Белая герань

– Так надо, бабуля, не сердись… Не хочу я свою душу перед всеми выворачивать, – решительно ответила Маланья. Елена Ивановна с укоризной посмотрела на внучку и промолчала.

Сама уважаемая Ульяна Васильевна наблюдала за свадебным торжеством с печалью и неясной тревогой. Сможет ли эта своенравная девушка сделать её Радомира счастливым? Её мальчик влюблён, это ясно. А вот взгляд его избранницы спокоен и лишен того огня, который ни с чем не спутаешь.

С Радомиром у Ульяны Васильевны была особая связь. Она чувствовала своего сына каждой клеточкой организма. По натуре Радомир не был словоохотливым и редко делился с ней своими переживаниями. А этого и не требовалось. Любое переживание в сердце сына натягивало незримые нити, связующие его с сердцем матери. Малейшее страдание Радомира по этому проводу передавалось матери и отдавалось щемящей болью в её сердце. Ульяна Васильевна сразу почувствовала, когда в жизни сына появилась та, которая заняла все его мысли.

Не задавая Радомиру никаких вопросов, она своими окольными путями навела справки о Маланье Осинцевой. Ничего особенного она не узнала. А своего сына, Ульяна Васильевна, как и все матери единственных сыновей, считала особенным.

Она много сил приложила для умственного и физического развития Радомира, не считая того, что природа одарила его привлекательной внешностью. Фигурное катание, музыкальная школа, резьба по дереву. Всё, что хотел её мальчик, было к его услугам. Ульяна Васильевна возила сына на выставки в Москву, в Третьяковскую галерею. Они вместе осматривали в Ленинграде залы Эрмитажа. Радомир был способным к творчеству и прекрасно воспитан. Ульяна Васильевна мечтала о научной карьере сына. В своих мечтах она видела его в профессорской должности, возглавляющем, по меньшей мере, кафедру института.

Дочери приятельниц Ульяны Васильевны посчитали бы за великое благо, если бы Радомир обратил на них внимание. Парень вытянулся в росте до одного метра восемьдесят два сантиметра. Широкий разворот плеч, тонкая талия, длинные стройные ноги. И эти необычные узкие глаза редкого серо-голубого оттенка. Иногда Ульяна Васильевна организовывала как бы случайную встречу сына с одной из достойных, на её взгляд, девушкой. Она надеялась таким образом отвлечь внимание сына от сосредоточенности на одной Мале. Она полагала, что увидев вокруг себя красоту и ум других девушек, Радомир начнёт сомневаться в правильности своего выбора. Но он, увидев на очередном обеде или ужине молодую симпатичную девушку, вежливо беседовал с гостьей, провожал её до дому, если требовали обстоятельства, но никакой искры интереса в его серо-голубых глазах не возникало.

Ульяна Васильевна раздобыла фотографию Маланьи Осинцевой и пристально изучала её. Карие глаза, простое лицо с высокими скулами, небольшой носик, пухлая нижняя губа. Бесспорно хороши длинные густые волосы рыжеватого оттенка. Но, в целом, ничего особенного. Почему из ста пятидесяти девушек своего курса её сын выбрал именно эту Малю? На этот вопрос Ульяна Васильевна не могла найти ответа.

Когда сын заговорил о женитьбе, она растерялась. Женитьба предполагала крах научной карьеры, к которой она осторожно продвигала помыслы Радомира. Она сделала попытку отговорить сына, предлагала подождать пару-тройку лет, с тайной надеждой, что после окончания института пути Радомира и Маланьи разойдутся в разные стороны. Но сын, обычно отличавшийся миролюбивым и покладистым характером, вдруг твёрдо заявил, что как только Маля приедет из Черемхово, они сразу распишутся.

– Неужели всё так серьёзно? Зачем так спешить? Почему не проверить свои чувства на расстоянии? – убеждала Ульяна Васильевна сына.

– Мама, ты услышь меня! Я сделал предложение Мале! Она обещала подумать! А что, если она откажет мне! – в отчаянии проговорил Радомир.

« Ах, вот как! Она обещала подумать! Затеяла свою хитроумную игру! Самоуверенная, самодовольная девица!» – внутри Ульяны Васильевны всё кипело от ярости и возмущения. Она едва сдерживала себя, чтобы не наговорить нелицеприятных слов в адрес Мали. Но очень боялась вызвать отчуждение сына.

– Радик, если девушка сразу не говорит « да», значит, она не уверена в своих чувствах к тебе. А что, если она не любит тебя? Ты же не женишься на той, которая тебя не любит? – осторожно спрашивала Ульяна Васильевна, надеясь вызвать сомнение сына в правильности решения.

– Если она согласна, я женюсь на ней в любом случае. Я- то люблю её, – отвечал Радомир, вызывая в душе Ульяны Васильевны невыносимую бурю эмоций.

– Уж, если тебе нужно жениться, то, может, ты рассмотришь другие варианты? Например, недавно Мариночка Зябина призналась, что влюблена в тебя с шести лет. Красавица, из интеллигентной семьи, она могла бы стать хорошей женой. По крайней мере, мы знаем эту девушку с ранних лет, знаем её достоинства. В её верности ты всегда был бы уверен. А что тебе известно про эту Малю? – добавила Ульяна Васильевна, напомнив об одной из девушек, приятельниц Радомира.

– Дело в том, что мне не нужна Мариночка со всеми её достоинствами. Мне нужна моя Маля со всеми её недостатками. Только она, – спокойно и решительно отвечал Радомир.

Когда Маланья уехала в Черемхово, Ульяна Васильевна одновременно испытала внутреннее облегчение и недоумение. Эта наглая девица, действительно, решила, что на ней свет клином сошёлся? Она думает, что её красивый самодостаточный мальчик будет униженно ждать, когда она изволит ответить ему? Но её сын ждал, замкнувшись в себе и потеряв интерес к внешнему миру.

– Нет, я не выдержу. Что она о себе возомнила? Я поеду к ней! Я поговорю с этой нахалкой! Я всё выскажу ей! Так заставить страдать нашего мальчика! – раздражённо говорила Ульяна Васильевна, наблюдая, как Радомир подбегает к телефону, всякий раз надеясь, что это звонок от Мали.

– Успокойся, Уленька! Они сами разберутся. Наш Радька – такой же однолюб, как я, – говорил Олег Леонидович, обнимая жену за плечи.

– Мама, она вернулась! Она согласна! – раздался однажды счастливый голос Радомира. Ульяна Васильевна вздрогнула и подошла к сыну. Взволнованный Радомир положил трубку телефона, на радостях приподнял мать за талию и закружил её по комнате. Слова, которые она собиралась сказать, застряли где-то внутри её.

– Радик, я всё сделаю, чтобы ты был счастлив, – произнесла Ульяна Васильевна, увидев сияние в глазах сына.

И вот теперь эта Маля сидит рядом с любимым сыном с таким видом, будто делает всем большое одолжение. Интересно, о чём она сейчас думает, эта замкнутая вспыльчивая девушка, её будущая невестка и мать её будущих внуков?

Ульяна Васильевна вдруг вспомнила себя, когда была в роли невесты и также сидела в пышной белой фате рядом с нескладным худощавым Олегом. Столько лет пронеслось с того дня…

А разве испытывала она сама любовный трепет в день своей свадьбы?

Уля Артюхина родилась в сибирской деревне Макарьево, что расположилась на берегу Ангары с ста километрах от Иркутска. Здесь Артюхины жили испокон веку. В 1930-ом году, когда Ульяне исполнилось два года, ее деда Ивана Евстигнеевича раскулачили, отобрали всё имущество и бывшие хозяева усадьбы ютились в старом деревянном амбаре, милостиво оставленном им революционным комитетом.

Практичная жилка, неистребимая воля и умение верно распорядиться копейкой остались в потомках Ивана Евстигнеевича. Никакая революция не в силах была уничтожить стойкий генный механизм выживания. В начале сорокового года Артюхины снова построили дом и почти добились прежнего уровня состояния. Но началась война.

В пламени Великой отечественной войны сгорели два поколения Артюхиных.

В доме остался младший сын Ивана Евстигнеевича – Василий Иванович Артюхин, пришедший с войны без правой ноги. Крепкий, жилистый, трудолюбивый парень научился работать с протезом. Он женился на своей односельчанке Таисье Фёдоровой, тихой светловолосой девушке, которая после войны тоже осталась круглой сиротой.

Ульяна была четвёртым ребёнком Василия и Таисьи, так называемом «поскрёбышем». Сорокалетняя Таисья, не получившая никакого образования, работала дояркой на совхозной ферме. К тому времени, когда почувствовала свою четвёртую беременность, она уже вырастила своих троих сыновей. Мальчики, особенно старший Ефим и младший Гаврила, отличались непростыми характерами. Были дерзкими, норовистыми и способными иногда на мелкие хулиганские выходки. В постоянном беспокойстве за них, Таисья и думать забыла о том, что её детородная функция вновь заявит о своём активном продолжении.

Неожиданная дочка родилась необыкновенно хорошенькой. Надо сказать, что все братья Артюхины были привлекательными парнями, светловолосыми, голубоглазыми. Но их сестра превзошла все ожидания. Её огромные васильковые глазки смотрели на мир открыто, с вызовом. Светлые густые пряди волос были шелковистыми, личико белоснежным, пухлые маленькие губки складывались сердечком над нежным округлым подбородком. Её детские рассуждения вызывали восхищение и удивление у родных и соседей.

– Чистый ангелочек! В кого же она у вас такая? – шутливо спрашивали соседи у Таисьи.

– А как в поговорке: не в мать, не в отца, а в проезжего молодца!– ехидничала бабушка Февронья, которая считалась самой старой в деревне. Недавно Февронье исполнилось девяносто четыре года и ей позволялось говорить всё, что вздумается. Таисья только снисходительно улыбалась. Какой прохожий молодец, если вся деревня знала её вечный маршрут: дом – молочная ферма – дом.

Между тем ангелочек по имени Ульяна благополучно рос, окруженный заботой родителей и любовью старших братьев. Девочка хорошо училась и получала похвальные грамоты за успехи в учёбе.

Особенно преуспевала Ульяна в изучении языков. Иностранные языки в их школе преподавала Ирма Витасовна Ленц, немка по происхождению. Перед войной семья Ленц оказалась в числе переселенцев, которых эвакуировали из Прибалтики в холодные сибирские края. Ирма Витасовна любила свою ученицу Ульяну Артюхину, хвалила её способности и усидчивость. В выпускном классе она даже согласилась дополнительно заниматься с ней немецким языком.

Изобилие любви, окружающей её, не сделали девушку эгоистичной. Успевая в школе, Ульяна была первой помощницей матери по кухне. Стирала одежду, полола грядки, кормила двух поросят и с раннего утра выгоняла корову Зорьку в стадо.

Василий Иванович, выйдя на пенсию, продолжал работать в слесарной мастерской по ремонту техники. Старший Ефим давно женился и жил отдельно в соседнем селе Свирском, средний Николай работал трактористом в совхозе. Младший Гаврила не вернулся с войны, отдав свою короткую жизнь в битве за Курской дугой.

Очередная беда пришла в семью Артюхиных в 1947 году, когда все готовились к выпускному вечеру Ульяны. Она успешно окончила местную школу и уже примеряла пышное розовое платье, облегающее девичью стройную фигуру.

Матери не нравился слишком глубокий вырез на высокой груди дочери. Она, вооружившись нитками и иглой, подшивала незаметными стежками сборку шва.

– Тётя Тася! Там Кольку вашего арестовали! Я шла с фермы, сама видела, как его в милицейский «Бобик» садили! – крикнула Маринка Асташова, соседка по огороду, забежавшая на веранду дома Артюхиных, где шла примерка выпускного платья.

Через неделю все, имевшие отношение к произошедшей ситуации, по очереди давали показания участковому Захару Антоновичу Павлову.

А ситуация была трагической. Николая Артюхина обвиняли в убийстве своей знакомой Зинаиды Бабушкиной.

В ту злополучную июньскую ночь Николай после работы, как обычно, отправился к своей Зиночке на окраину села. Зинаида была старше Николая на пять лет. У неё росли двое детей, восьмилетний Паша и пятилетняя Катя. Дети были от разных отцов, о которых разбитная Зиночка предпочитала не разговаривать. Черноглазая, с вьющимися темными кудрями, дерзкая на язык, Зинаида приковывала мужское внимание. Однако замуж её никто не брал.

Один Коля Артюхин готов был принять Зиночку со всем её семейством. С детских лет он страдал по Зинаиде, иногда дело доходило до слёз. Но женщина не принимала всерьёз это проявление верности. Она смеялась, когда речь заходила о Николае и даже придумала ему унизительную кличку «Пельмень».

Николай знал о своём прозвище. В возрасте двенадцати лет он работал помощником конюха, один из жеребцов случайно ранил его в правую ногу. Рана зажила, но нога стала сохнуть и стала короче здоровой. При ходьбе Николай опирался на палку. Кроме больной ноги, из-за которой его не взяли на фронт, у Николая были большие торчащие уши. Во всем остальном это был вполне симпатичный, голубоглазый паренёк с приятной доброй улыбкой и покладистым характером. В отличие от своих братьев, Николай ни с кем не ссорился, не лез ни в какие драки и не был замечен даже в набегах на соседские огороды. Он помогал отцу в слесарной мастерской, возился с младшей сестрёнкой, когда та была маленькой, ухаживал за гусями и курами в хозяйстве. Прежде всего, он был гордостью своей семьи. Николай Артюхин считался лучшим трактористом в совхозе, к тому же, что было редкостью, непьющим и некурящим.

Если и ожидала Таисья каких-либо неприятностей от своих сыновей, то только не от Николая.

Участковый задавал всем много вопросов, один из которых : где вы находились в ночь с 24 на 25- е июня?

Тело убитой Зинаиды Бабушкиной было найдено возле местного болота, в трёхстах метрах от её дома.

– Мой Коля не мог! Он ходил за Зинаидой с малолетства. Мы ничего сделать с этим не могли! Он хотел жениться на ней! Зачем ему убивать её? – голосила Таисья на допросе. Но участковый только хмыкал и что-то быстро писал в бумагах.

Все в деревне были уверены, что Зинаиду убил Фёдор Капицын, её давний ухажёр. Фёдор был старше Зины на двенадцать лет, нрав у него был буйный. Особенно в пьяном виде Фёдор был скор на драку и дебоши. А пьян он был почти всегда. Фёдор был женат, имел троих детей, но регулярно похаживал к Зиночке. Частенько Зина после свиданий с Фёдором ходила с синяками, но связь пятидесятилетнего Фёдора и тридцативосьмилетней женщины не прекращалась.

Вскоре Николая увезли в Иркутск, в изолятор временного содержания. Василия Артюхина хватил удар прямо в его слесарной мастерской. Его увезли в больницу в критическом состоянии. Через неделю он пришел в себя. Домой его привезли в инвалидном кресле. Василий не мог ходить и говорить.

Семья погрузилась в пучину страданий. Ульяна разрывалась между больным отцом и плачущей матерью. Она собиралась поступать в Иркутский университет, но бросить родителей не смогла. Устроилась на полставки работать уборщицей в совхозную администрацию, чтобы больше времени проводить дома.

– Ядвига, жена Фёдора, приходится родственницей участковому. Не найдешь ты здесь правды, Таечка…,– шепнула как-то по- соседски, Вера Петровна Сысоева, работавшая секретаршей в сельсовете.

В августе Таисья Ильинична в сопровождении Ульяны приехала в областную прокуратуру.

После длительного стояния в очереди их вызвали в кабинет.

Приём вел худощавый невысокого роста молодой следователь. Он окинул равнодушным взглядом пожилую женщину и пригласил к столу.

– Я с дочкой. Можно ей остаться со мной? – робко попросила Таисья Ильинична. В последнее время она стала испытывать проблемы с памятью. Ульяна была ей не обходима, чтобы ничего не перепутать и не наговорить лишнего. Следователь хотел было возразить. Он поднял глаза и увидел перед собой настоящее чудо. Какое-то время он не мог отвезти глаз от этого прекрасного нежного лица, на котором ясное море голубых глаз молило его о помощи.

– Товарищ полковник! Считаю необходимым разобраться с этим запутанным делом на месте! Прошу разрешить мне командировку в Макарьево! – горячо сказал следователь Олег Каретников своему начальнику после рассказа Таисьи Ильиничны.

А еще через месяц исхудавшего, поникшего Николая освободили из-под стражи и привезли домой. Его место в СИЗО занял обезумевший от пьянки Фёдор Капицын, которого нашли в погребе дома его матери, где он прятался от следствия.

– Всё же есть правда на свете! Есть, доченька!– приговаривала Таисья Ильинична, гладя голову своего ненаглядного Коленьки.

– Да, верно, мама! А я уезжаю от вас, простите меня. Выхожу замуж…, – потупила взор Ульяна. Она напряженно всматривалась в окно. В ограду уже въезжала черная сверкающая лаком автомашина, за рулём которой сидел взволнованный Олег Каретников. В парадном мундире, с букетом роз в руках.

Олег сдержал свое обещание. Он помог молодой жене получить высшее образование. Ульяна с успехом окончила Иркутский институт иностранных языков и была приглашена на работу в администрацию города. Разумеется, по протекции мужа.

Когда Олег стал полковником, ему предложили высокий пост в областной администрации. Каретниковы переехали в новый дом на набережной Ангары, предназначенный для руководящих партийных работников. Ульяна тоже продвигалась по карьерной лестнице и вскоре работала заведующей сектором в областном партийном аппарате. К тому времени она перевезла мать в Иркутск.

Таисья Ильинична давно овдовела. Василий Иванович скончался спустя полгода после замужества Ульяны. Старший брат Ефим получил квартиру в Свирске, у него росло двое детей. Средний Николай жил с матерью. После того злополучного заключения, у него начались эпилептические припадки, он нуждался в постоянном уходе. Всю свою материнскую любовь престарелая Таисья Ильинична перенесла на несчастного Коленьку.

Ульяна Васильевна жила с мужем в согласии. Олег Леонидович окружил её таким обожанием, что трудно было не смягчиться женскому сердцу. Уступив однажды влюбленному Олегу, столько сделавшему для её семьи, Ульяна ни разу не пожалела о своем решении. Она привыкла к торопливым ночным ласкам мужа, к его бесконечной заботе о том, чтобы жена была довольна.

Вот только при виде резвящихся детей, разноцветных колясок и ребячьих радостных лиц, у белокурой красавицы сжималось сердце.

Свои печали она смогла доверить одному человеку – матери. Таисья Ильинична слушала дочку горько вздыхала и горячо молилась, чтобы Господь подарил её любимой Ульяшке ребёночка.

В 1956 году Ульяна в составе областной партийной делегации прибыла в немецкий город Зансенхаузен. Там проходил фестиваль, посвященный антифашистскому движению.

В один из дней, в сопровождении жены первого секретаря обкома Анастасии Воланиной Ульяна выехала из расположения советской делегации и приехала на прием к знаменитому гинекологу в старейшую клинику Германии.

Неделю она проходила врачебные осмотры, мероприятия по сдаче всевозможных анализов, сделала все предписанные амбулаторные процедуры. Неплохое знание немецкого языка очень помогло Ульяне. На прощание профессор герр доктор Рихард лично пожал ей руку и сказал хорошие напутственные слова.

На обратном пути всегда спокойное лицо Ульяны освещалось тихим светом надежды.

– Поверь, Ульяна, всё будет хорошо. Оно, конечно, советская медицина – самая лучшая в мире. Так-то оно так, но… Сам Сталин отправлял свою жену лечиться за границу, хотя говорить об этом не принято, сама понимаешь, – Анастасия придвинулась поближе и взяла Ульяну за руку.

– Спасибо, Анастасия Сергеевна! Без вашей помощи мне не удалось бы попасть в клинику. Как представлю, как мы рисковали. Кругом эти КГБ – эшники шныряют, – тихо ответила Ульяна.

– Да, что там… Такая красавица, как ты, не может усохнуть как бесплодное дерево, это несправедливо. Такая красота должна умножиться в детях. И потом, признаюсь, сама через это прошла. Ты не о чём не переживай, всё останется между нами. И вообще, давай дружить. Мне бы хотелось, чтобы нас связывали не только деловые отношения. Для начала перейдём на ты, – тихо сказала ей Анастасия Воланина

– После того, что ты для меня сделала, ты можешь всегда рассчитывать на меня. Чем я могу отблагодарить тебя? – спросила Ульяна, когда их самолёт приземлился в аэропорту Иркутска.

– Мой братец Иннокентий, кстати, известный художник, мечтает изобразить тебя в образе богини плодородия. Он однажды увидел тебя у нас в гостях. Возможно, ты его помнишь, такой долговязый брюнет с бородкой. Согласишься позировать ему? Я дам ему твой телефон, вы обговорите удобное время, – ответила Анастасия с тёплой улыбкой.

Проводив мужа в командировку, Ульяна решилась позвонить Иннокентию. Она несколько раз встречала молчаливого Иннокентия на праздниках у Воланиных. Высокий, худой, с длинными густыми волосами, схваченными резинкой на затылке. Обычно он сидел в уголке дивана возле торшера и исподволь разглядывал танцующих, будто изучая их движения и жесты. Сам он никогда не танцевал и во время застолий никто не слышал его голос. Он никогда не обращался к Ульяне, они даже не обменялись парой фраз. Потому просьба Иннокентия, переданная через сестру, удивила женщину.

Как бы то ни было, Ульяна хорошо относилась к Анастасии, считая своей подругой. Выполнить её просьбу не составило труда. Как правило, у неё по вечерам было достаточно свободного времени. Олег часто уезжал в командировки. К тому же ею двигало любопытство, Ульяна часто слышала рассказы Анастасии об её уникальном родственнике.

– Иннокентий Смолянский – это имя в советской живописи. У него прошло три выставки в Москве, ему заказывал портрет сам Ворошилов! – говорила Анастасия.

Она чрезвычайно гордилась своим старшим братом, рассказывала о его художественном таланте, который был замечен ещё в ранней юности Иннокентия самим Николаем Рерихом. В двадцатых годах Иннокентий учился в Москве и был направлен в Улан- Батор для ознакомления с монгольским искусством. Во время войны Иннокентий служил в связной роте, был тяжело ранен в лёгкое и контужен. До войны он жил в Москве с женой Ольгой, своей бывшей однокурсницей по художественному училищу. Анастасия сетовала на то, что Ольга изменила ему и уехала в Суздаль с неким Архипом Головиным, тоже художником.

– Мерзавка! Она нашла время для забав! Этот Архип скоро бросит её, ведь говорят, что ему скоро шестьдесят! У него трое детей, прижитых от натурщицы. Говорят, она уже готовится родить ему четвёртого! Это тогда, когда Кеша нуждался в уходе! – возмущалась Анастасия, говоря о своей бывшей невестке.

В Иркутск Иннокентий приехал по настойчивой просьбе младшей сестры. Главный врач Иркутского военного госпиталя был родственником мужа Анастасии, Владимира Воланина. В этом госпитале Иннокентия, по словам Анастасии, буквально вытащили с того света.

Художественная мастерская Смолянского, расположенная в старом кирпичном доме, находилась совсем недалеко от места работы Ульяны.

– Товарищ Смолянский ! Я согласна позировать! Только с условием, что вы не станете просить меня раздеться! – строго и официально предупредила Ульяна с порога.

– Упаси, Господи! Я всего лишь хотел снять ваше меховое пальто, товарищ Каретникова!– ответил Иннокентий, сделав испуганное лицо. Ульяна взглянула на смешную гримасу мужчины и рассмеялась.

– Какой замечательный у вас смех! – тихо промолвил скульптор и галантно предложил присесть в низкое кресло у окна.

Сеансы позирования, вызвавшие сначала беспокойство Ульяны, вскоре стали неким интересным вариантом досуга. Иннокентий работал в суровом сосредоточении, устремив взгляд на мольберт, где он делал зарисовки и эскизы. Ульяна садилась в удобное кресло. Рядом стоял маленький столик, где ей был предложен чай, бутерброды и красочные журналы.

– Да, мне предстоит необычная работа. Я знаю, знаю, учитель… Прежде мне приходилось улучшать божьи творения, поскольку не все в состоянии увидеть себя в натуральном виде. Теперь же я только стараюсь перенести на бумагу то совершенство, которое мне посчастливилось увидеть воочию,– вполголоса промолвил Иннокентий на одном из сеансов.

Ульяна удивленно уставилась на художника. Потом оглянулась вокруг.

– С кем это вы разговариваете? – спросила она мастера.

– С духом великого Микеланджело, – просто ответил Иннокентий.

– Микеланджело? – переспросила Ульяна, недоуменно посмотрев на художника.

– Именно. Не волнуйтесь, моя психика в порядке. Считайте, что это один из моих методов творческого самовыражения. Вы ведь понимаете, что почти все творцы, немного не от мира сего? – улыбнулся Иннокентий одними глазами.

– Так смело заявляете партийному идеологу о духах? – тихо спросила Ульяна.

– Разумеется. Поскольку верю, что такое совершенное творение, как вы, неподвластно порокам,– ответил мастер.

« Это он про меня? Это я-то – совершенство? Знал бы он, какие порочные мысли вызывает одно только лёгкое прикосновение его рук к моей коже…» – думала Ульяна, следя за своим выражением лица.

Изредка художник подходил к Ульяне и деликатно просил её повернуть лицо в правую или в левую сторону. Извинившись, он слегка поправлял её волосы, упавшие на лоб. Его большие тёплые руки вызывали у неё ожоги в тех местах, где соприкоснулись с её кожей. В один из моментов ей захотелось, чтобы художник не отнимал своих рук, чтобы жгучее наслаждение, которое она неожиданно испытала, продлилось хотя бы немного ещё.