, то ли усмехнулась.

– Как думаете, выиграем? ― решила узнать мнение футболиста девушка.

– Нам бы чудо и мы обязательно выиграем.

– Где же его взять?

– Обычно чудеса происходят сами собой, ― пожал плечами парень. ― Извините.

Филу пришла эсэмэска.

– Ребята просят зайти в зал, пойду, посмотрю, что случилось.

Маша пошла за ним, чуть медленнее. Ей тоже было интересно, почему его так срочно вызывают.

Девушка немного задержалась в дверях. А когда заглянула внутрь, то была вынуждена остановиться: посреди зала стоял Димка на костылях, весь облепленный футболистами, тренерами, вспомогательным персоналом. Слышались возгласы: «Нам говорили, тебе после операции несколько недель в больничке!» «Ну, что, в основу его?» «Нагрузи-ка его, а то халявничает!»

Девушка, как завороженная, смотрела на эту картину: даже Николай Степанович был тут и по-отечески трепал парня за плечо. Лишь Кирилл стоял чуть в стороне и, как обычно, казался нахмуренным. Но тут Березин подошел к нему и что-то прошептал. Теперь Наваров казался крайне изумленным.

Надо было бы тоже подойти. Спокойно. Нейтрально. Как в письме. Но вряд ли получится. Лучше уйти. Однако минута промедления сыграла свою роль: Димка, словно искавший кого-то, наткнулся глазами на Машу, они встретились взглядом. Этот немой разговор, когда каждый старался не сказать что-то, длился всего пару мгновений. Девушка выскользнула из комнаты, взлетела по лестнице, поднялась в кабинет и захлопнула за собой дверь.

Боковым зрением она заметила знакомую чуть сгорбленную и прихрамывающую фигуру, двигающуюся из противоположного крыла. Странно, там только кабинет Светланы Сергеевны… и Анюты.

Что ж, Стрелок тоже достоин счастья, заключила девушка.

Матч был тяжелым. Команды осторожничали, один гол мог решить все. Маша сидела на своем привычном месте рядом с профессором, еще одно место занял Фил. Димка тоже был на трибуне, правда, выше, в VIP-ложе. Надо отдать ему должное, Березин сделал все, чтобы поднять дух команды: подбадривал ребят перед игрой, раздал несколько интервью, в каждом из которых с теплом и уверенностью высказывался о предстоящей игре, обходил стороной вопросы о собственном самочувствии и перспективах в команде, говорил, все после матча.

Нервная игра, но яркая и эмоциональная. Качели. Егор все тащил на себе. Или почти все. Оборона соперника тоже выглядит слаженно. Кто же победит?! Кто справится? Кто выстоит? Кто в решающий момент возьмет игру на себя?

Открылся, забегание, тонкий пас, удар, вратарь отбивает перед собой, подбор и… ГОЛ! Первым на добивании оказывается Кирилл. Как потом он скажет в интервью, этот гол футболист посвятил Березину. Никто, кроме этих двух людей не знал, что одно искренне сказанное «Прости» смогло растопить лед, копившийся годами.

После финального свистка на поле творилось нечто невообразимое: футболисты благодарили трибуны, раздавали автографы, менялись футболками… Болельщики не щадили ни стадион, ни себя, крича, топая ногами, разжигая фаеры, стремясь пробраться поближе к центру.

Всю последующую ночь они праздновали, праздновали так, что потом много чего можно было вспомнить: и уроненный кубок, и африканские танцы, и провокационные селфи. Но Маша этого всего уже не видела. Она тихонько ушла, когда команда благодарила зрителей. У нее на руках было подписанное заявление на сессию, а потом, будет ли вообще Маша работать клубе? Может, это последний матч, который она видела со ставшего любимым места на стадионе?

Все могло быть. Вот только слез не надо. Не здесь, не при тысячах свидетелей. Хотя, заплачь она сейчас, все бы восприняли это как огромную радость. Радость была. А еще было облегчение. Смесь ликования и горечи очень взрывоопасна. Ликование ― для всех. Горечь ― для себя. Поздравила Философа, профессора. Не смогла удержаться, бросила взгляд наверх, на VIP-ложу. Димка был, как обычно, в очках, но стекла не могли скрыть его довольную ухмылку.

До свидания, стадион! До свидания, команда!

В каждой книге нужно однажды поставить точку.

Даже сильные бывают слабыми

Три недели спустя

Егор робко постучал: ему не открыли, он попытался заглянуть в окна, но света не было, и понять, есть ли кто-то внутри, не представлялось возможным. Вероятно, внутри спят. Добраться было непросто, хоть дорогу он несколько раз сверил по электронным картам, не доверяя навигаторам. Прекрасное июньское время, когда все свободно дышит, живет, расцветает и превращается в новую жизнь…

Сердце как-то особенно забилось, обычно спокойный, уверенный, сейчас он не мог заставить себя снова поднять руку и постучать. Развернуться и уехать обратно? Наверно, самая мудрая мысль. Маша сказала ему когда-то, что иногда лучшая помощь человеку ― просто его не трогать, оставить в покое, но сейчас дело идет о жизни и смерти.

Стал колотить так, что мертвого из могилы поднять можно было бы, но в ответ тишина. Минуту спустя в одном из окон вспыхнул свет, потом раздались неспешные шаги. Дверь открыла Маша.

Жмурясь и пытаясь сфокусировать взгляд, она всматривалась в Егора и будто бы затруднялась узнать.

– Проходи, ― наконец, бесцветно выронила она.

– Мы на «ты»? Как непривычно! ― попытался сострить футболист, но девушка проигнорировала этот выпад, чего раньше не случалось.

– Теперь неважно, я же у вас почти не работаю, ― все также безлико отчеканила Маша.

– А я слышал, что ты просто в учебном отпуске…

Они прошли в зал, но хозяйка даже не предложила гостю сесть.

– Зачем приехал? Что-то случилось?

Глаза припухшие, лицо осунувшееся, волосы хаотично разбросаны по плечам… Все ли с ней в порядке?

– Пока нет, но…

– Тогда можешь ехать обратно, ― махнув рукой в сторону двери, заключила девушка.

– Дай договорить, может случиться плохое, нужна твоя помощь!

– Это не ко мне, у меня через неделю защита, мало времени.

– Только ты можешь помочь, а мы теряем время! ― не выдержал Егор.

– Вряд ли я могу сейчас кому-нибудь помочь, ― эта гримаса должна была напоминать иронию. ― Если не хочешь уходить, можешь остаться здесь, а я пойду дальше спать.

При этих словах Маша развернулась уйти, механически выключила свет так, что лучи, доходившие из коридора, создали полумрак.

Вдогонку ей Егор бросил:

– Это профессор, он сказал, что ты знаешь, что он оставил тебе среди прочих бумаг письмо, но ты ни слова не сказала, видимо, приняла его решение. Ты хоть поняла, о каком решении он говорил?

– Не было письма, ― сначала все также апатично и безапелляционно заверила она, потом добавила с едва уловимым сомнением, ― хотя… там были какие-то бумаги, но я все равно не понимаю…

И правда, профессор в момент их последней встречи передал ей папки с какими-то бумагами, чтобы она посмотрела, если у нее будет время. Но времени не оказалось. Во всяком случае, для этих бумаг. Ассистентка психолога все-таки вышла и прикрыла за собой дверь. Она двигалась почти бесшумно, как будто на автомате.

Егор остался в одиночестве и задумался: неизвестно, кого еще больше нужно спасать: профессора, прожившего насыщенную жизнь, имеющего право на собственный выбор, или эту девушку, которая так сильно старалась помочь другим, что сама теперь экстренно нуждается в помощи? Под мерное тиканье часов глаза стали закрываться сами собой, тем более переезд был длительным.

Девушка вернулась минут через двадцать. Она зажгла свет и протянула футболисту листы исписанные мелким витиеватым почерком.

– Прочти, это оставил мне Николай Степанович.

Сама Маша только бегло пробежала глазами по строчкам, исписанным знакомым почерком, уловив его суть. Она не могла заставить себя прочитать письмо полностью.

– Ты уверена? Это же глубоко личное.

– Читай вслух.

Письмо

(из заметок Николая Степановича, адресованных Марии)

Дорогая Маша! Это не только обращение, но и искреннее признание Вашей значимости для меня. И, правда, за последние годы Вы стали для меня родным человеком. Я могу писать это открыто, потому что, когда Вы прочитаете эти заметки, мы уже не будем связаны уставными отношениями и профессиональной этикой.

Вспоминаю, когда впервые увидел Вас: робкого галчонка с огромными зелеными глазами (до сих пор не могу привыкнуть к многообразию оттенков Ваших глаз!). Вы были на удивление внимательны, вдумчивы. Вы были алмазом, который так блестел среди полудрагоценных камней и безделушек, что приходилось отводить взгляд, дабы не ослепнуть.

Именно поэтому я спрашивал Вас чаще других, требовательнее других, больше других. Именно поэтому давал Вашей группе творческие дополнительные задания ― мне было интересно, как Вы с ними справитесь. По той же причине я поначалу даже придирался к Вам ― боялся, что драгоценный камень окажется дешевой подделкой.

Не могу позабыть Ваше изумление, так явственно выступившее на Вашем лице, когда недвусмысленно намекнул, что хотел бы, чтобы Вы выбрали меня в качестве руководителя своей первой курсовой работы. Вы тогда так смутились, растерялись. Но, как обычно с Вами бывает, справились с волнением и даже улыбнулись.

Я оценил Вашу работоспособность, инициативность, основательность, ответственность, живость. Поэтому, когда мне понадобился помощник, я не стал искать человека с огромным стажем и костным мышлением, а взял Вас ― молодую, творческую натуру.

Надеюсь, Вы простите мне, что первые месяцы не давал вам серьезной работы: это не связано с Вашими личностными или профессиональными качествами, просто футболистам и персоналу нужно было привыкнуть к Вам, чтобы эффект новизны не сыграл для меня или Вас дурную шутку. Все-таки они молодые мужчины, а Вы (извините за нескромность) ― неопытная девушка. Кроме того, я проверил в деле Вашу способность действовать в ситуации монотонности, умение ждать, проще говоря. Проверку Вы прошли.