Полдень в Тихой Миле

Если вы спросите Барлоу, он, как большой знаток, ответит, что нет лучше способа забыть о заботах, чем предписываемая на-кхакра-аири разминка. Попробуйте-ка подумать о бедах, которые обещают прилетевшие в Тихую Милю гости, когда пульс зашкаливает за сто восемьдесят ударов в минуту.

Не получится.

Через тридцать минут Барлоу завершил упражнения. Он с хрустом вправил плечевые суставы, восстановил ритм дыхания и расслабил мышцы. Его бронзовый торс блестел от пота.

У Барлоу не было шрамов, татуировок, родимых пятен, ничего, что можно было отнести к особым приметам. Если он был когда-то киборгизирован, то тщательнейшим образом позаботился скрыть следы имплантаций. Для любого наблюдателя, который пропустил демонстрацию искусства причинять смерть, Барлоу представал просто немолодым человеком в хорошей форме. Любителем загорать и делать зарядку на террасе своего загородного дома. Рядовым жителем городка Тихая Миля на безымянной планете, затерянной где-то в Рукаве Лебедя.

«Вы, может быть, слышали о нас разное, но с этого дня советую помнить: у нас обычный город и в нем живут обычные люди», – так прямо в космопорту его приветствовал шериф Хаген. Они прекрасно поняли друг друга.

После завтрака Барлоу не стал дожидаться полудня, чтобы отправиться в город. Он надел широкие льняные брюки и голубую сорочку навыпуск, на ноги – плетеные сандалеты. Задумчиво глянул в сторону кровати, того, что было под ней, качнул головой, словно говоря самому себе «нет». И, прихватив с вешалки шляпу, вышел из дома, как всегда, не запирая дверь.

На самой окраине, напротив жилища мусорщика Тэма, что рядом с лавкой гробовщика, Барлоу повстречал шерифа Хагена. Человек новый в Тихой Миле решил бы, что встреча эта случайна и шериф, чей участок был на другом конце города, просто выбрался на улицу размять ноги. Однако Барлоу изучил привычки шерифа так же хорошо, как тот его собственные. Хаген искал встречи, хоть и первым делом сказал, что собирается навестить Тэма и сделать ему строгое внушение за позднее и шумное возвращение из Карьера.

Шериф был невысоким кряжистым мужчиной с простым квадратным лицом, тщательно взращенными вислыми усами и пристрастием к галстукам-шнуркам в сочетании с остроносыми сапогами. Несмотря на это и шляпы с загнутыми полями, лошадей, которых в городе было немало, Хаген избегал, отдавая предпочтение велосипеду или в редких случаях спешки ховербайку. Шериф говорил, что в детстве лошадь его лягнула и с тех пор он «этим бестиям не доверяет».

Про мужчин нельзя было сказать, что они дружили, но Хаген был одним из немногих горожан, кого Барлоу хотя бы раз приглашал к себе домой больше чем на пять минут. Раз в три месяца, когда шериф устраивал себе выходной и оставлял город во власти порока и беззакония, они с Барлоу выпивали вместе, любуясь много значившим для каждого жителя Мили пейзажем Мусорного Карьера.

Встретившись, Барлоу и Хаген поговорили пару минут на общие темы. Затем шериф сунул большие пальцы за ремень, что для него было признаком предстоящего серьезного разговора. Покачавшись с каблука на носок и обратно, он со значением кашлянул и сказал:

– Я насчет вчерашних гостей, Джон. Видел же ты их корабль?

За минувший с их знакомства год Хаген от силы трижды называл Барлоу по имени. Во всех случаях то, что он говорил следом, оставляло долгий неприятный осадок.

– Еще как видел. Роскошная посудина. Уйму денег стоит.

– Да уж, чертову уйму. Хорошо, надо думать, зарабатывают рекламационные агенты.

– Кто? – удивился Барлоу.

– Рекламационные агенты, – повторил Хаген. – Так представился их главный, Дерек. Я с ним говорил по коммуникатору сегодня утром. Агенты, ха! По мне – чертовски ласковое словечко для банды головорезов. Охотники за головами, вот они кто.

– И за чьей же головой они охотятся, шериф?

Хаген, все время глядевший куда-то в сторону, первый раз посмотрел Барлоу прямо в глаза.

– Дерек сказал, что ищет человека, прибывшего в Тихую Милю чуть больше года назад. Имя назвал незнакомое, но ДНК-профиль, который он прислал совпадает с твоим, Джон.

– Вот как, – Барлоу задумчиво пощипал себя за кончик уса. – Что ты ему ответил?

– То же самое, что и любой другой в Тихой Миле. Нам не нужны проблемы. А от себя я добавил, что, если у него и его агентов нет ордера, выданного Магистратом сектора, пусть выметаются с планеты. Хоть мы и живем на Рубеже, у нас дела делаются по закону и никак иначе.

– Полагаю этот, как его, Дерек не обрадовался.

– Спокойно воспринял. Изображение он не включил, но голос у него все время был ровный. Он сказал: я вас понимаю, шериф. И добавил эдак с издевочкой, я всегда за сотрудничество с законом. Ордер, мол, у вас уже в почте.

Хаген раздраженно сплюнул в сторону.

– Я открываю ящик – и действительно. Рекламационный чертов ордер. Претензия о ненадлежащем исполнении обязательств таким-то лицом. Указанному лицу надлежит для урегулирования спора явиться на Каморру-три.

Лицо Барлоу не дрогнуло, но при упоминании Каморры, домашней планеты Синдиката его сердце пропустило удар. Шериф тем временем продолжал:

– В случае нарушения предписания уполномоченный агент имеет право применить меры убеждения по своему усмотрению. Заверено Магистратом второго числа этого месяца, ограничения срока действия не имеет.

– Липа.

– Липа, – легко согласился шериф. – Запрос в Магистрат я уже выслал. Но со всеми проволочками на ответ у чиновников уйдет не меньше недели. А этот Дерек, сам понимаешь, столько ждать не будет.

– Понимаю, – Барлоу снова прихватил себя за ус. Унаследованный от отца жест, которым он сопровождал непростые размышления. – Могу я тебя спросить, шериф?

– Конечно, – Хаген кивнул.

Барлоу помедлил, подбирая слова.

– Если, давай предположим, у меня не получится с рекламационными агентами договориться по-доброму. Климат на Каморре гораздо хуже здешнего, да и я тут за год совсем стал домоседом. Так вот, если они начнут применять ко мне меры убеждения…

– Послушай, – перебил его шериф, мрачнея на глазах, – Ты войди в мое положение, Джон. Я должен подумать о людях. Триста душ у меня на попечении. Никак нельзя, чтобы из-за твоих разборок с Дереком кто-то из них пострадал.

– А как насчет меня, шериф? Мне, получается, можно пострадать? Вроде я здесь не чужой. Не вчера прилетел.

– Не вчера, – согласился Хаген. – И в городе ты на хорошем счету. Даже господин мэр о тебе отзывался недавно с большим уважением. Барлоу, говорит, образцовый гражданин. За целый год ни малейших нареканий.

– Вот оно что, – протянул Барлоу. – Намекаешь, года в Тихой Миле недостаточно, чтобы стать своим, так, шериф?

Хаген молчал и двигал челюстью, как будто жевал ответ.

– Ладно, – нарушил тишину Барлоу. – Ладно. Я понял. Я сам по себе. Извини, что полез к тебе со своими проблемами, шериф.

– Это ты меня извини, Джон, – тихо сказал Хаген и почему-то бросил быстрый взгляд вверх, на парящее в небе колесо боевой станции. – Не я придумываю правила. Ты хороший человек. Очень жаль, что так вышло.

На руке Хагена пискнул смарт-браслет.

– Помяни дьявола, – расстроено сказал шериф. – Мэр вызывает на совещание с Кингсли. Срочно. Я пойду, ладно?

Хаген протянул Барлоу сухую, твердую и здоровенную, как лопата, ладонь.

– Мне правда жаль, – лицо у него сделалось совсем виноватым. – Если хочешь моего совета, беги из города.

После колебания Барлоу все-таки пожал предложенную руку.

– Спасибо за участие, – сказал он и Хаген скривился, иронию в прозвучавших словах невозможно было не услышать. – Если сложится с бегством, пришлю тебе открытку.

После не самого теплого расставания идти в одну сторону с шерифом не хотелось. Барлоу и до разговора с Хагеном, собирался навестить билетные кассы космодрома. Путь к ним лежал через Площадь Первооткрывателей, куда, к ратуше, торопился страж закона.

Барлоу решил подождать, пока тот окончательно не скроется из виду. Пока он стоял на месте, старательно отгоняя невеселые мысли,  его окликнули.

Похоронных дел мастер Лука де Врис стоял на пороге своей лавки и махал рукой.

Когда Барлоу подошел, де Врис снял цилиндр и поклонился. Напомаженные волосы, разделенные идеально ровным пробором, блеснули на солнце.

– Прекрасный какой денек, мистер Барлоу, – это были едва ли не первые слова гробовщика, обращенные к Барлоу за все время пребывания того в Тихой Миле. У мастера похоронных дел оказался приятный мелодичный голос. – Что-то вы давно не навещали наш магазинчик, как же так?

Барлоу, который никогда не подходил к ритуальной лавке ближе чем на пять шагов, промычал что-то неразборчивое с извиняющейся интонацией.

– А зря, зря не навещали, так я вам скажу, – с воодушевлением продолжал де Врис. При этом он понемногу пятился назад, наполовину оставаясь в поклоне и преданно смотря на Барлоу снизу вверх. – О-очень интересные мы получили позиции недавно. Например, вот.

Барлоу, следуя за пятящимся мастером, сам не заметил, как оказался на пороге лавки. Де Врис посторонился, совершил указующий взмах в сторону гроба, поставленного на попа в центре помещения.

– Ручная работа, – вкрадчиво произнес он. – Дорсианский орех, глянцевый лак. Внутренняя отделка из алого бархата. Полностью герметичная конструкция. При оплате наличными бесплатная установка криогенного модуля. Гарантированная консервация усопшего на срок до двухсот лет.

– Я, знаете ли, – выговорил Барлоу, огорошенный таким напором, – как-то не задумывался…

– А стоило, стоило бы, – с жаром сказал Лука де Врис. – Как говорили предки, memento mori. Нужно, значит, помнить. Да что я вам рассказываю. Знаете наверняка историю бедняги Шульца.

– Не-ет, – растерянно протянул Барлоу, который не далее как позавчера забирал у сапожника сандалеты из ремонта. Одноглазый Шульц был, как всегда, меланхоличен, если не сказать мрачен, но умирать точно не собирался.

– Два года назад, если меня память не подводит, Шульц женился. С будущей невестой познакомился случайно, по переписке, представляете? Пригласил ее в гости, даже оплатил билет. Так влюбился без памяти, что чуть ли не сразу из космопорта повел ее к алтарю. Вы знаете, на вид милейшая была девушка, все от нее были в восторге, – де Врис вздохнул. – А оказалась андроидом-убийцей. Сожгла церковь, Шульца оставила без глаза. Чудом ее угомонили.

– Не совсем понимаю вас, мастер де Врис. Шульц же выжил.

– Выжил, – печально сказал гробовщик. – Хотя душевные его раны остались неизлечимы. Мой рассказ о том, как жестока и непредсказуема бывает судьба, мистер Барлоу. Шульц сделал из случившегося верные выводы. Буквально на следующий день он приобрел у вашего покорного слуги платиновый пакет ритуальных услуг, включая бальзамирование и отпевание по высшему разряду.

– Для себя? – зачем-то уточнил Барлоу.

– Разумеется. Все, что осталось от андроида, Тэм отвез в Мусорный Карьер.

Они помолчали. Тишину нарушил хозяин лавки.

– Ужас какая жара стоит, – сказал он и кружевным платком утер пот с бледного лба. – Не желаете ли холодного чаю? Освежитесь и заодно ознакомитесь с нашим каталогом и прейскурантом на услуги.

– Сердечное вам спасибо, мастер, но надо бежать, – произнес Барлоу с сожалением, которое не испытывал. – Зайду и ознакомлюсь как-нибудь в другой раз.

– Ах, да, конечно-конечно, – рассеянно проговорил де Врис и скосил глаза куда-то в сторону. – Заходите обязательно. Всегда рады.

Барлоу машинально проследил за направлением его взгляда. Мастер-гробовщик разглядывал дверной косяк, возле которого стоял посетитель. На косяке Барлоу обнаружил белые линии-метки, служившие, как он догадался, для измерения роста потенциальных клиентов.

– Кхм, – де Врис откашлялся. – А не желаете ли, кстати, оставить контакты ваших родственников или, скажем, душеприказчика? На всякий случай. Так, поверьте, многие делают.

– С родственниками не сложилось, – сухо сказал Барлоу. – Завещанием тоже пока не озаботился, – и прежде чем похоронных дел мастер открыл рот, Барлоу приложил два пальца к полям шляпы. – Хорошего вам дня.

Он вышел из лавки и направился в сторону ратуши. Барлоу знал, что Лука де Врис смотрит ему вслед. Как будто всегда прохладные бледные пальцы осторожно, с терпеливым умением бальзамировщика касались его затылка и шеи. Палящее солнце быстро прогнало это ощущение, но Барлоу, поежившись, все равно ускорил шаг.

Следующим, кого Барлоу встретил на пути к площади Первооткрывателей, оказался черный кот вдовы Бигли. Тот по-хозяйски расположился на перилах террасы дома отца Фредерика и с брезгливым видом пробовал растущую в кашпо бегонию. Свисавший вниз хвост недовольно подрагивал. Гордость патерского цветника была усатому мерзавцу не по вкусу.

Барлоу, знавший любимца вдовы не первый день, был уверен, что тот портит растение из чистой вредности.

– Брысь! – громко сказал он коту.

Сам Барлоу во Вселенского Творца не верил и церковь не посещал. Это не мешало ему искренне симпатизировать отцу Фредерику, человеку искреннему, доброму и работящему. Насколько Барлоу было известно, всю первую половину дня патер навещал тех прихожан, кому требовалась помощь и забота, чем и воспользовался лохматый диверсант.

По какой-то причине кот невзлюбил священника, часто заходившего к его хозяйке, и гадил ему не первый раз. От сестер Карро Барлоу знал, что на прошлой неделе кот пометил дверной коврик, а незадолго до того пробрался на задний двор и учинил расправу над сушившейся там сутаной.

– А ну брысь, я тебе сказал! – чтобы придать своим словам вес, Барлоу топнул ногой.

Кот наконец обратил на него внимание. Он оторвался от несчастной бегонии, нехорошо прищурился в сторону Барлоу и мявкнул. Барлоу был уверен, что удостоился одного из самых грубых оскорблений на кошачьем языке. Затем кот поднялся на все четыре лапы, выгнул спину, вздыбил шерсть, поднял хвост трубой и зашипел. На этот раз, решил Барлоу, в его сторону прозвучали угрозы.

– Шипи не шипи, а цветы я тебе жрать не дам, – сказал Барлоу и добавил миролюбиво: – Шел бы ты лучше домой.

В первую секунду ему показалось, что кот его послушался. Он перестал шипеть, грациозно спрыгнул с террасы и двинулся поперек улицы. Когда гордо поднятая антенна хвоста поравнялась с Барлоу, тот осознал, какую подлость замыслил соперник.

– А ну не смей! – с этими словами Барлоу сделал несколько шагов, пытаясь опередить черного кота, который самым подлым образом собрался перейти ему дорогу. – Брысь!

Куда там! Питомец вдовы Бигли сорвался с места и пронесся перед Барлоу. На другой стороне улицы он скрылся в тени между обувной лавкой Одноглазого Шульца и питейным заведением «Последняя кружка». Барлоу не смотрел ему вслед. Крайне раздосадованный, он встал посреди улицы и принялся беспощадно теребить левый ус.

Ему нужно было попасть в билетные кассы космопорта. Путь к ним лежал через площадь Первооткрывателей, а до нее он мог дойти только по главной улице, минуя дом вдовы Бигли и ресторанчик Энцио. Хорошо знакомая дорога, но идти вперед ему мешало древнее, как Старая Земля, суеверие.

Он вспомнил, как однажды при патере Фредерике рассыпал соль и торопливо бросил три щепотки через левое плечо. «В церковь не ходите, – с улыбкой, но, как ему показалось, и с легким упреком сказал святой отец, – а в приметы верите». Барлоу мог бы ему ответить, что для охотника за хидами с тридцатилетним стажем он еще довольно-таки трезвый тип. Среди его коллег встречались люди, верившие в духов, в амулеты и наговоры и в то, что можно сохранить жизнь и рассудок, раскапывая схроны на Пандоре.

Он мог бы немало занимательных историй рассказать священнику, но в Тихой Миле не принято было говорить о прошлом.

– А чего вы здесь стоите, мистер Барлоу? – услышал он и обернулся на голос.

– Здрасьте, – сказал ему Бобби Белквист, остановивший свой велосипед в нескольких шагах. – А я вас еще во-о-о-он оттуда заметил. Думал, вы собираетесь в «Кружку», а вы стоите и стоите на месте.

Бобби показал в сторону синего здания школы, где, если верить часам на ратуше, как раз началась большая перемена.

– Здравствуй, Роберт, – вежливо ответил Барлоу. – Пожалуй, рановато для посещения «Кружки», как ты считаешь?

– Ну, для бати моего утро было в самый раз, – Бобби вздохнул и в этот момент показался Барлоу гораздо старше своих десяти лет. – Это хорошо, что вы не пить идете.

Папашу Белквиста Барлоу в Тихой Миле не застал. От разных людей он слышал, что Папаша изрядно допек супругу, хозяйку бакалейной лавки пьянством и разгильдяйством. В один прекрасный день она наставила на него ствол гаусс-дробовика и выгнала из дома. Изгнанник помыкался-помыкался, а потом нанялся в команду навестившего городок вольного торговца и исчез.

Судя по рассказам самого Бобби, старший Белквист действительно был далеко не идеальным мужем и отцом. От работы он отлынивал, свободное время предпочитал проводить с верными собутыльниками. Если был пьян, под горячую руку ему лучше было не попадаться. Мог обругать или даже поколотить.

Удивительным образом все это мало сказалось на сыне. Мальчик рос скромным, усердным и воспитанным. По отцу он втайне от матери отчаянно скучал. Отчасти этим объяснялась его искренняя привязанность к Барлоу, который всячески отвечал ему взаимностью.

Роберт Белквист грезил приключениями и путешествиями. Он жаждал оказаться подальше от Тихой Мили, поближе к манящим загадкам неисследованных планет. Детское бесстрашие сочеталось в нем с не по годам цепким умом.

Он напоминал Барлоу его младшего брата. Да, будь он на пятнадцать лет старше и обзаведись приметным шрамом на подбородке, был бы вылитый Саймон. Он, как и Бобби, мечтал вырваться из гравитационного колодца родной планеты. На самом деле не ради богатства и славы – как понял с годами Барлоу, чтобы стать ближе к отцу.

Они вырвались вместе с Барлоу. И однажды оказались на Пандоре.

Глядя в голубые глаза Бобби Белквиста, Барлоу вспомнил недавний сон. Рубчатая рукоятка флетчера под ладонью. Глаза и лицо Саймона, тающие во вспышке. Горло сжалось так, что ему пришлось буквально выдавливать из себя слова.

– Я собирался в космопорт, – проговорил он и сглотнул горчившую слюну, – по делу. Но тут возникло некоторое затруднение. Скажи, Роберт, ты веришь в приметы?

Сын Мамаши Белквист почесал вздернутый кончик носа.

– Ну, это смотря какие, – рассудительно произнес он. – Вот, например, тетя Энни ставит молоко для домового. Это, я считаю, глупость. Домовых не бывает.

– Здесь согласен, – кивнул Барлоу.

– А вот на трещины на мостовой лучше не наступать, – Бобби задумчиво поковырял носком сандалии коричневую сухую землю под ногами. В Тихой Миле брусчатки удостоилась только площадь Первооткрывателей. – И зеркало если разобьется в доме, тоже ничего хорошего.

– Ага. А что насчет черных котов?

– Ой, ну тут дело ясное, – Бобби махнул рукой куда-то в сторону дома вдовы. – У нас в Тихой Миле такой один. Кот старухи Бигли. Про него сам патер Фредерик говорит, что это исчадие нечистого.

– Вот-вот, – Барлоу вздохнул. – Дело как раз в упомянутом тобой коте. Не далее как пять минут назад он перебежал мне дорогу. Вот прямо здесь.

Он показал рукой.

– А-га, – протянул Бобби Белквист. – Так вот почему вы здесь стоите. Из-за кота.

– Будешь смеяться, но именно из-за кота, Роберт.

Бобби помотал головой.

– Совсем я не думал над вами смеяться, мистер Барлоу. Здесь дело серьезное. А скажите, вам очень нужно туда, ну, в космопорт? Вы не улететь, случаем, собираетесь?

Барлоу подумал над ответом. Врать мальчику ему совсем не хотелось, а правда могла расстроить Бобби. Но тот его опередил.

– Знаете что, вы не отвечайте, – сказал он и снова показался Барлоу очень взрослым. – Не мое дело. Думаю, что раз идете туда, а не сидите у себя на террасе или у Энцио, значит, вам нужно.

Того, что случилось дальше, Барлоу совсем не ожидал. Бобби резво оседлал велосипед и сразу крутанул педали. Двухколесная машина загудела электродвигателем, замерцала разноцветными огнями на ободах колес и спицах и, направляемая мальчиком, пересекла роковую черту. Тут же Бобби выполнил лихой разворот, встал поперек улицы и посмотрел на Барлоу.

– Вот! – громко сказал он. – Пожалуйста! Можете теперь пройти!

Глаза его заблестели от сдерживаемых слез, когда он добавил:

– Вы только, пожалуйста, если надумаете улететь – приходите попрощаться.

Прежде чем Барлоу нашелся что ответить, Бобби сорвался с места, обогнул его и понесся в направлении школы. Барлоу смотрел ему вслед и беззвучно шевелил губами.

Минуту спустя он продолжил свой путь к космопорту.

– Должен вас предупредить, мистер Барлоу, – пробасил заместитель мэра Кингсли. – Времени у меня немного. Потому, давайте сразу к делу. Вы, полагаю, решили последовать совету шерифа и оставить наш гостеприимный городок?

Барлоу помедлил, собираясь с мыслями. Посмотрел на шляпу у себя на коленях, на Кингсли, который, несмотря на уличную жару, был, как всегда, одет в клетчатый костюм-тройку из тонкой шерсти. Если бы не костюм и не письменный стол, за которым заместитель мэра восседал в кресле, похожем на трон, Барлоу никогда бы не сказал, что беседует с чиновником. Лицо Кингсли, широкое, с глубоко вдавленной переносицей и узкими губами всегда выглядело угрожающе, даже когда тот пытался придать ему приветливый вид. Дополняли образ огромные и вечно сжатые веснушчатые кулаки, которые сейчас лежали на столешнице.

Еще в первую их встречу Барлоу мысленно сбрил Кингсли роскошные рыжие бакенбарды и отрастил ему густую бороду. Кабинет со стенными панелями из привозного красного дерева, книжными шкафами и тарсидским кристаллофоном он заменил на боевой мостик корабля. Заместитель мэра немедленно превратился в пиратского капитана. Дальнейшее их знакомство только укрепило Барлоу в его догадках.

– К делу, так к делу, – сказал он и поерзал. Антикварное кресло для посетителей, в котором он сидел напротив хозяина кабинета, в былые времена, должно быть, использовалось для допросов под пытками. Поясница Барлоу прямо-таки стонала. – Насчет покинуть город, вы правы, в свете некоторых обстоятельств совет мистера Хагена показался мне весьма разумным.

– Ну, еще бы, – неприязненно буркнул заместитель мэра, внимательно разглядывая свои кулачищи.

– Не одобряете? – удивился Барлоу. – Мне показалось, шериф говорил от вашего с мэром имени.

– Все, что Хаген должен был вам сказать: с вашими проблемами разбирайтесь сами. Остальное он добавил от себя.

– Предположим. Так чем вам не нравится мой способ разобраться с бандой головорезов – оказаться от них подальше?

Кингсли наконец взглянул на него. В глубине зеленых глаз, которые, по мнению Барлоу, не раз и не два смотрели на врага сквозь забрало абордажного бронескафандра, горели мрачные огни.

– Знаете, как назвали наш город отцы и матери Основатели? – спросил он.

Барлоу покачал головой.

– Испытание, – сказал Кингсли и как будто подчеркивая свои слова стукнул костяшками пальцев по столешнице. – Догадываетесь почему? Жизнь у них была не сахар, мистер Барлоу. Пираты, рейдеры Чужих, смертоносная звезда над головой. Они справились. Не сбежали. Выстояли. И город выстоял с ними. Он зовется теперь по другому. Когда война закончилась, люди захотели покоя. Но те, кто считают Милю домом, знает, на каком он стоит фундаменте, так-то.

Барлоу громко присвистнул.

– Вот какой у нас разговор, мистер Кингсли, – протянул он. –  Охотники Синдиката это, по вашему, мое испытание. Ну, знаете, вам бы с отцом Фредериком в церкви выступать по воскресеньям, отбоя бы не было от слушателей.

Шея Кингсли налилась кровью. Он покрутил головой, как будто ему жал воротник белоснежной рубашки.

– Дерзить не советую, – процедил он. – А насчет проповедей, и мысли такой не было. Поступайте, как вам вздумается. Решили бегать, бегайте. Не задерживаю.

– Именно, что задерживаете. Я, видите ли, только что побывал в билетных кассах космопорта. Они закрыты, а единственный доступный вечерний рейс почтовика отменен. Особым распоряжением мэрии, и никак иначе.

– Верно. Закрыты. Во избежание инцидентов и на неопределенный срок.

– Могу ли я, – медовым голосом произнес Барлоу, – на правах жителя города Тихая Миля, уплатившего пай поселенца, узнать, о каких инцидентах идет речь?

– Например, такой инцидент. Во время взлета почтового клипера происходит сбой у систем распознавания «свой – чужой» корабля рекламационных агентов. Клипер превращается в облако плазмы. И с ним груз информационных носителей, посылка нашего мусорщика родственникам на Тангреди и единственный пассажир. Вы, мистер Барлоу.

– О, благодарю за заботу, – Барлоу, понимая, что дальнейший разговор никуда не приведет, поднялся и надел шляпу. – Премного вам обязан.