Полдень в Тихой Миле

Да и каждый килограмм груза, который он возьмет с собой, убегая с планеты, обойдется в астрономическую сумму. Деловые партнеры Энцио едва ли возьмут пассажира по доброте душевной или предложат скидку.

Путешествие до Фелисити встанет ему дороже, чем круиз на суперлайнере в компании очаровательной Дениз Кросби.

С выражением крайнего сожаления на лице Барлоу закрыл люк и вернул кровать на место. Он активировал ловушки на тот случай, если охотники решат ворваться в дом и искать его в подвале. Представшая перед ним картина команды Дерека, хозяйничающей в его жилище, вызвала у Барлоу горечь и злобу.

Еще больнее, он даже не ожидал насколько, оказалась мысль, что всего через несколько минут он покинет свой дом насовсем. Как удивительно глубоко и быстро, всего за год, проникли его корни в холм на окраине безымянного пустыря. Двенадцать месяцев, прожитых в Тихой Миле, оказались одними из самых спокойных и благополучных в его жизни, вдали от привычного хаоса, рискованных предприятий и безумных авантюр.

Барлоу отдал бы немалую часть того, что скрывал в себе поднятый из подвала контейнер, чтобы завтра оказаться на террасе бистро Энцио. Доиграть партию с Нерзом. Прогуляться вечером с шерифом Хагеном и не думать о том, каким тот оказался трусом. Заскочить к сестрам Карро и наконец-то пригласить одну из них на свидание. Почитать на ночь Бобби Белквисту историю изгнания ягдарских рейдеров из системы Танзима.

Остаться Джоном Барлоу, жителем городка Тихая Миля. Не превращаться вновь в беглого добытчика хидов, меняющего имена и миры. Заснуть в своей кровати под пение садовых цикад, а не в остове разбитого корабля на дне Мусорного Карьера.

Перед мысленным взглядом Барлоу предстал отец. Не тот полный жизни, сил и стремлений герой его детства – капитан межзвездного корабля и прославленный первооткрыватель. Тех воспоминаний с ним почти не осталось.

Гораздо лучше он запомнил отца в его последние дни. Источенного болезнью и старостью, легкого и ломкого, как сухая ветка. Отец грелся у камина в любимом кресле, оранжевый отсвет ложился на иссеченное морщинами лицо. Над камином на полках пылились трофеи, привезенные из бесчисленных экспедиций.

Каждый артефакт на тех полках напоминал о месяцах и годах, которые они не видели отца.

– Саймон, – проговорил старик тихо, как будто задыхаясь, – сходи за Джоном. Мама звала вас обедать.

Теперь он все чаще путал сыновей и говорил с ними как с детьми. Его разум угасал стремительно и необратимо с того момента, как он узнал, что Саймон погиб.

– Джон пошел в сад. Я попросил его нарвать тюльпанов для мамы.

Утомленным движением отец поднял бледную до прозрачности руку с темным рисунком вен. Он махнул ей в сторону за окна, за которым когда-то цвели тюльпаны и шумели кронами апельсиновые деревья. Лишенный ухода сад давно погиб. Задернутые шторы скрывали высохшую землю и черные мертвые стволы, съеденные изнутри древоточцами.

– Ты, – отец прервался и с удивлением посмотрел на свою руку, как будто ее не узнавал. Перевел взгляд на стоявшего в двери сына. – Джон?

– Да, папа, – сказал он. – Я пришел попрощаться. Мне надо улетать.

Он не сказал, что с каждой минутой, которую проводит в их старом доме растет опасность, что на пороге появятся гончие Синдиката. Он вообще не был уверен, что отец его слышит и понимает.

– Джонни, – отец улыбнулся и протянул руку уже к нему. – Ты принес тюльпаны?

Не в силах ничего ответить он подошел и молча взял в ладони тонкую холодную ладонь отца. Ощутил, как она дрожит.

– Джон, сыночек, – ему пришлось наклониться к самым губам отца, чтобы услышать прерывистый шепот, – не улетай, пожалуйста. Без тебя здесь совсем…

Отец закрыл глаза и замолчал и сын, не отрываясь, следил  как медленно вздымается и опадает его впалая грудь. В какую-то секунду перестала дрожать ладонь, которую он сжимал, стала, как будто мягкой и бескостной.

С губ старика сорвался долгий прерывистый вздох. За ним наступила та ужасная тишина, которую не прервать ни криком, ни рыданиями. Остался только треск поленьев, сгорающих в камине.

– У меня будут тюльпаны, папа, – произнес Барлоу и поставил на стол контейнер из гладкого матового сплава, очень тяжелый и холодный настолько, что от прикосновения немели ладони. – На Фелисити у меня будет сад.

Он подышал на руки и нажал на кнопку, поднимающую крышку. Из чрева контейнера дохнуло еще большим холодом и пошел пар. Внутри он оказался наполнен прозрачной, похожей на желе массой, в которой плавали предметы необычных форм и цветов, для которых не было слов в большинстве известных Барлоу языков.

Он стиснул зубы, решительно опустил руку в обжигающе ледяное желе и выдернул оттуда нечто, напоминающее прозрачную ленту Мебиуса. Как живая, лента подвижно струилась, перетекала между его пальцами, и Барлоу просунул внутрь одномерной петли запястье левой руки. Лента охватила его, прижалась к коже так же плотно, как смарт-браслет на правом запястье.

– У-ух, – выдохнул Барлоу, когда от ленты по всему его телу покатилась холодная волна. Каждый волосок на его коже наэлектризовался и встал дыбом. Во рту появился отчетливый металлический привкус.

Избегая резких движений, он провел рукой с лентой перед лицом. В воздухе появились и тут же растаяли призрачные силуэты, повторяющие контуры его ладони. Пандорианский хид, известный среди знатоков как ведьмино зеркало, исправно работал. Барлоу вновь хмыкнул, на этот раз удовлетворенно.

Зеркало трижды спасало ему жизнь. Он бы с радостью не расставался с ним, как с прыгуном, но, в отличие от последнего, длительное ношение ведьминого зеркала приводило к необратимым и крайне опасным для жизни мутациям. Не столь уж редкая история, если речь идет о наследстве исчезнувших обитателей Пандоры. Как и скверное свойство хидов утрачивать полезные свойства от длительного хранения в экранированном контейнере.

К счастью, с ведьминым зеркалом все было в порядке. Теперь, когда Барлоу ощущал его привычный холод на запястье, ему стало спокойней. Более того, на задний план отодвинулись все мысли и эмоции, мешающие главному: подготовке побега.

Он переоделся в подходящую для бегства одежду – штаны и рубашку из прочной непромокаемой ткани защитного цвета, высокие ботинки с бактерицидными охлаждающими стельками и «умной» подошвой. Снова надел проектор щита, пояс с кобурой и вдобавок военный прибор ночного видения, который дожидался своего часа в шкафу вместе с походным костюмом. Окинул дом прощальным взглядом, подхватил в правую руку контейнер с артефактами, оснащенный для этого ручкой на крышке.

– Пора, – сказал Барлоу самому себе и поднял к лицу левую ладонь с половинкой прыгуна.

Три секунды на активацию хида. Еще столько же, чтобы квантово запутанные частицы двух половин пандорианского устройства для телепортации синхронизировали свои спины. Прыгун подаст сигнал готовности болезненной, проникающей в кости руки вибрацией, и дело сделано. Джон Барлоу исчезнет из собственной гостиной и оставит после себя несколько кубометров вакуума температурой около трех кельвинов.

За полторы секунды до нарушающего законы ньютоновской физики прыжка в Мусорный Карьер, Барлоу услышал бесцеремонно громкий стук в дверь.

Перед тем как подойти к двери, он проверил систему безопасности. Никаких нарушителей периметра. Во всех наблюдаемых секторах чисто – ни малейших признаков движения и никаких подозрительных источников тепла.

Резидентный антивирус системы заверил Барлоу, что никто не осуществлял взлом спрятанного в подвале сервера, не пытался перехватить и подделать идущий от детекторов и камер сигнал.

К сожалению, мудрая программа не могла ответить хозяину дома на вопрос: откуда взялась нацарапанная перед его крыльцом надпись и лежащий на крыльце предмет.

Барлоу осторожно приоткрыл дверь и выставил ствол флетчера. Выждал и шагнул на улицу, поводя перед собой излучателем. Неосторожный комар спикировал на него от висевшей над крыльцом лампы и с громким щелчком сгорел в защитном поле. Барлоу помнил про снайпера-тарсида и перед тем, как подойти к двери, включил силовой проектор.

Однако никто не собирался него стрелять. Ночь была по-прежнему тиха и безмятежна. У подножья холма ветер катал по пустырю шары перекати-поля. Звезды на бархатных стенах небесного шатра перемигивались между собой. Успокоительно светился зеленым смарт-браслет на руке, потеющей на рукоятке флетчера.

Барлоу негромко, но с чувством выругался. Не выключая силовое поле, он убрал излучатель в кобуру, оставив его на боевом взводе. Наклонился, руки уперты в колени, чтобы всмотреться в надпись на земле.

Не было никаких сомнений в том, кто был ее автором. Даже если не принимать во внимание то, что надпись сделали с помощью силоксановых когтей, уходивших в сухую землю больше чем на десять сантиметров. Барлоу был готов поставить все свои хиды, что в Тихой Миле и в радиусе сотен световых лет вокруг нее есть только одно существо, которое могло обмануть его систему безопасности.

Неудивительно, что для общения с Барлоу оно пользовалось глифами расы гроф.

Два ряда символов, выглядевших как шрамы от ударов четырехпалой когтистой конечностью. Похожие начертания Чужой днем оставил перед домом вдовы Бигли. В них он ответил на послание, которое, которые Барлоу выстукивал по столешнице, пока охотники приближались к бистро Энцио:

«Твой народ зовет меня Белым Странником, воин. Это имя я заслужил, вкусив от плоти поверженных врагов. Я бросаю тебе вызов по обычаю кланов Грофа. Пусть смерть дарует суть победителю».

Ответа грофа был:

«Общая память кланов хранит имя Странника. Если ты – он, мы встретимся в бою. Так говорю я – Идущий по Небу».

Нельзя сказать, что ответ Идущего полностью успокоил Барлоу. Все-таки зарабатывая себе имя и репутацию на суровой родине Чужого, он был гораздо моложе и, чего греха таить, отчаянней. Но в нем была важная деталь – гроф был согласен с тем, что возможная схватка пройдет по клановому обычаю. То есть один на один, без команды поддержки в виде остальных охотников.

Барлоу не был уверен, что Идущий признает в нем Странника. Он полагался на уникальную способность грофов буквально по нескольким молекулам вспоминать запахи, особенно запахи других живых существ. И на коллективную память соплеменников негуманоида, слепок которой тот хранил в себе.

Он внимательно прочел новое послание грофа. Посмотрел на предмет, лежавший рядом с высеченными Чужим символами. Губы Барлоу сжались в тонкую линию, придавшую лицу неприятную жесткость. Таким никто еще не видел его в Тихой Миле.

Идущий передавал ему сообщение от Кларка. Простое и недвусмысленное, как, в общем-то, любое сообщение, кодируемое с помощью азбуки грофов. Кремнийорганические философы-убийцы пользовались глифами в сугубо утилитарных целях. Для передачи сложной информации было проще отдать получателю небольшой кусочек собственного тела, для переваривания и познания смысла.

Так, буквально отрывая от себя части, грофы признавались в любви, делились научными достижениями и писали стихи. В большинстве случаев без особого вреда для себя: их небелковая плоть очень быстро регенерировала. Но случались и трагедии. На Барлоу в ту пору, когда он жил на Грофе, произвела большое впечатление история Мечтателя, Открывшего Душу Рассвету, знаменитого поэта, который был целиком съеден поклонниками во время выступления.

Судьба Мечтателя и его пронзительные стихи (в любительском переводе некоего Белого Странника) глубоко тронули и юного Бобби Блеквиста. Он несколько месяцев поглощал все, что было можно было найти о родине поэта в городской библиотеке. Барлоу посмеивался в усы, когда мальчик заверял его, что при первой возможности посетит мир кремнийорганических охотников и сведет знакомство с его обитателями.

Он искренне надеялся, что к моменту, когда Роберт дорастет до самостоятельного путешествия за пределы Тихой Мили, он поймет, что во Вселенной есть места гораздо приятней и, главное, безопасней Грофа. Барлоу не мог и помыслить, что сам станет причиной, по которой опасная мечта Бобби исполнится так скоро и неожиданно.

Послание Кларка служило напоминание о встрече, назначенной в полдень на пустыре. Два последних глифа скрывали в себе новое дополнительное условие. Их можно было вольно перевести как «непослушание влечет боль».

Чтобы у Барлоу не оставалось сомнений в том, кто именно испытает боль в случае, если он не явится на пустырь, ночной гость оставил на крыльце две вещи. Красную кепку с черными иероглифами мусорщика Тэма. Антикварный книгоимитатор – прощальный подарок Бобби Блеквисту.

Барлоу вернулся в дом. В гостиной он положил книгу и имитатор на стол. Между ними половинку прыгуна. Надо было решить, как действовать дальше. Фундамент его плана побега только что дал трещину.

Он все еще может воспользоваться хидом, чтобы скрыться в Карьере. Даже если Тэма перехватили, когда он выехал от Барлоу, само тайное убежище должно быть в безопасности. Ни Тэм, ни кто-либо еще в городе не знал, где оно находится. Для запасов, которые механик должен был спрятать на свалке, Барлоу предусмотрел отдельное от убежища место.

Казалось бы, к чему размышлять. Артефакт осилит несколько килограммов сверх веса самого Барлоу. У него дома остались кое-какие запасы, те же армейские пайки. Хид надолго разрядится после прыжка, поэтому не получится челноком сновать между домом и убежищем, но оно и ни к чему. Если Энцио не подведет, он дождется прилета контрабандистов, пусть ему и придется голодать и собирать воду с помощью куска полиэтилена, а не росяной ловушки. Как-нибудь он выживет, случались передряги и похлеще.

Барлоу скривился, как от сильной зубной боли. Он-то выживет, а вот Тэм и Бобби, скорей всего, нет. Кларк производил впечатления человека, который не будет размениваться на пустые угрозы. В лучшем случае он убьет заложников, а в худшем будет пытать в надежде выведать, куда скрылся беглец.

Учитывая же полный перевес в огневой мощи над жителями города, которое охотникам давал их корабль, на Бобби с Тэмом они могут не остановиться.

В какой-то момент он обнаружил, что сидит на стуле и переводит взгляд с вещей пленников на артефакт и обратно. В голове звучал его собственный голос, его слова, произнесенные в кабинете заместителя мэра Кингсли:

«Я бегу всю жизнь, мистер Кингсли. Естественный отбор благоволит тем, кто умеет бегать».

Ни Кингсли, ни Хаген не собирались за него умирать. Не собирался и Тэм, он просто помогал Барлоу бежать и брал за это немалую цену. Бобби… а что Бобби? Он ведь не был его сыном или младшим братом. Просто мальчишка, который привозил продукты и иногда просил почитать ему вслух.

Сам Барлоу ведь не первый раз оказывался в обстоятельствах, когда из-за него предстояло погибнуть другим людям. Взять ту же Пандору и бойню, которую там учинил Синдикат. Тогда, перед тем как скрыться от каморрианцев, Барлоу не сомневался ни секунды.

Почему же он колеблется сейчас? Выбор звучит так просто: задействовать прыгуна сейчас и снова бежать. Снова выжить. Или завтра в полдень выйти на пустырь ради почти незнакомых ему жителей Тихой Мили. И скорей всего стать замороженным грузом в трюме корабля охотников.

Очень медленно, сантиметр за сантиметром, как будто преодолевая сопротивление воздуха, рука Барлоу двинулась к лежащему на столе хиду.

_______________________________________________________

¹ Stronzo – грубое ругательство на одном из языков Старой Земли

² Быстро