скачать книгу бесплатно
Лидия серьезно, оценивающе смотрит на Тамару, а потом, кивнув на Дом, тихо спрашивает:
– Зачем род ваш такой дом здесь выстроил?
– Чем место плохо? – удивляется Тамара.
– От мира далеко… Пустыня.
– Пустыня?!
– Снег, снег и снег. Все о крае вашем – снег.
– А это? – еще больше удивляется Тамара, взмахом руки предлагая подруге солнцем обласканные поля – в травах, цветах, пчелах, в веселой перекличке резвых пичуг. В ярких бабочках.
– Мгновение, – все так же тихо отвечает Лидия и продолжает: – Ты, наверное… Я тебя, пожалуй, и вовсе не знаю. Ты… какая же ТЫ, если жить здесь ХОЧЕШЬ? И ты богата, ты до страшного богата.
– Это как – «до страшного?» – лукаво улыбается Тамара.
– Дом. Такой огромный я уж совсем не ожидала увидеть. И поместье у вас – безмерное. И ПОЕЗД! Свой, собственный! И завод!.. Почему ты никогда нос не задирала?
– И это не все, – пожимает плечами Тамара и подтверждает: – Да, богаты. Но ведь не я богатство в семью принесла – не от чего нос задирать… Принимай мое предложение, с легкостью принимай. Ни о чем не волнуйся.
– Покупаешь меня?
– Ни в малой степени. Я прикрытие дарю. Веди себя как желается, но до предложений, как от господина твоего Твестева, не… не позволяй такого. И спокойно тебе будет. И между нами все хорошо и ладно будет.
– Осуждаешь все-таки, – обиженно отворачивается Лидия.
– Нет. Вовсе нет. Однако… согласись ты на его предложение – и я отойду от тебя. Придется. Правила потребуют, и я подчинюсь. Ради семьи. Покоя ее. Понимаешь? Стоит тебе принять предложение, а после раз – хоть раз! – заикнуться, что дружим мы, продолжаем дружить, и общество обратит взор на ВСЮ мою семью. Возьмется за нас – намеками, укорами и даже, пусть и в мягкость ваты укутанными, приказами о пересмотре ценностей. Ты пойми, у нас УЖЕ растревоженная репутация, которой тем не менее всегда находится милейшее объяснение и оправдание: мы неуживчиво экстравагантны. Но вот… одно дело – отношения со взбалмошной особой, другое – с особой, допускающей… соглашения определенного характера. Во втором случае наша с тобой дружба может все «проступки» семьи, любой давности, подвести под ОЖЕСТОЧЕННЫЙ прицел моральных норм и обязательств. Разве пожелаю я доставить подобное беспокойство своим родным и себе, если есть вариант, ведущий к покою, – пособие.
Лидия мрачнеет:
– Понятно – клетки, повсюду клетки. Даже у тебя, даже ты в клетке.
Тамара пожимает плечами:
– Общество. Вот оно, твое общество, без которого скучно тебе, – всегда с требованиями.
Лидия недовольно фыркает, но тут же заливается веселым смехом:
– Так нет и радости без общества! Соблазны-то в нем водятся!
И, все еще смеясь, наклоняется к розовому цветку Поля, срывает шляпку его, подносит к носику, вдыхает аромат и легкомысленно отбрасывает в гладь Дороги. Тамара останавливается, оборачивается вслед упавшему цветку, предупреждает подругу:
– Лида, осторожнее будь – у нас не принято жизнь рвать и отбрасывать.
Лидия тоже останавливается, смотрит вопросительно. Тамара объясняет:
– Мы во владениях Деда, а он к жизни, к простой жизни, большое уважение имеет.
– Ты о чем? – недоумевает Лидия.
– Ничего просто так не рви и не ломай, – просит Тамара.
– Но у вас же букеты?!
– Это другое – это для тебя. Чтобы приятнее было тебе в Доме. По ВОЛЕ Деда.
Лидия настораживается:
– Для меня?.. А что еще здесь так, особенно, для меня? Это потому Рарог Яврович жестко временами смотрит – я ему в неудобство?
Тамара наклоняется за розовой шляпкой, поднимает ее, отбрасывает в Поле, от глаз Деда:
– Не волнуйся – ты ему очень даже в приятность. Ты ему в мою подругу и наш смех. И ты ему в разговор на языке, который давно не слышал он и по мелодии которого соскучился. И все же… У него… Устал он от людей. Они ему в разочарование.
– Чем же?
– Кажется мне, порой кажется, что ВСЕМ.
– Это старческое, – тут же уверенно определяет Лидия. – Старики или добры, или злобятся.
Тамара неопределенно пожимает плечами – то ли соглашаясь со сказанным, то ли нет, – и, подхватив подругу под руку, ведет к Дому. К пирогу с кислицей, так полюбившемуся ей. К Матери, разыгрывающей гостеприимную простоту. К Деду.
– Ты с ним согласна? – вдруг выстреливает вопросом Лидия. – С дедом своим согласна?
– Нет, – отвечает Тамара и улыбается. – А почему спрашиваешь? Тоже кажусь такой?
– А почему ты тогда здесь, не в столице? Почему от нас без предупреждения уехала? Я что-то не то сделала? Разочаровала?
– Что ты?! Это я, скорее всего, обидела тогда тебя.
– Нисколечко, – не совсем искренне успокаивает ее подруга, а затем, помедлив, продолжает: – Я теперь знаю, что брата твоего ожидали в городе. И если не от нас, то, может, от него ты сбежала?
Тамара тихо смеется:
– От себя, от глупостей возможных сбежала. Братья ко мне ласковы, а я… в своем я, в упрямом и так и не рассасывающемся… Я от себя сбежала. От возможных своих глупостей.
– А что могла ты такого натворить? – любопытствует Лидия.
– Ох, Лидулечка, – вздыхает Тамара, – пожалуйста, давай не об этом?
– Давай, – легко соглашается Лидия, бросая острый взгляд на подругу, и признается: – Я, конечно, сходила на его представление – как мне такое пропустить? Сходила, не подозревая, что он твой брат. Только в столице узнала, что… И – да, он бог танца.
– Не правда ли? – выстраивает теплую улыбку Тамара и, отталкиваясь от нее сиянием глаз, закрывает тему. – И вот я здесь!
– И теперь ты здесь, – соглашается Лидия, задумчиво переводя взгляд себе под ноги. – И кажется мне, что вполне счастлива. Здесь. В одиночестве.
– До недавнего времени я не была одинока. У меня был друг, – помолчав, признается Тамара.
Лидия загорается живым интересом, прищуривается:
– Друг? И кто же?
– Уман. Любимый мой пес.
– Собака?!
– Собака.
– Шутишь?
– Ты просто не знала моего пса.
– И что с ним?
– Исчез.
– Сдох?
Тамара кривится от столь беспечно отмеренного черствого слова. Отворачивается от подруги, поправляет:
– Умер.
– Ну так я тебе нового куплю! У вас в столице мода на рутских собачек – таких, с ушками обвислыми. Похожи на…
– Довольно, – поднимает ладонь Тамара. – Довольно. Свежо все.
– Да не грусти ты так! Они такие хорошенькие, я самого-самого лучшего…
«Пыль, тоже пыль!» – выстреливает наконец-то ответ на полузабытый вопрос в голове Тамары, и хочется ей убрать Лидию, от глаз своих убрать – отодвинуть-задвинуть надоевшей куклой к самой стенке невидимого шкафа. Она впивается взглядом в Поле, словно в поисках такого шкафа, и вот здесь-то улавливает звук. Ноту. Высокую, очень высокую и оттого даже тихую. И в то же время боль, ранее незнаемая, глубоким щипком въедается в живот ее, обещая в скором времени стать непереносимой. Тамара вскрикивает и повисает на руке Лидии. Тут же слышит ее встревоженный голос:
– Что ты, что ты? Тамара? Тамарочка? Что ты?!
Не отвечает. И не по причине боли, а мысль – интересная, особенная, радостная и ужасная – на ум приходит, и так аккуратно приходит, словно кто-то вкладывает ее в голову и настойчиво при этом обещает, что мысль силу имеет сбыться. Надо только принять ее. Принять и все правильно сделать. Она принимает. Вот так: за мгновение, за щелчок мгновения, принимает решение и выстраивает план. Лидия же продолжает суетиться:
– Что, что с тобой? Где болит?
Желая скорейшего исполнения задуманного, усилием воли приминает Тамара чувство боли, распрямляется, говорит:
– Живот отчего-то свело. Не волнуйся – все прошло. Не волнуйся.
Но Лидия тому, что все прошло, не верит – в глазах ее тревога.
– Да все хорошо, – уверяет ее Тамара, перетерпливая повторный, однако менее жестокий щипок, и просит: – Дай-ка мне мяч.
– Зачем?! – широко распахивает глаза Лидия.
Слабо улыбаясь, поясняет:
– Мяч нужен для игры в мяч.
– Ну уж нет. Тебе же плохо. Идем в дом! – безапелляционно заявляет Лидия, отводя мяч от рук подруги.
Мягко настаивает:
– Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста.
Лидия мотает головой:
– Ты только что кричала!
– Я?
– Ты. Ты, Тамара. Пошли в дом, какой мяч сейчас?
О нет, Тамара не желает идти в Дом, не выполнив намеченного. Не желает получать время на размышления и сомнения. Она все выполнит сейчас. И в Дом вернется победительницей.
– Ты знаешь, заметная часть моего детства прошла в этом Доме, – хватается за память она, желая развлечь, отвлечь, удержать Лидию у Поля. – В пустыне этой. Мы много времени проводили у Деда. Очень много. Можно даже сказать, что были годы, когда скорее именно в столицу заезжали погостить: Мама какое-то время была особенно занята заводом, а отец… отец порхал… Мы даже несколько зим здесь провели.
– Полных? – удивляется Лидия.
Встряхивая головой, подтверждает:
– Полных! Темных! Но мы не скучали, поверь, не скучали. Дом – это целое царство; его можно исследовать, по нему можно путешествовать, в нем можно прятаться, воевать. Да, даже воевать и устраивать дуэли! А когда не вьюжит, можно выбегать к ближайшему озеру и там кататься на санках и коньках, или рыть в снегу норы и в них есть. Да, нам подавали обед в ледяные норы. И ели мы из деревянных плошек или прямо из котла.
– Вам такое позволяли?! – еще более удивляется Лидия, и кажется Тамаре, что еще немного – и победит она: забудет подруга о вскрике и, отдав мяч, вступит в игру.
– Это Дед! С ним очень просто было: утро на учебу, день и вечер на свободу. А свобода – это Дед в Кабинете или на прогулке, а мы… Нам даже разрешалось выстраивать из мебели баррикады. Разрешалось орать и по-уличному ругаться.
– Неужели?! Неужели он такой? А кажется… А дуэли? Что за дуэли?
– О-о-о! – смеясь, тянет Тамара, уже почему-то зная, что боль не вернется и что своего она добьется. – Это, как и войны, в основном с Гришей. И обычно на щелчки!
– Это как? – уже вовсю улыбается, увлеченная болтовней Тамары, Лидия.
– Так: подставляешь лоб под щелчки, и кто первый пощады попросит – тот и «мертв».
Лидия хохочет:
– И кто же обычно «умирал»?
– Я. Крепостью лба не вышла, – смеется и Тамара. – Но я мстила обидчику – как только «воскресала», так мстить и начинала. Помню, после одной такой дуэли как раз играли мы в «десяточку». Это в коридоре, на первом этаже, было. Стою я, «ути-тюти козявочка», – голова еще гудит, на лбу шишка. Передо мной в очереди Гришка, с мячом. Прямо передо мной. Я затылок его глазами буравлю, смертельно ненавижу. А он мяч несколько раз о пол отобьет, на мгновение застынет, прицелится, бросит, в десятку попадет, все назначенные повороты-хлопки выполнит, да еще и через мяч успеет перескочить. Я мяч поймаю и его, Гришку, окликну. Как обернется – мячом ему в лицо…
– Что?! – вскрикивает Лидия.
– Да, все в лицо метила, – утвердительно кивнув, продолжает Тамара. – Только ни разу тогда не попала: он руки очень быстро перед собой выставлял и мяч перехватывал. И снова был его черед в десятку бить. А другие братья, в очереди за мной стоящие, на меня сердились, ругали. За все ругали: за то, что глупая, за то, что из «мертвых» слишком рано вышла, за то, что опять не попала, и за то, что девчонка я. А я стояла, все терпела, ждала мяч и снова пробовала.
– Это же… Тамара, зачем же в лицо?
