Люблю тебя

– Это что касается крупных проектов.

– Еще что-то, Василиса? – Вопрос с акцентом на моем имени звучит как вызов, на который хочется ответить.

– На выставках вы тоже зарабатываете. Причем сразу из нескольких источников. Думаю, те, кто тут выставляется – неважно, о ком мы говорим: художники в классическом понимании или современные, создатели всех этих… инсталяций, оборудования, проекций, 3D-картин… это… Это все не просто из желания показать обычным людям красоту искусства. Есть те, кто это покупает. А вы, то есть галерея – посредник между создателем и клиентом. Вы находите таланты, вы сводите тех, кто без вас не нашел бы друг друга. И, думаю, вы получаете какой-то процент от этой деятельности.

Пожалуйста, можно хоть денёк побыть здесь помощником руководителя? Сунуть нос во все процессы?

– Возможно, вы возите выставки по городам. Нет, точно возите. Не совсем понимаю, как извлечь из этого прибыль с учетом расходов, но… это, наверное, наживное дело. Возможно, есть госпрограммы софинансирования таких вещей. Что-то вроде популяризации искусства и компенсации расходов на такую деятельность. Думаю, вы в целом часто получаете гранты. Например, за подготовку волонтеров в сфере искусства. Не думаю, что вы возитесь с нами просто так.

Вот в гостиничном бизнесе такие программы есть. Наверняка, и у них тоже.

– Ну, и самое очевидное. Конечно, вы получаете деньги с продаж билетов. Тут еще проще, дайте только цифры.

Нервное перевозбуждение только от того, что я вообще беседую на тему бизнеса здесь, с этими людьми, охватывает с головы до пяток.

– Наверняка каждый второй покупает в баре кофе, гуляя по выставкам. Или после присаживается за столик. Да даже те, кто приезжает погулять по территории, обычно заходят в бар. Они не оплачивают вход на выставку, но, наверняка, покупают в летнюю жару стакан лимонада, а в холодное время года кофе. Вам не хватает сезонного меню – сработал бы эффект ограниченного временем предложения. Что-то вроде новогоднего глинтвейна, осеннего сырного латте и все в таком духе.

С советами притормози. Кому ты их давать собралась?

– Еще, Василиса. – Требовательно. С непонятным мне нажимом.

Кажется, его раздражает тот факт, что я упрямо смотрю в пол, но он хоть понимает, какое воздействие оказывает на людей? Как тяжело с ним разговаривать, как сильно он подавляет окружающих? Как сильно и ненормально на меня влияет его тягучее «Василиса».

– Есть еще… копейки, но тоже способ получения прибыли. Санкт-Петербург ведь туристический город, культурная столица, Мекка для туристов, путешествующих по России. С вашей спецификой было бы здорово не просто сделать стенд с красивыми открытками, хотя у вас даже его нет, а сделать что-то свое. Открытки именно с вашей галереей. Может, под каждую выставку их подгонять. При массовом тираже печать дешевая, обычно накрутка в популярных местах типа «Библиотечных изданий» составляет сто процентов. В сезон или под праздники может дойти до ста пятидесяти. А еще у вас парковка платная, если стоять дольше трех часов.

Все же нахожу в себе силы оторваться от созерцания туфель и каменного пола. Посмотреть прямо на того, кто все это создал и лишиться дара речи на невозможно долгие секунды.

Наверное, именно об этом пишут в книгах. Именно так бывает, когда ты тонешь в глазах другого человека, камнем на дно идешь. Словно я разучилась плавать. Впервые в жизни забыла, как всплывать, как держаться на воде, как укрощать стихию чувств.

Заканчивай, Василиса, – тихо шепчет рассудок, не понимающий, почему органы чувств так странно реагируют на малознакомого неприятного человека.

– Только вот… В общем, все это не говорит ни о чем, пока мы не знаем статей ваших расходов, – заканчиваю сбивчиво и совсем неэффектно.

Чувствую себя наивной дурочкой, не способной смотреть на него так, как обычно смотрю на других.

Я часто смотрю на людей свысока. Равнодушно или подчёркнуто вежливо. Так, чтобы никому и в голову не взбрело пробить броню и достать до меня настоящей, если сама не позволю.

Виктор Александрович сносит все защитные укрепления и глазом не моргнув. Я просто… Боже, ну что мне с этим делать?

Нужно объяснить, что имела в виду. Последние слова.

– Возможно, Виктор Александрович, ваша чистая прибыль после уплаты налогов, выплаты зарплат и расчетов с упомянутыми Александром аутсорс-подрядчиками равняется прибыли, которую получают сувенирные лавки на Невском. На юге, откуда я родом, иногда простенькие гостевые дома имеют прибыль больше, чем прекрасные, но дорогостоящие в содержании отели.

После этих слов жду какой угодно реакции. Смеха. Презрения. Насмешек или злости. Я же предположила финансовую несостоятельность его детища.

И совсем не жду восхищенного взгляда и искренней удовлетворенной улыбки, медленно расцветающей на губах. И хлопков в ладоши.

Он хлопает.

Кто-то присоединяется.

Голова кругом, щеки пылают, рубашка прилипла к взмокшей спине, тело обмякло, будто разом выжали все силы.

– Знаете, после такого, я просто обязан ответить на любой вопрос. Но заставлять, если правда нет желания…

Кажется, Василиса, ты только что разнесла все его предрассудки и предубеждения на твой счет.

– Нет-нет! Желание есть!

—–♡♡♡♡♡♡–

В тот момент он и не подозревал, что совсем скоро, всего через пару часов, запретит приближаться к этой девушке. Чертов знак СТОП появится в голове напротив ее фамилии, а на шею будет накинут поводок.

В тот момент под ребрами было легко и свободно. Ничего не давило, не мешало дышать, но запертые на засов в самую далекую камеру души чувства встрепенулись.

Иссохшие, изголодавшиеся, бывшие когда-то чем-то прекрасным и светлым, сейчас они походили на костлявых, мерзких созданий, получивших спустя столько лет пиалу живой воды.

Они еще не набросились на нее, нет.

Раздирая слипшиеся веки, вдыхая трепещущими ноздрями запах свежих весенних цветов, жадно поглядывали в ее сторону, готовые броситься по первой же команде хозяина. А хозяин не замечал пробуждения. Пока еще.

С раскрытых от жажды клыкастых пастей текли слюни, утробно роптали голодные впалые животы, но они, притаившись, ждали. Выжидали момента, когда наберутся сил. Когда посадить их на цепь будет уже невозможно.

Глава 11. 3

Среда，16:40. Один из клубов Кирилла Воронова

– Ты сегодня как с цепи сорвался! – ржет патлатый приятель-барабанщик, наблюдая за ловко спрыгивающим со сцены Каем.

Бестужев показывает фак товарищу и, не оборачиваясь, уносится в обшарпанную каморку, где на засаленном диванчике валяются его байкерская куртка и шлем.

С утра, как только разговор с братцем закончился пролитым кофе и чувством вины за резкие слова, которые он сдуру наговорил Вите, все пошло наперекосяк. Кай попал в пробку, которую не объехал даже на мотике, и опоздал на репетицию кавер-группы в клуб.

А на репетиции Кай безбожно лажал. Казалось, что телефон то и дело вибрировал от сообщений, но как только парень доставал его из заднего кармана штанов, чувствовал себя последним идиотом. Экран был пуст.

И пусть с Васькой они назначили час и место свидания, пусть девчонка, кажется, уже не дулась и не обижалась, бодро отвечала на сообщения, в душе Кая поселился мерзкий червь сомнений, разъедающий оболочку его непомерного эго и самовлюбленности изнутри.

И ведь дело было не в Никольской. Дело было в смс-ке от брата, что прилетела два часа назад.

Когда Виктор прислал фотку женской белой рубашки, все еще висящей на полотенцесушителе в их ванной комнате с подписью: «Она мне глаза мозолит. Отдам твоей подружке в галерее, но, будь добр, дальше занимайся подобным сам», Кай решил, что черт с ней, с договоренностью о встрече у Иссакия.

Он заскочит в галерею и заберет девчонку.

Достала. Пора развеять ее очарование эти местом и закончить фарс.

Василиса

– Нет-нет! Желание есть!

Парень слева неумело маскирует неприятный смех под кашель, но быстро сводит неуместные смешки на нет.

– В смысле вопрос есть. – Неловко исправляюсь.

– Я понял, Василиса. – В исполнении мягкого мужского голоса, лишенного присущего ему обычно сарказма, мое имя все же звучит красиво. – Будет здорово, если вы перестанете волноваться. Я серьезно. Нет причин бояться.

Пропадают голоса, перешептывания и мазки чужих взглядов – окружающий меня мир вытесняют кривая улыбка и голос с хрипотцой. Огромное пространство зала сжимается, и мы остаемся один на один.

Ладно, вперед, Никольская. Последний рывок.

– Впервые в галерее я побывала в день открытия. Знаете, я приехала из маленького городка, где фраза «интерактивная выставка Ван Гога» ничего не значит. Просто увидела буклет и пришла сюда в надежде скоротать время, пока отец был на встречах с партнерами.

С каждым словом чувствую себя… Свободнее? Неловкость и зажатость отпускают, уступая место разгорающемуся огоньку любопытства.

Пусть в голове настойчиво нудит голос разума, требующий поговорить о выстраивании бизнеса, я подвожу к другому. К бесполезному вопросу, который не давал покоя пару лет.

– Сегодня я здесь, чтобы учиться выстраивать бизнес-процессы в части командообразования, логистики и документооборота, но хочу спросить не об этом. Если честно, еще будучи подростком я влюбилась в галерею. В здание, парк, побережье, атмосферу. И в картины.

Чувствую себя Икаром, летящим на смертельно-опасный солнечный свет.

– Я помню зал, посвященный вашему творчеству. Там были наброски, чертежи, зарисовки городских улиц и людей, за которыми вы наблюдали. Мне понравилось находиться здесь. Понравилось настолько, что я влюбилась в девушку с…

– Не стоит продолжать. Я догадываюсь, к чему вы ведете. – Непонятно откуда взявшиеся нотки надменности в ответ на мои неприкрытые искренние восторги режут слух.

Виктор выглядит совсем не как человек, которому только что отвесили тонну комплиментов. От кривоватой, но искренней улыбки не осталось и следа.

Что такого я сказала?

– Не боитесь разочароваться, Василиса?

Засовывает руки в карманы брюк. Сжимает губы в тонкую линию, а через несколько секунд, запинаясь так, что становится слишком заметно, как тщательно подбирает слова, продолжает:

– Вы видите идеал там, где его нет. Может, я просто перегорел. Или не считаю, что в тех работах было что-то стоящее. Вы не думали, что не нужна особая причина, чтобы перестать заниматься посредственными вещами и сделать наконец-то что-то стоящее?

Как он может так говорить?

Посредственные вещи.

Серьезно?

– Но это же не… – я жму плечами, пытаясь сформулировать мысли. – Ваши работы какие угодно, но их точно нельзя назвать посредственными. Я читала о вас. О том, что серия с девушкой ушла с молотка за несколько миллионов. Картины проданы итальянскому коллекционеру.

На долгую бесконечную минуту конференц-зал погружается в звенящую тишину и даже шепотки ребят стихают.

Бестужев молчит. Хмурится, смотрит испытующе, будто в ожидании ответа на какой-то незаданный им вслух вопрос.

Да как же он не понимает! Как не понимает, что крайне важно знать правду! Что для всех находящихся тут студентов он стал примером, вдохновением и воплощением того, к чему хочется стремиться. И дело не только в бизнесе! Вообще не в нем!

Делаю крохотный шаг вперед, глядя прямо на Виктора.

– Виктор Александрович, я была здесь в день открытия!

Еще один шаг вперед чуть больше, и останавливаюсь.

– Я видела проекты, чертежи, рисунки. В них отражалась история от идеи до воплощения Destruction в жизнь. Целая стена полностью посвящалась галерее. Но другие, то, что там было – это просто… Это было невероятно красиво! Так почему Destruction – единственное, что вы создали в реальности? У вас были наброски реконструкции половины города! Почему вы перестали работать с настоящей реальностью и ушли в выдуманную? Почему перестали рисовать?!

Дышать легче стало, когда эти слова наконец-то оказались произнесены вслух.

Мужчина опускает голову и смотрит в пол. Снова усмехается своим мыслям, а желание залезть в мозг к этому странному человеку и откапать все ответы едва не приводит к очередной порции вопросов. Виктор опережает меня на долю секунды.

– Рад, что все-таки спросили прямо.

Шумно выдыхает и одной рукой взлохмачивает волосы. В эту минуту он напоминает Кая, когда тот теряется. Только вот готова поклясться, что Виктор не растерян. Скорее сосредоточен и слегка обескуражен.

– Я могу создать целый мир Атлантиды и ее жителей, Василиса. Могу посреди пустой комнаты создать иллюзию морского дна! Черт, да я могу перенести вас всех в любую точку планеты, в космос, в любой мир, который только можно вообразить!

Я слушаю, затаив дыхание, вспоминая видео с японских выставок инсталляций, что пересматривала на днях. Он же, напротив, переводит дыхание после столь неожиданно эмоциональной речи. Бросает мимолетный взгляд на стеклянную стену.

– Разве это не… Не знаю… Не более захватывающе, чем те несчастные рисунки, о которых вы говорите? Разве это не новый виток в искусстве?

Более захватывающе?

Могу создать мир Атлантиды.

Это звучит нереально.

Вот, значит, и ответ на вопрос?

– Неужели этого мало? Что такого вы увидели в тех работах?

– Хотите сказать… Вы видите идеал в технологиях?

Мы похожи в чем-то, да, Виктор Александрович?

– Идеал? – С беззлобной усмешкой он вскидывает брови, словно прочитав последнюю мою мысль. – Простите, Василиса, и всей лекции не хватит, чтобы дать исчерпывающий ответ ваш вопрос. Мы и так уже отняли много времени у остальных, а это непозволительная роскошь.

В серых глазах – впервые с момента знакомства – искреннее сожаление. Может за несложившуюся первую встречу, может за скользкий вечер на кухне или за то время, которого у нас попросту нет на этот разговор.

Но мне тоже жаль. И вроде ничего не сделала, о чем стоит сожалеть, но все же – жаль. Не за затянувшийся диалог, а просто так.

Горькое на вкус ощущение, смаковать которое не успеваю.

Помещение оглушает мелодия звонка, вибрирует мой телефон, брошенный на стуле. И все резко меняется. Будто время разворачивается вспять.

Виктор вскидывает подбородок, выпрямляется и уверенно, твердо, сухо продолжает, перебивая звук телефона:

– По итогу общения с вашей коллегой у меня есть обращение ко всем. Если сочту, что вопрос касается тех немногих личных тем, о которых я не готов рассуждать на широкую публику, вопрос аннулируется. Таких тем немного и, поверьте, надо очень постараться, чтобы спросить что-то подобное.

– Надеюсь, опыт Василисы никто не повторит.

И я вновь вижу того самого Виктора Бестужева у барной стойки на темной кухне. Видимо, настоящего Бестужева, а не того, кем он прикидывался последние полчаса, непонятно чего от меня добиваясь.

– А в остальном, добро пожаловать в Destruction.

—–♡♡♡♡♡♡–

Каблуки отстукивают по мрамору пола. Гулкий звук отражается от высоких стен коридора. Прямо, прямо и налево. Выход в огромный холл с кафетерием. Еще несколько секунд – автоматические распашные двери хочется пнуть! Чтоб не так плавно открывались.

Пара шагов – вот он! Осенний, прохладный, свежий. Пропитанный ароматом хвои и побережья. Прикрываю глаза и глубоко дышу. Наконец-то эта пытка закончилась. Думала, взорвусь, пока слушала, как он любезничал с волонтерами.

– Василиса?

О, нет! Нет-нет-нет! Хватит с меня на сегодня!

Гравий дорожки подозрительно хрустит громче с каждой секундой.

Идите вы, Виктор Александрович, куда подальше!

Но проще уйти самой – с братьями бегство работает лучше, чем попытки спровадить.

Бодро стартую в сторону выхода с территории. Сердце стучит быстрее, когда понимаю, – этот индюк идет следом.

– Да постой ты!

Да иди ты к черту! Учись понимать язык жестов и намеков!

И даже осознавая, что идея провалится, срываюсь на бег. На такой быстрый, на какой только способна на каблуках. Я даже на физре так не бегала.

– Ты что, серьезно?!

Едва не задыхаюсь от возмущения, когда меня ловят за шиворот пальто! Как глупого ребенка, как котенка какого-то!

– Вы!..

Бестужев отпускает бежевую ткань, останавливается рядом, наблюдая, как я поправляю пальто и пытаюсь отдышаться.

– Дай угадаю. Напыщенный индюк?

Бросаю на него сердитый взгляд, не особо надеясь, что до него дойдет нежелание общаться в данный момент.

– Господи, ты что, астматик?

– Нет. – Все вообще-то не так плохо, он преувеличил. Просто немного сбилось дыхание. – Всего лишь прогуливала физ-ру всю жизнь.

– Ты и прогуливала?

Представьте себе!

– Виктор Александрович, вы что хотели?

– Поговорить. Нормально поговорить, Василиса.

– Ничего себе! И чем это я заслужила подобное снисхождение? Не боитесь, что я снова суну нос в вашу жизнь, залезу в еще одну запретную тему, или, не дай Бог, снова спрошу то, что спрашивать нельзя?!

Да, разговаривать так с руководителем не лучшая затея, но как же меня достали эти перепады его долбаного настроения!

– Да что ж ты такая агрессивная натура, а?

Агрессивная. Я.

Жду десять секунд. Пятнадцать.

Ведь он шутит? Снова ирония, кажущаяся забавной ему одному?

Бестужев молчит и словно правда ждет ответа.

Да ну нафиг.

– Я?! Я агрессивная? Из нас двоих вы действительно считаете агрессивной меня?

Ладно, сейчас и правда вышло слишком эмоционально. Просто… Я и агрессивная! И кто так считает?!

– Ладно-ладно. – Он вскидывает руки в примирительном жесте. – Хорошо. Прости за то, что сорвался при знакомстве. И за ошибочное мнение о тебе и Кае. Я поторопился с выводами. Так лучше? Теперь мы можем поговорить?

Глава 12

Виктор

Выбитая из колеи моим извинением, Василиса выглядит забавно.

– Ну, давайте, – растерянно разводит руками. Бросает взгляд в сторону выхода с территории. Парковка за высокими соснами, в трех метрах от нас.

Не так быстро, дорогуша.

– Василиса, – едва ли не по слогам произношу имя, с трудом сдерживая усмешку, – нам в обратную сторону.

– Но парковка же вот… – Смотрит настороженно. Как на умалишенного.

– Для посетителей. Служебная – за зданием.

Готовлюсь к граду из вопросов в ее исполнении. В голове отчетливо звучит удивлённое: «А зачем нам на служебную?», а после моего ответа еще и возмущенное: «Вам-то какое дело до моей одежды?»

Только девушка который раз за день удивляет. Поджав губы, еле заметно кивает и, поправив сумку на плече, молча дефилирует по тропинке мимо меня в сторону галереи.

Вот тебе и град из вопросов.

То есть полчаса назад она засыпала меня тонной уточнений, вывела на эмоции перед всеми стажерами только чтоб получить ответ на свой дурацкий вопрос, пять минут назад уносилась от меня, как от маньяка в темной подворотне, а сейчас без всяких комментариев и споров просто идет туда, куда сказали?!

– Вы идете или так и будете там стоять?

То, что случается дальше… Моя сгоревшая дотла Римская империя воскресает.

Очертания Василисы плывут. Она подлетает настолько близко, насколько ей, видимо, хватает смелости и злости.

Задранный вздернутый нос оказывается на уровне моего подбородка – но не курносый, а изящный, тонкий. Зеленые глаза в свете вечернего солнца блестят еще ярче – но в них больше не растворяются крапинки теплого карего. Остается только холод изумрудной зелени и блеск застывших в уголках слез.

Ты.

Что ты здесь забыла?

Губы шевелятся. Девушка что-то произносит, указательный палец в нескольких сантиметрах от моей груди замирает. Но губы другие. Не пухлые. Теперь линия их изящно-соблазнительно изогнута.

Волосы прямые. Лицо – скулы, подбородок – острее. Кожа светлее.

Всплывшее в голове имя разбивается в голове хрустальным воспоминанием, и тысячи осколков впиваются в виски острой болью.

От приступа накатившей вины и злости желудок переворачивается и завязывается в узел. Сердце срывается на спринт, сбегая от надвигающейся неконтролируемой паники.

Уйди. Уйди, на хрен! Оставь меня в покое!

Нужно ровно и глубоко дышать. И срочно отвлечься от иллюзии.

Вдох.

Выдох.

Вас обоих больше нет в моей жизни.

Я сам наломал дров. Бросил спичку. И бросил вас в костер.

Стараюсь вслушаться в слова.

– … поэтому клянусь, – Василиса шипит, как змея, – если у вас сейчас снова поменяется настроение, в следующий раз, когда окажусь у вас дома, подсыплю в кофе слабительное.

Просачивается в горло с очередным вдохом ее аромат. Тот самый легкий запах чистоты и каких-то цветов. Едва уловимый. Она пахнет… Она – вот же бред – пользуется тем же парфюмом?

Не веря своим глазам, рассматриваю девушку так, будто вижу впервые.

Светлые волосы. Зеленые глаза. Кукольное лицо. И парфюм.

Вот почему триггернулся на нее в кафе. Вот почему рубашка в ванне раздражала – Василиса пахнет прошлым. Вот почему сейчас, когда она подошла ближе, меня тряхнуло хлеще, чем разрядом двести двадцать.

Как только мозг выстраивает цепочку причинно-следственной связи, страх отпускает. Эмоции – дрессированные псы, по сути. И как только отрезвевший разум дает команду «сидеть», те послушно опускаются на задние лапы.

– …искренне пыталась быть вежливой, но это вовсе не значит, что я по умолчанию обязана молча терпеть ваши внезапные перепады…

Морок исчез.

Передо мной совсем другая девчонка. Кажется, злющая, как мегера. Наверное, Василиса готова сдать меня в психушку.

Делаю шаг назад. Значит, все дело в парфюме и капле внешней схожести? Решение приходит само собой.

– Н… – Выставляю руку вперед, прерывая ее гневную тираду. Прочищаю горло. – Не подходи больше так близко.

Так будет легче, Василиса. Правильнее.

Девчонка ошарашенно замолкает.

– Личные границы, Василиса. Не советую впредь их нарушать.

Готов поклясться, на словах «личные границы» она поперхнулась воздухом.

– Знаете, что я вам не советую? Не пить кофе дома.

– И после этого ты удивляешься, почему люди считают тебя агрессивной?

Оставив между нами чуть больше полуметра, вдыхаю свежий воздух полной грудью. И развернувшись в сторону нужной парковки, кивком головы зову за собой.

Пора расставить все точки над i.

Василиса

– На самом деле, никто, кроме вас, не назвал бы меня агрессивной.

Мы неторопливо идем по дорожке обратно к зданию. После моей эмоциональной отповеди немного неловко. Все напряжение последних дней я вылила ему на голову. А может это было к лучшему. Я высказалась, и стало легче. Виктор Александрович совершенно спокойно, но несколько необычно отреагировал на бурную тираду.

Личные границы.

Смешно. Это он сказал мне. Человеку, который никогда их не нарушает. Человеку, который с трудом сближается с окружающими не только в эмоциональном плане, но и в тактильном.

Мне. Вовсе не злобной злющей стерве. И совсем не агрессивной. Просто… Как-то все криво с ним складывается.

– А может, никто не говорит тебе правду, потому что не хочет найти слабительное в своей кружке? Или, может, потому что тебе на руку прикидываться овечкой и окружать себя идиотами, которые не в состоянии сложить два и два и получить четыре?

Его слова больно режут слух.

– А вы, значит, в состоянии?

От легкого ветра шуршат кроны деревьев. Мы смотрим прямо на дорогу. Только он – вперед. А я – под ноги.

– Не прикидывайся, Василиса. – Его голос звучит ровно и спокойно. – В этом нет необходимости.

– Я не прикидываюсь. – Бросаю быстрый взгляд исподлобья, но тут же снова возвращаюсь к изучению гравия. – Мне правда интересно.

– И что именно тебе интересно в этот раз?

– Услышать правду о себе. Знаете, все же вокруг идиоты. Интересно поговорить в кои-то веки не с идиотом.

Да, становится интересно увидеть себя глазами этого человека.

– Ты знаешь, что ты невероятно доставучая? – Он засовывает руки в карманы брюк. Боковым зрением, в момент особо сильного порыва ветра, Вася замечаю, что под подвернутым рукавом рубашки мелькает черный рисунок какой-то тату.

Виктор передергивает плечами. Еще бы, сейчас не лето. Выбежал на улицу в одной рубашке. Вроде взрослый, а ума – как у ребенка.

– Значит, агрессивная, доставучая… – демонстративно загибаю пальцы. – А еще?

Виктор закатывает глаза и с ухмылкой перечисляет дальше.

– Три пальца еще? Ну, загибай. Хитрая, сообразительная, жадная до внимания папина избалованная дочурка. – И тут он весело улыбается, будто забавно пошутил! – Только не злись опять! Ты не могла вырасти другой.