«Вагнер» – кровавый ринг

Тишина, отдает холодом, уже все же ноябрь, и ночью теперь далеко не тепло. Да, погода здесь на Донбассе гораздо уютней и теплей, ласковей, чем в средней полосе России или там, на Севере где-то, но это днем и при условии, что ветра с дождем нет, а ночи, да еще и в осенний месяц под зиму, конечно, холодные. Благо одежда верхняя демисезонная и под бушлатом есть теплая военная куртка на молнии, что обычно и выдается всем вагнеровцам в такое время года. Час прошел быстро, и Люс, пробравшись к своему месту, снова заснул, но не сразу. В голове крутились события в учебном центре «Дружба», вспоминалась спецподготовка, когда их расчет из четырех человек готовили к работе на СПГ-9. При Люсе четыре расчета на «Дружбе» готовили. Учил курсантов старый профессионал, знавший свое дело как свои пять пальцев и владевший всеми нюансами работы на СПГ-9 и других боевых смежных этой системах. Инструктор Люса прошел Африку и Сирию, и потом еще не раз Люс вспомнит своего инструктора добрыми словами.

Утром поднялись рано. Привели себя в порядок, приготовили крепчайший чай и разогрели пайковую еду на сухом спирте. Затем еще отдыхали, разговаривали и курили. С выходами на улицу сопровождающий всех предостерег, и потому бойцы ходили только по самым необходимым биологическим надобностям недалеко за сарайчик, стоящий во дворе, и то быстрыми шагами или бегом, прислушиваясь к тому, нет ли в небе жужжания «птички». А уже после полудня примерно старший группы объявил, что получен приказ по рации выдвигаться на позиции… Бронежилет, разгрузка, каска, рюкзак за плечи и гранатометы с собой, а также нужно взять оставшуюся воду, кто не сбросил ее еще в пути. Да, часть баллонов сбросили многие, а другие просто выкинули из рюкзаков одежду и часть пайков, и забили сколь смогли освободившееся место бутылками с водой. Читатель, может быть, скажет, что 15 километров пути это небольшое расстояние, но скажу так, что бойцам ночью пришлось идти нагруженными под завязку, а это кроме большущих рюкзаков, гранатометов и воды в руках, еще и бронежилет, разгрузка, набитая магазинами, да еще дополнительный боекомплект в маленьких рюкзаках. И все это по бездорожью, путаясь в кустарниках, шастая по оврагам и бегом перебегая открытую местность… Вы тут еще должны не потерять своих, когда идете, не отстать от группы, ведь это ночь. Вот и подумайте, как ваш мозг будет работать в такой ситуации, выбирая варианты, как вам лучше сэкономить силы, а еще каждый из вас все равно подозревает ту вещь, что по прибытию на место вы можете и не отдыхать, а в бой вступить. Все понимают, что не на прогулку вышли.

Примерно после часа дня группа вышла из Отрадовки в сторону позиций. Шли как обычно молча, продвигаясь по зарослям многочисленных кустарников и деревьев, разросшихся за время войны лесополос, часто превратившихся в маленькие лески. Уже через полтора километра дошли до первой попавшейся на пути группе точки, и после недолгих переговоров по рации сопровождающий оставил на этой позиции, представляющей собой неглубокие окопы, четырех бойцов, причем трое из них были из того самого расчета СПГ-9, в котором состоял сам Люс. В такой ситуации никто не спорил: если так надо, значит так надо. То есть Леня, Саня и Иван, с которыми вместе Люс готовился еще в учебном центре «Дружба», оставались здесь.

Группа продолжила движение, пополняя по пути точки, на которых требовались люди. Переходя овраги, спускаясь по ним вниз и поднимаясь по их крутым склонам, продвигаясь по «кабаньим» тропам среди деревьев и кустарников, наконец-то остатки группы из четырех человек, в том числе и Люс, дошли до самого передка, почти до линии соприкосновения с противником. Здесь уже группа рассосалась кто куда. Люс, оценив обстановку, решил найти старшего точки. Среди деревьев и кустарников в окопах находились бойцы, хождений по территории здесь не допускалось… Неглубокие окопы, чуть выше колена, а где-то чуть ниже пояса, с полтора метра глубиной, были накрыты черными пакетами, в которые обычно паковали двухсотых, но такие пакеты хорошо спасали от дождя, и потому ими накрывали крыши окопов и блиндажей. Высота крыши была разной, где-то по самый уровень земли, только чтобы нырнуть в окоп со ступеньки, с которой еще можно и отбивать атаки противника, а также стоять на посту, а где-то поднималась даже на полметра и с метр и более даже от уровня земли. В качестве перекрытий, кроме пакетов, часто служили еще и старые замызганные спальники, или изредка бревнышки, заложенные сверху бронежилетами, хорошо защищающими от осколков. Все это маскировалось ветками от деревьев. Подпорками для крыш служили те же деревья, специально сломанные для этого, или просто бывало, что и не сломанные, толстые и тонкие деревья приспосабливали в качестве подпорок крышам. Так было и здесь.

– Здравствуй, брат. А командир где у вас? – спросил Люс бойца, сидящего в окопе, что находился между двумя деревьями и был сверху перетянут черным пакетом.

– Прыгай сюда. Здесь лучше не ходить, прилеты.

Люс быстро прыгнул в окоп к бойцу.

– Только пришли сюда, и надо как-то определиться здесь… – поясняет Люс свою ситуацию.

– Командир там, – кивает боец в сторону тропинки, за которой виден блиндаж, накрытый грязными спальниками, пакетами и ветками. – Там он, со старшиной.

Люс кивает бойцу, мол, понятно, и выпрыгивает по ступеньке из окопа, направляясь бегом к командирскому блиндажу. Там объяснил ситуацию с прибытием своим на точку. Командир показал место Люсу, где он должен окопаться и начать наблюдение за полем. Местом этим был правый край разросшейся лесополосы, здесь шли нестройными рядками молодые деревца и кустарники… Вся эта природа, в преддверии предзимнего месяца, уже растеряла свою листву, и только голые сучья, как палки-выросты, торчали во множестве своем из земли, и хмурое ноябрьское небо обещало дождь… Здесь, на краю этой лесополосы, уже был кем-то начат окоп, и глубина той земляной ямы была не более полуметра, а в длину чуть достигала полтора метра и в ширину сантиметров примерно восемьдесят.

«Надо углублять окоп и рыть в этой слякоти…» – констатировал мозг Люса всю эту действительность. Именно констатировал как факт, не преобразовывая все это в мыслеформы или в мыслеслова.

Насчет слякоти, читатель, отвлекусь и немного объясню про все это… Так вот, ноябрь и декабрь на Донбассе это совершенно не то же самое, что предзимние месяцы в средней полосе России или где-нибудь на севере нашей страны. Это несколько другая история про природу… Погоду часто с ноября уже и всю зиму в тех местах можно выразить было бы в виде дождя или ветра с дождем и снегом, а также слякоти, которая временами подмерзает и снова, снова превращается в вязкую жижу. Унылая пора ноября в лесополосах отдает сыростью и грязью, а часто моросящий дождь и серое небо навевают на слабый ум неимоверную тоску. И этой тоске, и этой сырости нельзя поддаваться, необходимо принять ее как данность, как то, что является неотъемлемой частью твоих здесь дней, и надо жить, жить во всем этом со своим делом, ради которого ты сюда пришел, жить ради своих родных, чтобы они могли тобой гордиться, и жить среди всего этого мрака ради своего, именно своего прекрасного будущего. И если только человек потерял образ того своего прекрасного завтра, потерял надежду на то, что его ждут дома, пусть даже не жена и дети, не мать с отцом, но кто-нибудь ждет, пусть хоть сосед или дворовая собака, но ждет, то этот человек, потеряв веру, даже вдали от передовой уже в полушаге от смерти. Что-то хорошее всегда должно быть в голове, чтобы не пасть духом, чтобы мочь сражаться с врагом, причем так, чтобы трепет вызывать своими делами у врага.

Наши вагнеровцы это могли, это было им под силу, и никакая погода не могла поколебать их душевные силы. «Говорить себе, что ты умер уже, это значит сломаться, думайте о хорошем», – говорил когда-то один инструктор в центре спецподготовки, готовя бойцов.

Окапываться… умершая трава, и сырые грязные желтые листья с оттенками серого и черного, и торчащие из холодной, сырой и давно остывшей земли палки кустарников, некогда одетые в зеленую листву, а сегодня представляющие собой только унылые серые выросты. Голые серые деревья, сливающиеся с низкими серыми кустарниками-палками, и сырость, сырость, сырость, и этот моросящий все время дождь… с этим серым унылым небом и непременным спутником осени ветром… Но что же Люс?

А к вечеру Люс все же окопался, обустроился на новом своем месте, несколько углубив окоп, насколько это позволяли обстоятельства, так как в небе время от времени появлялись птицы противника, и после команды «Птичка!» точка замирала. Любое движение разведчик с воздуха мог заметить, и тогда прилеты украинской арты по точке были бы делом времени. А могли бы ведь и активную встряску с прилетами устроить, а в этом случае как минимум будут раненые на позиции. Напомню читателю, кто забыл мои строки из первой книги, что окопы вагнеровского штурмовика это окопы часто или, как правило, украинские, занятые у противника при штурме вагнеровцами.

Представьте себе земляную яму глубиной в тридцать или тридцать пять сантиметров и полтора метра в длину. Представили? Это окоп. Здесь какой-то неизвестный Люсу штурмовик, когда только-только отбили позиции у противника, быстро окапывался, чтобы хоть как-то укрыться от осколков, а может быть, это окоп украинский. Не важно уже чей. Окоп был кем-то брошен… Или группы штурмовые ушли в накат на противника, или попросту времени не было углублять окоп… Такое бывает тоже, когда в постоянном режиме в небе работает птичка врага… Обычно меняют позицию, если уж позиция совсем открыта для птичек или уже нет тактической необходимости в окопе на именно этой позиции, и вот таких окопов в тех местах множество. А могло и просто быть такое, что в этом окопе кто-то был ранен и ушел на эвакуацию.

И вот представьте себе не докопанный, неглубокий брошенный окоп в лесополосе… Это грязная жижа, еще и не притоптанная. Если окоп в глубину достает до глины, то это очень хорошо… В таком окопе мало грязи или нет ее вообще, глиняный пол – он же чистый. А вот земля, и еще и мокрая земля, а еще и если накрапывает дождь, то назвать такое, наверное, нужно было бы жидким тестом… Однако, как бы ни было, но бойцу окапываться надо, от глубины окопа зависит его жизнь, проверено. А значит, придется месить это тесто, эту вязкую слякоть, мешая ее своим телом, ногами, коленями и вытаскивая саперной лопаткой из ямы наружу комок грязи за комком… Саперная лопатка сама, бывает, с трудом из сырой земли вытаскивается, но копать это тесто просто необходимо.

На что похожи бойцы, которым надо быстро окопаться, к примеру, в такой предзимний месяц после дождей? Их форма не такая красивая, как в кино или как на фотографиях… Грязная. Просто грязная. Спасает горячий чай. Нет ничего лучше горячего крепкого чая на войне. Только чтобы обязательно, обязательно он был крепким. Да, война часто это не просто пострелять и побегать, это часто грязная и сырая рутина, это лямка, которую надо тянуть день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем. Читатель, сможешь в таком окопе трое суток продержаться под моросящим дождем и под прилетами вражеских мин? А две недели? А два месяца сможешь? Да-да, и по два месяца на линии соприкосновения с противником сидят вот в таких окопах наши мужики безвылазно. А потом подморозит, и вроде бы и жить хорошо… Пусть промозглый окоп, но не сырой, и спальником можно накрыться, не теряя внимания за происходящим вокруг. Да, здесь птицы не поют и деревья здесь уже не растут – здесь донбасская осень на передовой. Вот так!

Да, я отвлекся, но отвлекся от рассказа о Люсе, чтобы лучше донести до людей всю ту атмосферу войны, в какой сейчас пребывает Люс. Прочувствуйте эту атмосферу, погрузитесь в нее. Иначе было бы неправильным с моей стороны обозначить только механические действия Люса, слишком уж это простое слово – «окопался», и все же это книга, а не отчет о проделанной работе, а потому буду доносить все во всех красках.

То есть все не так, как в кино или там по телевизору, когда показывают гражданам уютные и теплые блиндажи, елки под Новый год, печурки, где вьется огонь и где боец читает письмо от школьника. Позиция (!), как много в этом слове для тех, кто был там… Настоящая передовая, еще раз повторюсь и буду повторяться, пока все вы не поймете этого, – это земляные ямы, часто очень поначалу не глубокие, и эти ямы бывает и дождевой водой заливает, и если это зима, то они промерзлые, сырые, и враг тут совсем рядом, и разрывы украинской арты происходят на точке каждый день, все зависит только от активности украинских артиллеристов. И чем ближе позиция штурмовика от позиций вэсэушников, тем меньше прилетов по нашим позициям мин и снарядов противника. Арта украинская боится своих задеть… Бывают и исключения из правил. Но близость к противнику, если они в каких-нибудь пяти, десяти или ста метрах от вас, – это то же самое, что каждую минуту или секунду рисковать жизнью. Вот вам и елка с игрушками под Новый год. Вот вам и песня про печурку, в которой вьется огонь… Здесь даже курят, когда стемнеет, наклоняясь к «полу» окопа и прижимаясь плотно к его стенке, закрыв ладонями саму сигарету или выкуривая сигарету под спальником. И у соседей, наших врагов, такая же тишина по ночам.

Итак, еще сутки с небольшим только миновали, как Люс освоился в своем новом окопе и следил за полем, за которым находились вэсэушники. Все банально в этих лесополосах. Здесь наша позиция, за нами тоже расположены точки, на которых окопались наши парни, а впереди по этой же лесополосе стоит враг, и этот враг тоже окопан. Однако атаковать противник может и как по лесополосе, так и через поле, ведь часто бывало и такое, когда вэсэушники осуществляли свои атаки и по открытой местности при поддержке своей техники, используя и БТРы, и БМП, и даже танки… Про танки умолчу, так как их можно сравнить только с тотальной и неизбежной смертью, и тот, кто победил атакующий позиции вражеский танк, сам является богом. И вот Люс наблюдает за полем, еще не темно, но уже сумерки спускаются на землю, а где сумерки, там и ночь. Сам не заметишь, как время бежит… И тут шорохи в кустарниках с той стороны, где наши окопы расположены.

«Кто-то из наших…» – проносится в голове Люса, и этот кто-то все ближе и ближе подходит, кто-то пробирается к нему…

– Краснодар! – подает голос Люс, называя пароль и ожидая ответа. «Ответа не будет, пошлю очередь туда на шум», – проносится в виде какой-то молнии мысль в голове Люса.

– Луганск! – раздается за кустами, и слышно только, как человек на секунду остановился и затем снова продолжил свое движение. И слышно, как ветки царапают тело пробирающегося, скользя по его одежде и издавая присущий этому действу звук. Наконец, появляется лицо бойца, с которым Люс еще близко и не знаком. Боец подходит к окопу Люса и садится на корточки, пригибая ниже при этом свою спину.

– Иди, тебя командир зовет… – сообщает боец, – я тебя меняю.

В результате, когда Люс явился к командиру в блиндаж, тот сразу банально ему выдал фразу:

– Человек нужен на поднос. Пойдешь без сопровождающего к той точке, которую вы проходили вчера, когда сюда шли… На фишку пойдешь, там «поднос» у нас. Усалов там старшим, – объяснил командир Люсу все то, что тот должен проделать.

– Понятно. Надолго?

– Да придешь туда и там остаешься пока, – пояснил командир.

Собрав свои вещи, а это рюкзак и спальник, Люс направился в сторону тыла. Да, на этой новой точке Люс не задержался, отправившись в подразделение «подноса». Но и такое бывает, и часто так людей на войне перекидывают с места на место. Там, на «подносе», сейчас очень нужны были люди. Понятное дело, что старый состав точки, который здесь, так образно скажем, уже пристрелялся и освоился, трогать никто не стал, а вот Люс, как новый человек, был неплохим вариантом для того, чтобы именно его отправить в подразделение «подноса».

Что такое подразделение или группа «подноса»? «Подносом» называли группу бойцов, которая стояла около этих же точек, находящихся на передке, но немного все же дальше от них, примерно за километр. Бойцы с подноса постоянно были заняты тем, что доставляли из условного места к передку пайки, воду, оружие и помогали эвакуировать раненых, а также контролировали со своей точки окружающую их местность. Занятие это также серьезное. Здесь военный труд с ответственностью сопряжен, с добросовестностью людей. Боец «подноса» должен был сходить за оружием или пайками в то место, куда с тыловых баз свозили и выгружали все необходимое для бойцов, и вот такой боец приходит на такой склад импровизированный, набирает пайков, оружия сколько сможет унести и отправляется на передовую. Затем возвращается к себе на точку «подноса» и несет там пост. Бывало, что с передовой бойцы сами доносили раненого до точки «подноса», и тогда бойцы подноса несли раненого до точки эвакуации. За день такой боец подноса мог раза два или три доставить на позиции оружие и пайки, и один раз, к примеру, участвовать в эвакуации раненого. Это как пример. Бывало, что просто помогали нести раненых, так как нести за два или три километра раненого руки устают, и здесь менять человека на носилках или на спальнике необходимо, или же попросту бойцы с передовой очень заняты, и тогда они банально передают своего раненого бойцам подноса. Однако, скажу вам, что все хождения не только на передовой, а рядом с ней, сопряжены со смертельной опасностью. Бойцы подноса ведь под прилетами арты противника часто работают… Вот так…

До точки подноса шел Люс все по тем же тропам и оврагам, в дороге уже стемнело, и потому этот километр, что пришлось пройти бойцу, был долгим. Прибыл в расположение уже в темноте, чуть ли не на ощупь, ладно вышел на тропу правильно, и…

– Краснодар! – услышал Люс голос из темноты.

– Луганск! – ответил он на пароль. Встретил Люса тот самый Усалов. Далее разобрались, что, как и почему, тем более что Усалов уже ждал пополнение, то есть ждал прихода бойца с передка к нему…

– Вон там окоп… – бросил Усалов Люсу, доведя его до земляной неглубокой и не широкой ямы. – Вещи бросай здесь и спи там. Сегодня ночью разбудим, когда заступать на фишку будешь. Тропа – это и есть фишка. Кто идет по ней, как услышал шорохи, спрашивай пароль. Если не отвечают, шей из автомата, сами виноваты, а здесь у нас украинские ДРГ лазят. Вырежут… – объясняет Люсу Усалов то дело, каким придется здесь заниматься ему сейчас.

Усалов был мужчина лет сорока пяти, носил темную бородку, был худощав, высок, даже очень высок, однако мужчина он был крепкий, нацию имел русскую, но в разговоре чувствовались какие-то южные моменты в его акценте. Лицо старшего точки имело классические, или правильные черты, что говорило, наверное, даже о его достаточно высоком происхождении. Да-да, многие из нас имеют дворянские корни, хотя даже, может быть, об этом и не догадываются… Кровь как карты, она перетасовывается и перетасовывается, и потому неудивительно даже было бы встретить на улочках Питера или Москвы, или даже Йошкар-Олы праправнучку французской королевы или прямого потомка Рамсеса Второго, так почему же в лесу под Бахмутом этого быть не может… Однако в «разговоре Усалов был прост и, как говорится, был без всякой там ерунды», как выразился сам Люс, настоящее имя которого было Марат, рассказывая мне свою историю о войне на Донбассе. Кстати, нужно отметить и тот интересный факт, что люди на войне разные совершенно попадаются, и часто просто бывают такие интересные личности, что стоит только удивляться… Вот, к примеру, этот самый Усалов был один в один похож на актера Кирилла Полухина, игравшего Шугалея. Такое мне уже встречалось, кстати, и такой же полностью реальный случай я описывал в своей первой книге про войну, и потому, рассказывая сейчас историю Люса, я не удивляюсь совпадению с Шугалеем. Дело все в том, что тот или иной актер, как правило, играют определенный типаж человека, и потому часто типажи самих актеров являются отражением десятков и десятков миллионов тех, кто смотрит в кино на их игру. Бывает и так, что и двойники попадаются, как это было с Полухиным или с Мерзликиным из первой моей книги. Но об этом не сейчас. Об этом я подумаю потом… а сейчас война и идем далее…

В это же самое время бои и штурмы идут и на других участках под Бахмутом, превратившимся в кровавый ринг.

Вот что рассказывает тот самый Чиновник, с которым мы уже встречались ранее в книге, о тех ноябрьских днях:

– В эти уже ноябрьские дни мы стояли около водосточной трубы, что проходила под проезжей частью, под дорогой. Здесь у нас были обустроены окопы. Располагались мы где-то в районе Золотаревки. Занимались все той же работой, оборудовали огневые точки, держали позиции, наблюдали. Ходили на Ноль каждый вечер. Это расстояние от нас до Ноля в два километра было. На Ноле забирали боекомплект, провизию, воду и шли обратно. Спал я очень мало, бывали моменты, что просто придешь так, сядешь, закуришь сигарету или даже не закуришь, держишь ее в руках и сидишь. Просто сидишь… и все уже, чувствуешь, как у тебя падает сигарета, падает рация из рук, и уже «рубит» конкретно. Не спал по два, по три дня бывало – всегда был начеку. Единственный раз, помню, мне удалось поспать тогда хорошо, это когда я попросил бойцов посидеть на рации, чтобы они за меня доклады делали. Ну, конечно, если уже какая-то ситуация серьезная, чтобы будили – предупредил. Вот так вот… Это у меня единственный раз так было, когда хорошо поспать удалось, а так я все время бодрствовал. А на той позиции мы трубу использовали как убежище, так как она хорошо защищала от прилетов арты, а также мы окапывались, делали огневые точки рядом с трубой, то есть работали. Днем бойцы сидели на позициях, а я часто решал задачи – пробивал часть пути в тыл по другому маршруту и немного вперед, в сторону позиций противника, насколько это было возможно. Встречал и провожал до позиций группы снайперов, а затем их забирал назад.

Шла первая половина ноября. И вот, дали нам команду продвигаться дальше. А там получалось… Местность, вот считай, эта дорога автомобильная, и если стоять лицом к западу, то будет слева дорога, далее лесополоса, грунтовая дорога, а справа поле и далее там железная дорога, за железной дорогой наши же позиции. И нам приказали продвигаться вдоль этих двух лесополос. Добрались до обозначенной позиции, окопались, подходы к позиции заминировали. С севера и северо-запада открыт был огонь со стороны вэсэушников, причем украинцы били не по нам, а по нашим соседям-вагнеровцам, и мы попали под перекрестный огонь. С одной стороны бьют наши соседи-вагнеровцы, а с двух других сторон – вэсэушники по ним. На одной волне по рации двадцать с лишним штурмовых групп работало, и мы ждали, когда перестрелка закончится. Головы поднять нельзя было, били и пулеметы, и автоматы. Словом, с трех сторон летело мимо нас и поверх нас. Мы окапываемся, а мне матом кроют по рации: «…Продвигайся вперед!» – а мы головы поднять не можем. Потерь не было… Наконец-то смогли продвинуться дальше, заняв пустующую позицию. На новой позиции заняли окопы.

«Если по рации отвечать не будете, значит, мы будем считать, что ваша позиция занята противником», – объяснил мне командир по рации.

Ладно. Обустраиваемся. Я потихоньку копаю окоп себе. Доклады делаю. Доклады делают все по одной волне штурмовые группы. Рация вдруг брать перестала у меня, и доклады мои перестали проходить до нашего командира… А это уже ночь. Отхожу метров на десять, и туда-сюда отхожу, ну не ловит рация. Нас не слышно командиру, нас не принимают они по рации. А сама наша рация принимает, все слышно. И вот слышу, как командир командует АГСникам накрыть нас, накрыть нашу позицию. «Ложитесь в окопы все», – скомандовал я своим. Прилеты начались от своих АГС по нам. Они там думают, что мы уничтожены и наши позиции заняты украинцами. Однако хорошо, что помогли нам высокие деревья… Потерь не было. Я уже потом по другим волнам выходить стал на своих и наконец достучался, смог выйти все же на командира. Объяснил ситуацию. Затем через сутки нас далее по лесополосе отправили. Заняли мы новую точку в лесополосе, окапываться начали. Нас крыло всем, и из пулеметов, и артой. Головы не поднять было. Окапывались. Кое-как вроде окопались. Еще приказ поступил продвинуться дальше.

«Я не могу двигаться дальше, видимость у меня нулевая», – объяснял я командиру. Группы наши шли другие вперед. Одна из групп накрыта была артой, у них появились трехсотые, и они запросили эвакуацию. При этом наступала пехота противника. Штаб приказал мне в срочном порядке идти на помощь группе. Я взял троих бойцов, и мы выдвинулись на помощь к своим. Идем. Повел бойцов напрямик, через поле – времени не было обходить поле по дороге, так как надо быстро вытаскивать наших ребят. Бежим, под ногами мины, то ли не рабочие, то ли повезло просто, лепестки были там, все сплошь усеяно минами… Пробежали поле, вошли в лесополосу, не знаю, как пробежали, но пробежали! Вошли в лесополосу, рассредоточились в лесополосе на покинутых позициях, и, судя по сообщениям по рации, в эту же лесополосу уже заходит пехота противника. «Заходят, на них желтые повязки», – передают мне, а нам еще надо было забрать своих трехсотых. Да, противник заходил в лесополосу, а мы быстро окапывались. Закреплялись. Я начал искать командира группы, в которой были раненые. Найти не могу. Запросил точные координаты группы – координаты группы мне выдали. Троих бойцов я рассадил по окопам, они уже определили для себя огневые точки, чтобы вот эту часть лесополосы держать. А сам пошел искать группу по полученным координатам, и через метров сто пятьдесят я все же их нашел… Оказалось, группа состояла из шести человек, из которых пять человек уже были двухсотыми, и командир их тяжело раненный. То есть пять мертвых и один живой, очень тяжело раненный. Двигаться он не мог, у него были осколками рассечены руки и ноги. Я забрал у него рацию, гаджет и азбуку, сказал ему, что вернусь за ним, так как мне по рации поступил приказ искать еще группу, в которой тоже были трехсотые, и их мне приказали забрать. Я сместился метров на пятьдесят от этого командира раненого и услышал голоса.