скачать книгу бесплатно
– Дежурный! – закричал замполит.
– Я, товарищ майор, – откликнулся откуда-то из подсобки дежуривший по части молодой лейтенант-связист.
– Боевая тревога, раздать оружие.
– И патроны?
– Да, по два полных рожка каждому, – майор вошёл в азарт и героически рвался в бой. – К автоматам примкнуть штык-ножи. Я им покажу, жучкиным сынам, советскую власть! Оборзели тюлени, дальше некуда, вконец охамели. На кого руку подняли!
Лейтенант, немало удивлённый новой породе тюленей, подумал, а на кого, собственно? Обычное дело, мужики баб не поделили. И решил патронов не давать. Незаметно набрал номер командира. Леонид Тихонович Божок мертвецки спал после охоты. Почивала и супруга, умаявшись от ощипывания и свежевания мужниных охотничьих трофеев: гусей да уток. Спросонья не сразу сообразив, почём фунт лиха, подполковник несколько раз требовал повторить доклад. Когда дошло, разъярился.
– Я ему, стервецу, сейчас такую боевую тревогу объявлю, маму родную вспомнит не раз! Оружие не выдавать ни в коем случае, ты что! Людей расставить по периметру, на территорию никого не допускать, всех лишних в шею. Понял? Оружие ему приспичило. Мальчишка!
Через пять минут командир уже вбегал в казарму. При полном обмундировании, как и не спал. Замполит перед ним так и выплясывал.
– Первыми напали. Понимаете, как бандиты, из-за угла. Собаки! Песцы облезлые! Ну, мы им сейчас. Дежурный! – он настолько вошёл в раж, что уже чуть ли не отталкивал в сторону самого Божка. – Живо вскрывай оружейку. Будем отражать нападе…
Договорить не успел. Подполковник, коротко размахнувшись, заехал ему ладонью в ухо. Майор остолбенел. Держась, как дитя, за щеку, глупо моргал и уже молчал, очевидно, впав от неожиданности в транс. А командир тряс под носом кулачищем и выговаривал:
– Тебя для чего на должность поставили? Для дискредитации советской власти? Чтоб порочить ум, честь и совесть нашей эпохи? Ты кто такой есть? Комиссар! Я сразу говорил, затея с танцульками гнилая. Так нет же! Тебе хорошеньким выглядеть хочется. Идиота кусок! – и для наглядности ещё разок замахнулся, но не стукнул. А тот даже не отшатнулся, так и стоял, моргая.
– Ну, ладно, ладно. Чего, как неживой? – командир забеспокоился. – Что, и тебе по голове заехали?
– Да вроде нет.
– Так что случилось? Прозрение вдруг нашло?
– Да как-то… Впервые со мной. Виноват, товарищ подполковник. Разрешите идти?
– Куда? Тудыть налево, куда ты идти собрался?
– Как куда? К бойцам! Всё ж таки нападение.
– А-а-а. Ну, тогда иди.
Замполит выбежал наружу, глубоко вздохнул. «Тяжёлая у него рука!» – проворчал под нос и нервно хихикнул. Тем временем грузовичок подкатил, из кузова высыпало человек тридцать. Начали окружать. Грузовичок, пытаясь развернуться, соскочил задним колесом с бетонки и застрял. Божок велел взять водителя и доставить живьём. Двое бойцов с готовностью кинулись исполнять. Через пять минут колхозный водила, Канюков Петя, мужичок тридцати лет, коренастый, крепенький и пьяненький, был доставлен. Чуть ли не волоком. Оба глаза у Пети как-то быстро заплывали и начинали фиолетоветь.
– Вы что беспредельничаете? – командир принялся было отчитывать вояк, но, не сдержавшись, расхохотался.
– И пальцем не тронули. Это он сам, споткнулся, упал, потерял сознание, очнулся, бланш под глазом, – ответил один из бойцов, и все поблизости прыснули со смеху.
– Петя, тудыть налево, ты чего диверсантов цельный кузов мне навёз? – Божок продолжал улыбаться уголками рта. – Решили часть захватить? Власть менять собрались, военный переворот? Да ты знаешь, олух, чем это для тебя может закончиться? При сталинских порядках я бы тебя уже пристрелил. Доходит?
– Тихоныч, да пойми, обидно, – водитель туго соображал и раскачивался, будто на баркасе плыл. – Ваши наших всех баб оприходовали, а нам как же?
– Ты про каких баб тут мне вышиваешь? Твою Дмитриевну? Хотел бы я посмотреть.
– Э-э-э. Мою Дмитриевну попробуй, оприходь. Она тебе живо оторвёт приходное хозяйство. Гы-гы-гы.
– Так какого чёрта припёрся?
– Так я это… Наши ж страдают.
– Эх, бестолковщина! Ты что, пацан? Голова седая, а туда же. Нажрались, дебоширите. Тебе ли в драку лезть?
– Это мы ещё поглядим!
– Да что поглядим-то? Дурачок!
– Зачем оскорблять, Тихоныч? Чай, не первый год меня знаешь.
– Да знаю, горе луковое, знаю. Потому и разговариваю. Не то давно сидел бы в каталажке. Ну, если хочешь, распоряжусь, быстро упакуем.
– Не надо, Тихоныч, давай без каталажки.
– А как быть с теми вон, террористами твоими? О, о, окружают, десантура недоделанная. Я ведь действительно могу меры принять. Вот скомандую сейчас выдать оружие и перестреляю, точно куропаток.
– Да я их сейчас, – Петя развернулся и принялся высматривать своих, что у него никак не получалось. – Ты погодь, командир, ща всё уладим. Эй, мужики-и-и!
Со стороны подсобного хозяйства, представлявшего собой утеплённый сарай с двумя десятками свиней, стоящий в полусотне метров, послышались крики. Сквозь полумрак смутно просматривалось, как трое гражданских тщетно пытаются увернуться от одного всего лишь солдата из хозвзвода. Тот, правда, был на две головы выше и душевно колотил их лопатой. «Диверсанты» благим орали матом, слышно было хорошо.
Возникла возня около автопарка. Через несколько минут оттуда пригнали под конвоем десятерых. Божок сердечно веселился, глядя, как этих самодеятельных «террористов» щедрыми сензитивными пинками эскортируют семеро ракетчиков. Солдаты так увлеклись, так раззадорились, что на первых порах не реагировали даже на Божка, который пытался их урезонить и кричал, чтобы прекратили «интернировать» местное население.
Вскоре прибыл отряд пограничников. Начальник заставы капитан Куприянчук возглавлял лично. У всех оружие. Патроны, должно быть, боевые! Погранцы всегда при автоматах, служба такая. Куприянчук представлял в посёлке исполнительную власть, заменяя и милицию, и прокуратуру, и таможню. Он мгновенно оценил обстановку, приказал по отношению к банде действовать, как к нарушителям границы. Даже дал добро стрелять в случае неповиновения. Но в этот раз боевые заменил холостыми, естественно.
Через минуту со всех концов раздались автоматные очереди, ещё минут через пятнадцать-двадцать нападавшая свора стояла под дулами на рифлёнке перед казармой и вытирала сопли с кровью, дрожа и скуля. Очень эффектно, когда в тебя палят из калаша практически в упор. Недолго и обделаться. Ядрёный сивушный дух над чего только ни повидавшей рифлёнкой витал яко наглый демонический анчутка. Он был неприятен. Он был страшен. Он своими острыми когтями всячески цеплялся за мысли, вызывая предчувствия, от которых становилось мрачновато на душе. Боролись, боролись, и вот, напоролись. Божок смотрел на этот хмельной сброд и с ужасом констатировал: это же наш советский народ, наше будущее, наша опора, наше счастье. Получается, просто-напросто пшик. В перспективе не сверкающие горизонты светлого коммунистического будущего, а смута, мрак, бесчинства и реки крови, как без неё-то. Господи, спаси и помилуй!
– Что с ними будем делать, товарищ командир? – Куприянчук обратился к Божку нарочито громко, чтоб слышали все. – Нападение на сверхсекретный объект, подрыв обороноспособности государства, можно по закону военного времени.
– Предлагаете расстрелять? – Божок обвёл взглядом притихшую свору, вяло, не очень натурально усмехнулся. – Всех?
– А чего с ними возиться? Всех, конечно. Не хватало, чтоб ракетные части подвергались бандитским нападениям безнаказанно.
Начальник заставы, невероятным усилием воли подавив улыбку, вышел перед строем и приступил к постановке «боевой» задачи:
– Первое отделение, берёте десять пленных и выводите за подсобку. Там, за сараем, ликвидировать. Второе отделение, берёте ещё десятерых и выводите вон туда, – он махнул рукой в сторону угольного склада. – Этих кончайте там. Боезапас экономить, на одного террориста один патрон. Понятно?
Пограничники вскинули автоматы, начали с помощью прикладов разделять толпу. Ракетчики помогали кольями. Местные, огорошенные и мало чего соображающие, вначале безропотно выстроились, как того требовал грозный Куприянчук.
– Третье отделение! – продолжал, войдя в злостное лицедейство, капитан. – Последнюю партию отогнать подальше в тундру, в направлении заброшенного аэродрома. Этих не расстреливать. Штыками!
Божок, одобрительно кивнув, отошёл к казарме и, сидя на лавочке курилки, стал наблюдать за лицами бойцов. Очень серьёзные, даже оторопь забирала, прямо как палачи, погнали «приговорённых» по намеченным роковым инстанциям. Когда миновали КПП, один из пленных, очевидно, из местных героев, истерично взвизгнул: «Ата-а-а-с!!!» Подконвойные с отчаянными воплями бросились врассыпную. Кто прямо через тундру в посёлок, с головой проваливаясь в шарки и болотца, кто к шумевшему в трёх километрах студёному морю, кто вообще непонятно куда, в таинственные заросли ракитника и карликовой берёзы. Вслед им долго улюлюкали, смеясь и чертыхаясь во весь голос, рядовые и сержанты непобедимой, легендарной Советской армии. Никто не обратил внимания, как помрачнел, опечалившись, Божок. Мудр был и прозорлив. Будущее, совсем уже недалёкое, смутило ему душу до навязчивого желания пойти и напиться в одиночку.
Больше всех, наверное, радовался замполит. Он вообще-то подозревал, что получит завтра сполна и по службе, и, может статься, по партийной линии, но на душе было настолько хорошо, что аж приплясывал на месте. Здорово быть победителем! Божок, глядя на такое абсолютно искреннее выражение инфантильных чувств, кстати, не совсем плохих, даже, наоборот, несколько смягчился и решил не карать молодого комиссара. Но прокатить, да так, чтоб в пот бросило, не помешает. Хорошо, что закончилось в общем-то безобидно. А если бы поселковые прихватили ружья? Божок был партийцем со стажем, умел прорабатывать подчинённых стратегически, чтоб до конца жизни. На следующий же день сколотил партсобрание и устроил судилище. Бедному майору пришлось такого в свой адрес выслушать! И бледнел он, и краснел, и чуть ли не плакал, доказывая свою преданность великому общему делу. Под конец, когда совсем было вычеркнул себя из жизни, командир предложил благородному собранию поставить провинившемуся на вид. И всё! Ни строгого выговора с занесением, ни предупреждения о неполном служебном соответствии.
Когда закончилось, майор смотрел такими влюблёнными глазами, что Божку сделалось неловко. Как не быть по-собачьи преданным, если к тебе по-человечески? Замполит всю оставшуюся службу благодетеля своего боготворил и всегда вспоминал ласковым словом, ставя в пример молодым офицерам. А после собрания накрыл стол, и все капитально перепились. Для Леонида Тихоновича застолья были одним из атрибутов командирства, и он их выдерживал с честью. Никто не мог соперничать в количестве принятого на грудь. Когда замполит и парторг, а вместе с ними обязательно приглашавшийся на мероприятия «по сплочению воинского коллектива» властолюбец Куприянчук уже обычно валились под стол, подполковник Божок, не качнувшись, вдохновенно произносил очередной тост, наливал до краёв и обязательно опрокидывал рюмку полностью, не оставляя ни капли на донышке.
Интересное было время. Сколько потом разговоров ходило. Солдаты пересказывали подробности с колоритными нюансами. Рождались легенды, которые переходили от призыва к призыву. Танцы больше не устраивали, как ни просили командира заведующая домом культуры и председатель колхоза. Но с концертными программами героико-патриотического содержания спустя полгода стали выезжать. Живущие в посёлке ветераны войны каждую исполненную песню требовали на бис, а «Катюшу» вообще по пять раз, не успевая протирать глаза от выстраданных в нелёгкое лихолетье сороковых годов слёз. Талантливая служила в РВСН молодёжь. После памятного вечера многие поселковые красавицы выскочили замуж за уходивших на дембеля парней и уехали на большую землю, кто в Россию, кто на Украину, кто в Белоруссию, одна вообще в Ташкент.
Служба ратная шла чередом. Старички увольнялись, разъезжались по домам, приходили новые, всё такие же крепыши. Бегали в самоволки. Некоторых, как водится, подкарауливали колхозные ревнивцы. Но масштабных баталий не случалось. Наступала зима. Длинная, бесконечная, нудная. В посёлок стали наведываться ненцы-оленеводы. Мучимые длительной трезвостью, они на упряжках подкатывали, минуя родню, к сельпо и от души затаривались водкой. Некоторые прямо у магазинного крыльца выпивали по бутылке и падали в нарты без чувств. Бедные олени, голодные, предоставленные сами себе, таскали их, бесхозных, по посёлку. Иные забредали в тундру, чтобы добыть из-под снега ягель. Пьяные погонщики дрыхли без памяти, отпугивая сивушным храпом снующих тут и там песцов.
Ненцы – народ выносливый и к морозам устойчивый. Могут спать прямо в снегу, никакая метель не страшна. Однажды пограничный наряд наткнулся при обходе на тело, почти заметённое. Стелилась позёмка, подмораживало. Впереди идущий просто об него споткнулся, а то и не заметили бы. Начальник заставы в тот вечер лично разводил наряд. Когда солдат-пограничник от неожиданности выругался, капитан поспешил подойти и удостоверился, что в снегу человек. Никто не сомневался, что откапывают труп. Сугроб раскидали, пограничник склонился над телом. Старик, седой, без шапки и признаков жизни. Наклонился ниже, на всякий случай пощупать пульс. Вдруг старичок, издав боевой клич, вскочил, прочно раскорячился на искривлённых конечностях, выхватил из-за голенища пима нож, ткнул бойцу в живот и мгновенно растворился в темноте, ещё больше сгустившейся от метели.
Куприянчук, опешив от подобного макиавеллизма, стал беспорядочно палить вдогонку из пээма. Да куда там! Хорошо, недалеко отошли от заставы. По рации вызвали гэтээску. Дежурный немедленно доложил о случившемся в отряд. Из Архангельска выслали самолёт. Все кинулись готовить посадочную полосу. Зажгли костры и постоянно подливали в огонь солярку. Божок прислал своего врача и бульдозер. Разровняли сугробы. Через три часа «АН-2» уже подруливал к гэтээске, в салоне которой лежал на носилках бледный, как полярный сполох в небе, но живой солдатик, над которым колдовал доктор от ракетчиков. В Архангельском госпитале бойца квалифицированно прооперировали той же ночью. Через две недели вернулся в строй и честно продолжал выходить в наряды по охране государственной границы.
Когда раненого отправили, Куприянчук поднял заставу в ружьё, велел прочесать посёлок с праведной и благородной целью найти бандита во что бы то ни стало. В первой же избе, где проживали оседлые ненцы, косоглазого злодея обнаружили спящим на оленьей шкуре в углу под умывальником, куда уложила после распития очередной горькой бутылки старуха-хозяйка, Анка Белая. Такая же проказница и бестолочь. Вообще ненцы, ударяясь в осёдлость, моментально деградируют. Не могут они не мигрировать по тундре, выпасая оленей, отыскивая новые пастбища, ставя чумы, добывая зверя и уплетая сырое мясо. Ещё они обожают во время забоя пить свежую кровь. Там, в тундре, они прямо-таки божества. Всё у них по уму, весь уклад наработан тысячелетиями. Рациональный, целесообразный. А вот в посёлке…
Анку Белую так же находили в сугробе. Тогда родственники её возвращались из соседней деревушки Кия, где производился забой колхозного стада. Как раз в конце октября. Олени вдруг стали. Ненцы осмотрелись и обнаружили сугроб со старухой. Обледеневшей и ничем не отличающейся от вмёрзшего в песок бревна. Бросили её в нарты и, причитая, повезли домой. Один из родственничков на бревне примостился верхом. Дома с грохотом свалили в сенцах. Сами за стол уселись, настрогали оленины, наложили в миску квашеной камбалы и принялись пить за упокой вновь преставившейся рабы божьей Анны. Пили час, два. Вдруг распахивается дверь, на пороге эта самая раба. Мокрая, злющая, и ну кричать:
– Ах, вы! В моём доме и без меня водку пьянствуете? Вот я вас!
И схватила кочергу. Это было лишним. Родня, обезумев, кинулась прочь, оставив недопитыми несколько бутылок. Вот счастья-то Анке Белой привалило. Любила она водочку больше всего на свете. Белой прозвали за то, что, сколько помнили, ни разу не видели с тёмными волосами. Она, наверное, с рождения уже седой была. Здесь ведь всё белое, у моря студёного.
Когда пограничники ворвались в избу, старуха испугалась и убежала. Спряталась, как обычно, в собачьей конуре. Куприянчук встряхнул разбойника, стал выпытывать: что ж ты, сволочь, солдатика нашего ножичком пырнул? Тот отмахнулся, ещё обиделся на грубое обращение.
– А какого чёрта с ружьями накинулись? Я что, мешал кому-то? Спал себе, горя не знал. Сами первыми напали, а теперь ругаетесь. Ты не шуми, начальник, иди обратно.
Ну, всыпали деду малость. А что ещё? Так и ушли. Слава богу, солдат жив-здоров остался.
Вообще жизнь у ненцев короткая. На севере, что ни на есть крайнем, долго жить невозможно. Здесь и земля вращается медленнее, энергии космоса не хватает местному люду. Поэтому взрослеют дольше. Идёт на вид мальчишка, пацан. Поинтересуешься, а ему уже около тридцати. Зато после ненцы сразу стареют. В сорок лет перед тобой беззубый и почти седой дедуля. А тех, кому за пятьдесят, и не встретишь. Советская власть пыталась с этим как-то бороться, насильно внедряя в тундру социализм, народное образование и бесплатное здравоохранение. Получалось наоборот. Всеобщая грамотность – достижение огромное, ничего не скажешь, но принесла ли она пользу здесь, в Заполярье? Детишек насильно вывозят от родительских чумов, заталкивают в интернаты. Сразу начинают болеть: туберкулёзом, ревматизмом, вшивеют. Моментально обучаются курению, пьянству и блуду. Как приходит осень, в тундре прямо-таки охотничий сезон на детей оленеводов. Услышит кочевье вертолёт, и сразу чад прятать. Кто не успел схорониться, отлавливают. Нужна ли оленеводу такая грамота? Ему бы организм покрепче, движения побольше, за оленями бегать, а не за партой сидеть. В тундре многое умение надобно, которому в школе не учат. Вот и получается, и не учёный, и не тундровик. Тропы оленьи не по буквам читаются.
С медициной такая же несуразность. В тундре возможна стопроцентная диспансеризация? Разве за каждым угонишься? Лечат бедолаг принудительно, прививки делают. А надо ли? Природа – главный их доктор. Оленья кровь. Квашеная камбала. А главное – движение и ещё раз движение. В осёдлости ненец недолгий жилец. И самое страшное – пьянство. У тамошнего народа нет устойчивости к алкоголю. В их организме спирт чужак. Разрушительное действие его ужасающе. Это в нас, европейцев, природа вживила соответствующие ферменты и антитела. Нам водка – что вода. А ненцу – смерть. Срок его жизни с момента рокового пристрастия – год или два, от силы три. Либо сам умирает, либо гибнет по глупости.
Как бы там ни было, космодромы стране нужны. И ракеты мы запускаем регулярно. Больше, как в тундру, ступени-боковухи сбрасывать некуда. Лежат сигарами, пугают фауну ядовитым запахом. Растительность вокруг чахлая. Остатки топлива медленно, как исчадия, испаряются, обидно искривляя всю генную инженерию природы-матушки. При советской власти армия наша была сверх норм засекречена, поэтому боковухи обязательно уничтожались. Космодром для того и содержал на Канином полуострове отдельную войсковую часть. Уничтожением ступеней занимался взвод поиска. Основной остяк – бойцы-подрывники. Помимо поискового взвода, имелись подразделения обеспечения: автовзвод, хозвзвод, узел связи, медпункт, ДЭС[37 - ДЭС – дизельная электростанция.]. Божок, командир части, в своё время был призван в армию по партийному набору, проявил себя отличным организатором. Ему и доверили командовать тундрой. Он так лихо взялся, что через год ракетная часть стала отличной, завоевала переходящее Красное Знамя. Подполковник завёл множественные связи. Прокручивал махинации с бензином, соляркой. За это ему щедро платили дарами Севера, которые, как по конвейеру, переправлялись на Большую Землю начальству, отчего Божок ещё крепче утверждался. Местные от него были без ума, выбрали народным депутатом. Даже прозвище дали соответствующее: «Бог Тундры».
Для выполнения основной задачи требовалось огромное количество тротила, в части имелся целый склад взрывчатки. Его охраняли, берегли, как зеницу ока. Боевые работы выполнялись летом. Специальный вертолёт засекал точное место падения боковух. Потом бойцы взвода, под завязку загруженные, забрасывались в тундру. Но сначала их доставляли к месту временного базирования в посёлок Долгощелье, поскольку ближняя от посёлка тундра считалась местом расчётного падения. Уже из Долгощелья подрывников отправляли по точкам. С взводом вылетал лично замполит, которому Божок дал строгий приказ пресекать любые шашни, никаких девиц, никаких выпивок, дисциплина и ещё раз дисциплина.
Щ-щ-щ-а-с!
В конце июня сошёл снег. Поисковики готовились к вылету. Предполагалось работать тремя боевыми отделениями по десять человек во главе с сержантом в каждом. Перед отправкой Божок приказом по части организовал занятия с последующим принятием зачётов на классность. Вообще-то солдаты обучались и тренировались всю зиму, сейчас был итоговый экзамен. Оставшись доволен, подполковник благословил чад и вызвал с базы вертолёт.
Ночей, как таковых, уже не осталось, улетели на юг. Солнце сутками каталось по кругу, не касаясь кромки горизонта. Погода выдалась редкостно тёплой. Комарьё зверело. Замполит заглянул в медпункт. Главным у них медиком был молодой лейтенант, недавно прибывший после академии.
– Здорово, докторюга! – панибратски с порога начал майор. – Выручай, брат, зельем от упырей. Завтра летим в Долгощелье недели на три, а, может, и больше. Что там у тебя в запасе?
Лейтенант, оторвавшись от бумаг, которых у него, как у всякого врача, было море, приветливо откликнулся:
– А, товарищ майор? Здравия желаю. Так что Вы говорите, нужно, диметилфталат?
– Да я не знаю, как оно называется. Диметилфталат так диметилфталат. Лишь бы кровососов отгонял.
Лейтенант открыл шкафчик, извлёк двухлитровую банку с масленичной жидкостью.
– Сколько людей с Вами?
– А что?
– Как что? Расход должен соответствовать норме. Если без нормы, то никакого диметилфталата не напасёшься.
– И сколько же его по норме на человека полагается?
– Один грамм в день, товарищ майор.
– Да ты что, доктор, смеёшься? Выйди в тундру, глянь, что творится. Они твой грамм съедят за час и не подавятся. Кончай жмотничать, эскулап. Нам в боковухах работать. Внутри. Представляешь, какой ад!
– Да ладно Вам, товарищ майор. Берите, сколько надо, мне что, жалко? Только как списывать потом, у меня же приказы. Отчётность, знаете ли.
– Спишем комиссионно, не в первый раз.
– Ну, тогда ладно. Давайте, во что налить, баночки, флаконы.
– Совсем ты жмот, как я погляжу! Господин дохтур, уж сами разлейте на всех, каждому бойцу в индивидуальный флакончик. Заодно медицинские аптечки укомплектуй на каждое отделение. Выдашь под роспись сержантам. Понял? И не дай бог, чего-то не достанет, когда потребуется. Лично сгною! Я те покажу, баночки! Салага.
Он вышел. Лейтенант, обескураженный, долго ещё стоял неподвижно у раскрытого шкафчика и соображал, чем этот майор сам от салаги отличается. Пришёл, наговорил кучу неуставного. Ещё и грозится. Придя, наконец, в себя, принялся готовить подрывникам небольшие укладочки с лекарствами и флакончиками антикомарина.
Следующим утром вылетели. Председатель колхоза определил поисковиков на постой в школу. В спортзал. Туда уже внесли кровати с матрацами и постельными принадлежностями. Замполит поначалу собирался жить вместе с подчинёнными. Но председатель настоял, чтобы поселился у него. Майор колебался недолго. Уходя, пообещал, что будет проверять по несколько раз за ночь.
– Давай, давай, – смеялись вслед прозорливые солдатики. – Если сил хватит.
В первую же ночь разбежались по девицам. Замполит дрых до утра без памяти. Председатель, будучи невероятно гостеприимным, основательно молодого майора накачал. На ту пору в посёлке парней местных совсем было мало, кого в армию забрали, кто подался на заработки, кто совсем уехал. Остались в основном семейные мужики. Стычек, таким образом, не предвиделось. Зато девушек водилось в избытке. Красавицы писаные, кровь с молоком. Бойцы ходили хоть и не выспавшиеся, но со счастливыми физиономиями. Не было случая, чтобы кто-то опоздал к отправке на боевые. С запашком, правда, ходили многие, но в тундре свежий воздух быстро нейтрализовывал сивушные пары. Работы шли по плану. Парни во взвод отбирались тщательно, с психологическим анализом, понимали серьёзность задачи и в няньках, в принципе, не нуждались. Замполит, конечно, засекал и перегарчик, и красные глаза после бессонной ночи. Но смотрел сквозь пальцы, поскольку, по сути, придраться было не к чему.
Время в заботах бежало быстро. Пошла уже третья неделя. Некоторые девушки, осмелев, приходили к отправке вертолёта. Парни вначале смущались, но вскоре проводы стали обычным делом. На вертолётной площадке собиралось чуть ли не полсела. Когда наступил момент очередного расставания, провожать пришли и замполита. Он и вправду был совершенно ещё молодым парнем, хоть и майор.
Командир отделения сержант Гончаренко собрал бойцов до того, как они, поужинав, намеревались разойтись по зазнобам.
– Все знают, что утром высаживаемся в район вероятного падения?
– Знаем, командир, – отозвались подрывники. – Дело говори, некогда нам.
– Ну, оборзели! Я уже краснеть разучился, когда по утрам докладываю майору, что все ночевали в расположении и что никаких происшествий не случилось.
– Так на то ты и сержант, Петро. А происшествий у нас действительно никаких не было. Мы же не маленькие.
– Маленькие, не маленькие. Завтра каждая недоспанная минутка может обернуться знаете, чем. Посему слушай боевой приказ: всем явиться не позднее…
Он задумался. Идеально было бы вообще не отпускать в сегодняшнюю ночь. Понадобится много сил. Может, ноги уносить придётся. Взрывчатку на себе тащить неизвестно сколько. Вертолётчики ждать не будут. Выбросят в тундру, и поминай, как звали. Им в зоне пребывать запрещено.
– Короче, подрывники! Чтоб в два ночи уже спали, лично проверю. Кого не досчитаюсь, потом пусть не обижается. Вы меня знаете.
Солдаты понурились. Каждый чувствовал его правоту. Но… о чём вообще можно говорить серьёзно, если впереди ночь, полная поцелуев, нежных ласк, слов о любви? Та чёрт с ней, со смертью, видали мы её! Любовь главнее. Петя прекрасно понимал товарищей и пытался найти слова, чтобы воззвать к их ратной совести. Но получалось как-то угловато, и, в конце концов, он взмолился:
– Ребята, я прошу. Не как командир отделения, а по-человечески. Девчонкам объясните. Они же должны понять. Вернёмся, наверстаем.
– Да будет тебе, заладил, – настроение у парней поползло книзу. Все всё понимали. – Сделаем, командир. В лучшем виде.
Замполит явился в спортзал в половине третьего ночи, самое подлое время для внезапных проверок. Дневальный доложил, что все спят. Майор, усомнившись, пошёл проверять по головам. Пересчитал и удивился: полный состав. Только храп и сопение. Даже немного разочаровался.
– Ты знаешь, что, – обратился к дневальному, – утром буди не в шесть, а в шесть тридцать. Вылет перенесли на полчаса. Пусть поспят лишку.
