«Вагнер» – кровавый ринг

К концу октября прибыло пополнение, в частности, нашу группу поделили на две отдельные. Командиром группы я также остался, только в группе числилось теперь пять человек. Вечером 31 октября 2022 года на Ноле командир направления поставил задачу утром продвигаться по заданным координатам и занять позиции. Как поняли, фронт выровнялся, начали двигаться. После Ноля мы двинулись на позицию и начали готовиться. Никому в тот день не спалось, все были на мандраже. Ночью по лесополосе отработал наш танк, разминировал лесополосы, а мы экипировались. Я своим бойцам сказал брать самое необходимое и побольше боекомплекта. Наступило утро, по рации прозвучала команда к продвижению. Мы начали двигаться. С нашей позиции двигались две группы. Моя группа была замыкающей. На Ноле командир наказал: «Командир группы всегда двигается последним», и изначально я следовал этому. Пройдя метров сто от позиции, необходимо было перебежать по открытке метров триста, – сначала спуск, переход через железнодорожный путь, подъем и по полю до следующей полосы. Первая группа выдвинулась, мы через пять минут после них. Дождались, когда они перейдут открытку, и начали сами перебегать по одному. Все было хорошо, но в небе появилась «птичка». Начал работать АГС по этой открытке, через которую нам нужно было перебегать. Но приказ есть приказ, заднюю не дашь. Я дал команду направляющему по последнему разрыву быстро бежать до плит, на подъеме лежали плиты, это походу был строящийся когда-то автомобильный мост, и там переждать до следующего прилета, и перебегать дальше. И так по очереди. Увидели и услышали последний разрыв снаряда, первый боец побежал… Сначала бежал нормально, но на подъеме пошел пешком, и один из снарядов залетел прямо ему под ноги. Сразу крик, стон и одна фраза: «Помогите, помогите…»

Я, понимая, что сейчас его закидают, так как «птичка» в небе и наверняка корректирует, принял решение вытягивать его и заодно всем перебежать в другую лесополосу. За нами как раз шла группа эвакуации. Я с группой бойцов рванулся к трехсотому, и мы начали оттягивать его в канаву – там на подъеме была небольшая канава. Оттянули, и я сразу же начал оказывать первую помощь раненому. У бойца была разорвана кисть правой руки, посечено лицо и ноги. На руку наложил жгут, перевязал бинтом кисть. Все это происходило лежа, под прилеты снарядов АГС. Кричал я там так, как никогда в жизни еще не кричал, а группа эвакуации просто встала как вкопанная в лесополосе, откуда мы и начали перебежку. В этой канаве мы пережили четыре или пять прилетов, только тогда группа эвакуации побежала, но АГС не умолкал. Двое из группы эвакуации начали оттягивать трехсотого в сторону лесополосы, где располагались ополченцы, расстояние до которых было метров пятьдесят. Как только они начали оттягивать раненого, мы переждали последний прилет[6] и, резко встав, побежали по назначенному маршруту. За все это время, пока оказывали помощь бойцу, больше никому не досталось. Потом я этому очень сильно удивлялся и до сих пор удивляюсь.

Подбежав к лесополосе, мы начали двигаться пешком, все выдохлись. В небе был слышан беспилотник. Идти до позиции оставалось еще метров семьсот. Вдруг резко услышали жужжание. Над нами зависла «птичка», мы остановились и не двигались. Ждали, когда она улетит. До этого дня это срабатывало. Висела она минут пять, и мы услышали «выходы» снарядов АГС, и сразу все разбежались и упали на землю, прикрыли головы и ждали прилетов. Противник стрелял три раза по пять снарядов. Первый залп прошел удачно, никого не зацепило, снаряды ушли дальше нас. Вслед за первым залпом, с разрывом в пять или шесть секунд, пошел второй залп. Я прокричал, чтобы никто не поднимался, так как было опасно, а ведь в нас, как я подсчитал, прилетело в общей сложности тридцать снарядов. Их было очень хорошо слышно, когда они приближались все ближе и ближе. Я каждый разрыв считал про себя, чтобы дать команду на подъем и начать передвигаться к позиции. Двадцать восьмой, двадцать девятый и тридцатый – разрыв. Я прямо почувствовал, как тридцатый снаряд разорвался позади меня, осколок пробил РД-шку[7] и попал в затылок. Сразу потемнело, звон в ушах и боль была такая, как будто очень сильно ударили палкой по затылку. Я сразу ладонью схватился за затылок, почувствовал, как хлынула кровь. Думал, все: «Приехал…», давай сразу доставать перевязочный пакет. Одной рукой держу затылок, другой достаю пакет перевязочный, разгрызаю зубами и начинаю перематывать голову. Один ПП использовал, достал просто бинт, начал и им перематывать. Лег на спину и ждал, ждал с мыслью, если все плохо, то засну. Но проходит пять минут, я в сознании, слышу в радейке свой позывной. Беру рацию, отвечаю. Командир спрашивает, как у моей группы состоят дела с продвижением. Я доложил, как полагается, добавил, что получил осколочное в затылок. На что мне передали, что придется ждать до темноты, рисковать отправлять группу эвакуации не станут. Я ответил, что понял. Полежав еще с минуту, решил, что мне не требуется эвакуация. Я встал, АГС по нам уже не работал. Начал собирать своих бойцов, благо никто из них не пострадал, все находились в радиусе десяти метров. Собрав всю группу, мы продолжили продвижение. Вскоре мы догнали первую группу, аккуратно начали подходить к ним. Метров за пятнадцать вдруг командир этой группы подал сигнал остановиться и не двигаться. Я сначала подумал мины, но оказалось, в небе над ними зависла птичка. Они находились в роще, под открытом небом. Моя же группа была незаметна для птички, поэтому мы чуть отошли в сторону и стали ждать, когда «птичка» улетит. Но «птичка» не улетала, а корректировала. И тут начались прилеты АГС, 82-го и 120-го минометов.

После прилета одной мины от 120-го миномета двоих бойцов из первой группы сильно зацепило, и это было слышно по их крикам. Они начали звать меня по позывному, чтобы я помог им. Командиры нас инструктировали, что если группа попадает под обстрел и там есть трехсотые, то не надо сразу туда бежать и оказывать помощь, так как с большой вероятностью тебя тоже ранит. Я прождал тридцать секунд и не выдержал, своим сказал оставаться на месте, окапываться… Я не мог просто слушать крики о помощи и бездействовать. Я подбежал к раненым, одному осколок залетел прямо под броник и, как я понял перебило позвонок, он не мог двигаться. Я быстро осмотрел его на предмет кровотечения, его не было. Он лежал недалеко от большого поваленного дерева, куда я его оттащил и сказал, чтобы он терпел и ждал, пока я помогаю другому трехсотому. Второй трехсотый был метрах в пяти от первого… Я, пригнувшись, подбежал к нему и понял, что у него тяжелая контузия, посечена рука и нога, все в крови. Он потерялся в ориентации, начал бредить, пытался на четвереньках уползти подальше. Я его остановил, оттащил под другое дерево и начал оказывать помощь. Его же жгутами перетянул ему руку и ногу. Наложил перевязочный пакет. Вколол промедол. Пока я оказывал ему помощь, он все мне кричал, чтобы мы все отсюда уходили, что нам конец. Я понимал, что он бредит, и просто молча оказывал помощь. А прилеты так и продолжались. После того как я оказал помощь второму, снова побежал к первому трехсотому. Он лежал на месте, я еще раз осмотрел его и заметил рваную рану, из которой сочится кровь. Взял тампонаж, заткнул рану и наложил перевязочный пакет. Вдруг боковым зрением вижу, как второй трехсотый встал в полный рост и пошел в сторону тыла. Я кричу ему, чтобы он упал на землю – и тут прилет 120-й мины метрах в десяти от нас. На моих глазах его еще раз посекло. Вокруг черный смог, звон в ушах. Первого трехсотого я накрыл плащ-палаткой и сказал, чтобы ждал, возможности эвакуации сейчас нет. И тут слышу крики, что командира первой группы тоже ранило. Я крикнул, что сейчас подбегу. Но сначала подбежал ко второму трехсотому. Начал его оттаскивать подальше от места обстрела, боковым зрением присмотрел упавшее дерево, оттащил его туда. Ему посекло вторую руку. Наложил свой жгут на нее и перевязал. Еще раз сказал ему, чтобы никуда не уходил и оставался здесь, ждал эвакуации. И побежал к командиру группы. Вместе с командиром группы был еще один боец, который успел уже вырыть приличный окоп, но командира первой группы сильно зацепило. Осколок залетел в руку, он сказал, что не чувствует ее, было видно, как сочилась кровь. Из медицины[8] у меня уже ничего не осталось, а его медицина была потеряна при передвижении, как он сказал. Пришлось с головы снимать бинт, разрывать чистые места на кусочки и затыкать рану. Заткнув рану, разорвал на нем рукав и им же перевязал.

Чтобы вы понимали, я метался от одного раненого к другому под прилетами снарядов и только потом понял, как мне повезло. Ни один осколок в тот момент меня не нашел. Уже дома, вспоминая это, я выдумал себе, что оказался невредим только из-за того, что помогал товарищам и мои ангелы охраняли меня в этот момент. Словами ту ситуацию толком не передать. В один момент, когда я одновременно оказывал помощь двум своим товарищам, по рации меня вызывали и спрашивали, что с моим продвижением до моей позиции. «Я оказываю помощь», – наконец ответил я им по рации, на что услышал мат и требование быстро передвигаться на назначенную позицию. Разговор был не долгий. Я крикнул своих бойцов, а в ответ тишина… Побежал к месту, куда сказал им сместиться, а они окапывались так усердно, что не слышали меня. Я всех поднял и приказал бежать за мной. «Птичка» все так же висела над нами, так же все прилетало. Я на десять секунд взглянул на карту, чтобы сориентироваться, куда бежать, – еще нужно было преодолеть триста метров, – запомнил, и мы побежали. В этот раз я был направляющим, так как понимал, что от меня сейчас зависят жизни бойцов. Я побежал, пробираясь через бурелом, повернул к железнодорожным путям, перебежал их, побежал вдоль железнодорожных путей прямиком до назначенной позиции, одновременно контролируя, чтобы никто не отставал.

Как только мы побежали, «птичка» последовала за нами. Прибежав на позицию, я увидел ливневую трубу под дорогой и приказал всем туда забежать, потому что «птичка» нас спалила, и соответственно сейчас будут прилеты по нам, а без укрытия поляжем все. Я подождал, когда все залезут в трубу, и сам залез туда. Труба была засорена на другом конце, я приказал расчистить, чтобы был второй выход и сектор для обстрела. Я начал отбивать свои координаты и пытался передать в штаб. В трубе связь не ловила, поэтому пришлось чуть вылезать на открытку. Где-то с минуту пытался связаться со своими по рации и краем глаза увидел, как прямо в меня летит горящий огонек. Через секунду разрыв, меня откинуло вовнутрь трубы, звон в ушах, в глазах потемнело, но меня не посекло. Бойцы на меня так удивленно посмотрели, когда я просто начал отряхиваться. И тут нас начали накрывать все теми же АГС, 82-м и 120-м минометом, раза четыре недалеко были прилеты от танчика. Я решил подождать с докладом и переждать, когда перестанут обстреливать. Где-то через полчаса обстрел прекратился, и я решил попробовать связаться со штабом. Вновь пришлось вылезти из трубы – связываюсь со штабом и опять вижу, как прямо на меня летит горящий огонек. И по новой так же откидывает, звон, темнота. И тут мне опять повезло, весь целый. Как понял, снаряд попадал выше трубы. Еще подождав с полчаса, я вышел на связь, успешно доложил и сказал, что сейчас буду пробивать тропу до Ноля. Как раз начинало темнеть, «птичку» уже не было слышно. Я получил одобрение и, взяв одного бойца, пошел пробивать тропу. Другим бойцам поставил задачу оборудовать огневые точки и держать оборону. И так как продвигались на эту позицию в суматохе, в темноте с трудом различались следы, поэтому я взял ветку, на ветку привязал шомпол, на шомпол – часть бинта с головы, и мы пошли потихоньку в сторону первой группы.

Перейдя через железнодорожные пути и входя в лесополосу, я начал протыкать землю этой приспособой, чтобы обойти мины, если они там были. Занимался этим я примерно минут десять, потом все бросил и на везение пошел к первой группе. Мне повезло, не подорвался. Когда пришел к первой группе, первый трехсотый, у которого осколок был в спине, так и лежал у дерева, – живой. Я подошел к нему, спросил о том, как он себя чувствует, и дал воды. Мы попробовали его поднять, но как только начали поднимать, он сильно стал кричать от боли. Нужны были носилки, которых у нас не имелось. Сказал ему, что сейчас иду пробивать тропу, а он пусть ждет группу эвакуации. Начал двигаться дальше. Командир первой группы к вечеру погиб – я узнал у товарища, что ему два раза посекло ноги, и ему перетянули ноги жгутом, но где-то не дотянули, и командир истек кровью. Далее увидел двухсотого с разможженной головой и здесь же рядом еще одного трехсотого. Раненого я спросил, как он здесь оказался, и тот мне рассказал, что они вдвоем продвигались к позиции и попали под птичку, а после удара арты дерево упало на товарища и разбило ему голову насмерть.

Мы пошли дальше, вышли к одной из групп, их тоже накрыло. У них также были трехсотые и двухсотые. Мы зашли к ним на позицию и начали ждать группу эвакуации. Прождали полчаса, нам сказали, что группа прибудет только через два часа, так как один проводник увел их не в ту лесополосу. Про себя проругавшись, мы пошли обратно к первой группе и начали пытаться самостоятельно эвакуировать трехсотого. Было уже совсем темно, пробираться через бурелом трудновато. Мы положили трехсотого на плащ-палатку, которой он был укрыт, и потихоньку начали тащить его, так как поверхность земли не ровная, везде ветки, бурелом. Трехсотому от того, что мы его тащили, было очень больно. Протащили мы его метров пятьдесят, а дальше не стали рисковать, потому что могли еще хуже сделать всем. Вернулись на свою позицию и начали окапываться, ожидая, когда прибудет группа эвакуации. По рации сообщили, что группа эвакуации двигается в нашу сторону и нужно ее встретить. Мы выдвинулись навстречу, встретили и довели ее до трехсотого. Погрузили его на носилки и вшестером понесли его на Ноль. Донеся до асфальтированной дороги, группа эвакуации понесла его, а я с другим бойцом пошли обратно на свою позицию. Пришли на позицию и продолжили окапываться. На следующий день я узнал, что трехсотого донесли до перекрестка и он там умер. До Ноля его не донесли. Один из группы эвакуации мне потом рассказал, что, когда его несли, у него была лихорадка, его всего трясло. На перекрестке он просто прокричал: «Я музыкант!», – и погиб. Позывной его «Кэмэл».

Такова история бойца с позывным «Чиновник». Вот это и есть реалии войны… Но с Чиновником здесь мы еще не прощаемся… это еще не все.

Да, жестокая борьба шла на всех участках под Бахмутом в те дни, в те месяцы. И не было там островка в тех местах, где можно было бы отсидеться, спрятаться в тыловых местечках от прилетов украинской арты или быть спокойным по поводу того, что вот здесь уж точно не работает вэсэушная диверсионная группа, или, находясь на самой передовой, чтобы можно было отсидеться в окопе и просто постреляться с врагом. Этакая перестрелка… и вот тебе война? Нет! Постреляться не получится, здесь такого не было, и если уж человек попал на линию соприкосновения с противником, то здесь нужно биться в кровь, насмерть, отдавая все свои силы ради победы. Встреться с любым бойцом-вагнеровцем, и тебя ждет рассказ, полный событий, и не зря я как-то говорил, что о каждом из этих ветеранов можно отдельную книгу писать… Однако я и другие только начинаем писать эти материалы, а потом и профессиональные историки начнут изучать и говорить о той героической странице истории русского оружия в истории «Вагнера». Затем придет время, и многие начнут писать художественные романы и снимать фильмы о группе «Вагнер» и ее боевом пути на Донбассе. Однако, чтобы все это было, необходимо сначала выдать вот такие книги, то есть начать говорить о тех днях… Да, возьми любое время и любой участок борьбы в тех местах на Донбассе, и ты получишь историю самоотверженности и мужества.

Теперь возьмем, к примеру, навскидку ноябрь 2022 года…

2 ноября. Ночь… «Урал», кузов которого накрыт брезентом, десять бойцов группы «Вагнер», закончив обучение в учебном центре под Луганском и отработав затем на полигоне свои знания с инструкторами, теперь перебрасываются на передовую. Первая остановка, где группа теперь сойдет с машины, будет село Зайцево, что находится относительно недалеко от известного всем Бахмута. Да, ночь и десять бойцов едут на позиции… Большие рюкзаки, с пристегнутыми к ним спальниками, были сложены посередине кузова, в проходе между сиденьями, здесь же лежали баллоны с водой. Люс, держа автомат обеими руками за цевье, сидел рядом с самым бортом кузова. Трудно было различить, что там за бортом… «Деревья, дорога», – скупо неслись мысли ни о чем в голове Люса. Люс не беспокоился, так как это чувство для него было неизвестно… Вернее, то, что обычный человек принимает за страх или за тревогу, у таких людей, как Люс, организм воспринимает совершенно иначе, по-своему, притупленно реагируя на жесткие ситуации этого мира. Люс фактически был сверхчеловеком, и не удивляйся этому, читатель. Да, есть такие люди на Земле, и их не очень много… Их эмоции несколько иначе выглядят, а вернее эмоции-то им как раз не мешают жить, но эти люди очень адекватные, умные, и они великолепно умеют рассчитывать ситуацию, складывающуюся вокруг их. Из таких людей получаются отличные воины и отличные руководители… Кстати, этот типаж человека и руководит миром.

Машина наконец-то остановилась.

– Выгружаемся! – слышится за бортом голос сопровождающего, или старшего группы, который должен доставить бойцов на позиции.

Сотрудники начинают вставать и продвигаться к борту кузова, захватывая с собой сразу рюкзаки. Люс, выпрыгнув у обочины дороги, сразу ушел влево, дальше от дороги, как учили… Затем, когда все покинули кузов машины, «Урал» дернул вперед и ушел, пропав в темноте из виду… Луна освещала дорогу, и тем более потому нельзя было на нее группе выходить. Двигались вдоль заборов, дальше от обочины, иногда останавливаясь и снова продолжая движение. Группа, нагруженная рюкзаками, под завязку набитыми пайками и другим необходимым, у каждого в руках по баллону или даже по два баллона воды, шла за сопровождающим. Кто из читателей не знает, тому объясню, что под баллоном воды здесь имеется в виду шесть полуторалитровых бутылок с водой, упакованных в пластиковый пакет. И такой пакет с каждым километром становится все тяжелее и тяжелее. Это я к тому, чтобы вы представили себе саму ситуацию, сам момент всего происходящего… Кроме того, бойцы несли с собой одноразовые гранатометы, по одной или две трубы на человека. А теперь внимание: по бездорожью группа должна пройти 15 километров пешком. Необходимо было добраться до села Отрадовка.

Сопровождающий объяснил бойцам:

– Если идти напрямую, то здесь совсем недалеко до Отрадовки. Но напрямую опасно, тогда придется по открытке идти. Значит, идем в обход, сейчас к лесополосе выйдем, – заключил старший.

Группа, следуя за своим старшим, вышла к лесополосе, рассыпалась в шахматном порядке и пошла вдоль дороги по разные ее стороны, соблюдая расстояние между бойцами. Каждый в таком построении видел спину направляющего впереди себя и фигуру того, кто идет сбоку слева или справа по диагонали впереди. Дело все в том, что по дороге к пункту назначения группа или могла попасть в засаду, или же могла быть обнаружена украинским разведчиком с воздуха, или же быть атакована «птичкой», несущей боезаряд. Именно поэтому группа в таких случаях часто разбивается. В принципе, при плохой ситуации кто-то должен обязательно выжить, дойти до назначенного места или оказать медпомощь раненым, или кто-то должен принять бой. Напомню читателю мысли мои, которые я излагал еще в первой своей книге: ваша задача на войне победить противника, уничтожить его в атаке или в обороне, а не умереть геройски. Ваш труп или ваши ранения выгодны врагу, а потому надо себя беречь для боев, ведя войну грамотно. Такая установка у вас, по крайней мере, должна быть. Но идем далее…

Люс шел с правой стороны дороги сразу за старшим, неся на себе огромный, больше человеческого туловища рюкзак, с пристегнутым к нему спальником, а в руках – два баллона воды. Ноши, которые казались ранее еще легкими, теперь становились все тяжелее и тяжелее с каждыми десятью метрами. Пройдя по этому бездорожью километра три, пришлось остановиться, так как многие посчитали, что придется скинуть с себя лишний груз, который мешает экономить силы. Люс также снял с себя рюкзак, если уж группа сделала остановку, хоть и мог выдержать еще и не такую нагрузку физическую, но на всякий случай решил скинуть часть пайка и одежды в траву.

«Главное дойти, а там разберемся», – пронеслась мысль в голове Люса. И вот, упаковались и снова продолжили движение, уже четвертый километр пошел. Луна освещает часть пути.

«Черт его знает, хорошо или плохо это, когда луна», – констатирует ситуацию мозг Люса.

Пока вроде тихо, группа идет молча, упорно, и все это даже кажется бойцам, которые только-только вот попали в такую ситуацию, интересным, и в то же время организм устает, потому в мозг прокрадываются мысли: «а черт бы вас всех побрал, дойти бы побыстрее». Затем, пройдя еще четыре с лишним километра, по команде сопровождающего свернули вправо, к оврагу. Шли долго друг за другом в колонне по оврагу, спускаясь в низины и поднимаясь по ним, проходя через кустарники и целые невысокие заросли. Луна то пропадала, а то появлялась снова в небе… Выбираясь из оврагов, быстро проходили открытые места и снова попадали в низины, двигаясь так долго и нудно, молча и все так же упорно. Дорога по этому полному бездорожью по низинам, оврагам и овражкам составила около восьми километров…

Вот и первые строения видны, уже раннее-раннее утро, но еще не светло совсем. Группа зашла в село. Длинная улица из двух рядов домов, и улица эта похожа даже была на какую-то ветку села, что-то вроде деревеньки, примыкающей к самому селу. Завернув налево, вошли в разбитый, неухоженный двор. Слева, в свете луны, просматривался сарай, старые доски которого похожи на свисшую испорченную одежду убогого бомжа. Пройдя мимо этого сарайчика, бойцы могли видеть длинное низенькое строение, покрытое серой шпаклевкой. Низкие двери и несколько грязных, запыленных окон было в этом строении.

«Хозяйство…» – пронеслось в голове Люса, и этим словом он констатировал тот факт, что похоже эти строения представляют собой склад всякого деревенского хлама, который сейчас и не нужен более никому, даже бывшим хозяевам, убежавшим в ту или иную сторону от войны.

Завернули влево на крыльцо дома, начали по одному за старшим заходить внутрь веранды, затем прошагали по сеням метра четыре и вошли внутрь дома. Здесь большая комната, освещенная фонариком, пристроенным на диване, или, так скажем, на остатках того дивана, во что он превратился за последнее время. Диван стоял у стены напротив узеньких окон, что находились сразу у входа слева в шагах трех. Сам диван этот спинки не имел, был разложен, и во многих местах его торчали из больших рваных мест клоки поролона. Это я передаю здесь саму обстановку войны, ту действительность, в которой происходит все это действо, и потому пытаюсь показать ту жизнь в деталях и без прикрас. И чтобы больше было для тебя, читающий эти строки, понимания происходящего, сравню этот диван со старым сюртуком из каких-нибудь прошлых веков, сюртуком не только выцветшим, но местами мокрым и грязным, висящим в старом сарае, пропахшем застарелым гнильем и отдающем плесенью. Так смогу точнее передать состояние вещей в заброшенных домах, где приходится останавливаться бойцам. Это потом, что возможно еще, приводится хоть в какой-то порядок, а если это только временное пристанище, то здесь… главное, просто «приложить голову до утра», как говорится. Это было временным пристанищем для группы, как и для других групп, которые до этого момента в заброшенном доме побывали уже.

Итак, большая комната с диваном и еще одна комната, поменьше, в которую вел вход прямо из этой же комнаты. Этот проход был справа чуть наискосок напротив входной двери в дом. В маленькой комнате фонарик осветил большую тахту, покрытую то ли ковриком, то ли жестким покрывалом. Люди наконец-то сбросили с себя рюкзаки, есть не хотелось, а хотелось только спать. Начали устраиваться на том, что было, чтобы где-нибудь прилечь и наконец-то уснуть. Сбросили с себя бронежилеты и разгрузки, которые все же оставили под рукой, а кто-то и не снимал с себя ничего, другие все же решились снять бронежилет и пристраивали свои разгрузки у себя под головой. Спальники не распаковывали. Все оставалось так, как принесли сюда. Но кто-то в той большой комнате уже поставил кипятить чай. Там несется караул. Ночью все равно будут нести все по часу дежурство на веранде. Так надо – кто-то один должен отвечать за жизни всех, пока группа отдыхает. Пост, или, как здесь говорят, «фишка» – это святое. Заснули быстро, и вот уже кто-то из бойцов в темноте, при тусклом свете фонарика, трогает Люса за ногу, бережно его подталкивая. Люс, полусонный, сразу поднимается со своего места и, забирая с собой бронежилет с разгрузкой, бредет в большую комнату, где начинает на себя надевать эти латы. Затем выходит на веранду…