Девушка на фотографии футболиста Березина. Часть 2

– Ты мне и правда сейчас нужна, нужен человек, который просто будет рядом.

Маша почувствовала, что это призыв о помощи, а помогать у нее получалось лучше всего, это было у нее в крови. Она не знала, что лечить нужно раны, нанесенные ее же рукой. Вообще она много чего не знала: что Егор все последние недели, когда Маша исчезла, не находил себе места, что специально не поехал, как другие ребята, в отпуск в теплые края, что за «ее» кактусами ухаживали лучше, чем только можно было представить, и один экземпляр даже перекочевал в опустевшую квартиру голкипера. Не знала она и того, сколько всего сделал Егор для профессора, что, опоздай он на пару часов, психолог без раздумий воспользовался своим фирменным спичечным коробком. Именно футболист своим участием помог преодолеть серьезный кризис в болезни, поднял на уши врачей, работников клуба, болельщиков…

Маша не знала, что понравилась Егору в тот самый день, когда они познакомились. Тогда ему показалась, что девушка ― одна из многочисленных тайных и явных поклонниц Березина, потому что она смотрела на него, полуулыбаясь и полуоценивая, поэтому и решил предупредить ее о возможных последствиях. Лишь потом, лучше узнав девушку, голкипер понял, что это была скрытая усмешка, а никак не признак бесконечной любви…

Егор тяжело переживал дружбу девушки с его братом. Он видел, как Костя меняется на глазах, как расцветает Маша, когда говорит о нем. Тут еще и Димка с его футболками, сердцами и приглашениями на свидания. Даже Женька, фанат, мог быть рядом с ней, когда Егору приходилось держать дистанцию. Кто бы знал, чего это ему стоило! Он всегда был рядом и всегда был готов прийти на помощь. Такая преданность просто не могла не дать шанс себя проявить.

– Ты никуда не поедешь в отпуск? А как же Карибы, Гавайи, Испания, Италия, Франция и другие прекраснейшие уголки?

– Думаю, они переживут мое отсутствие. Хочу остаться в городе, посмотреть, как ты получишь диплом. Если ты и без диплома вела себя так… ― он, шутя, делал вид, что подыскивает нужное слово. ― То что будет потом?

– Балбес, вот ты кто, тоже мне, образец поведения!

– И, конечно же, ты уже знаешь, с кем пойдешь на выпускной?

– Если честно, еще пару часов назад вообще не думала, что пойду на него… Мне не с кем идти. И вообще видеть никого не хочется.

– Ну и зря, такое не каждый день бывает.

– А ты бы пошел со мной как… друг?

– Если бы ты о-очень попросила, очень-очень… Я бы подумал. Хотя тебя вряд ли бы можно было принять за мою… подругу.

– Это еще почему? ― демонстративно нахмурилась Маша.

– Ты слишком… низкая,― деловито рассудил Егор, за что получил колючую улыбку и кулаком в плечо.

– Одним словом, я знаю, каким будет твой положительный ответ.

Оба засмеялись. Что-то внутри Маши заскрипело, зашевелилось и пошло, то, что однажды остановилось. Внутри у нас много часов: одни из них отсчитывают минуты счастья, другие ― горя, третьи ― сомнения, а четвертые ― спокойствия. Никто, кроме нас, а иногда даже мы сами не знаем, какие именно часы идут в такт с нашим сердцем.

Егор украдкой смотрел на Машу и думал. Сила, решил он, заключается в возможности преодолевать слабости, которых у каждого хватает. А слабость ― это неумение понять или правильно использовать свои сильные стороны. Их, как он успел заменить, у любого человека немало. И еще: даже самые сильные люди порой бывают такими слабыми, беззащитными…

– Ты говорила про то, как умирают звезды… Ты это к чему?

– Да так. Когда уходят яркие личности, после них остается след. Они как будто и не умирают вовсе…

Несколько минут в салоне царила тишина, только негромко играла музыка, еще мерцали фонари, а за окнами проносилась жизнь, расцветал рассвет. В этот самый момент Маша почувствовала, как сильно она любит жить…

– Вспомнил!

– Что ты вспомнил? Как тебя зовут? Поздравляю!

– Нет же, фамилию того парня, знакомого твоего.

– Ну и?

– Она простая такая, на «К»… Керимов, по-моему.

«Не может быть! ― подумала Маша. ― Неужели это он?»

Любовь и прочие эксперименты

Больница. Белые халаты мелькают, передвигаясь из стороны в сторону, где-то плачет женщина о том, кого уже не вернуть. Кто-то несет горячий кофе, чтобы выдержать еще одну вахту, возможно, последнюю. Кто-то наоборот, впервые за долгое время сегодня заснет спокойно…

– Странно видеть его так близко… Боже мой, больше тридцати лет прошло! ― Нина Александровна, бывшая жена профессора, сидела вместе с Машей на скамье перед входом в палату. На ее прямые, не подвластные времени плечи был накинут все тот же пресловутый белый халат, которых и так вокруг было предостаточно.

Это была уже не молодая женщина, с морщинками вокруг наблюдательных, острых глаз ― приметой жизнелюбивого человека. Вообще по морщинам можно читать человеческую судьбу. Глубокие борозды на лбу ― свидетельство эмоциональности, пылкости, а иногда ― отпечаток бед и горестей, который уже нельзя стереть. Да и забыть тоже.

– Профессор всегда говорит, какое время всемогущее.

– Говорить он мастак, это еще с юности пошло. Слышали бы вы, какие дифирамбы он мне пел, когда был в вашем возрасте! ― Нина Александровна улыбнулась и сцепила руки в замок так крепко, что, казалось, может сломать свои длинные тонкие пальцы.

– Как так получилось, что вы расстались? ― осторожно поинтересовалась Маша.

– Молодые были, глупые. Да и сейчас такими же остались. Это большое заблуждение, что с возрастом мы мудреем. Просто на смену одним глупостям приходят другие. Он был всегда большой мечтатель, жил в своем мире, его занимало буквально все, сколько книг он перечитал, уму непостижимо! А еще у него никогда слова не расходились с делом. Именно поэтому я и выбрала его, будь он неладен!

Простите мои слова, накипело, смотрю на него и ничего поделать не могу… Как будто и не было этих тридцати с лишним лет.

По глупости ушла от него, да еще и сына забрала: ревновала к работе, считала, что недостаточно любит, мало о любви говорит, а это, может, и не надо вовсе…

Не подумайте, что я жалею ― судьба она штука такая, что на роду написано, от того трудно уйти.

Вот даже наша с вами встреча… Я помню тот случай, как будто он был только вчера: Дима вернулся с прогулки раньше обычно, побитый такой, но не жаловался, ничего, обмолвился только, что упал, а соседки видели, что за девушку заступился. Кто бы тогда подумал, что эта самая девушка приведет меня обратно к Коле…

А судьба-то подстраховалась… Еще до того, как вы постучались ко мне в дом, я решила навестить того самого психолога, что спас мою внучку, Катеньку. Лена позвонила, сказала, что ему недолго осталось, посмотреть надо, помочь, если что… У меня в этом деле опыт большой: не одного пришлось выходить, да и похоронить тоже. Мы все чувствовали себя в долгу перед ним.

– Стойте, Валерий Михайлович…

– Именно. Это муж моей дочери.

– Как тесен мир!

– Дорогая, поживите с мое и вы поймете, что это не самое удивительное.

– Вы действительно не знали, кто спас Катю?

– Нет, не знала. Признаюсь честно, первое время я следила за успехами Коли, Николая Степановича, как для вас привычней. Даже когда уже за границей жила, замуж вышла, все равно старалась через общих знакомых новости узнавать. А как сына похоронила, как отрезало. Его виноватым считала, хотя он тут не причем был.

– А почему вы были против того, чтобы Николай Степанович виделся с сыном?

– Зачем раны бередить? Разошлись, так разошлись. Это теперь я понимаю, что больнее ему хотела сделать, показать, как много он теряет. А что в итоге?!

– Вы были счастливы там, в Америке?

– По-своему, да. У меня был дом, семья, муж, который во мне души не чаял. Но их мужчины, между нами говоря, нашим не ровня. Слабые они, будто пластилиновые ― лепи, что хочешь. Но нам тогда как-то устраиваться надо было… А вообще, каждому свое. Нужно жить в той стране, где родился. Иначе, зачем все это?

Мужчину трудно воспитать. А я целых двух подняла ― сына и внука. Андрей был более мягким, в отца пошел научным складом, только языками увлекался, ничего вокруг себя из-за них не замечал. А вот Дима характером пошел в деда ― сильный, уверенный, целеустремленный, да еще и однолюб к тому же.

Когда мы еще в браке были, злые языки постоянно судачили, что у Коли романы на стороне, особенно студенток ему приписывали. А он, как получается, больше не женился…

Волнуюсь за внука, как бы у него с невестой та же история не вышла, как и у нас с Колей, девушка его с характером ― на первый взгляд ― божий одуванчик, а на проверку ― своего не уступит. Как бы не довели они друг друга, как мы когда-то.

А вы знаете, я эти мелочи потом только ценить стала, я же за ним как за каменной стеной была, тяжестей не таскала, бытовые проблемы, конфликты ― все это он разрешал. А мне все мало было…

Из-под накрашенных ресниц показались сверкающие капельки, которые тут же были снесены уверенным движением руки.

– За Николая Степановича не волнуйтесь. Я его больше не отпущу, мне приходилось видеть и делать всякое. Если есть хоть один шанс из тысячи, чтобы ему помочь, я его найду. А если шансов нет совсем, то последние его дни будут окружены таким вниманием и заботой, каких не было даже в пору нашей супружеской жизни.

Смотря на эту сильную, стойкую, любящую женщину, девушка нисколько не сомневалась в ее словах. Такая сделает даже невозможное.

Маша зашла к профессору и тихо притворила за собой дверь. Она впервые увидела за маской всесильного и всезнающего мужчины обычного уставшего больного человека, много перенесшего на своем пути. Ее смутили даже не его бледность, бритая голова и обилие всяких трубочек, емкостей, аппаратуры. Ее поразил тот контраст, который был между образом профессора у нее в голове и тем человеком, что был рядом. Казалось, что между их последними встречами прошли годы, а не дни. Это еще раз напомнило, что все мы люди, мы можем ошибаться и, как ни печально, каждому из нас отмерен свой путь.

– Вы все-таки пришли, ― чуть улыбнулся профессор, заметив ее в дверях, ― я же вас просил не приходить.

– Вы же знаете, что я бы все равно пришла. А вы ничего… ― Маша тщетно искала, что бы похвалить, подчеркнуть, чем бы подбодрить, ― цветы у вас красивые.

– И не говорите, ваши друзья умереть спокойно не дадут. Я наедине был в последние дни считанные минуты: то фанаты ваши, то футболисты, то коллеги. Особенно Полина меня поразила, моя палата превратилась в какую-то оранжерею, сами можете посмотреть.

Маша согласилась: женская рука придала палате почти домашний вид благодаря цветам, книгам, дискам (Полина справедливо полагала, что в больнице такой интеллектуал, как профессор, может раньше умереть от скуки, нежели от какой-то болезни).

– Можно вас попросить об услуге?

– Конечно, еще спрашиваете!

– У меня в верхнем ящике бумаги всякие, там еще спички тоже. Выбросите их, пожалуйста.

– Спички? Вы же не курите!

– Все мы люди,― философски заметил профессор, ― выбросите их поскорее, пока Нина не видит.

– Хорошо.

Покончив с этой процедурой, Маша снова подсела к своему бывшему начальнику.

– Я вам должен сказать, не хотел говорить раньше, думал, не к чему уже, но вы можете чем-то помочь, что-то исправить…

– Что-то случилось?

– Можно сказать и так. Помните, мы с вами снимали Березину установку?

– Да, помню, их было две.

– Как бы мы не сняли обе…

– Подождите, как же так! Вы же сказали, что сняли только одну, вторую!

– Я в этом не уверен. Мне тяжело это говорить, но это правда.

– То есть, врачи могут оказаться правы, и Березин не сможет больше играть?

– Да, такое возможно.

– Почему не сказали раньше?!

– Я решил, что если вы не приедете, значит, не готовы это услышать и узнать. Но вы тут, поэтому я вам сказал, как равной.

– И что мне теперь делать? Он же теперь не наш клиент!

Лицо девушки выражало недоумение. Ей было тяжело представить, что даже в таком положении, в котором оказался профессор, он думает о своих экспериментах, других заботах, чужих людях. Хотя ему стоило бы уделить время себе и своей семье.

– Не смотрите на меня так. Как на умалишенного. Вы бы все поняли, скажу больше, однажды поймете обязательно. Если будете правильно смотреть. Рассказать вам одну притчу?

– Расскажите.

– Шел пастух и увидел мудреца. Тот сидел среди камней, досок, осколков, строительного мусора… «Почему ты выбрал именно это место для отдыха, ведь оно так неуютно…» ― поинтересовался пеший. «Вы не можете видеть того, что вижу я», ― изрек мудрец. Пастух ушел и затаил обиду: он посчитал, что старец намекает на его глупость.

Проходил мимо солдат. Он также удивился, что мудрец решил остановиться передохнуть именно здесь. На что получил ответ: «Вы не можете видеть того, что вижу я». «Как это так? Ведь и у меня есть глаза!» ― недоумевал солдат, но спорить не стал и пошел дальше.

Проезжал мимо король. Из любопытства он остановился перед старцем и задал тот же вопрос, что и предыдущие путники. «Вы не можете видеть того, что вижу я», ― услышал он в ответ. Король разгневался, приказал арестовать мудреца и заточить его в темницу, еле-еле королеве удалось убедить мужа оставить старца в покое.

Проходил мимо мальчишка. «Почему ты решил отдохнуть именно здесь?» ― все так же поинтересовался он. На что получил ответ: «Ты не можешь видеть того, что вижу я».

«А что мне сделать, чтобы увидеть то, что видишь ты?» ― спросил мальчишка.

«Обернись».

Когда мальчик обернулся, то увидел впереди чудесный город с горящими куполами, цветущими садами, нарядными площадями и мерцающими крышами…

– Я это все к чему… Чтобы понять человека, нужно посмотреть на мир его глазами…

Не могу вас обязать ему помочь, но если он придет, не отказывайте в помощи. Пожалуйста.

– Я подумаю. Главное, выздоравливайте.

– Я подумаю, ― усмехнулся психолог.

Профессор с детства обнаружил в себе талант понимать человеческую натуру. Но делал он это не так, как другие люди, он не умел чувствовать человека, но зато почти безошибочно мог просчитать, предупредить каждый его шаг. Делал он это за счет врожденной интуиции и приобретенного умения рассуждать, строить догадки и аргументированные доказательства.

Будучи человеком вовсе не эмоциональным, Николай Степанович никогда не мог себе объяснить, зачем человеку нужны чувства. Ведь это только биохимическая реакция, не более того. Но сколько от нее проблем! Сначала Николай вообще не верил, что чувства существуют. Он искренне полагал, что люди их выдумали, чтобы разнообразить свою жизнь, если не могут найти для себя Цели.

У профессора Цель была всегда, покуда он себя помнил. Сначала ― изучить мир вокруг себя, потом познать самого себя, а потом ― людей и законы, по которым они существуют. Николай стал искать науку, которая помогла бы ему в этом нелегком вопросе. Являясь человеком высокоинтеллектуальным, он справедливо полагал, что не стоит начинать с нуля там, где уже есть проторенная дорога. После долгих поисков он остановился на психологии. Она, так же, как и профессор, ставила вопросы: кто такой человек? Что связывает людей между собой? Почему они ведут себя так, а не иначе? Психология стала его целью, его призванием, его счастьем.

Он распланировал свою жизнь буквально по минутам: когда и что будет делать, когда совершит свое первое открытие и когда защитит докторскую диссертацию. Все было так точно и правильно размечено, так продумано, что, казалось, уже ничего не сможет нарушить сложившегося плана. Но пришла Она ― незнакомка, так повлиявшая на его жизнь, та, кого он так и не смог понять по-настоящему ― Любовь.

Пришла не под звуки барабанов и не под колокольный звон, а неожиданно возникла в библиотечной тишине, когда он, всегда такой сосредоточенный и одновременно рассеянный, как обычно, засиделся допоздна в библиотеке и непроизвольно задержал свой замутненный научными истинами взгляд на девушке за столом напротив.

Кто бы мог подумать, что все его стройные теории и планы разобьются о тонкие, белые, длинные пальцы студентки Нины, падут перед серьезностью ее глаз и затеряются в ее черных как смоль ресницах. Отбросив это наваждение, Николай уже тщетно пытался зазубрить очередное определение познавательных процессов. Сам того не желая, он почему-то встал сразу после того, как незнакомка покинула свое место и устремился за ней, проследив до самого ее дома.

Следующие дни он собирался в библиотеку особенно тщательно, надевал свои лучшие брюки (благо, выбор был невелик) и мчался, будто за ним охотятся ведьмы. Наконец, долгожданная встреча случилась. Николай не мог объяснить себе, что с ним происходит и зачем он делает то, что делает, но и противиться этому не мог. Он врал себе, будто это эксперимент, что хороший психолог должен попробовать в этой жизни все, чтобы потом лучше выполнять свою работу, но все это было не более чем отговорки, так как даже психология на время перестала его интересовать.

Добиться внимания Нины оказалось непросто. Не имея опыта ухаживаний, происходя из другого круга, он испытывал много трудностей, но и это его не остановило. Тут на помощь пришла психология ― он просто применял те модели общения, которые были так хорошо знакомы ему по книгам, все те уловки и тонкости, которые неоднократно описывались и в художественной литературе (в это время Николай занялся и художественным чтением). Но и этого оказалось мало. Нина искала необычного, нестандартного человека. По правде сказать, она его нашла. По мере более близкого знакомства, Николай стал раскрываться перед ней. Она увидела в нем глубокого, вдумчивого человека, способного на поступок, за это и полюбила. Николай не называл это чувство любовью, он не верил в чувства, но почему-то стал просыпаться среди ночи, носить у груди ее портрет и мечтать о том, что однажды, проснувшись, увидит рядом с собой на подушке ее каштановые волосы и пушистые ресницы.

Но для этого нужно было жениться ― он пошел и на это. Первое время молодой человек был очень счастлив, хоть и не мог полностью выразить всего этого счастья и признаться в нем. Время шло, и отставание в планах становилось все более катастрофическим. Он все откладывал на завтра, проводя больше времени с семьей, но когда в семье все наладилось, и каждый вечер дома его ждал сытный ужин, он снова повернулся к психологии, вернулся к науке. Так уж получалось, что любимое дело всегда захватывало его целиком. Нина это почувствовала, приняв за отчуждение. Она стала требовать больше внимание к себе и ласки, доказательств любви, а Николай считал, что внешнее выражение здесь совсем не обязательно, и не понимал претензий жены. Она становилась все более раздражительной и нетерпимой, нашла слабое место, на которое в других случая никогда бы не обратила внимания ― материальный вопрос, стала говорить, что их семья бедствует, что муж не зарабатывает для нее и сына. А Николай снова вместо собственной научной работы был вынужден писать диссертации другим, дабы успокоить рассерчавшую супругу.

Он обычно ходил по дому с сосредоточенным лицом, и Нина принимала эту холодность на свой счет, между тем Николай в этот момент мог быть очень счастливым и искренне восхищаться своей женой или первым шагам сына. Он просто не умел выражать свои чувства, потому что считал, что их у него нет… Но с каждым днем было все тяжелее: скандалы, крики, истерики становились регулярными, а это мешало работе. Именно поэтому, когда однажды придя домой, он нашел комнаты пустыми, психолог тотчас не бросился возвращать супругу и сына. Николай Степанович несколько дней приходил в себя, привыкал к тишине и собственным ощущениям, пытался понять, что произошло. И, как обычно, скорее не почувствовал, а вычислил, что это конец. Он не мог понять той пустоты, которая открылась в нем, той боли, которой не было объяснения… И тогда, отбросив все мысли, сомнения и доводы, бросился на поиски. Но время было упущено, а гордость Нины оставалась непоколебимой. В конце концов, психолог смирился.

Он погрузился в работу, защитился, стал преподавать, вести практику и позволил честно признаться себе (он себе никогда не врал), что Нина и Андрей были для него нечто большее, чем обычный эксперимент. А эксперименты он любил, двигался уверенно по своему плану, не сразу осознав несбыточность поставленной Цели.

Любовь еще не раз вставала у него на пути, разрушая выстроенные воздушные замки, когда он вел консультативную работу с клиентами, когда работал со студентами или просто наблюдал за окружающими. Не обращать на нее внимания больше не представлялось возможным, и он решил изучить ее и сделать своей союзницей. Профессор описал все ее физиологические, поведенческие и эмоциональные признаки, обернув их с пользой для себя и, как считал, для своих клиентов. Но так и не признал ее до конца, считал ее глупой выдумкой людей. А любовь негласно спорила с ним, показывая, что иногда кроме нее помочь человеку не может ничего. Профессор поставил перед собой главный в жизни вопрос: «Что наибольшее для человека может сделать любовь?» «Может ли она спасти безнадежного?»

Нужно было найти испытуемых, благо их было рядом достаточно ― футболисты, тренеры, студенты. Оценив интеллектуальные и личные качества Марии, психолог совершенно объективно и без всякой задней мысли взял ее к себе на работу, о чем ни разу не пожалел. Ему очень хотелось рассмотреть такой случай любви, который выходил бы из ряда вон. Если любовь такая непобедимая и всемогущая, может быть, она сведет таких разных людей, как Березин и Мария? Она серьезная, чрезмерно ответственная, рассудительная. Он ― гуляка, не склонен к усложнению жизни, живет по собственным, одному ему понятным правилам. Что ж, любовь, если ты есть, сведи их!

Но любви не получалось, хоть профессор и предоставлял им возможность получше узнать друг друга. Возможно, у любви был на них свой собственный план. Но профессор не сдавался. Он специально внушил Кротову мысль, что только Маша поможет Березину, сам до конца не веря в успех операции. А девушка справилась. Профессор не мог найти объяснения этому явлению, так как оно не подходило под все изученное, и пришлось увидеть в этом необъяснимое, ту самую дополнительную переменную. Тут Любовь повела в этой немой борьбе с рациональностью профессора. Да и сам профессор стал не тот, с каждым днем он все больше думал о потерянной семье и, возможно, потерянном счастье. Он стал снова просыпаться по ночам, ожидая увидеть рядом на подушке копну каштановых волос, стал заглядывать в комнату, где когда-то играл с сыном, оттого понял, что стареет. Психолог стал чаще ошибаться, потому что стал больше чувствовать, а лишние чувства часто приводят к ошибкам, чего нельзя допускать, когда призван помочь человеку.

А тут еще это известие о гибели сына… Николай Степанович не видел его много лет, но искренне верил, что с ним все хорошо, и что без такого отца сын значительно счастливее. После этого диагноз уже не был приговором, скорее ― благополучным исходом. Похоже, и его, и Любовь переиграет смерть. Профессор привык контролировать свою жизнь, поэтому у него на этот случай была заготовлена капсула с ядом, хранившаяся среди бумаг в ящике больничной тумбочки в коробке от спичек. Со дня на день он хотел прекратить эту борьбу длиною в жизнь.

Профессор не знал, что Любовь постучится к нему в дверь и будет в этой неравной и заведомо проигрышной битве на его стороне.

Увидев Нину и Диму, он снова захотел жить, жить столько, сколько удастся украсть у времени. Заметив в дверях женщину, с которой он когда-то связал свою жизнь, наш герой сначала обомлел и не поверил своим глазам. Перед ним стоял совершенно другой человек, совсем не знакомый. Но прошло мгновение, и сквозь толщу времени стала просвечиваться та же серьезность, сдержанность Нины при внутреннем огне и бурях за холодным выражением глаз… Перед ним стояла та же девушка, которая когда-то пленила его единственным взмахом ресниц…

Психолог думал распрощаться с экспериментами, но так получилось, что созданная им и обстоятельствами паутина связала Машу и Березина значительно сильнее, чем казалось. Профессор снял Дмитрию все установки, как тот и просил. Он решил устроить еще одну проверку Любви, решающую, на кону стояла судьба человека. Меньшие ставки он не принимал.

Но профессор не знал, что в это самое время жизнь ставила над ним тот же самый эксперимент, где независимой переменной выступала Любовь, и только от нее зависело, как долго будет длиться это испытание…

Гореть

Шел дождь. Теплый, легкий, летний грибной дождь, налетевший внезапно. Все люди бросились прятаться под козырьки зданий, в магазины, аптеки. Больные, мирно прогуливающиеся до этого, проявляя не свойственную для выздоравливающих прыть, ринулись в укрытия даже прежде других, некоторые из них при этом позабыли свои жизненно важные для передвижения принадлежности.